СВЯЩЕННИК ИЗ ДОЛОРЕС
На рассвете 16 сентября 1810 г., когда жители Долорес, расположенного к северо-востоку от Гуанахуато, мирно спали, внезапно раздался громкий колокольный звон. Все поняли, что только событие исключительной важности могло заставить ударить в набат в столь неурочный час. Взволнованно спрашивая на ходу друг друга, что случилось, люди отовсюду спешили на площадь, к церкви. Вскоре здесь собрались многие горожане, а также крестьяне, приехавшие из ближних деревень на рынок.
На паперть вышел пожилой, сутуловатый человек среднего роста, одетый в черную сутану. На его выразительном смуглом лице выделялись живые зеленоватые глаза. Он обвел внимательным взглядом притихшую толпу и, не повышая голоса, заговорил. Слова отчетливо звучали в наступившей тишине. Призвав своих слушателей начать борьбу за свободу и возврат земель, отнятых испанскими завоевателями, выступить в защиту исконных прав и католической религии, попираемой колонизаторами, оратор сказал: «Друзья мои и соотечественники, для нас не существуют больше ни король, ни подать. Этот позорный налог, который должен распространяться лишь на рабов, тяготел над нами в течение трех веков как символ тирании и порабощения... Настало время освобождения, пробил час нашей свободы» (Garcia P. Con el cura Hidalgo en la guerra de Independencia. Mexico, 1948, p. 50 - 51.). В конце своей короткой речи он воскликнул: «Да здравствует независимость! Да здравствует Америка! Долой дурное правительство!» Эти слова были встречены дружными криками одобрения и возгласами «Смерть гачупинам!»
Человек, которому ранним сентябрьским утром, затаив дыхание, внимали сотни людей, был местным приходским священником Мигелем Идальго. Он родился 8 мая г. в семье управляющего асьендой Сан - Диего - Кора - Кристобаль Идальго и Костилья принадлежал к многочисленной разночинной прослойке креольского па-селения. Уже в довольно зрелом возрасте он женился на племяннице своего арендатора - 19-летней креолке Ане Марки - де - Гальяга, которая, оставшись круглой сиротой, воспитывалась у дяди. Через год после свадьбы молодая жена родила сына Хосе Хоакина, а вскоре появился на свет второй ребенок, которому при крещении дали, как тогда было принято в состоятельных креольских семьях, несколько имен: Мигель Грегорио Антонио Игнасио. За ним последовали сыновья Мариано и Хосе Мария.
Первые 12 лет своей жизни Мигель провел на родной асьенде, расположенной в районе Бахио - обширной области в долине реки Лермы и к северу от нее.
В описываемую эпоху большая часть Бахио входила в состав провинции Гуанахуато, славившейся богатейшими серебряными рудниками. Самым крупным из них был знаменитый рудник «Валенсиана», дававший значительную долю добычи серебра в колонии. Для развития горнодобывающей промышленности Гуанахуато немалое значение имело то, что асьенды, ранчо, индейские селения Бахио в изобилии снабжали горняцкие поселки хлебом, мясом и другими продуктами. Земля в этих местах исключительно плодородна. Из окрестных лесов доставлялись строительные материалы и топливо. Многолюдное население обеспечивало постоянный приток рабочей силы на рудники. Провинция Гуанахуато являлась в то время наиболее густо заселенной частью вице-королевства и одной из самых «индейских» провинций Новой Испании. Все здесь создавалось подневольным трудом индейцев.
Товарищами игр Мигеля были братья и индейские ребятишки - дети пеонов, работавших на асьенде. Постоянно соприкасаясь с индейцами, мальчик рано узнал об их тяжкой доле, полном бесправии, повседневных заботах и нуждах, о невыносимых условиях изнурительного труда на полях и рудниках. Он видел вопиющий произвол помещиков, надсмотрщиков, королевских чиновников.
Мигелю не исполнилось и десяти лет, когда после очередных родов умерла мать, оставив мужа с четырьмя малолетними сыновьями на руках. Заботу о сиротах взяла на себя одна из теток, а вскоре дон Кристобаль привел в дом вторую жену. Отец уделял большое внимание воспитанию детей и, не жалея времени, много занимался с ними. Но самое большее, что было ему под силу, это научить мальчиков читать и писать. Стремясь продолжить образование Мигеля и его братьев, он решил определить их в какое-нибудь учебное заведение. Можно было с этой целью отправить сыновей в провинциальную столицу Гуанахуато, но дона Кристобаля смущало то обстоятельство, что Гуанахуато являлся преимущественно экономическим и административным, а не культурным центром. Поэтому он предпочел старинный Вальядолид - главный город соседней провинции Мичоакан, где имелось несколько учебных заведений, славившихся по всей Новой Испании.
В 1765 г. Мигель и Хосе Хоакин поступили в вальядолидскую иезуитскую семинарию Сан Франсиско Хавьер. Там на протяжении ряда лет преподавал известный своей просветительской деятельностью историк-иезуит Франсиско Хавьер Клавихеро. Правда, братья Идальго уже не застали его в Вальядолиде, но традиции, заложенные Клавихеро, в семинарии продолжали сохраняться.
Мигель и Хосе Хоакин учились с увлечением. Однако их занятия вскоре прервались. В связи с изгнанием иезуитов из Испании и ее владений в июне 1767 г. были закрыты и учебные заведения иезуитского ордена в Новой Испании. Юношам пришлось вернуться домой, в Сан - Диего - Корралехо. Но уже в октябре того же года отец отвез старших сыновей в вальядолидский колехио (училище) Сан Николас, основанный еще в первой половине XVI в. епископом Васко - де - Кирогой.
Вскоре по возвращении в Вальядолид братья оказались очевидцами кровавой расправы с восставшими индейцами. 85 человек были публично казнены на городской площади, сотни подверглись телесному наказанию. Это жестокое зрелище произвело ужасное впечатление на 14-летнего Мигеля.
В колехио Сан Николас изучались риторика, логика, этика, латинская грамматика и литература, сочинения Аристотеля и Фомы Аквинского. Сверх обязательной программы Мигель занимался иностранными языками - итальянским, французским, а также индейскими - нахуа и тарасканским. Впрочем, усиленные учебные занятия и строгие правила внутреннего распорядка не мешали ему весело проводить время, как и полагалось школяру. В Ученические годы он стал увлекаться музыкой. Товарищи любили способного, общительного юношу.
По окончании курса обучения Мигель вместе с Хосе Хоакином и группой сверстников в марте 1770 г. отправился для сдачи экзаменов в Мехико. Этот город, выросший на месте разрушенной и сожженной испанскими завоевателями древней столицы ацтеков Теночтитлана, показался 17-летнему юноше, привыкшему к провинциальной тиши, частицей какого-то неведомого мира. Пышное великолепие старинного кафедрального собора и роскошного дворца вице-короля, пестрые толпы людей на шумных улицах и площадях, разнообразные заморские товары в многочисленных торговых рядах и лавках - все поразило воображение юного провинциала. К тому же Мехико являлся крупнейшим культурным центром страны. Местный университет, основанный в середине XVI в., был древнейшим на Американском континенте. Еще раньше здесь возникла первая в Западном полушарии типография и было положено начало книгопечатанию.
Братья Идальго успешно сдали экзамены при столичном университете и получили степень бакалавра искусств. Затем они вернулись в Вальядолид и занялись изучением теологии. В 1773 г. Мигель и Хосе Хоакин снова отправились в Мехико и, сдав еще по одному экзамену, удостоились второй ученой степени - бакалавра теологии. Теперь надо было решать, что делать дальше. Любящий отец давно мечтал о почетной и материально обеспеченной духовной карьере для старших сыновей. И они не возражали.
На протяжении нескольких лет Мигель Идальго и Костилья последовательно поднимался по ступеням церковной иерархической лестницы, и в 1778 г. его возвели в сан священника. Еще раньше он начал преподавать в своей alma mater - колехио Сан Николас. Идальго не только учил грамматике, философии, теологии, но добивался изменения системы и методов обучения, решительно выступал против схоластики, требовал исторического подхода при изучении предметов учебной программы. Его стремления были вполне естественны. Они отражали настроения передовой части мексиканского общества, обусловленные кризисом колониального режима и воздействием ряда внешних факторов.
Мигель Идальго
Идеи европейского Просвещения, революции в Северной Америке и Франции, волнения 80-х годов в южноамериканских колониях не могли не оказать серьезного влияния на формирование взглядов молодого священника.
Как ни старались колонизаторы, невозможно было изолировать страну от внешнего мира и воспрепятствовать распространению сведений, которые способствовали активизации борьбы против испанского ига. В частности, Идальго знал, вероятно, и о восстании Тупак Амару, поскольку его младший брат Мариано, адвокат по профессии, выступал на суде в качестве защитника одного из участников этого движения. Знание французского языка также позволяло Идальго получать печатную и устную информацию, которой не располагали многие его соотечественники.
Он все чаще задумывался над окружающей действительностью, но это до поры до времени не мешало его успешной карьере. Педагогическую деятельность Идальго совмещал с административной. Он был назначен казначеем, затем заместителем ректора, а потом секретарем училища. И, наконец, в январе 1790 г. занял должность ректора колехио.
Однако ректором Идальго оставался недолго - всего два года. Уже в феврале 1792 г. он подал в отставку - предпочел этот важный и «перспективный» пост скромному положению приходского священника.
Чем вызван был столь крутой поворот в его жизни и судьбе? Что заставило Идальго в расцвете сил отказаться от блестящей карьеры, сулившей почет и если не богатство, то во всяком случае вполне обеспеченное существование? Причины и обстоятельства этого шага неясны, о них можно лишь догадываться и строить предположения (О возможных причинах отставки Идальго с поста ректора см.: Hamill H. M. The Hidalgo Revolt. Gainesville, 1966, p. 65 - 67.).
Разумеется, церковному начальству был неугоден в качестве руководителя крупного учебного заведения и воспитателя молодого поколения человек критического склада ума, пользовавшийся непререкаемым авторитетом среди учащихся. Ведь раньше Идальго остерегался открыто высказывать свои взгляды и не имел возможности проводить их в жизнь. Став же ректором, он, видимо, пытался кое-что сделать, в частности перестроить систему преподавания, а это вызвало недовольство высшего духовенства. Оно усугублялось тем, что политическая обстановка в стране заметно обострилась.
Идеи Просвещения и революционные события в Европе все больше привлекали внимание передовой части мексиканского общества. В начале 90-х годов учащиеся столичной духовной семинарии организовали кружок, где изучали французскую философию. Это, с точки зрения властей, было бы еще полбеды: молодежь можно наставить на путь истинный, и вообще увлечения молодости с годами, как известно, часто проходят. Гораздо более опасным казалось то, что вредным свободомыслием заражены те, кто призван воспитывать юношество в духе безоговорочного повиновения католической церкви и испанской монархии. Какие мысли способен, например, внушать своим ученикам преподаватель теологии Хосе Антонио - де - Ларреа и Тронкосо, если он сам разделяет воззрения французских просветителей, поддерживает принцип народного суверенитета, подвергает сомнению действия святой инквизиции? По сведениям инквизиционного трибунала, некоторые духовные лица хранили у себя гравюры с изображением штурма Бастилии и других эпизодов французской революции, экземпляры конституции-Франции и прочие запрещенные в колонии материалы.
Значительную роль в пропаганде крамольных взглядов играли проживавшие в Новой Испании французы. Некоторые из них собирались в столичной книжной лавке Лароша, куда приходили также прогрессивно настроенные испанцы и мексиканцы. Здесь тайком читали и обсуждали произведения энциклопедистов, французские революционные памфлеты, иностранные газеты. Некоторые французы получали письма с родины, имели тексты выступлений деятелей французской революции и было довольно хорошо информированы о событиях во Франции.
В условиях усилившегося брожения умов пребывание Идальго на посту ректора, судя по всему, казалось крайне нежелательным, и от него стремились избавиться любой ценой. Конечно, епископ Мичоакана, которому по службе подчинялся дон Мигель, не имел формальных оснований для его отстранения. Но на Идальго можно было оказать давление, используя весьма веский аргумент: давнишнюю любовную связь священника с молодой вальядолидской креолкой Мануэлой Рамос Пичардо. Правда, нарушение целибата - обязательного безбрачия католического духовенства - было тогда обычным и широко распространенным явлением. Не удивительно, что запрет вступать в брак ставил многих духовных лиц в тяжелое положение и нередко толкал их к внебрачным отношениям с женщинами. Однако, хотя случаи отклонения служителей церкви от предписанных ею норм поведения были весьма частыми, при желании к Идальго всегда могли придраться.
В сложившейся ситуации он и сам наверняка тяготился своим двусмысленным положением. Происходившие в мире события заставляли о многом задуматься. Трудно было постоянно скрывать свои мысли, не делиться ими с окружающими. А любой откровенный разговор означал огромный риск. Как ректор дон Мигель был постоянно на виду. Вальядолид - крупный административный и культурный центр, главный город епархии - всегда кишел тайными агентами и осведомителями инквизиции. Ну, и его отношения с Мануэлой, несомненно, не первый год являлись предметом досужих сплетен и пересудов. Хотя Вальядолид по мексиканским масштабам большой город, в нем не наберется и 20 тысяч жителей. Так что все друг друга знают. И уж бесспорно не только в городе, но и во всей округе хорошо известен, отец Идальго, ректор старейшего колехио Сан Николас.
Выйдя в отставку, Идальго получил церковный приход Колима на юго-западе Новой Испании, в том же интендантстве Мичоакан, что и Вальядолид, но в глухой провинции, в стороне от крупных центров и дорожных магистралей. Однако Идальго пробыл там недолго. В январе следующего года его перевели в Сан-Фелине (в 80 с лишним километрах севернее Гуанахуато), где он оставался на протяжении целого десятилетия.
Вскоре интеллигентный, остроумный священник стал душой местного общества. Оптимист по натуре, чрезвычайно подвижный человек, он любил веселье и развлечения, умел ценить радости жизни и пользоваться ими. По вечерам у него часто собирались друзья, устраивались игры и танцы, звучала музыка. Тут же велась непринужденная беседа на литературные и научные темы, обсуждались текущие события и газетные новости. Идальго критически отзывался об испанских колониальных властях, выражал возмущение деспотизмом монархов. Он любил повторять: «Если Францией управляют французы, а Англией - англичане, то почему Мексикой не должны. Управлять мексиканцы?» На сцене организованного им домашнего театра под руководством самого хозяина дома ставились пьесы Мольера и Расина. Небольшой любительский оркестр исполнял симфонические произведения и танцевальные мелодии.
Познания Идальго отнюдь не ограничивались теми предметами, которые изучались и преподавались в вальядолидском училище, европейскими и индейскими языками. Он хорошо знал также историю Древней Греции и Рима, имел ясное представление о событиях Великой французской революции. Его начитанность и любознательность поражали окружающих. В библиотеке Идальго имелись французская «Энциклопедия наук, искусств и ремесел», сочинения Демосфена, Цицерона, Декарта, Корнеля, Мольера, Расина, Лафонтена, Бюффона и множество других книг (См.: Ramos R. Libros que leyo don Miguel Hidalgo у Costilla. Guanajuato, 1953, p, 19 - 25.). Он перевел на испанский язык комедии Мольера «Скупой», «Тартюф», «Мизантроп» и несколько трагедий Расина: «Андромаху», «Британника», «Федру», «Беренику», «Ифигению».
Его постоянным собеседником и, пожалуй, самым близким другом в Сан-Фелипе стал молодой викарий Хосе Мартин Гарсиа Карраскедо. Они встречались почти ежедневно, нередко вместе читали, а потом долго разговаривали, Друзья с интересом прочитали «Древнюю историю Мексики» Клавихеро, где уделялось большое внимание истории и культуре индейцев.
50-летие Идальго совпало с большой переменой в его жизни - отъездом из Сан - Фелипе. Незадолго до этого, в сентябре 1802 г., умер его старший брат Хосе Хоакин. Идальго глубоко переживал безвременную кончину неразлучного спутника детских и юношеских лет, который долгое время был приходским священником в Долорес, находившемся в том же интендантстве Гуанахуато.
По численности населения и размерам церковных доходов Долорес значительно превосходил Сан-Фелипе. К тому же этот богатый приход находился гораздо ближе к столице интендантства. После смерти брата Идальго добился назначения на освободившуюся вакансию и уже в августе 1803 г. переехал в Долорес. Его сопровождали родившиеся в Сан-Фелипе малолетние дочери Микаэла и Мария Хосефа, младший брат Мариано, сводные сестры Гуадалупе и Висента, а также двоюродный брат Хосе Сантос Вилья.
Гуадалупе Виктория
Идальго не понравился тот дом, в котором покойный Хосе Хоакин прожил без малого 10 лет. Он подарил его местному муниципалитету, а себе купил другой - поблизости от церкви, где и поселился со своей большой семьей.
В Долорес Идальго вел в общем такой же образ жизни, как и в Сан-Фелипе. Много времени он проводил за чтением книг, в задушевных беседах с друзьями, слушая музыку. Несмотря на свой возраст, дон Мигель по-прежнему был инициатором и непременным участником танцев, игр, пикников. Вместе с тем он уделял большое внимание развитию сельского хозяйства и промышленности своем приходе. Игнорируя существовавшие официальные запреты, Идальго завел виноградник, занялся разведением олив и шелковичного червя, пчеловодством виноделием. Он организовал гончарную мастерскую, кирпичную, дубильную мануфактуры и другие предприятия давал прихожанам практические советы по уходу за пчелами, технологии изготовления вин, дубления кож и т. д. Особый интерес Идальго к хозяйственным делам объяснялся, конечно, не только тем, что он понимал их важность и значение. Его кипучую деятельную натуру не могли удовлетворить ни исполнение функций священника, ни веселое времяпрепровождение в кругу друзей Он искал приложения своим разносторонним способностям и обширным познаниям, стремился с пользой применить их.
В доме Идальго наряду с богатым креолом можно было встретить скромного метиса и даже бедного индейца. Здесь царили непринужденность и дух равенства, в связи с чем друзья часто называли этот дом «маленькой Францией» («Франсиа чикита»). За короткий срок новый священник приобрел огромную популярность среди населения Долорес и окрестностей. Но одновременно он привлек к себе и внимание властей, осведомленных о ) свободомыслии.
Еще в 1800 г. Идальго по доносу был предан суду инквизиции. Ему предъявили обвинение в вольнодумстве богохульстве и чтении запрещенных книг. Однако за недостатком улик дело против него на следующий год прекратили. Но доносы продолжали поступать. В июле 1807 г. священник Мануэль Кастильбланки сообщил инквизиционному трибуналу, ссылаясь на сведения, полученные от другого священника, о «еретических» высказываниях Идальго. Менее чем через год к комиссару инквизиции в Керетаро явилась некая Мария Мануэла Эррера и заявила, что якобы неоднократно слышала, как он высказывал крамольные мысли. В марте 1809 г. последовал еще один донос - на этот раз от францисканского монаха Диего Мигеля Брингаса, сообщившего трибуналу, что он видел у Идальго запрещенные издания.
Видимо, все эти доносы не подкреплялись достаточно вескими доказательствами, так как остались без последствий. Инквизиция ограничилась требованием, чтобы Идальго удалил из дома своих дочерей, поскольку их присутствие компрометировало его как священника. Но он наотрез отказался расстаться с девочками, заявив, что у него в доме их воспитывают его сестры. Хотя церковные власти не подвергли Идальго наказанию, самый факт неоднократных доносов косвенно свидетельствует о том, что к началу XIX в. его свободолюбивые помыслы зашли достаточно далеко.
Процесс формирования социально-политических взглядов Идальго был длительным и сложным. Из-за отсутствия конкретных данных мы не можем пока точно сказать, как именно он протекал, четко выделить его основные стадии. Имеющиеся в распоряжении историков отрывочные сведения позволяют составить лишь общее представление, нарисовать приблизительную картину, не вдаваясь в детали. Есть основания полагать, что еще в период пребывания своего в колехио Сан Николас Идальго пришел к выводу о необходимости освобождения Новой Испании от колониального гнета. Но как этого добиться, ему оставалось тогда неясно. Лишь много лет спустя в его сознании зародилась идея вооруженной борьбы как единственного средства избавить родину от чужеземного господства. Она окрепла после переезда в Долорес под влиянием революционного подъема, происходившего в стране на рубеже XVIII-XIX вв.
После провала заговора 1809 г. в Вальядолиде Идальго решил, что настало время взяться за оружие. Он нашел верного единомышленника и энергичного помощника в лице офицера гарнизона Сан - Мигель - эль - Гранде (соседнего с Долорес города) капитана кавалерийского полка Игнасио Альенде. Сын испанского купца и землевладельца из Сан-Мигеля, Альенде юношей поступил на военную службу. Это был 30-летний человек огромной физической силы, страстный любитель корриды, прекрасный наездник. Альенде познакомился с Идальго еще в декабре 1808 г., и они быстро сблизились. Одним из друзей и приверженцев Идальго являлся также сослуживец Альенде - Хуан де Альдама, происходивший из состоятельной креольской семьи. Под сильным влиянием Альенде находился молодой лейтенант того же полка, уроженец Долорес Мариано Абасоло.
Игнасио Альенде
В конце 1809 - начале 1810 г. Альенде по предложению Идальго неоднократно ездил в Мехико, Веракрус, Керетаро для изучения политических настроений в этих городах и установления связей с местными патриотами. В конце февраля 1810 г. Идальго и Альенде вместе отправились в Керетаро, где встретились с одним из участников вальядолидского заговора - доктором канонического права Мануэлем Итурриагой. По договоренности с ними Итурриага тогда же разработал план, предусматривавший создание революционных хунт в наиболее важных центрах. Они должны были вести тайную агитацию против Испании, а с началом вооруженной борьбы в колонии - поднять восстание, каждая в соответствующем районе, отстранить колониальную администрацию, арестовать богатых испанцев и конфисковать их имущество. Управление страной предполагалось передать хунте из представителей провинций, которая номинально действовала бы от имени Фердинанда VII, но фактически испанское господство имелось в виду полностью ликвидировать.
Во исполнение этого плана в Керетаро началась подготовка к образованию хунты. С той же целью Альенде объехал различные города и селения, тогда как Идальго стремился приобрести сторонников среди рабочих мануфактур и остальных жителей Долорес, вел переписку со своими единомышленниками в других местах. В июле революционная хунта была создана в Сан - Мигеле, а вскоре возникли хунты в Керетаро, Селае, Гуанахуато, Сан - Луис - Потоси.
Главным центром антииспанской деятельности стал Керетаро, что в значительной мере объяснялось его географическим положением. Этот город являлся важным Узлом коммуникаций, связывавших его со столицей и провинциальными центрами. Там часто происходили конспиративные встречи патриотов. В них участвовали, помимо Альенде, Альдамы, доктора Итурриаги, также священник Хосе Мария Санчес, лавочник Эпигменио Гонсалес, почтовый чиновник Гальван, капитан ополчения Хоакин Ариас и некоторые другие офицеры. Патриотам сочувствовал и поддерживал с ними отношения коррехидор Керетаро Мигель Домингес. Просвещенный человек, в прошлом соученик Идальго по колехио Сан Николас, он пользовался широкой популярностью среди трудового люда за свои выступления против эксплуатации индейцев владельцами мануфактур и злоупотреблений колониальных чиновников. Непременной участницей тайных собраний заговорщиков была и жена коррехидора - Хосефа Ортис - де - Домингес.
На заседаниях революционной хунты, устраивавшихся под видом литературных вечеров, обсуждался план действий, которые предполагалось начать 8 декабря 1810 г., в день, когда достигнет кульминации крупнейшая ежегодная ярмарка в Сан - Хуан - де - лос - Лагос (северо-западнее Гуанахуато). Туда съезжались купцы, ремесленники, крестьяне из Керетаро, Сан - Луис - Потоси, Гвадалахары, Селаи, Вальядолида, Сакатекаса и прочих населенных пунктов (Приток посетителей ярмарки значительно увеличился после того, как в 1792 г. совершавшиеся на ней торговые сделки были освобождены от уплаты алькабалы. Ярмарка стала собирать до 35 тыс. человек.). Ярмарка длилась обычно в течение первых двух недель декабря. 8 декабря устраивались торжества в честь местной святой. Ее чудотворная икона всегда привлекала в Сан-Хуан-де-лос-Лагос многие тысячи паломников, большинство которых составляли индейцы.
Идальго был непосредственно связан с керетарской хунтой. Хотя его положение священника не давало возможности часто покидать приход, он в августе и сентябре дважды побывал в Керетаро. В тот же период Идальго посетил также Сан - Мигель - эль - Гранде и Вальядолид. Альенде и Альдама, в свою очередь, не раз приезжали в Долорес. Находясь в своем приходе, Идальго продолжал вести антииспанскую агитацию и переписывался со своими друзьями в Сан - Фелипе и Сан - Луис - Потоси. По его инициативе в мастерских и мануфактурах Долорес изготовлялось оружие.
Идальго стал душой и признанным руководителем патриотической организации. Это было вполне естественно не только потому, что он по интеллектуальному уровню, широте кругозора, организационным способностям, жизненному опыту бесспорно превосходил своих единомышленников. Большое значение имели его популярность среди различных слоев населения и духовный сан. В устах уважаемого священника революционные лозунги, которым он сумел придать религиозную окраску, связав их с борьбой за чистоту католической веры против ее осквернителей - испанских колонизаторов, звучали особенно убедительно. Облеченные в такую форму, они были понятны многим простым людям, не искушенным в политике и социальных вопросах.
В начале сентября Идальго и его приверженцы пришли к выводу, что подготовка восстания будет завершена быстрее, чем предполагалось. Поэтому они решили начать на два с лишним месяца раньше намеченного срока, рассчитывая выступить 2 октября одновременно в Керетаро и Сан - Мигеле. Однако события опередили их расчеты и намерения.
Еще 11 августа власти получили первый донос о существовании заговора, но не придали ему особого значения. Месяц спустя в трибунал инквизиции поступило анонимное письмо из Сан-Мигеля, автор которого сообщал о заговорщической деятельности Альенде и Альдамы. Между тем Идальго, пытаясь привлечь воинские части, расположенные в Гуанахуато, на сторону патриотов, открыл свои планы тамбурмажору Хуану Гарридо и двум сержантам, обещавшим ему поддержку своего батальона. Но 13 сентября Гарридо доложил обо всем командованию. Когда интендант Хуан Антонио Рианьо, лично знакомый с Идальго и неоднократно с ним встречавшийся, узнал о заговоре, он воскликнул: «Беда! Если в нем участвует Идальго, то Новая Испания будет независимой!» (Mendibil P. de. Resumen his-torico de la revolucion de los Estados Unidos Mejicanos. Mexico, 1955, p. 54.).
Рианьо немедленно приказал субделегату (Субделегатами называли начальников округов (партидо), на которые делились интендантства). Сан - Мигеля, где в тот момент находились Альенде и Альдама, арестовать их.
В то же время в Керетаро один из заговорщиков, оказавшийся предателем, донес на своих сообщников. При обыске у некоторых из них обнаружили оружие, тексты революционных воззваний, списки участников. Начались аресты. Узнав из доноса и допроса задержанных об участии в заговоре коррехидора Домингеса, алькальд Очоа при помощи начальника местного гарнизона бригадира Гарсии Ребольо арестовал Домингеса. Был отдан также и здесь приказ взять под стражу Альенде и Альдаму.
Власти Керетаро и Гуанахуато послали донесения о раскрытии заговора новому вице-королю Франсиско Хавьеру Венегасу, незадолго до того прибывшему в Мехико.
Как только вести о событиях в Гуанахуато достигли Сан-Мигеля, Альенде не стал ждать, пока его схватят, а сразу направился в Долорес и подробно информировал Идальго. Но им еще не было известно о том, что происходило в Керетаро, и потому оба с нетерпением ожидали сведений оттуда. Альдама же оставался в Сан - Мигель - эль - Гранде. Ежеминутно рискуя быть арестованным, он ждал известий из Керетаро. Однако лишь на следующий вечер его разыскал, наконец, нарочный, посланный женой коррехидора Домингеса, и сообщил об аресте керетарских заговорщиков и раскрытии их планов. Выслушав рассказ посланца доньи Хосефы, Альдама несколько минут спустя уже скакал в Долорес.
Вот впереди показались темные силуэты первых городских строений. Взмыленная лошадь, напрягая последние силы, крупной рысью бежала по тихим, пустынным улицам Долорес.
Было два часа ночи, когда измученный Альдама подъехал к дому Идальго. Спешившись, он подбежал к окну и с силой застучал в него. Чутко спавший священник сразу проснулся, разбудил Альенде, своего брата Мариано, двоюродного брата Хосе, послал за ближайшими друзьями. Когда все они, полусонные, задолго до рассвета собрались в просторном кабинете Идальго, бледный, еле державшийся на ногах от усталости Альдама сообщил о происшедшем. Какое-то мгновенье все подавленно молчали. Потом, несколько оправившись от первоначального потрясения, громко и возбужденно заговорили, перебивая друг друга. Разгорелся жаркий спор о том, что следует предпринять в связи с раскрытием заговора.
Альенде, Альдама и некоторые другие из присутствовавших явно растерялись. Призывая к максимальной осторожности, они предлагали воздержаться от каких-либо активных действий до выяснения обстановки, а пока всем заговорщикам следовало, по их мнению, укрыться где-нибудь в надежном месте. Идальго молча и внешне спокойно слушал эти взволнованные речи. Когда все высказались, он своим ровным голосом решительно заявил, что всякое промедление гибельно, так как единственная возможность, которая им остается в сложившейся ситуации, это перехватить инициативу и нанести удар, не дожидаясь разгрома патриотических сил. Поэтому нельзя терять ни минуты, надо действовать немедленно. «У нас нет иного выхода,- сказал Идальго,- кроме как выступить против гачупинов» (Castillo Ledon L. Hidalgo. La vida del heroe. Mexico, 1949, vol. II, p. 4.).
Это заявление основывалось на трезвом учете многих обстоятельств. Несмотря на то что власти преждевременно обнаружили подготовку к восстанию, она была в основном завершена. Хотя заговорщики отчасти лишились преимуществ, которые давала неожиданность выступления, быстрые и энергичные действия, начатые не там, где намечалось ранее, а здесь, в Долорес, все же позволяли в известной мере использовать фактор внезапности. К тому же по случаю воскресного дня в город с раннего утра обычно съезжались крестьяне окрестных селений, на поддержку которых Идальго очень рассчитывал.
Твердая позиция Идальго ободрила его соратников, вдохнула в них мужество и помогла преодолеть колебания. Вскоре возле дома священника собралась кучка патриотов. То были его родственники и друзья, рабочие местных мануфактур и несколько жителей Долорес - всего около трех десятков человек. Во главе этой небольшой группы Идальго направился к тюрьме и освободил заключенных, тут же примкнувших к отряду. Потом восставшие, число которых возросло до 80 человек, двинулись к казарме, где захватили оружие. Вслед за тем они арестовали колониальных чиновников и других представителей испанской верхушки. В 5 часов утра Идальго, как помнит читатель, велел ударить в колокол и с церковной паперти обратился к толпе с вдохновенным призывом, вошедшим в историю под названием «Клич Долорес».
На его призыв откликнулись сотни людей: жители Долорес и ближних деревень, несколько десятков солдат. В то же утро Идальго повел свою колонну на юг. К ней присоединялись крестьяне селений и асьенд, лежавших по пути движения. Восставшие были вооружены в основном пиками, мачете, дубинками, пращами, луками. Лишь у немногих имелось огнестрельное оружие. С наступлением темноты повстанцы, несшие в качестве знамени образ Гуадалупской божьей матери, считавшейся покровительницей индейцев, достигли города Сан - Мигель - эль - Гранде, население которого радостно приветствовало их. Местные испанцы не решились оказать сопротивление, и были арестованы. Гарнизон, состоявший из мексиканцев, перешел на сторону восставших.
Стремясь застать врасплох колониальные власти и не дать им принять меры к подавлению восстания, Идальго считал необходимым быстрое продвижение к столице интендантства - Гуанахуато. Утром 19 сентября его армия, численность которой неуклонно росла, направилась дальше на юг, к важному экономическому и административному центру Селае. Узнав об этом, гарнизон, а также испанская верхушка покинули город, и 20 сентября туда вступили повстанцы. На следующий день они устроили смотр революционной армии и провозгласили Идальго «генерал - капитаном Америки». 23 сентября восставшие двинулись в северо-западном направлении, держа курс на Гуанахуато.
Там уже шла лихорадочная подготовка к обороне. На главных улицах сооружались заграждения, а на подступах к городу сосредоточивались войска. Чтобы заручиться поддержкой народных масс, интендант Рианьо в соответствии с изданным 26 мая указом Регентского совета (См.: Cinco siglos de legislacion agraria en Mexico (1493 - 1940). Mexico, 1941, t. I, p. 58 - 60.) (сменившего в феврале 1810 г. Центральную хунту в качестве верховного органа власти) 21 сентября распорядился отменить подушную подать. Однако народ расценил этот акт как уступку, вызванную страхом колониальных властей перед восстанием. Гарнизон, испанское население и многие состоятельные креолы засели в каменном здании казенного зернохранилища «Алондига - де - Гранадитас» (на юго-западной окраине Гуанахуато), где имелись значительные запасы продовольствия и воды. Туда же были перенесены казна, архивы, имущество местных богачей, а также оружие и боеприпасы.
28 сентября армия Идальго, насчитывавшая уже 14 тыс. человек, подошла к Гуанахуато. Авангард повстанцев, состоявший главным образом из крестьян-индейцев, вооруженных копьями и дубинами, вскоре вступил в город, где к ним присоединились горнорабочие и беднота. После того как требование о капитуляции было отвергнуто, восставшие начали штурм вражеских позиций. Боем руководил лично Идальго. Он появлялся в разных местах, верхом на коне и с пистолетом в руке. В ходе сражения погиб Рианьо, что вызвало среди осажденных сильное смятение. Защитники баррикад, построенных вокруг «Алондиги», вынуждены были оставить их и укрыться внутри зернохранилища.
Все попытки проникнуть в здание, вход в которое надежно закрывали массивные двери, не увенчались успехом. Оборонявшие «Алондигу» вели интенсивный огонь с крыши и из окон, не подпуская близко нападавших. В этот критический момент один из патриотов схватил большой плоский камень, прикрывшись им как щитом, с факелом в руке быстро подбежал к двери и поджег ее. Среди осажденных возникла паника. Одни кричали, что надо сдаться, пока не сгорели заживо, другие продолжали отстреливаться, третьи бросали оружие и пытались спастись бегством. Наконец, начальник гарнизона приказал выбросить белый флаг. Повстанцы стали быстро продвигаться вперед и ворвались в помещение. Вскоре они окончательно сломили сопротивление роялистов ( Роялистами в годы войны за независимость называли в Испанской Америке сторонников испанской монархии).).
Таким образом, за короткий срок восстание охватило обширную территорию. Этому способствовала агитация эмиссаров Идальго, направленных им в Мехико, Гвадалахару, Керетаро, Сан - Луис - Потоси, Сакатекас, Агуаскальентес, Леон и другие города с целью призвать население взяться за оружие. Колониальная администрация, высшее духовенство, испанская знать, землевладельцы и купечество были весьма встревожены успехами повстанцев. Считая, что ближайшим объектом их нападения может стать Керетаро, вице-король Венегас приказал послать туда подкрепления. В Мехико были стянуты воинские части из других городов, гарнизоны Сан - Луис - Потоси и Гвадалахары приведены в полную боевую готовность. 27 сентября вице-король назначил высокие денежные награды за головы Идальго, Альенде и Хуана Альдамы.
Архиепископ Франсиско Хавьер Лисана и Бомон, бывший друг Идальго епископ Мичоакана Мануэль Абад и Кейпо (в епархию которого входило интендантство Гуанахуато) и другие прелаты выступили с резким осуждением восстания, объявив его противным католической религии. «Слугой сатаны», «предтечей Антихриста», «эмиссаром Наполеона» называли они мятежного священника. Идальго и остальные руководители восставших были отлучены от церкви. «Знайте,- обратился 30 сентября к своей пастве епископ Пуэблы Гонсалес дель Кам - Пильо,- что революция не есть дело разума; она - дочь порока, честолюбия, бесчестия, измены... Ей сопутствуют грабеж, кровопролитие, похоть и всякое иное зло». Епископ Оахаки Бергоса и Хордан заявил, будто повстанцы связаны с нечистой силой. 13 октября трибунал инквизиции издал эдикт, обличавший Идальго в ереси и вероотступничестве и предписывавший ему в месячный срок предстать перед церковным судилищем (См.: El clero de Mexico у la guerra de independencia. Mexico, 1906, p. 9 - 27, 29 - 31, 38 - 43, 60 - 70; Coleccion de docurnentos para la historia de la guerra de independencia de
Между тем Идальго, заняв Гуанахуато, не решился идти на основательно укрепленные города Керетаро и Сан-Луис-Потоси, где было сконцентрировано много испанских войск. 10 октября главные силы его армии, численность которой продолжала быстро увеличиваться, начали марш в южном направлении и через неделю по-» дошли к Вальядолиду, уже покинутому большинством испанцев и духовенства. Встреченные колокольным звоном, отряды повстанцев без боя вступили в город. К ним присоединилась значительная часть вальядолидского гарнизона. Идальго назначил коррехидором Вальядолида и интендантом провинции Хосе Марию Ансорену, который по его указанию издал декрет об освобождении рабов, запрещении работорговли и отмене подушной подати ( Ibid., p. 169 - 170.).