Маленькое Перо [отрывок]

Как мы недавно сообщали,  в издательстве Stella вышла книга Марии Лакман «Маленькое Перо», которая рассказывает о канадском художнике русского происхождения Николасе де Грандмезоне. Приобрести книгу можно у автора через Магазин Неформат.

Николай Рафаилович Грандмезон родился в Полтаве в 1892 году, в семье русского офицера, получил военное образование. В самом начале Первой мировой войны попал в плен, после освобождения жил в Англии. В 1923-м эмигрировал в Канаду, где состоялся как художник.

Создал сотни портретов индейцев, которые хранятся сейчас во многих музеях Канады, частных коллекциях. С индейцами Николаса связывало не только творчество, он считал себя их братом. Они  - отвечали взаимностью и выбрали его почетным вождем своего племени... Сегодня мы публикуем небольшой отрывок из книги.

...Дорога петляла, становилась совсем нелюдимой, и через какое-то время мы остались с мужем совсем одни, в голой степи, в страшной пыли от гравия, а точнее, в некиношных прериях, и уже казалось, что сейчас из-за поворота выглянет индеец с луком и стрелами, он приблизится к нам, шагая по сухой и твердой земле, перегородит нам дорогу и потребует внятных объяснений… Поплутали, джи-пи-эс захлебнулась от чувств, однако прибыли. Поселок был небольшой, состоял из маленьких очень простеньких домиков и одного большого, ну вроде сельсовета, на котором было крупно написано «ОБЩЕСТВЕННЫЕ РАБОТЫ». Мы зашли внутрь, к нам вышел очень улыбчивый индеец в кепочке, к нему подошел еще один с двумя косичками.

— Конечно, мы знаем об этом художнике, — сказал тот, что с двумя косичками, по прозвищу Волчий Хвост, ставшим его фамилией,— у нас о нем все знают, между прочим, это мой дед придумал для него индейское имя Маленькое Перо. Я потом видел портрет своего деда, нарисованный Грандмезоном, у одного человека дома, попросил продать. Он согласился, только у меня не было столько денег, может быть, когда-нибудь потом.

Интересуюсь, есть ли в поселке кто-нибудь, знавший художника. О да! Мы подъехали к неказистому дому, дверь открыла старенькая индейская бабушка. Волчий Хвост, вероятно, нас представил и сказал, чего мы хотим, она довольно эмоционально что-то долго объясняла ему, почему-то постоянно показывая на грязную стену дома, и после этой тирады захлопнула дверь прямо у нас под носом.

— Видите ли, — сказал Волчий Хвост,— по традиции нашего народа вы должны принести ей подарок, только тогда она будет с вами говорить.

Такого поворота событий мы, честно говоря, не ожидали, поскольку в индейской резервации оказались впервые в жизни, до этого интервью у краснокожих братьев брать что-то не приходилось. Быстро сбегали в магазин и все уладили. Бабушка по-детски распотрошила принесенный нами пакет и счастливо улыбнулась. Довольна. Вот она сидит в кресле с полуприкрытыми глазами, будто пытается разглядеть картины из прошлого:

— Да, он часто к нам приезжал, я тогда была малышкой, помню хорошо его, он мою бабушку нарисовал и маму, у меня есть копии этих портретов на фотокарточках… очень похоже… — говорит бабушка мало, неохотно, но успевает высказать претензию. — Он рисовал нас задаром, а картины продавал задорого…

Ах ты, боже мой, мне стало обидно за Николаса, который был, судя по всему, человеком с непростым характером, но очень искренним, с сильным чувством справедливости, отзывчивым, чутким к чужой боли, часто помогавшим людям. Кстати, когда бывший зять вез художника к индейцам, машина под завязку была наполнена мукой, сахаром, чаем и другими необходимыми продуктами. Он часто так делал. Его жена Соня собирала одежду для индейских детей да и деньгами расплачивались тоже, причем плату Грандмезон оговаривал заранее и все вовремя отдавал. Однако, видимо, как со стороны аборигенов, так и из творческой среды такой голос в адрес художника иногда раздавался (и, видимо, раздается): эти натуры достались ему даром. Сразу хочется спросить — а они кому-то были нужны кроме него? Кто-то, кроме него, ездил в прерии почти что изо дня в день десятки лет? Кто бы еще оставил для индейской бабули портреты ее предков даже в виде перепечатки? И действительно — кто бы еще уговорил 93-летнего Высокого Орла позировать?! И кроме того, индейская бабушка не знала, что на каком-то этапе художник вообще перестал продавать портреты индейцев, хотя имел очень выгодные предложения. Он как-то не мог с ними расстаться, считал их своим портфолио, собственностью, своим «грузом» в буквальном смысле (он возил их за собой, куда бы ни ездил): ну вроде, получу я за них деньги — и что? Многие считали это еще одной странностью Николаса. Сто его пастелей семья продала одному из крупных банков Канады уже после его смерти… Есть и другое «обвинение». Почему на его портретах мы видим только гордые, мужественные лица, почему позы их говорят нам только об отваге и чести? Нет и намека на их жизнь часто в лишениях, болезнях, алкоголизме; на утрату самобытности и испытываемые от этого унижения.

Разный подход к одному и тому же явлению, если хотите, объекту в художническом смысле слова, а на самом деле, разное видение, ощущение мира — вот откуда это идет. Бела вспоминает о том, что в тот свой мартовский «медовый день» 67-го года он впервые в жизни оказался в резервации и был поражен бедностью и условиями жизни индейцев. Грандмезон же после своего первого посещения — помните, в конце 20-х годов? — признался, что не мог оторваться от лиц этих пожилых мужчин и женщин, ему было все равно, что он видит вокруг, он был как будто пронзен их взглядами и сразу понял, что теперь цель его жизни — сохранить этих людей хотя бы на портретах, чтобы предотвратить их полное исчезновение: «Я буду рисовать их, пока не умру».

Из газеты «Spocane daily chronicalе» May 14, 1952:

«Неизбалованный индейский характер был одним из сильных в истории человечества, — сказал сегодня Грандмезон, — этот великий характер, сформированный жизненным опытом, — большая ценность для портретиста. Индейские аборигены были подлинными джентльменами. Они обладают достоинством, которое происходит от близкого соприкосновения с природой. Только через этот тесный контакт человек начинает чувствовать ответственность за своих собратьев и других живых существ. В Альберте наши канадские индейцы были практически отрезаны от белых людей, поскольку до недавнего времени не существовало даже дороги, влияние белого человека не ощущалось… Но они — наше прошлое. И если мы не научимся ценить его, у нас не будет будущего».

В этом очень официальном газетном высказывании художника Николаса де Грандмезона выделяется одна, по-видимому, ключевая мысль:

«Индейские аборигены были подлинными джентльменами». Без сомнения, увлекшись этой темой в своем творчестве, он их идеализировал, как идеализирует и романтизирует любой человек то, чем «заболевает». Но он почувствовал в них стержень, некое родство — природное достоинство, свободолюбие, независимость, силу характера. Эти люди заинтересовали его не только и не столько как удачные «модели». Если бы это было так, думаю, все кончилось бы несколькими портретами и эскизами на будущее. Ощутив сопричастность, а постепенно и ответственность, художник будет годами, десятками лет рисовать их лица, записывать каждое имя в блокнотике с пометками, а потом вооружившись аудографом (Gray audograph) — записывающим устройством, изобретенным в США в 1945 году, он оставит десятки коротеньких историй, которые рассказывали ему краснокожие, их легенды, песни, кроме того, их фотографии...