Монументальная скульптура

Зачем ольмекам была нужна монументальная скульптура?

Как уже упоминалось, ольмеками в свое время были освоены и заселены весьма болотистые земли побережья штата Табаско, на некотором удалении от горных массивов. А это означало, что в данной местности не было реальных пещер, внутри которых можно было бы проводить множество обязательных ритуалов[34]. Не было даже скал, на поверхности которых можно было бы изобразить эти пещеры и превратить это место в ритуальный центр. Единственно доступным способом «воспроизведения» прародины оставалась монументальная скульптура, что, однако, было сопряжено с доставкой каменных глыб из ближайшего базальтового горного массива. Задача хотя и была трудна, но вполне осуществима в местах концентрации рабочей силы.

Алтари для жертвоприношений?

Беатрис де ла Фуэнте полагает, что алтарные сюжеты относятся к некоему ритуалу жертвоприношения, имеющему связь с бессмертием[35].

Подобное объяснение является, пожалуй, как бы производным от исследований современных обрядов в пещерах Дорис Хейден, то есть чисто умозрительным, искажающим причинно-следственные связи и меняющим местами субстрат с суперстратом. Однако эта исследовательница и не пытается доказывать гипотезу, не ставит своей задачей выявление истоков данного сюжета, не выходя за рамки оценки исключительно эстетики ольмекской скульптуры, полагая, что намеренная избыточность монументальности лишь воплощает связь ольмеков с землей, «намеренное отсутствие попыток оторваться от земли и слиться с ней, считая себя ее частью...»[36]. Однако, ощущая мифологический подтекст в таких памятниках, как алтари, де ла Фуэнте также склонна ассоциировать контур вокруг человека как выход из пещеры. Важно и то, что она вывела «архетип человека, выходящего из пещеры»[37], [рис. человек в пещере]

Алтарями считаются следующие памятники ольмеков:

монументы 14 и 20 из Сан-Лоренсо

алтари 1, 4, 5, 6, 3 из Ла-Венты

монумент 59 из Ла-Венты

стела 1 из Ла-Венты

Сан-Лоренсо. Фигуры в Сан-Лоренсо были выполнены в период между 1350 и 900 годами до н. э. и относятся к так называемому «классическому стилю ольмеков».

Наиболее древним среди ольмекских алтарей считается мон. 20, датируемый М. Ко 1150—1000 годами до н. э. Алтарь был установлен на вершине невысокого искусственного холма. Орнаменты вследствие плохого состояния не определяются. Основание памятника прямоугольное, плоское, предполагающее кубовидную форму. Некоторые исследователи полагают, что сколы имеют более позднее происхождение и некогда алтарь имел прямоугольную форму, увенчанную прямоугольной «крышей».

Второй «алтарь» из Сан-Лоренсо — это мон. 14, находящийся в неплохой сохранности по сравнению с предыдущим. Этот монолит имеет прямоугольную форму, верхняя часть выполнена в форме плоской толстой крыши, покрывающей скульптуру и рельефы. Именно эта плоская часть и дала повод исследователям назвать памятники подобного типа «алтарями». Однако, исходя из концепции «выхода из пещеры», «крышу» скорее следует интерпретировать как толщу земли. При этом очевидно, что речь идет не о горе, вершина которой должна была бы изображаться в виде конуса, а о пещере, вертикально уходящей вниз, под землю. На задней части алтаря имеются несколько прямоугольных отверстий, куда, по предположению де ла Фуэнте, могли помещаться приношения. На алтаре 14 одно из этих отверстий достигает больших размеров, и можно предположить, что некогда оно покрывалось крышкой.

Верхняя тяжелая панель становится как бы головным убором сидящего в нише персонажа. Руки упираются в землю кулаками, сжимающими неясный длинный предмет. На человеке надета лишь одна повязка, конец которой накладывается на левую ногу. На груди — ожерелье и подвеска в форме раковины. Любопытна фигура на боковой грани — в шляпе, с распущенными волосами «каре», руки согнуты в локтях, левая при этом сжимает правое плечо. Запястье правой руки не сохранилось.

Ла-Вента. Много памятников подобного типа было обнаружено в Ла-Венте, в самом крупном и значимом из ольмекских центров, период существования города охватывает с 1000 по 600 год до н. э. Некоторые исследователи прибавляют сюда еще 2—3 века. Памятники этого города в определенном смысле рассматриваются как прямое продолжение традиций Сан-Лоренсо.

Алтарь 4. Это один из наименее поврежденных памятников Ла-Венты. Имеет типичную форму алтаря. Фасад верхней панели покрыт рельефом, изображающим раскрытую пасть «чудовища с косым крестом» между клыками. Таким образом, основной рельеф как бы вписывается в эту пасть.

Посреди фасада выполнена овальная ниша-пещера, вокруг которой расположен рельефный орнамент в виде закрученной веревки. Из ниши высовывается сидящий человек, чуть склонившийся в сторону, вслед за натяжением веревки. По контуру пещеры расположены четыре элемента, похожие на верхнюю часть факелов. Обеими руками человек держит толстую веревку, протянувшуюся по нижнему краю и контуру пещеры. В левой руке зажат один из концов веревки в форме головы змеи. Одна из боковых граней алтаря разрушена. На другой сохранился прекрасный рельеф, на котором изображен сидящий персонаж, на руку которого намотан, а точнее, как бы от локтя выходит конец этой толстой веревки. Персонаж на боковом рельефе имеет черты знатного человека (отнюдь не пленника, как его пытались интерпретировать с евроцентристских позиций, когда связанный веревкой непременно должен быть пленником). Профиль явно майяского типа. Правая рука выражает определенный жест с выставленным ука­зательным пальцем. Одно из названий веревки в языке майя tер'— «веревка», «привязь». По омониму означает «связанный», то есть — «призрак».

Однако это лишь лежащее на поверхности понимание существа сцены, ос­нованное лишь на семантике майяской иероглифики. Реконструкция ранних астрономических знаний, связанных с моделью мира, позволяет понять, что в иконографии Мезоамерики веревка (подменяемая пуповиной или змеей) очень часто выступает в качестве символа Млечного Пути — Творца всего сущего. Принадлежность к звездному небу этого знака подтверждают и элементы «огня», которые и у майя читались tooc— «пылающий» и передавали понятие созвездий Зодиакального пояса. Таким образом ольмеки передавали идею того, что пещеры — земное воплощение Млечного Пути, по которому шли души умерших для возрождения и где находились далекие предки.

Несмотря на свою типологическую идентичность, в сюжетном плане алтарь 5 значительно отличается от предыдущего. Центральная панель занята овальным элементом вокруг небольшой ниши. Из нее высовывается сидящий персонаж, ноги скрещены, туловище наклонено вперед. На руках он держит лежащего ребен­ка, у которого руки сложены на груди, а ноги свесились вниз. Поза спокойно-рас­слабленная. Боковые грани заняты рельефами, на которых изображены сидящие персонажи — по два на каждой стороне (что соответствует фратриальной струк­туре племени). У каждого из них на руках по сидящему младенцу, обнимающему взрослого. Все четыре детские фигурки достаточно динамичны. Элемент в виде полусферы с раскрытыми краями присутствует в каждом изображении.

Не очень хорошее состояние алтаря 3 не позволяет выявить многие детали. Однако совершенно очевидно, что он хранит общую сюжетную концепцию. В центре фасадной грани, целиком выполненной в виде ниши, расположена сидящая человеческая фигура. Слева от нее непропорционально мелкая стоящая фигурка персонажа в архаической короткой юбке. На боковой грани справа — две сидящие жестикулирующие фигуры — характерный сюжет для всех мезоамериканских цивилизаций.

Алтарь 6 и мон. 59 из Ла-Венты являют собой некий промежуточный тип памятника, переходный от классического «алтаря» к сидящей фигуре. Алтарь 6 представляет собой подобие монолита-трона, в котором пространство ниши-пещеры лишь подразумевается. Оно целиком как бы заполнено спиной сидящего на выступающем ступенью помосте персонажа с характерным наклоном. Верхняя плоская панель едва обозначена.

Не менее необычен и мон. 59, выполненный также из монолита и изображающий ягуароподобное существо, лежащее на земле в изогнутой позе, лапой придерживающее мяч. На высоко поднятой голове и задней части тела лежит тяжелая панель (как и у алтарей, видимо, имитирующая земную поверхность над пещерой). Между панелью и спиной овальное пространство — наподобие ниш-пещер. Боковые грани украшены рельефами.

Так называемая стела 1 из Ла-Венты была названа «стелой» по чисто внешнему признаку — она представляет собой высокий прямоугольный блок. Однако лицевая сторона выполнена в виде ниши, в которой расположена рельефная, стоящая в полный рост фигура, одетая в короткую архаическую юбку. Беатрис де ла Фуэнте полагает, что изображен человек, стоящий в пещере.

Мон. 2 из Портеро-Нуэво также именуется «алтарем». Две крепкие фигурки, определяемые по пропорциям как карлики, удерживают на высоко поднятых руках тяжелую панель, характерную для «алтарей» и украшенную характерными полусферическими элементами. Надо заметить, что в мезоамериканском фольклоре сохранилось несколько сюжетов, связанных с идеей поддерживания свода пещеры (как, например, сказки о белочке и хитром агути). Кроме того, особое место занимают легенды о карликах («Карлик из Ушмаля»). Майяская иконография также нередко обращалась к образу карлика в преисподней.

Итак, «алтарь» как тип памятника позволяет нам выделить несколько характерных семантических элементов:

1. [рис.] Полуовал пространства ниши-пещеры, контур которого, если убрать человека, примет следующий вид:

2. [рис.] Сидящая мужская фигура с непременным наклоном вперед под углом в 70 градусов (если рассматривать ее вне пещеры)

3. [рис.] Тема преемственности поколений (младенцы и предки)

4. [рис.] Тер'— «веревка» (она же змея), связывающая поколения

5. [рис.] Знак toос— «пылающий», указывающий на присутствие астронима, имеющего, скорее всего, отношение к зодиакальным созвездиям (как по Солнцу, так и по Луне)

6. [рис.] Присутствие ягуара (графические элементы, зооморфы, наличие черт у людей и младенцев)

7. [рис.] Плоскость «толщи земли», покрывающей (или разделяющей) под­земный мир

8. [рис.] Росток, пробивающий толщу земли[38].

Кого изображали «сидящие фигуры»?

Скульптурные монументы, получившие это условное название — «сидящие фигуры», — являются разновидностью ольмекских памятников, непосредственно связанных с алтарями или упрощенными алтарями. Как уже упоминалось, отсутствие поблизости доступного камня, необходимого для монументальной скульптуры в целях воспроизводства образа «пещеры-прародины» вынуждали ольмеков искать иные пути решения этой проблемы. Еще более строгая экономия материалов и реализация «чистой идеи» без дополнительного контекста привели к созданию такого типа памятников, как «сидящая фигура», то есть фигура, как бы вынутая из овала или проема ниши-пещеры.

Наибольшее число памятников такого типа обнаружено в Ла-Венте — мон. 8, 9,10,11,23, 30, 77. Два имеются в Сан-Лоренсо (мон. 10,12),есть и в Сан-Мартин, Лас-Лимас, Крус-дель-Милагро, Куатотлапане.

Фигуры 10 и 52 изСан-Лоренсопредставляют собой сидящего персонажа в человеческой позе. Однако лицо сочетает как человеческие, так и кошачьи (ягуарьи) черты: узкий разрез глаза с опущенным внутренним углом (мон. 52),широкий нос и, самое главное, характерный рот в виде крупного полуовала с опущенными вниз и чуть расходящимися в сторону концами губ. В мон. 10 ротвообще занимает практически все пространство лица. Другой отличительный элемент — это головной убор, намеренно массивный, тяжелый, с нависающими, выступающими полями, что делает его сходным с плоской панелью, покрывающей алтари. Тем более что декоративные элементы и на тех и на других имеют много общего (ср. мон. 52 и ст. 1 в Ла-Венте и алт. 4 в Ла-Венте). Свисающий элемент в районе ушей (мон. 52) скорее похож на некую лестницу — аналогичный декоративный элемент повторен и в мон. 77 из Ла-Венты. Это две единственные сидящие фигуры, которые сохранились в Сан-Лоренсо вместе с головами. Остальные же, стилистика которых подразумевает присутствие реалистического начала в изображении всего тела, оказались обезглавленными. Это и мон. 11 — изящная скульптура явно знатного персонажа с напрочь отбитыми головой и правой рукой. Это и мон. 47— сидящая фигура со змеиной головой в руках.

Фигура 12 сохранилась в достаточно плохом состоянии не только из-за того, что у нее была намеренно отбита голова, но и вследствие природных факторов. Однако все же отчетливо видно, что сидящий в традиционной позе персонаж держит в своих руках лежащего ребенка в расслабленной позе отдыха или сна.

Одна рука закинута за голову, другая лежит на груди. Одна нога больше согнута в колене, нежели вторая. Таким образом, говоря о типологии ольмекских памятников — «фигуры с младенцем» мы, пожалуй, должны обосновать все дальнейшее построение на том, что младенец не умер (как предполагают некоторые авторы), а спит — и тем самым исключить предлагаемое этими авторами объяснение, связывающее данный сюжет с ритуалом жертвоприношений.

Фигуры из Ла-Венты оказались достаточно сильно поврежденными поверхностной эрозией камня, что затрудняет опознание и изучение деталей. Однако можно определить, что все пять фигур, сохранившие головы (мон. 8, 9, 10 ,11, 77), имеют смешанные ягуарье-человечьи черты, выражающиеся прежде всего в изображении большого изогнутого рта-пасти.

Мон.9— фигура сидит прямо, упираясь руками в землю. На лице неплохо виден огромный изгиб ягуарьего рта.

Мон. 8 (Ла-Вента) относится, пожалуй, к типичным фигурам «из пещеры», поскольку сохраняет наклон вперед. Кисти рук упираются в землю перед скре­щенными ногами, в правой кисти зажат какой-то предмет наподобие веревки (алт. 4). Левая кисть отбита. Несмотря на весьма размытое состояние, все же черты лица персонажа отличаются необычностью. Под подчеркнутыми надбровными дугами видны огромные проемы глаз, придающих лицу «мистичес­кий» характер. Широкий нос, прямо под которым видны огромные вывернутые губы. Вместе с тем рот не изогнут уголками вниз, как это принято, а сохраняет естественное для человека выражение. Худоба лишь наводит на мысль о преклонном возрасте персонажа. Именно таким — тощим, беззубым стариком, — майя изображали главу фратрии Духа Улитку, который по определению должен был быть старее всех своих живущих потомков.

Мон. 10 определяется в качестве наиболее приближенного к реальному человеческому облику. И, напротив, самым «монструозным» принято считать мон. 11, изображающий сидящего зооморфа с запрокинутой назад головой. Несмотря на плохое состояние, среди декоративного покрытия неоднократно просматривается элемент раскрытой полусферы. Брови сохранили остатки знака-астронима tоос. Углы губ огромного рта, занимающего половину лица, намеренно выделены с помощью глубоких морщин.

Мон. 77 сохранился в достаточно хорошем состоянии. Эта скульптура пред­ставляет собой сидящую в типично ольмекской позе фигуру. Имеет много сходного с мон. 52 из Сан-Лоренсо. Черты лица, имеющие много признаков человеческого, несут явный отпечаток «ягуароподобности». На голове — тяжелый нависающий убор, вытянутый и рассеченный сзади. Контур сечений напоминает пещерный силуэт.

Боковые грани убора покрыты кружками, возможно символизирующими пятна ягуарьей шкуры. Руки уложены на коленях таким образом, что можно предположить, что в них по необходимости укладывался какой-либо предмет или даже садился человек.

Две сидящие фигуры из Ла-Венты оказались обезглавленными — мон. 23 и 30. Мон. 23 представляет собой слегка наклоненный вперед человеческий торс без рук и головы. Детально выполнены ноги, скрещенные одна на другой. На груди — круглая подвеска. На поясе — полосы набедренной повязки со знаком спереди «косого креста».

Мон. 30 также является безголовой человеческой фигурой, однако наклон тела выражен достаточно отчетливо.

Есть еще одна сидящая фигура из Ла-Венты, имеющая иной тип компози­ционного решения, — безголовая фигура человека, сидящего на высоком троне, с опущенными вниз ногами. Она напоминает фигуру на рельефе 1 в Чалькацинго, где изображен сидящий на возвышении внутри пещеры персонаж. Трон выполнен из монолита, напоминающего по контуру графическое изоб­ражение пещеры.

В других ольмекских центрах также были обнаружены сидящие фигуры, но уже не в таком количестве. Среди наиболее интересных — мон. 8 из Лагуны-де-лос-Серрос. Это, безусловно, человеческая фигура, сидящая на скамье, свесив ноги. Выполнена она достаточно грубо, кроме того, претерпела сильную эрозию камня. Тем не менее она не может не впечатлять тем, что сидящим персонажем оказывается карлик с огромной головой, составляющей примерно 1/3 величины тела. Видны прорези огромных, широко расставленных глаз и подчеркнуто маленький (1/6 от глазного объема) рот. Отсутствие шеи и согнутая спина наводят на мысль о преклонном возрасте персонажа или же на мысль о том, что он был горбуном.

Следует упомянуть и о нефритовой фигурке неизвестного происхождения, определяемой как «мать с младенцем» и изображающей сидящий персонаж. Однако слабо выделенная грудь не может служить неоспоримым доказательством женского пола этого взрослого персонажа. Для ольмекской скульптуры вообще характерны «пухлые» части тел. Лицо персонажа человеческое, с несколько увеличенным полуоткрытым ртом. Голова покрыта косыми параллельными штрихами, сходящимися на конусообразном затылке. У младенца характерные ягуароподобные черты.

Любопытна «фигурка из черного камня» из Гватемалы[39] (департамент Киче или Чимальтенанго), изображающая сидящего на скамье мужчину, упирающегося руками в скамью. У него сутулая, согнутая спина. Подчеркнутые проваленные глазницы и опустившиеся мышцы лица с выступающими скулами как бы подчеркивают его преклонный возраст. На плечи старика накинута обозначенная рельефным контуром накидка.

К постольмекскому, по определению Игнасио Берналя, периоду относятся фигурки, называемые в литературе «старым богом огня»³⁸. Одна из них происходит из Лагуны-де-лос-Серрос, а другая — из Серро-де-лас-Месас.

Так называемая «жаровня» из Серро-де-лас-Месас представляет собой сидящую со скрещенными ногами фигурку. Ладони лежат на коленях. Реалистически выполнены все детали тела старого человека с изогнутой спиной. Несмотря на явную худобу, выделены провисшие складки мышц живота и груди (наподобие упоминавшейся «матери с младенцем»). Лицо также выражает преклонный возраст — выступающие, обтянутые кожей, в глубоких складках скулы, опустившиеся провисшие губы приоткрытого рта, глубокие глазницы, полуопущенные веки, бородка клинышком, совсем как у поверженного персонажа на рельефе 2 в Чалькацинго. На голове — большой круглый головной убор — «жаровня», как бы накрывающий всю фигуру своей увесистой плоскостью. По боковому периметру повторяется знак kап. Контур круглой платформы-жаровни напоминает широкие шляпы на некоторых плоскостных изображениях старика в пещере.

Особого рассмотрения заслуживает любопытная сидящая фигура — мон. 1 из Сан-Мартин-Пахапан. Она по праву считается самой «насыщенной» из всех ольмекских фигур в плане символики. Ее обнаружили на вершине вулкана в хорошей сохранности, за исключением лишь лица, которое, по мнению де ла Фуэнте, было повреждено намеренно. Хорошую сохранность исследовательница объясняет тем, что скульптура, очевидно, хранилась в одной из пещер. Назвать фигуру «сидящей» можно лишь условно, так как она скорее наполовину коленопреклоненная, что, однако, лишь подчеркивает ее столь характерный для данного типа памятников наклон вперед. В руках у персонажа находится длинный предмет, соприкасающийся с поверхностью земли, что заставляет вспом­нить о веревке в руках персонажа в нише алтаря 4 из Ла-Венты. Голова, лицо которой имеет человеческие ольмекоидные черты, увенчана массивным убором. Первое, что привлекает внимание, это контраст между овальными чертами круглого лица и подчеркнуто прямоугольной структурой головного убора. Он создает впечатление сходства с плоскими, покрывающими алтари, тяжелыми плитами — символами поверхности земли. В этом случае совершенно закономерно, что зооморфная фигура перестает быть «головным убором» или «маской» и начинает занимать место «пасти чудовища», увенчивающей вход над пещерой на верхней панели алтаря.

Некоторые детали подтверждают это предположение. Во-первых, «головной убор» имеет характерные сечения в виде контура пещеры — сверху и сзади (как и на мон. 77). Опущенный изгиб большого рта практически не оставляет места подбородку и совпадает с верхним контуром головы сидящего персонажа. Во-вторых, поверх верхнего сечения на «уборе» помещена еще одна отчетливо опознающаяся фигура, имеющая явный стилизованный фитоморфный характер.

Этот памятник был, очевидно, не уникален, так как сохранился фрагмент другого — мон. 44 из Ла-Венты, являющий собой голову с «убором-маской». Нельзя оставить без внимания и знаменитую фигуру из Крус-дель-Милагро, получившую условное название «Принц». Эта прекрасно сохранившаяся скульптура изображает сидящего человека, без каких-либо элементов зооморфности. Человек сидит скрестив ноги. Кисти рук, сжимающие какой-то предмет, опираются перед ногами о землю.

Фигура наклонена вперед. Черты лица типично ольмекские. В ушах — круглые подвески. На голове — убор, напоминающий шлем с небольшой плоской вертикальной вставкой.

Особое место в изобразительном искусстве древней Мезоамерики занимает еще одна человеческая фигура. Речь идет о так называемом «борце» (мон. 1 из Антонио-де-Пласа)[40]. Это прекрасно выполненная скульптура сидящего мужчины с подогнутыми влево ногами. Полусогнутые руки подняты на уровне груди. На человеке нет ничего, кроме набедренной повязки, что позволяет видеть прекрасно выполненный древним скульптором мышечный покров, что само по себе представляет достаточно редкое явление не только для архаической ольмекской, но и в целом для мезоамериканской скульптуры. В ушах видны отверстия, куда, очевидно, помещались подвески. Голова — лысая. Хорошо видны борода и усы. Подчеркнуты глубокие морщины около носа, хотя впечатления старца фигура не создает. Если говорить о типологии, то эта скульптура явно выделяется из характерных ольмекских памятников.

Мон. 1 из Куатотлапана. Наклонившаяся вперед сидящая фигура упирается в землю сжатыми кулаками. Из черт лица сохранились лишь большие проемы глазниц. На крупной голове находится неясный предмет, мало похожий на го­ловной убор — скорее на каменный блок, разрушенный временем.

И еще одна скульптура получила у исследователей собственное имя — «Гос­подин из Сан-Лимас». Полутораметровая скульптура выполнена, в отличие от предыдущих, из камня, напоминающего жадеит, что позволило прекрасно от­полировать ее поверхность и нанести гравированную надпись, без изъянов сохранившуюся до нашего времени. Лицо взрослого сидящего человека сохраняет даже определенные портретные черты — типичный индейский нос, овальное вытянутое лицо, рот приоткрыт и немного улыбается. На руках он держит рас­слабленного ягуароподобного младенца. На груди подвеска с дважды повторенным знаком «косого креста», который восходит к варианту майяского знака Т561 h'и, означающего «внизу», «падать головой вниз». Производные от этой морфемы в языке майя имеют значения: h'иу-аh— «посещать, обходить селения, наследственные владения, поля»; h'ис-tal— «удобно расположиться, вытянув руки и ноги». Диего де Ланда так писал о представлениях юкатекских майя, веривших в загробную жизнь: «Этот народ всегда верил в бессмертие души... Ибо они верили, что была после смерти другая жизнь, более хорошая, которой наслаждались души, отделявшиеся от тела. Наслаждения (букв.: "отдых"), которых, по их словам, они должны были достичь, если были хорошими, заключались в том, чтобы идти в место очень приятное, где никакая вещь не причиняла им страдания и где было изобилие очень сладостной пищи и дерево, которое они называли Йашче, то есть сейба, очень прохладное и с большой тенью, под ветвями которого, в тени, они отдыхали и веселились все время» .

Описание Ланды и семантика знака-морфемы h’и, встречающегося у ольмеков, позволяют реконструировать некоторые черты представлений мезоамериканцев о смерти, согласно которым после смерти душа умершего спускалась головой вниз в преисподнюю-пещеру, где обходила «поля блаженные» — места обитания предков, где они, удобно развалившись в тени, отдыхали и веселились.

Таким образом, можно сделать вывод о том, что наличие «косого креста» или знака h’и на ольмекских (мезоамериканских) памятниках свидетельствует о представлениях, связанных с моментом ухода умершего в «поля блаженные».

---

Примечания:

[34] Хотелось бы напомнить, что именно с пещерными культами связана трагическая история организованного Ландой аутодафе в Мани в 1562 г.

[35]Fuente В. de la. Los hombres de piedra.— México, 1977.— P. 151.

[36]Ibid.

[37]Ibid.

[38] Сюжет напоминает вариант мифа об Осирисе, приводимом Дж. Фрэзером. (Фрэзер Дж. Золо­

тая ветвь.— М., 1980.— С. 417.)

[40]Soustelk J. Les Olmeques.— P., 1979 — PI. 23.