Дорога к воскресению: изображение на крышке саркофага правителя Паленке К’инич-Ханаахб-Пакаля в свете новейших исследований

Едва ли во всей истории майя классического периода (III-X века нашей эры) современный читатель найдет фигуру, которая по известности, популярности и узнаваемости могла бы сравниться со «Священным Баакальским Владыкой» К’инич-Ханаахб-Пакалем (часто его по традиции, установившейся с подачи ранних исследователей, именуют просто Пакалем).

Это действительно был правитель, сыгравший ключевую роль в истории Баакальского царства, столица которого находилась на территории современного городища Паленке. К’инич-Ханаахб-Пакаль пришел к власти в очень непростые для царства времена и сумел добиться впечатляющих успехов. Он одержал несколько военных побед над соседями, украсил свою столицу новыми дворцами и храмами (в одной из иероглифических надписей К’инич-Ханаахб-Пакаль назван «хозяином пяти пирамид»).

Мудрость и дальновидность этого правителя проявились также в том, что он стремился создать легитимный механизм наследования царской власти потомками и тем самым избежать опустошительных междоусобных войн после своей смерти.[i] Однако среди широкой публики К’инич-Ханаахб-Пакаль, подобно египетскому фараону Тутанхамону, знаменит, прежде всего, собственной гробницей.

Подлинной архитектурной жемчужиной Паленке является «Храм надписей» – девятиуровневая пирамида до 24 метров в высоту со ступенями и святилищем на вершине. «Храм надписей» – это современное обозначение сооружения, данное ему археологами после того, как во внутренних комнатах святилища были найдены три большие панели, покрытые длинным иероглифическим текстом. В древности храм назывался Болон-Йехт-Наах, что в переводе означает «Дом девяти свершений». С «Храмом надписей» связано одно из самых выдающихся открытий в археологии майя ХХ века. В 1952 году, после четырех полевых сезонов упорного труда, команда археологов из мексиканского Национального института антропологии и истории (INAH) во главе с А. Русом обнаружила в недрах этой пирамиды богатое погребение правителя майя.[ii]

Открытие Руса перевернуло устоявшиеся представления о классическом периоде цивилизации майя, которые господствовали в науке в середине минувшего столетия. Дело в том, что усилиями известных майянистов С. Морли и Э. Томпсона была создана так называемая «теократическая концепция», в соответствии с которой ведущую роль в обществе древних майя играли мудрые жрецы-астрономы.[iii] После открытия гробницы в Паленке стало очевидно, что во главе царств майя, как и других государств древности, стояли могущественные правители, обладавшие верховной политической, военной, религиозной властью.

Сама царская гробница представляет собой подземную камеру, имеющую примерно 9 метров в длину, 4 метра в ширину и почти 7 метров в высоту. В усыпальнице стоял массивный каменный саркофаг. Он был накрыт большой плитой, которую древние мастера украсили тонкой резьбой. Резьба украшала также стенки саркофага. После дешифровки иероглифических надписей стало известно, что на стенках саркофага в облике прорастающих из земли одушевленных фруктовых деревьев изображены предки К’инич-Ханаахб-Пакаля.[iv] Особо ожесточенная полемика на протяжении десятилетий с момента открытия Руса велась и ведется вокруг интерпретации рельефа на крышке гроба. Центральное место в сложной композиции занимает фигура полулежащего мужчины на фоне некоего длинного крестообразного объекта. При попытке истолковать изображение порой выдвигались самые невероятные и неправдоподобные гипотезы, например, швейцарец Э. Дэникен увидел на плите из «Храма надписей»… рисунок ракеты, при помощи которой грешную Землю посещали пришельцы из космоса. Нет нужды подробно останавливаться на домыслах Дэникена, их давно в своих научно-популярных работах подверг убедительной критике известный советский и российский археолог В. Гуляев.[v] В данной же заметке речь пойдет о том, как достигнутые в последнее время успехи в дешифровке иероглифической письменности майя помогли ведущим американским майянистам Д. Стюарту и Дж. Стюарту взглянуть на рельеф под несколько иным углом зрения и внести коррективы в изначальную интерпретацию А. Руса.

Следует напомнить, что в первое время после открытия А. Рус ошибочно полагал, что нашел подземный храм с алтарем. Соответственно, рельеф с полулежащим мужчиной он истолковал как сцену человеческого жертвоприношения. Лишь позднее, когда крышку подняли и обнаружили внутри останки покойного правителя, стало ясно, что «Храм надписей» был построен над погребальным склепом. Поскольку иероглифическая письменность майя в те годы еще не была дешифрована, археологи мало что могли сказать о личности хозяина гробницы. Не смотря на это, Рус дал убедительную в целом трактовку изображения на крышке саркофага. Он пришел к выводу, что высеченный на плите юноша, олицетворяющий погребенного персонажа или даже человеческий род в целом, падает в челюсти чудовища земли, символизирующего смерть. Крестообразный мотив в верхней части рельефа, на который пристально смотрит юноша, напротив, является древом жизни или символом источника жизни – маиса. Таким образом, основная идея сцены на крышке саркофага, по словам Руса, заключается в том, что жизнь не прекращается после смерти и погребенный в землю человек продолжит свое существование, включившись в цикл умирающей и воскресающей ежегодно природы.[vi]

Идеи А. Руса приобрели популярность среди ученых и широкой публики. Русскоязычный читатель имел возможность ознакомиться с ключевыми тезисами мексиканского археолога благодаря цитатам в работах В. Гуляева.[vii] Тем не менее, недавно Д. Стюарт и Дж. Стюарт в своей книге «Паленке: вечный город майя» подвергли сомнению устоявшееся представление, в соответствии с которым персонаж на крышке саркофага сходит в преисподнюю подобно солнцу в ночное время. Они отмечают, что в свете открытий последнего времени, особенно дешифровки иероглифических знаков, напрашивается вывод, что умерший царь, скорее, восстает из земли, а не опускается в нее. Вот новая интерпретация изображения американскими учеными. Всю сцену обрамляет небесная повязка, указывающая на то, что местом действа является небо. Главный герой – это, несомненно, сам К’инич-Ханаахб-Пакаль, который полулежит на чаше, украшенной знаком к’ин, «солнце». В иероглифической письменности майя такая чаша использовалась для написания слова эль, означающего «выход, восход» и являющегося частью составного понятия эльк’ин, «восток», буквально «восходящее солнце». Размещение К’инич-Ханаахб-Пакаля на чаше явно означает, что правитель встает из земли как солнце на рассвете. Данное толкование подкрепляется также тем, что в иконографии майя открытая скелетообразная пасть выступает как место космического выхода, а не входа. Из пасти двуглавой змеи или сороконожки часто выходят божества. На резной кости из «погребения 116» в Тикале из пасти сороконожки выходит рука художника, удерживающего в своих пальцах кисть.[viii] Так и на крышке саркофага К’инич-Ханаахб-Пакаль через пасть чудовища выходит из преисподней.[ix]

Сама необычная поза К’инич-Ханаахб-Пакаля в представлениях древних майя была связана с рождением и жизнью. Так изображали младенцев, в том числе богов, принявших облик младенца. Одним из трех богов-покровителей Баакальского царства был Унен-К’авииль или малыш К’авииль. На позднеклассической вазе позу полулежащего младенца принял рождающийся из семени бог маиса Ишиим. Таким способом расписывавший вазу художник выразил представление о ежесезонном обновлении и возрождении кукурузы. Следовательно, возродившийся для новой жизни в облике младенца К’инич-Ханаахб-Пакаль уподобляется богу маиса. Большой череп  внизу под чашей олицетворяет живое семя (которое внешне сходно с белыми костьми черепа) и дополнительно подчеркивает идею, что это место рождения, роста и обновления.[x]

Из чаши на которой лежит К’инич-Ханаахб-Пакаль растет обвешенное жадеитовым ожерельем крестообразное дерево, на котором сидит большая фантастическая птица. Три ветви дерева оканчиваются живыми цветами, показанными в виде змееподобных голов. Традиционно ученые отождествляли это дерево с мировым деревом или более конкретно с сейбой. Хорошо известно, что по представлениям майя Юкатана в центре вселенной растет дерево Йашче, ствол которого соединяет в единое целое небесный, земной и подземный миры. Под его тенью находили вечный покой и усладу души праведников. Вполне возможно, что на крышке саркофага из «Храма надписей» действительно представлено подобное райское древо.[xi] Д. Стюарт, однако, полагает, что майя дали ему конкретное имя, «Блестящее драгоценностями дерево». О росте драгоценного дерева в день окончания двадцатилетия 9.11.0.0.0, 12 Ахав 8 Кех (14 октября 652 года) говорится в тексте на западной панели из «Храма надписей». Мы пока мало знаем о том, какое место «Блестящее драгоценностями дерево» занимало в мифологии майя классического периода, но оно явно было связано с богатством и блеском, с жадеитом, который сверкает в лучах восходящего солнца. Стоит отметить, что похожая идея нашла отражение на странице 49 центральномексиканского «Кодекса Борджиа». В этой рукописи представлена модель космоса, согласно которой в каждой из сторон света растет дерево, имеющее свои особые отличительные черты. Дерево, растущее на востоке, в частности обильно украшено драгоценностями из жадеита.[xii]

Итак, как убедительно доказали Д. Стюарт и Дж. Стюарт, на крышке саркофага К’инич-Ханаахб-Пакаля запечатлен вовсе не момент смерти и спуска в преисподнюю, напротив, это сцена воскресения и восхода к новой жизни в сияющем драгоценными камнями раю. В случае кончины человека древние майя говорили, что он «вышел на дорогу», и К’инич-Ханаахб-Пакаль также проделал свой собственный нелегкий путь. Священный владыка после смерти слился с божеством, а его бессмертие связано с двумя главными циклами человеческого бытия: ежедневным восходом солнца и ежесезонным прорастанием маиса.