ПРОЛОГ

Генри еще раз осторожно потер спичку о коробок. Напрасный труд. Все к черту отсырело – и спички, и одежда, и продукты. Проклятые дожди! Вторую неделю не жизнь, а мука. Говорят, здесь в Бразилии, с неба льет целыми месяцами. Видно, пора сматывать удочки,

Невыносимо хотелось курить. Но даже мысль о том, чтобы сходить за спичками, вызывала отвращение. Надо будет вылезать из гамака. Хлюпать по жидкой грязи чуть не сто ярдов. Потом возвращаться… Брр!..

– Якоб! – рявкнул Генри Мойн без малейшей надежды, что его услышат. На всякий случай прислушался: не чавкают ли сапоги Нильсена? Разумеется, нет. И все же стоит попробовать еще разок.

– Я‑а‑коб! Эй, кто‑нибудь, отзовись!..

Бормоча под нос ругательства, он сполз на земляной пол. Подтянул сапоги, отогнул влажный ворот куртки. Все-таки придется идти за огоньком. Угораздило же потерять зажигалку!

Генри пригнулся, ударом ноги отбросил пластмассовый термос и выбрался из хижины наружу. Ливень кончился, но небо так и не очистилось: темные клочья дождевых туч повисли над индейской деревней. Казалось, они зацепились за макушки высоченных гладкоствольных деревьев. Генри Мойв так и не смог запомнить, как они называются. Впрочем, на кой черт ему названия? Пусть этой латынью давится Якоб, на то он и ботаник. А он, Генри, приехал сюда охотиться. И только. Но если б он знал, сколько всякой жужжащей, кусающей, жалящей нечисти ему встретится в амазонских джунглях, он и носа сюда не показал бы. А тут еще дожди…

Сунув руку в карман куртки, Мойн включил транзистор. В кармане приглушенно заквакал саксофон: ну, конечно, как всегда, модерн‑джаз бразильского производства. Надоело, все надоело! И приемник, и консервы, и…

– Сеньор Моино!

Что понадобилось этому вороватому вонючему кабокло? Ишь, со всех ног летит. И грязь ему нипочем. Как же, родная стихия.

– Сеньор Моино, большой гринго зовет! Большой гринго нашел клад, идите скорее!..

Генри брезгливо взглянул на улыбающегося, возбужденного метиса. Какой клад, что за чушь? Опять Якоб мудрит. Наверное, снова нашел травку, к которой ученые жуки еще не успели прицепить латинский ярлык. Как дитя тешится. И еще обижается, когда другие не визжат от счастья.

– Где он? – сухо спросил Генри Мойн.

– Там, сеньор! – Проводник радостно ткнул пальцем в сторону густого кустарника за маленькой банановой рощицей.

Когда англичанин, сопровождаемый метисом, пересек рощу и обогнул колючие заросли, он не сразу увидел шведа. Могучий, похожий на медведя, Нильсен и двое индейцев, одетых в пестрые рубашки и грубые изорванные штаны, лежали на краю продолговатой канавы и с помощью веревок тянули оттуда что‑то тяжелое. Около канавы валялись две лопаты и громоздились кучи свежевырытой земли.

Услышав шаги Мойна, Якоб поднял голову. В его золотистой бороде застряли кусочки глинозема, лицо было потное и грязное.

– А ну, помогите! – весело крикнул он.

Вскоре на краю ямы уже лежало нечто, похожее на саркофаг из хорошо обожженной глины.

– Золото, а? – подмигнул Нильсен.

Генри пожал плечами. В самом деле, любопытно, что там? Мощи индейского вождя? Украшения? Идолы? А вдруг… золото?

Якоб решительно взял в руки ломик, поплевал на ладони. В глазах индейцев промелькнул суеверный страх.

Рраз!

Угол саркофага, коротко звякнув, отскочил. Нильсен ударил ломом еще раз: отверстие стало шире, через всю крышку пролегла кривая трещина. Якоб поддел крышку снизу и, напрягшись, разломил ее надвое.

Англичанин изумленно свистнул: вот так штука! Индейцы вытаращили глаза, метис перекрестился.

Нильсен озадаченно поскреб затылок. Потом наклонился над саркофагом и бережно вытащил одну прямоугольную пластинку. Их там было, видимо, несколько сотен.

– Деревянная, – задумчиво сказал он. Сощурился и осторожно стер с нее рукавом плесень. – Письмена!

У Генри захватило дыхание. Черт побери, тайна! А Якоб, беззвучно шевеля губами, уже читал что‑то. Остальные молчали и ждали.

– Написано на старом испанском, – пробормотал швед. – Слава богу, испанский я знаю. На табличке стоит цифра сто пятьдесят шесть. Очевидно, номер страницы… Придумал же: просмолил дощечку – и ничего с ней не стало. Умница!

– О чем там, эй, борода! – нетерпеливо выкрикнул пожираемый любопытством Генри.

– О какой‑то бригантине… Испанские имена… Кто‑то куда‑то плывет, на них нападают индейцы…

– Дальше, дальше!..

– Слушай, Генри, – голубые глаза Нильсена вдруг посерьезнели, – давай отнесем все это добро в хижину. Самолет за нами прибудет только через неделю. Клянусь, этого будет достаточно, чтобы прочитать все.

Мойн кивнул.

– Эй, ты! – крикнул он метису. – Сбегай‑ка, дружище, за мешками!

… Через полчаса шведский ботаник Якоб Нильсен и путешествующий англичанин Генри Мойн, прихотью судьбы заброшенные в низовья Амазонки, уже сидели на корточках возле груды дощечек и сортировали их по номерам. А еще через полчаса Нильсен с подчеркнутой торжественностью взял с полу дощечку номер один и, чуть запинаясь, начал переводить.

«Повествование о Великом походе в страну Эльдорадо» – было написано посередине дощечки. А чуть ниже мелкими буквами сообщалось: «Правдивое изложение событий, сделанное бывшим испанским идальго Бласом де Мединой в назидание потомкам, дабы они не повторили ужасных ошибок, коих не смог избежать смиренный автор этих строк. Писано в году 1561‑м от рождества Христов а».

– Ого! – восторженно воскликнул Нильсен. – Шутка ли: четыреста четыре года лежали! Интересно, что это за чернила, которыми он писал? Возможно, это сок…

– Да читай же ты! – сердито перебил его Генри. – Пока пограничники не отобрали – читай!..

– Что ж, слушай…