Мозаика колибри
Я хорошо помню, в каком радостно-возбужденном состоянии проснулась в то утро. Во-первых, я наконец выздоровела. А во-вторых, накануне вечером сын нашего батаба[1] сообщил мне, что работы в этом сезоне закончены, и мужчины из нашей общины должны вернуться.
Завтра мой муж вернется домой! Моя радость вполне понятна. Ведь мы женаты всего год, а не видела я его два месяца. Строительство Пирамиды Волшебника в Ушмале, конечно, святое дело, но без мужа можно от тоски с ума сойти, сказала я Иш Кан.
- Конечно, - согласилась она, - плохо, когда муж в отлучке! Но еще хуже, когда муж дома, а жене все равно тоскливо, - это слово она произнесла с ударением, - или, наоборот, чересчур весело!
Я, естественно, заинтересовалась. Такой тон бывает у Иш Кан тогда, когда она узнает свежую сплетню.
- Ты это о чем?
- Да так… - уклончиво ответила кумушка и повела плечами. Плечи у нее, надо сказать, роскошные, и грудь тоже – пышная, но стоячая. Она всегда тщательно полирует ногти и носит в ушах большие раковины. Именно поэтому ее и прозывают Раковина-Ушко. Полгода назад она потеряла мужа – его укусила змея. И только недавно сняла траур.
Было ранее утро, снаружи звенели голоса сотен птиц. Мы сидели с ней у меня дома и пили атоле – напиток из маисовых зерен с пряностями. В последнее время это стало нашим обычным утренним делом. Особенно в последнюю неделю[2], я тогда болела, а Иш Кан регулярно меня навещала.
Иш Кан насыпала себе в чашку еще перцу.
- Ты слышала, альмехон[3] в восточных горах уличил свою жену в неверности? Ему удалось застать ее с любовником и вырвать ему внутренности. Страшная казнь!
- Он был простолюдин? – поинтересовалась я, хотя было и так понятно. Был бы тоже альмехон – обманутый муж просто шарахнул бы его камнем по голове.
- Конечно, - кивнула Иш Кан. И заговорила о моде на полукруглые края юбок, зараза! Я попыталась снова перевести разговор на любовников:
- Ты в связи с этим упомянула о тоскующих женах, Иш Кан? У нас в деревне что-то творится?
- Я ничего такого не сказала! Думаю, этот рассказ о жене того альмехона произвел на меня очень большое впечатление… Ты знаешь, я недавно была в деревне Три Пальмы у сестры мужа и принесла оттуда рецепт нового пирога. Вернется муж – порадуешь его!
- Давай! – я придвинулась ближе.
- В общем, так: берешь шесть яиц утки, меру кукурузной муки, полмеры муки хикамы, добавляешь пригоршню белой корицы, орехового масла и ванили. Яйца сбиваешь с медом. Замешиваешь крутое рассыпчатое тесто, затем крошишь его, высыпаешь на лист, и заливаешь медом. Сверху можешь посыпать стружкой кокоса. Ну как, впечатляет?
- Воистину еда господ! Неужели ты действительно принесла этот рецепт из деревни? Такое впечатление, будто ты побывала на кухне халач-виника[4]!
- Конечно, вчерась оттуда! – отшутилась она, - так что попробуй, подруга!
- Спасибо, дорогая! Обязательно сделаю… и тебя приглашу.
- Спасибо, но – нет! Такими вещами надо кормить мужа наедине. Кстати – знаешь, чем отличаются мужья от любовников? Жены кормят сладеньким мужей, а любовники кормят сладеньким любовниц!
Она поправила черепаховый гребень в волосах и стала прощаться.
- Тебе-то опасаться нечего, - закинула я удочку еще раз, когда она уже стояла в дверях, - вдовая!
- Верно! – засмеялась она, - а там, глядишь… Ну, пока!
И пошла по тропе между домов, покачивая бедрами. Это было последнее утро, которое я встречала вместе с Иш Кан и томатным соком.
- Тебя, кажется, надо поздравить, - сказала мне Йаакуб, когда я пришла на поле. Я не очень люблю эту даму, она хамовата и завистлива. Но ради ее мужа, моего родственника, я вежливо и скромно ответила, что да, муж возвращается завтра, и в связи с этим у меня дел полон рот. И принялась обрывать початки маиса.
- Это правильно, - заметила Йаакуб, - без мужиков да от безделья бабы звереют.
И воткнула мотыгу в землю.
Второй намек за утро! Признаться, я сильно встревожилась. И принялась перебирать все свои действия за последние дни… вернее, за прошлую неделю, до болезни. Может, я с кем-то провела больше времени, чем надо, или посмотрела на кого-нибудь как-то не так? Укладывая початки кукурузы в корзину, я лихорадочно думала. Шиба можно отбросить, он мой двоюродный брат. Дня четыре назад в деревне устроили пляски, и я славно отплясала вместе с Хунак Моолем из соседней деревни. Но, всемогущие боги – неужели из этого можно сделать какой-то далеко идущий вывод?… Да, еще пару недель назад наша община общими усилиями поставила пьесу «Рабиналь-ачи», причем мне досталась роль невесты Цам-Кам. Но можно ли заподозрить что-либо на этом основании? Это же всего лишь роль, думала я, высыпая между початками маиса стручки фасоли. Только подозрений соседок мне не хватало перед возвращением мужа!
- Цам Тепек, давай помогу!
Я аж вздрогнула от неожиданности и тихо выругалась про себя. Виланта Ясноглазая подкралась неожиданно. Но помощь ее была весьма кстати.
- Спасибо, дорогая, - сказала я.
- Ой, Цам, я за тебя так рада! – трещала Ясноглазая, пока мы шли с ней к моей хижине, - наш дядя завтра тоже возвращается. На следующий год должен пойти Ясноглазый, и ему грустно уже сейчас, представляешь?
Ясноглазый – это ее брат. Ему сейчас исполнилось двадцать лет, значит, он действительно в следующем году должен стать взрослым мужчиной и пойти на общие работы.
- А ты думаешь, они эту пирамиду еще не закончили? – спросила я и сняла с головы тяжелую корзину.
- Ой, куда там, Цам! Они еще половину не сделали! В начале следующего месяца надо пойти посмотреть… Тебе помочь толочь маис?
- Спасибо, дорогая! – я растрогалась чуть ли не до слез. Ясноглазая хорошая девочка, молодая, правда, но восторженная, добрая и очень смазливая. Прям как ее братец Хобниль. У нас в деревне даже присказка ходит: «пара красивых ясных глазок…»
- Мы недавно были в городе, - трещала Виланта, опуская и поднимая пестик, - там привезли товары с юга. Знаешь, у киче вошли в моду юбки с полукруглыми краями! Это такая прелесть!
- Да, конечно, - ответила я, вспоминая резкую критику в адрес тех же юбок Иш Кан. – Прелесть! Кстати - не оттуда ли твой новый пояс?
- Этот? – Ясноглазая посмотрела вниз, - Ой, нет! Это мне братец подарил! Нравится?
- Да, очень. – Я задумчиво рассматривала пояс. Где-то я его уже видела… эту плетеную трехцветную косичку, украшенную связками раковин и подвесками из жадеита. Где? А может…
- Странное ощущение, - я рассмеялась, - будто бы мне кто-то рассказывал про такой пояс. Почудится же такое!
- Слушай, Цам, - Ясноглазая сделала страшные глаза, - спать с мужчиной –приятно?
В другое время я бы покатилась со смеху: дуре восемнадцать лет, через три года замуж, а она еще задает такие вопросы! Но сейчас, в свете утренних намеков, мне было не весело. Боги, что я такого натворила?
- В первый раз не очень, а дальше хорошо, - честно ответила я. И подумала, что вопрос, может быть, задан просто так – в конце концов, их мать умерла восемь лет назад. Может, просто не успела рассказать.
Ясноглазая кивнула головой и продолжила толочь кукурузу. Я молола какао. Потом девушка опять подняла голову:
- Цам, а Цам, - тихо позвала она.
- Что тебе, Виланта?
- А правда, что соблазнителю знатной женщины вырывают кишки?
- Если он простой человек, масехуальооб – то да.
- Это, наверно, очень больно, - Виланта поежилась, ее косые темные глаза расширились.
- Да уж, это намного неприятней, чем творить блуд, - согласилась я.
- А сколько у женщины в день может быть ну… этого?
- Сколько захочет и сколько получится… Слушай, Виланта, может, тебе стоит сходить в храм Иш Чель? Жрицы расскажут тебе все, что ты пожелаешь!
Виланта замотала испуганно головой:
- Ой, нет, не пойду. Они не ответят.
- Они ответят тебе на все вопросы!
- Они не ответят… Тебе еще чем-нибудь помочь, Цам?
- Нет, спасибо, Виланта. Я у тебя просто в долгу!
- Не стоит! – Ясноглазая взмахнула косами и скрылась за дверью.
«Вся деревня помешалась на сексе» – подумала я, собирая грязную посуду.
Думаю, что нашу деревню не мешало бы представить. Я сама-то живу здесь год, с тех пор, как вышла замуж. Вышла я удачно: здесь есть мои родственники. Но начать следует не с них.
Итак, нашего батаба зовут Мулук Ку Мац. Мулук – название дня месяца, в котором он родился, Ку – имя отца, а Мац – имя матери. Мать у него из племени киче, в нашем-то языке слово «змея» произносится не «мац», а «кан». Впрочем, я отвлеклась. В деревне дом батаба единственный каменный с фигурным фризом. У Мулука Ку Маца сын и две дочери. Старшая уже замужем где-то на юго-западе, под Паленке. Младшей тринадцать лет – этакая дуреха, которая постоянно собирает цветы и сооружает себе новую прическу. Глаза у нее еще недостаточно косые, и она продолжает носить нефритовые шарики на висках. Сыну, Кан Ку Баламу двадцать, скоро станет совсем взрослым. Он хороший парень, жесткий, но справедливый и честный. В свои годы он уже участвовал в военном походе, когда два года назад на нас напали с юга чонтали. Тогда погиб его старший брат, а младший вернулся домой с десятком отрезанных ушей и пленным рабом.
Батаб был вдов, но полгода назад женился во второй раз. Его жена – молодая Мискит Кааш Нен, красивая девушка со вздернутым носиком.
Еще у нашего батаба есть два раба и две рабыни – один из рабов, как я уже говорила, чонталь, и батаб очень этим гордится – эти южане хорошие мастера.
Сейчас батаб находится в Ушмале, следит за работами. А за нами приглядывает Кан Ку Балам с хольпопом.
Хольпоп, наш общинный судья, живет в большом деревянном доме. Ему за тридцать, его жена Ошлаху очень грузная женщина с громким голосом и грубовато-добродушным нравом.
Дома батаба и хольпопа выходят на главную площадь. Здесь растут деревья с красивыми цветами и стоит еще один обитатель нашей деревни – вырезанный из камня Чак, бог полей и податель дождей. Мы очень гордимся этой скульптурой – она была вырезана из камня очень давно, семь катунов назад[5]. На ее цоколе даже стоит дата – 9. 17. 13. 0. 0. 13 Ахав 13 Муан[6]. Сейчас жрецы считают года другим, более простым способом. Чак сидит, скрестив ноги, а мы приносим ему жертвы – цветы, птичьи перья, благовонную смолу, а иногда и кровь - свою или собак.
Мои родичи здесь – это двоюродный брат Шиб – он сейчас строит пирамиду Волшебника в Ушмале. Есть еще брат бабушки Кех Косолапый – это старый человек, живет вместе с женой, сыном, невесткой и целым выводком внучат. Его жена – та самая Йаакуб, с которой я разговаривала на поле. Он уже такой старый, что не пошел на строительство, и его сын тоже не пошел – батаб отпустил его, потому что у него старый отец, мать и много детей. Это Кех Косолапый сосватал меня в эту деревню.
Есть у нас и «плохие люди». Например, Шкик, которую сейчас называют исключительно Пьяница. Она потеряла мужа и спилась, сейчас пьет все, от чего можно захмелеть. Руки у нее трясутся так, что она не может прясть но зато отлично вяжет циновки и плетет корзины.
В семье Ока девушка стала гуатополью – проституткой, пятнадцать дней месяца она работает в Ушмале, по десять какао-бобов за ночь, а пять дней проводит в деревне у родителей. Когда она возвращается, все молодые девушки сбегаются на нее посмотреть – она очень изукрашена, нарядна и красива, всегда одета по последней городской моде. Кроме того, она может покупать наряды на городском рынке. Все просто позеленели от зависти, когда она заявилась с серьгами из кораллов и с жемчужным ожерельем на шее. Именно она принесла на хвосте весть о новомодной юбке а-ля киче. Иш Кан не любит ее – потому-то так и взъелась на эту моду. Подумать только: Шуль Ок только вчера профинтила в своей юбке по деревне – а Иш Кан уже раскритиковала ее наряд!
Ясноглазых, Хобниля и Виланту, воспитывает дядя со стороны матери, Бен Смолистый. Родители у них заболели сифилисом. Одни говорят, что отец был в Ушмале и подцепил там какую-то заразную гуатополь. А кое-кто говорит, что мать у них гуляла. В общем, их принесли в жертву богам. Было это давно, лет восемь назад, Виланта уже и позабыть успела, как выглядели ее родители.
С Иш Кан мы в последнее время подружились. Она вышла замуж в двадцать один год, через три месяца мужа укусила сурукуку и он, естественно, умер. Это произошло год назад, траур у нее кончился, но она сказала, что хочет еще погоревать, а потом уже выходить замуж второй раз. Но мне кажется, не очень-то она горюет, и причина здесь иная. Когда я ее об этом спросила, Иш Кан засмеялась и сказала, что ей нашли жениха в другом селении, а она хочет остаться здесь. Привыкла. Что ж, может быть, это правда.
С остальными познакомлю чуть погодя – сами понимаете, хлопот у меня сейчас полон рот.
Этот день я распределила следующим образом: до сиесты – «отдыхаю по хозяйству», после – занимаюсь собственной внешностью. «Отдых по хозяйству» занял много времени и сил. Спасибо Виланте, зерно было быстро истолчено. Осталось оттащить горшки к ручью и вымыть, вытряхнуть все циновки, затем замесить тесто и накрыть его – чтобы не пересохло. Да, и еще залить бобы водой. Тушить я их буду завтра утром.
Честно говоря, я немного нарочно тянула время, потому что опасалась приходить в полдень на площадь и искала предлога, чтобы этого не делать. В конце концов, не обязательно ведь проводить сиесту на площади – можно и дома. Скажу, наверно, что умаялась, что руки отваливаются, ноги трясутся, спина не разгибается. Поймут, у самих ведь мужья и сыновья возвращаются. А в общем, я не обязана никому ничего объяснять! Если я начну что-то объяснять, значит, я в чем-то виновата, так? И если я не пойду на площадь, значит, чего-то боюсь, так?
Эта мысль меня, признаться, разозлила. В конце концов, какого алуша я буду прятаться дома, как трусливая шлюха? Ерунда, если у кого-то возникли на мой счет подозрения – пусть выскажет мне в лицо! Если посмеет. Ха! В конце концов, чтобы доказать измену, одних подозрений мало – нужно застать меня под ним, и не иначе! Если кому-то хочется – путь попробует. А я со своей стороны могу с удовольствием пару ночей полазать по кустам. Желательно по колючим.
Итак, я растерла мыльный корень и ополоснулась, потом повязала другую юбку, заколола волосы и сунула в них несколько перьев попугая, надела браслеты и бусы из косточек плодов мангабы и раковин. И отправилась на площадь. Лохматый Ку, мой ручной древесный дикобраз, проводил меня задумчивым взглядом.
Наши ежедневные посиделки на площади – очень хороший обычай, который, думаю, есть во всех деревнях Юкатана. Ведь днем несколько жарких часов, когда работать просто невозможно, и хочется просто посидеть и отдохнуть. На нашей площади растет большая сейба, которая дает густую хорошую тень и бросает тенистые блики на каменное лицо нашего Чака.
Когда я вышла на площадь, в тени сейбы уже собрались почти все. «Почти все» во время строительства Пирамиды Волшебника – это в основном женщины, старые мужчины и дети.
- Привет, красавица!
Это Кех Косолапый, он всегда меня так приветствует.
- Цам Тепек, ты выздоровела! Я так рада!
- Спасибо, я тоже. День сегодня сумасшедший.
Я уселась на циновке и оперлась на руку. На площади носились кругами детишки, катались в пыли. Цибиль принесла две большие корзины с молодыми початками кукурузы и соль и начала раздавать. Я отказалась, есть совсем не хотелось. Разговор тек лениво и вяло.
- Цам Тепек! – неожиданно повернулась ко мне Ошлаху, жена нашего хольпопа, - есть у тебя пирипириока?
Пирипириока – это сок растения пирипири с замечательным запахом, этот запах возбуждает мужскую страсть.
- Нет, - сказала я с огорчением, - я собиралась собрать пирипири, но болела. А сейчас уже поздно…
- Никогда не поздно!
- Пирипири растет далеко…
- Ничего подобного – я обнаружила заросли недалеко, возле Гремучего ручья.
- Ой… А ты можешь мне их показать?
- А почему бы и нет? Если ты поможешь моей дочери сделать прическу. Ведь завтра возвращается и ее муж тоже.
- С удовольствием!
Я немного горжусь тем, что ко мне часто обращаются с подобными просьбами. Я вечно собираю в лесу перья и цветы чтобы делать из них разные красивости для головы.
- А мне, Цам Тепек, ты сделаешь прическу? – загорелась Шуль Длинноногая.
- Конечно! Только дай мне кусок шкуры.
Я отобрала у нее кусок оленьей шкуры и начала полировать им ногти.
- Рассказывай! – потребовала Шкик, подобравшись ко мне поближе. Я посмотрела на ее нос в красных прожилках и пожала плечами.
- Что рассказывать?
- Ну как? – Шкик была, казалось, удивлена, - ведь Иш Кан приходила к тебе в гости? А Йаакуб…
Она замолчала.
- Что Йаакуб? – заинтересованно спросила я.
Шкик развела руками.
- У тебя не найдется выпить? – спросила она и облизала языком сухие губы.
- Нет, извини. Я же болела.
- А что, Иш Кан тебе точно ничего не рассказывала? – это интересуется уже Цибиль.
- А о чем она должна мне рассказывать?
- Не знаю. Тут Йаакуб сегодня утром сказала, что Иш Кан… в общем, она что-то учудила непонятное.
- Но никто, кроме нее и тебя не знает, что именно, - добавила Ошлаху.
- Я ничего не знаю. – Мне было немного стыдно признаться в своем невежестве.
Иш Кан под сейбой, кстати, не было. Спали собаки, высунув язык от жары, несколько девочек, мотая косичками и шариками для косящих глаз, играли в куклы.
- Надо бы зарезать собаку и сделать жаркое, - задумчиво сказала я, глядя на одного пса, - а на сладкое попробовать рецепт Иш Кан.
- Ну-ка, ну-ка, рассказывай, - заинтересовалась Цибиль.
Я повторила рецепт пирога. Шкик раздобыла где-то калебасу с брагой и присосалась к ней.
- Мискит Кааш Нен идет, - тихо сказал кто-то.
Я приняла более достойную позу. Супруга батаба в сопровождении рабыни вышла из дома и двинулась к Чаку, в руках у нее был большой венок из цветов. Она шла, гордо закинув голову с высокой прической назад, бубенчики на ее сандалиях мелодично звенели на каждом шагу. Я вдруг подумала, что не отказалась бы тоже ходить в сандалиях – наверно, у Мискит Кааш Нен подошвы ног нежные и гладкие, она ведь практически никогда не ходит босиком.
Молодая женщина подошла к Чаку, повесила на него гирлянду цветов, повернулась к нам и надменно сказала:
- Радуйтесь – завтра возвращается ваш господин!
Повернулась и ушла обратно.
- Гордячка, - пробормотал Кех Косолапый и принялся раскуривать трубку.
- Она благородная, - возразила Шуль Ок.
- Не такая уж благородная и честная, чтобы так нос задирать, - произнес рядом знакомый голос. Я обернулась.
- Иш Кан, привет! Где ты пропадала?
- А… так. – Иш Кан разглядывала вход в дом батаба. Йаакуб презрительно фыркнула, глядя на нее и отвернулась. Остальные поглядывали на нас с любопытством.
- Готовишься к возвращению мужа? Держи! – Иш Кан сунула мне пучок веток и листьев урари, - покрасишь себе ногти. Как ты их здорово отполировала – блестят, как зеркало!
- Здравствуй, Кан Ку Бакам, могучий ягуар, - Кех Косолапый привстал и торжественно поклонился. Сын батаба стоял уже под сейбой, опираясь на большое копье.
- Здравствуйте, - сказал он и скупо улыбнулся. – Что ж, завтра возвращается мой отец, и, возможно, этот день будет днем великих событий в нашей общине.
Он помолчал, качнул копьем (мотнулись привязанные под наконечником собачьи хвосты) и продолжил:
- События будут как плохие, так и хорошие. О плохом я вам пока рассказывать не буду, завтра вы обо всем узнаете – и кто виноват, и в чем виноват. А хорошее… Я хочу жениться. Моя избранница – женщина незнатного рода. Но я считаю, что именно она достойна стать моей женой. Через два месяца мне исполняется двадцать один год, тогда мы и сыграем нашу свадьбу.
Он подошел к Чаку, провел ладонью по зубцам копья так, что захрустела разрываемая кожа, потом приложил ладонь к каменному лицу бога. Подержал и отнял руку. Красные струйки потекли по подбородку и шее статуи, капнули на его грудь. Балам повернулся к нам.
- На ваших глазах я приношу в жертву нашему Чаку, хранителю нашей земли и наших полей свою кровь, - ровным голосом сказал он, - и клянусь, что женюсь на этой женщине – имя ее вы узнаете завтра. А если нарушу клятву – пусть наши земли лишатся милости Чака.
Повернулся и ушел домой. Несколько минут мы все молчали, а потом начались бурные разговоры. Как? Что? Почему? Что за плохое событие ожидает нас, кто в чем виновен? И… на ком он женится? В прошлом месяце Кан Ку Балам был в гостях у родичей в Кабахе. Может быть, он там нашел свою избранницу?
- Пойдем, - обратилась ко мне Ошлаху, - жара уже спала.
Действительно, стало прохладнее, и мы вдвоем вышли из деревни и двинулись вдоль по Гремящему ручью
- Торжественная клятва Чаку – это красиво, - фыркнула я по дороге.
- Он правильно поступил. Отец мог бы и не согласиться на его брак с незнатной женщиной. Но против гнева Чака он не посмеет пойти.
- Он так ее любит?
- Видимо, так. Смотри, колибри!
На небольшой полянке возле ручья порхала целая стайка сверкающих птичек. Их длинные блестящие хвосты сверкали на солнце.
- Ой, Ошлаху, какая прелесть! Давай поймаем несколько.
- Зачем? – жена хольпопа посмотрела на меня очень строго.
- Ну как же… это же колибри «кровь влюбленных», они приносят счастье в любви! Как раз для завтра!
- Погоди… Интересно и непонятно, что они тут нашли?
Только тут я заметила, что колибри склевывали что-то с камня. Странно – ведь они пьют цветочный нектар?
Ошлаху осторожно вышла из кустов. Колибри брызнули искорками в разные стороны. Мы подошли к плоскому камню.
- Смотри, - Ошлаху прикоснулась пальцем к поверхности камня, - Крошки! Интересно – как они привлекли колибри?
Я наклонилась над камнем и понюхала.
- Пахнет медом!
- Понятно. Пойдем отсюда.
Ошлаху стиснула мой локоть и ушла с поляны. Мы присели в кустах и наблюдали за тем, как колибри постепенно вернулись к камню и снова принялись склевывать крошки.
- Ошлаху, миленькая… ну хоть одну птичку дай убить…
- Девочка моя, ты и так красива, муж и без того тебя любит… А здесь кто-то дал колибри медовые крошки, чтобы они сберегли его – или ее – любовь. Не трогай их. Пойдем лучше за пирипири.
Пирипири мы нашли на другой стороне ручья метрах в тридцати от полянки. Его здесь было не очень много – три-четыре куста, но мне удалось набрать достаточно много листвы. Я была немного обижена на Ошлаху за то, что в моей прическе не будет перьев колибри «слезы влюбленных». Но с другой стороны – настой пирипириоки намного лучше перьев, что правда, то правда.
Мы вернулись в деревню, и я сразу же залила листья водой и поставила на слабый огонь. Пришли две женщины, и я занялась привычным и любимым делом –сооружением причесок.
- Спать тебе придется сидя, - говорила я, закалывая Шуль Длинноногой прядь волос на затылке так, что получилось волосяное кольцо. Это кольцо я смазала воском и оплела длинными перьями гиацинтового ары.
- Ничего страшного, - весело ответила Шуль Длинноногая, - я уже соорудила себе удобное местечко… Тебе, наверно, было тоскливо болеть?
- Да. Кстати – спасибо тебе за гуайяву… Видимо, пока я болела, у вас тут была очень насыщенная жизнь. Ты не знаешь, с чего это Йаакуб взъелась на Иш Кан?
Шуль фыркнула.
- Йаакуб – старая ханжа! Считает, что женщина после смерти мужа должна прибегнуть к милости Иш Таб и повеситься. К тому же – она просто завидует Иш Кан.
- Это точно! – засмеялась Эк, дочь хольпопа, - ей-то самой давно уже ничего не достается… Цам Тепек, можно мне побольше красного? Я думаю, он мне идет!
- Тебе все идет, - ответила я и завернула Шуль Длинноногой второе кольцо, - ты обычно хочешь что-нибудь попроще?
- Да уж… мне как-то не хочется спать, выставив голову из гамака. Ой!… Что это?
Я обернулась к ней и расхохоталась. Лохматый Ку, мой древесный дикобраз, подобрался к Эк поближе и запустил лапы в ее волосы.
- Он хочет сделать тебе прическу! – я давилась от смеха, - наверно, не доверяет мне.
Эк со смехом вытащила дикобраза из своих волос, взяла его на руки и чмокнула в нос.
- Я верю, что ты можешь сделать из меня красавицу-сигуанабану, но, если можно – не сейчас. Ладно?
Она опустила Лохматого Ку на пол, и он остался сидеть там, покачиваясь на своих широких лапах. Он тут же начал причесываться сам, разглаживая и расправляя свои иглы.
Пирипириока была уже совсем готова и распространяла благоухание по всей хижине. Девушки, конечно, завизжали от восторга. Я наполнила настоем две калебасы и вручила им – держите и будьте счастливы! Как раз когда я сооружала нечто красно-желтое на голове у Эк, в хижину заглянула Иш Кан.
- Ооооо! – закричала она, увидев нас, - великие боги, Цам, ты настоящая волшебница! Уж не твоему ли брату строят пирамиду в Ушмале?
- Не преувеличивай, обычные прически, - смущенно отмахнулась я. – Ты мне можешь помочь с тестом? Тем самым тестом?
- Конечно! Может быть – сделаешь и мне прическу?
- А тебе-то она зачем? – хохотнула Эк.
- Пригодится! – подмигнула Иш Кан, - но сегодня не надо, ты и так умаялась. Я только немного пирипириоки зачерпну…
Вскоре с запахом пирипириоки смешался запах какао и ванили, и я откинула ткань с двери, чтобы проветрить. Главное – чтобы москиты не налетели. Лохматый Ку забрался на потолочные балки и стал там шуршать, устраиваясь на ночь, на стенку возле очага выбежал геккон, покрутил головой, приветственно мигнул в мою сторону и слопал какое-то насекомое. Я угостила девушек готовым пирогом – он получился воздушным и ароматным – и проводила их. К этому времени я уже безумно хотела спать, просто засыпала на ходу. Лохматый Ку разбушевался: прыгал по хижине так, что опрокинул калебасу со сладкой водой, мне с трудом удалось ее подхватить.
- Зараза какая! – выругалась я, хватаясь за мокрые бока калебасы. Почти вся жидкость вытекла, но два глотка все-таки осталось. Я осушила калебас и огляделась. Лохматый Ку, опасаясь возмездия, удрал наверх, а мне было лень его оттуда доставать.
Несколько москитов все-таки залетели в хижину, но геккон уже поймал парочку. Я расчесала волосы, заплела их в две косы (прическа – это, конечно, хорошо, но я люблю спать с удобствами) и свернулась клубочком на постели. Выспаться сегодня все равно вряд ли удастся – время уже было за полночь. Лохматый Ку спустился на пол и беспокойно пропищал что-то.
- Чего тебе? – сонно спросила я.
Лохматый Ку выглядел очень озабоченным и грустным, он подошел, ткнулся теплым носом мне в лицо, пискнул что-то ободряющее и убежал. И почти сразу же я провалилась в странный, необычный и удивительный сон.
Мне снился хоровод цветов и птиц в сельве, журчащий ручей и стайка колибри возле него. Я сидела возле ручья, но почему-то видела тропинку, ведущую к деревне из Ушмаля. По тропинке шли двое людей из нашей деревни – мой муж и Хунак Моль. Они несли носилки, в которых покачивалась Мискит Каш Нен. Я сидела в кустах, пока процессия не скрылась за поворотом.
А потом опять все закружилось, и заплескался ручей, и голос Ошлаху сказал: «Кто-то дал колибри медовые крошки, чтобы они охраняли его любовь»…
Мой пирог стоял возле ручья, и вокруг него вились сотни колибри, они клевали пропитанные медом крошки. Одна из колибри села ко мне на плечо и я начала кормить ее из рук. Птичка прочирикала мне в ухо: «Она ездила на рынок и купила там много красивых вещей… золотые серьги, заколки и браслет из жадеита, опахало и плащ из ярких перьев, бусы из раковин и трехцветный пояс с подвесками из жадеита и раковин».
- Цам Кам, госпожа, ты не спишь?
Я проснулась и села на постели. Было раннее утро – очень ранее, в лесу пела птица кужбин. Я зевнула во весь рот, мне еще очень хотела спать, в голове был сплошной туман, а на глазах словно лежали каменные плиты.
У двери стояла рабыня батаба.
- Простите, госпожа, - покаянно пробормотала она, - но Мискит Каш Нен хочет сделать прическу с перьями бриллиантовой колибри… а я знаю, что у вас всегда есть…
Я спустила ноги с постели.
- Перья колибри в такую рань? – я опять зевнула.
- Ой, она такая выдумщица, такая выдумщица! – затараторила рабыня, - что с утра придумала: выскочила во двор и говорит: «Хочу играть в мяч!» Разулась и стала играть босиком. Клянусь хитрыми алушами, я уже забыла тот день, когда она последний раз ходила без сандалий! Ей-то быстро надоело, а мне вот пришлось ей ноги мыть.
Пока она трещала, я откопала на полке корзину, куда складывала все перья, порылась в ней и протянула рабыне несколько длинных хвостовых перьев.
- Ой, спасибо! – рабыня низко поклонилась, - уж так выручили, так выручили! Простите еще раз, что разбудила! Я-то сначала хотела идти к Ошлаху, да вышла – перед лицом закружилась колибри «кровь влюбленных», запищала и полетела к вашему дому. Ну, я и пришла.
Я с трудом сфокусировала на ней взгляд. Мысли путались. Я очень не люблю просыпаться в такую рань, да и сон у меня был какой-то… Мне казалось, будто в ушах у меня тихо звенят цикады.
- Мужчины вернулись?
- Вернулись, вернулись! Сейчас они в доме батаба – там им будет завтрак и баня. Батаб специально все так устроил, чтобы домой мужчины вернулись уже сытыми и чистыми. Вы успеете еще поспать, госпожа!
Она, пятясь, исчезла за дверью, а я повалилась снова на кровать и уснула.
На этот раз меня разбудило нежное прикосновение теплых губ и горячих рук, и ласковый голос, разрывающий мою дремоту:
- Милая моя, как я по тебе соскучился…
Я тихо замычала, потянулась, закинула руки ему за шею и уткнулась в мускулистое плечо. От Черного Оленя пахло настоем трав и свежей водой.
- Я тоже очень, очень соскучилась…
Муж прижал меня к себе крепко-крепко, он гладил меня самыми кончиками пальцев так, что я вся вздрагивала. Я закинула голову, его губы скользили по моей шее, его рука скользила по моему бедру… и тут с улицы послышался крик и топот ног:
- Беда, беда!
- Что-то случилось! – я вздрогнула.
- Мммм, потом, - пробормотал Черный Олень и умостился на постели на коленях, не выпуская меня из кольца рук.
Снаружи пробежал еще кто-то, раздался протяжный вопль:
- Кан Ку Балам мертв!
Муж вскинул голову
- Что?
Я спрыгнула с постели, поспешно затянула ткань вокруг бедер и кинулась на улицу. Черный Олень, смирившись, последовал за мной.
Люди бежали на площадь, лица у них были сумасшедшие, отчаянные. Собаки носились с лаем, подняв хвосты, стая уток, которые поутру мирно шествовали к ручью, рванули прочь, хлопая крыльями и отчаянно крякая. Мулук Ку Мац, посеревший и осунувшийся, отдавал приказания. Его рабы вынесли на площадь циновку с телом Кан Ку Балама.
- Гляди, - выдохнула мне в ухо Шуль, - хольпоп! Это убийство!
Хольпоп занял свое место на каменной скамье, он был суров и сосредоточен. Мискит Кааш Нен стояла возле мужа. Мулук Ку Мац обвел толпу взглядом.
- Это сделал кто-то из тех, кто был в моем доме сегодня ночью. Кто-то из тех, кто ходил в Ушмаль на строительство. Кто?
Он выкрикнул это слово резко, с надрывом. Мискит Кааш Нен сказала, опустив раскосые глаза к земле:
- Я видела Черного Оленя возле того места.
Прежде чем мы успели опомниться, моему любимому мужу заломили руки за спину и поставили на колени.
- Убийца! – прошипел Мулук Ку Мац
- Это неправда! – я рванулась вперед, ничего не соображая, - он не убивал, не убивал!
- Ой, Цам Тепек, успокойся! – Ясноглазая схватила меня за руки. Я оттолкнула ее.
- Расскажите мне, что произошло! Расскажите!
Хольпоп, с жалостью посмотрев на меня, рассказал. Кан Ку Балама нашли за домом, возле самой стены. Он был задушен тонким навощенным шнурком, который накинули на его шею сзади и затянули так сильно, что позвать на помощь у несчастного не было никакой возможности, а силы его ослабели так быстро, что возможность борьбы исключалась.
- Ты точно видела его там? – поинтересовался хольпоп у Мискит Кааш Нен. Та кивнула.
- Почему ты убил его? – обратился судья к мужу.
- Я не убивал!
Мискит Кааш Нен пожала плечами. Я осознала, что Ясноглазая гладит меня по плечу и смотрит своими прекрасными глазами. Я огляделась. В толпе не было одного человека…
- Где Иш Кан? – крикнула я. – Где она?
На меня посмотрели с жалостью.
- При чем тут Иш Кан? – спросил хольпоп.
- А при том… - я задохнулась, - при том, что Кан Ку Балам хотел жениться на ней!
Сказала – и сама испугалась. Меня охватило какое-то чувство легкости, голова словно растворялась в небе, в теле вскипали пузырьки, а мысли неслись со скоростью быстрых ласточек. Мне было не страшно ничего, я ничего не боялась – моему возлюбленному угрожала гибель, и я готова была свернуть горы! И еще я почувствовала, что на меня снизошла поддержка духов – это они управляли моим языком, это они управляли моим телом, и обрывки вчерашних фраз казались кусочками нефритовой мозаики – кусочки, которые одни за другим с тихим щелканьем вставали на свои места.
- Что ты несешь! – крикнул Мулук Ку Мац, - как ты смеешь порочить моего сына!
- Наш Чак мне свидетель! – завопила я и подскочила к нашему богу-покровителю. Интуиция и опыт подсказывали мне, что чем безумней я себя буду вести, тем лучше. Впрочем – люди, на которых снизошла милость духов, всегда безумны. Видимо, алуши наших мест хотели, чтобы мой муж и дальше рыхлил землю своей мотыгой.
- Вчера Кан Ку Балам сказал, что собирается жениться на незнатной женщине, - крикнула я, обернувшись к толпе, - и он поклялся Чаку кровью, что женится на ней!
- Кан Ку Балам не назвал ее имени! – крикнули из толпы.
- Я утверждаю, что это Иш Кан, - закричала в ответ я. Я бросилась в толпу и заплясала перед Йаакуб:
- Ты знала, что у Иш Кан есть любовник? Ты знала это?
- Да, знала! – гневно ответила женщина, - шлюха она!
- А ты знала, кто это?
- Нет!
- Видишь – она не знала, - вмешался хольпоп, - а тебе Иш Кан говорила, кто ее любовник?
- Нет, не говорила, - пришлось признать мне, - но мне об этом сказали духи! Духи! – я заплясала по площади, - а вы подумайте сами, кто мог быть ее любовником в нашей деревне? Может быть, ты? – я подскочила к Кеху Косолапому, - или ты? – обернулась к хольпопу.
- Найдите Иш Кан! – заголосила я, повернувшись к толпе.
- Уже нашли! – откликнулся кто-то. К нам бежала Шуль Длинноногая.
- Я… - сказала она, тяжело дыша, - шла за водой. И там, в кустах… ноги торчат. Я заглянула… Иш Кан. И кровь на земле…
Несколько мужчин побежали в сторону ручья. Я села на землю и закрыла лицо руками.
Иш Кан принесли на циновке. Она лежала на спине, закинув к небу лицо и подогнув одну ногу. Она была, как всегда, красива и мила. Только на груди была небольшая ранка – словно что-то приподняло изнутри и разорвало кожу. Струйка крови засохла на плоском животе.
- Ее ударили копьем в спину, - сказал один из мужчин, - она, видимо, пришла за водой. Увидела его и бросилась бежать. Он метнул копье ей вслед. Удар был очень сильным – ее пробило насквозь…
- Это явно удар мужчины, - сказал хольпоп. И посмотрел на Черного Оленя.
- И это тоже он, - Мискит Кааш Нен повернулась к мужу.
- Нет, нет, нет! – крикнула я и затопала ногами.
- Он не уходил далеко, - сказал один из мужчин, - Иш Кан убил не он.
- Ужасно. Два убийства в одно утро, и как раз в тот день, когда все вернулись… Кто-нибудь может разгадать эту тайну?
- Я могу!
- Ты? Цам Тепек, успокойся!
- Я могу! – упрямо повторила я и крутанулась на одной ноге, - я могу догадаться, кто убийца… духи помогут мне.
(главное – чтобы не закончилось, не прервалось это чувство, чувство легкости во всем теле, чувство полноты головы, сердце храбро, как ягуар, и оброненные накануне слова превращаются в кусочки нефритовой мозаики и с щелчком становятся на место… как сильно пахнет медом… мне кажется, или из моих глаз вылетают искры?)
Я вдруг осознала, что держу Ясноглазую за плечи и трясу ее:
- Отвечай, откуда у тебя тот пояс, который был на тебе вчера?
Я тряхнула Ясноглазую и посмотрела на людей. И поняла, что не ошиблась. Потому что у двоих человек вдруг отвердели губы. И эти два человека переглянулись! Возможно, я заметила это потому, что знала, на кого надо смотреть…
Ясноглазая вырывалась и смотрела на меня испуганно. Испуганно и – умоляюще.
- Цам Тепек, перестань… Какой пояс, о чем ты говоришь?
- Бен Смолистый! – крикнула я, - принеси пояс! Принеси пояс Ясноглазой!
Я приплясывала перед Ясноглазой и слышала, как в толпе раздавались шепотки:
- Она сошла с ума… духи захватили ее… может быть, Черный Олень действительно невиновен?
- Могут ли духи снизойти до простой женщины? – с недоверием спросил батаб.
- Не могут! Эта устрица просто притворяется! – скривилась Мискит Кааш Нен.
Я облегченно вздохнула: Бен Смолистый принес пояс. Тот самый пояс.
- Узнаешь? – спросила я, тряся поясом перед лицом своего мужа, - узнаешь этот пояс? Ты узнаешь его?
- Нееет, - с изумлением ответил он, - хотя постой… да!
Он оглянулся на жену батаба. Губы у нее были плотно сжаты.
- Мискит Кааш Нен купила его два месяца назад в городе, за два дня до того, как мы ушли строить Пирамиду Волшебника в Ушмале. Я относил в город ее носилки – я и Хунак Моль.
- Откуда у Ясноглазой пояс, купленный Мискит Кааш Нен? – вопросила я, обращаясь к небу.
- Подарила, - прошипела жена батаба.
- Отдай! – завопила Ясноглазая и бросилась на меня, - отдай! Замолчи! Заткнись! Не смей!
Она царапала меня по лицу, рвала волосы, рыдала. Ошлаху с трудом оттащила ее.
- Так, - сказал батаб и строго посмотрел на меня, - рассказывай, женщина! Откуда, по-твоему, у Виланты пояс моей жены?
- Мискит Кааш Нен дала Виланте этот пояс, - звонко и четко произнесла я, - чтобы та ненароком не проговорилась о том, что Мискит Кааш Нен и Хобниль Ясноглазый – любовники!
Молчание длилось ровно столько, сколько красивая девушка хлопает ресницами. А потом толпа заголосила, загудела. Но я расслышала только, как тоненько, жалобно пискнула Виланта, как возмущенно вскрикнула Мискит Кааш Нен, и как засмеялся Хобниль.
- Думай, что говоришь, женщина, - холодно произнес батаб, - твоему мужу угрожает смерть, признай это и перестань выдумывать небылицы.
- Виланта, - обратилась я к плачущей девушке, - скажи, твой брат говорил тебе что-нибудь об этом? Или ты что-нибудь видела? Ты знаешь закон – пока муж не застал любовников на месте преступления, доказать измену нельзя. Скажи!
- Брат сказал мне, - всхлипнула Виланта, - брат сказал мне, что он спит с Мискит Кааш Нен… я кралась за ним однажды вечером и видела, как они встречались.
- Дура! – крикнул Хобниль. Мискит ринулась вперед, но батаб перехватил ее. Лицо у него совсем побледнело: ему только что сказали, что его жена предпочла ему, знатному человеку, молодого смазливого простолюдина, а он ничего, совсем ничего не может сделать, потому что для доказательства измены муж должен застать пару в момент соития.
- Говори, - хрипло сказал он мне.
- Пусть эта тварь заткнется! – крикнула Мискит Кааш Нен.
- Пусть говорит.
Я перевела дух и заговорила более спокойно:
- Кан Ку Балам засек любовников. Он был очень честным и строгим человеком, и они знали – он обязательно предупредит господина. Конечно, слова другого человека – не доказательство, но если мужа предупредить, он может выследить любовников и убедиться своими глазами. Поэтому они решили его убить.
Я обвела взглядом людей.
- Но убить надо было не только его – Кан Ку Балам рассказал обо всем своей любимой, Иш Кан. Вчера утром Иш Кан намекала мне, что некоторые жены веселятся и тогда, когда мужа нет дома, и тогда, когда он есть.
Кан Ку Балама убила Мискит Кааш Нен. Она подкралась к нему сзади и задушила его. Обычно Мискит Кааш Нен носит сандалии с бубенчиками, но тут ей пришлось разуться. Только так она могла подобраться бесшумно. Но при этом она запачкала ноги, и ей надо было это как-то объяснить. Она стала играть в мяч босиком, и ее рабыня подумала, что госпожа запачкала ноги во время игры.
Мулук Ку Мац посмотрел на свою рабыню.
- Это правда? – резко спросил он.
- Госпожа утром играла в мяч босиком, это правда, - испуганно пробормотала та.
Батаб перевел взгляд на меня.
- А кто убил Иш Кан? – спросил он.
- Хобниль, - тут же ответила я, - Хобниль! Посмотрите у него дома – он должен был обмыть копье в ручье, может быть, оно еще не высохло!
- И ходить не надо – я могу сказать, - мрачно сказал Бен Смолистый, - Хобниль утром ушел, сказал – ловить рыбу. Вернулся без рыбы, но с мокрым копьем.
- Дрянь! – закричала Мискит Кааш Нен и затопала ногами, - устрица! Почему ты не отравилась! Мы же влили тебе наркотик в воду! Там была смертельная доза!
- В зелено-красную калебасу, на которой нарисованы рыбы? – уточнила я, - во всем виноват мой дикобраз, Лохматый Ку! Он вчера опрокинул ее, и почти все вылилось… Мне досталась всего пара глоточков.
Мискит зарыдала, сжимая кулаки и тряся головой. Хобниль был бледен, но старался удержаться от слез. Люди отодвинулись от него, и теперь он подошел поближе к своей любовнице. И оглянулся на толпу. На Ясноглазую. Виланта смотрела на него беспомощно и испуганно.
Хобниль посмотрел на Чака и сказал:
- Я не знаю, как Цам Тепек удалось обо всем догадаться. Я только сейчас понял, что половина из задуманного нами была напрасной – Иш Кан ничего ей не сказала.
Он посмотрел вниз, с минуту наблюдал, как его пальцы шевелятся в пыли. Затем поднял голову и заговорил опять:
- Кан Ку Балам нашел нас как-то вечером, когда мы в кустах наслаждались друг другом. Это было три дня назад. Мискит Кааш Нен сразу же сказала, что его надо убить. Но тогда мы не успели это сделать. А на следующий день я встретил Иш Кан, и она мне усмехнулась так… гадко, и спросила, дороги ли мне мои внутренности. И тогда мы поняли, что она все знает. Потому что мы знали, что они любят друг друга. Мы знали, потому что я выследил их… за неделю до того, как Кан Ку Балам выследил нас.
А потом Мискит вспомнила про пояс и сказала, что надо бы убрать и Черного Оленя. «Надо сделать так, чтобы на него пало подозрение», - сказала она. Тогда я сказал, что Цам Тепек тоже опасно оставлять в живых, потому что Иш Кан могла проговориться ей. Мы придумали и это: если налить ей много наркотика в воду, то она сойдет с ума и умрет. И все будут думать, что она умерла с горя по мужу.
- Это вас погубило, - заметил хольпоп, - если бы ее мозг не был бы затуманен, духи не помогли бы ей так ясно вспомнить все, что ей говорили и сделать выводы.
- Да, - натужно рассмеялся Хобниль, - но мы-то надеялись, что она выпьет смертельную дозу!
Мискит перестала плакать и вытерла краем плаща слезы.
- Тварь, - сказала она мне с горечью, - почему ты не выпила воду до того, как паршивый дикобраз опрокинул ее? Знала бы ты, как нам было хорошо вместе! Знала бы ты, как я люблю его!
- Я тоже люблю своего мужа. А Иш Кан и Кан Ку Балам очень любили друг друга.
Хольпоп тряхнул своим жезлом.
- Мискит Кааш Нен! – воззвал он, - признаешь ли ты, что ты убила Кан Ку Балама, своего приемного сына?
- Признаю, - злобно крикнула Мискит Кааш Нен, - признаю, раз духи против меня!
- Все действительно было так, как рассказывают Цам Тепек и Хобниль?
- Да! Этот щенок угрожал жизни моего любимого! Я задушила его! И я придумала обвинить Черного Оленя и отравить Цам Тепек… А Хобниль слушался меня и все делал. Он подлил яд и убил копьем эту сучку, - она кивнула головой в сторону Иш Кан.
Она подошла к Хобнилю и провела рукой по его щеке.
- В Митналь, в Митналь, - сказала она, - мы попадем в Митналь и станем духами… и тогда мы придем и отомстим живым!
- Что ж, - произнес устало хольпоп, - вина этих двоих установлена. Родственники убитых могут отомстить.
Мискит Кааш Нен тихо вскрикнула, когда Мулук Ку Мац подошел к ней. Он вытянул из-за пояса дубинку, коротко размахнулся и ударил ее в висок. Женщина рухнула ничком в пыль, даже не вскрикнув. Батаб обвел нас взглядом.
- Кто ближайший родственник Иш Кан? – спросил он.
- Я, - произнес дребезжащий голос и из толпы вышел дряхлый старик в сопровождении десятилетнего мальчика. Мальчик жался к ногам дедушки и хлопал большими глазенками.
- Мы двое, - сказал старик, - больше никого у бедняжечки здесь не осталось… Но на правах старшего родственника я передаю права ее подруге, женщине, которая смогла отомстить за ее смерть.
И указал на меня.
Я глубоко вздохнула, отобрала у кого-то копье, машинально провела рукой по зубцам. Шагнула к Хобнилю, размахнулась и всадила копье в него. Я постаралась ударить пониже ребер, потому что боялась, что не смогу пробить их. Это оказалось неожиданно легко – проткнуть копьем человека; в конце удара я добавила тяжесть своего тела, чтобы преодолеть сопротивление плоти. Хобниль упал к моим ногам и задергался, кровь хлестала из него ручьем – по-моему, я пробила ему печень. Потом он затих. Все молчали – только горько плакала в толпе Виланта.
- Не плачь, - тихо уговаривала ее Ошлаху, - ему досталась хорошая смерть. Представь, если бы его осудили за прелюбодейство? Тогда бы ему вырвали внутренности.
Осталось рассказать немногое. Кан Ку Балама и Иш Кан похоронили вместе, в ноги им бросили трупы их убийц. Мулук Ку Мац отдал мне вещи своей жены, освободил моего мужа от общественных работ на три года. Еще он сказал, что в его возрасте у него вряд ли появится еще сын. Он сказал, что если у меня родится мальчик, он его усыновит и сделает своим наследником.
Все это, кончено, очень хорошо, но для меня достаточно того, что муж мой не погиб, и остался со мной. К долгой разлуке для нас добавился пережитый недавно страх потерять друг друга – поэтому мы не покидали хижины в течение суток, пока не умаялись вконец.
Но до этого я погнала мужа в лес за медом. Мед я налила в большую плоскую плошку и поставила там, где мы с Ошлаху обнаружили колибри, там, где Кан Ку Балам угощал Иш Кан пирогом.
Потому что если бы колибри не привел рано утром рабыню ко мне в дом – мозаика так бы и осталась несобранной…
Пожелания, указания о неточностях и прочее можно слать на емейл автора: janamai@gmail.com