Об этно-лагере в индейском стиле сообщается в репортаже из Ростовской области

04.07.2015. Kr-news.ru. О том, как с головой окунуться в культуру жителей Великих Равнин, не покидая Ростовскую область, в репортаже корреспондента Kr-news.ru из этно-лагеря «Кочевник».

Передо мной лежит череп медведя. Он здесь в роли алтаря. Ноги упираются в место для костра. Сейчас утро и огонь потушен, но свежее пепелище говорит о том, что ночью его пламя горело. И грело. Прямо над местом для костра, если поднять голову наверх, можно увидеть брезентовый “потолок” и кусочек неба в нем. “…Сами индейцы ковать железо не умели. Наконечники для стрел они делали из обручей для бочек или из сковородок, которые покупали у купцов. До сих пор некоторые племена, условно говоря, живут в каменном веке”, — доносится до меня размеренный мужской голос и возвращает обратно из мира мыслей о Диком Западе. “Лук изготавливали из маклюры. Для североамериканских индейцев это было ценнейшее дерево. Они даже коней меняли на простые палки этого растения!.. На этом я лучше остановлюсь. Могу про луки рассказывать два дня”, — говорит он.

Как позже выяснится, последние слова и весь рассказ об оружии и обычаях индейцев Великих Равнин — намного ценней, чем кажется на первый взгляд. Если учитывать, кто их говорит, и знать, что этот кто-то такой же словоохотливый, как самый настоящий индеец, у которых, как известно, “молчание занимало большую часть беседы”. И дело тут не в отсутствии знаний. Более того, после небольшой лекции Ворсона создается впечатление, что его неразговорчивость прямо пропорциональна широте его кругозора. Даже остроумничает и шутит он как-то размерено, обдуманно и с многозначительными паузами. 

“Ворсон” — это сокращение от грозного прозвища “Ворующий Сон”. Таким именем представился нашей группе этот загорелый (читайте: краснокожий) мужчина с острым взглядом и мускулистыми руками. Двадцать лет назад он, отдав социальные долги, ушел в горы. “Полностью переход к такому образу жизни я сделал в несколько этапов, — вспоминает Ворсон. — Сначала я провел год отшельником на Кавказе и возвратился зимовать в Ростов. В городе я окончательно понял, что мне здесь не место, и вернулся жить на Красную Поляну. Позже я решил принести огонь в Ростов и открыл первую в городе школу мастеров файер-шоу. Но когда я почувствовал, что передал своим ученикам все, что мог, я возвратился в свой лагерь. Такая жизнь горного кочевника — это моя склонность”.

По сути, для Ворсона неважно, с именем какого народа отожествляют его жизненный уклад: традиции степных людей по всему миру едины и отличаются лишь внешне. В Донских прериях или на Великих Равнинах кочевники существовали по одним и тем же законам природы и принципам ведения хозяйства. “Антураж американских индейцев я выбрал, потому что они интересны и необычны для местных бледнолицых. Мы для них, как цирк-шапито, — говорит Ворсон. — На примере индейцев можно увидеть другое направление развития цивилизации— альтернативное современному обществу. К тому же, закат этой культуры намного ближе к нам во временном отрезке, и потому более легок к восприятию, чем история древних обитателей донских степей - скифов или сарматов”.

В этом году Ворсон обосновался недалеко от хутора Погорелов, на берегу реки Калитва. “Мой лагерь всегда располагался в красивых местах. Не исключение и в этот раз, — говорит он. — Красивая, спокойная река, нетронутые целинные степи. Это все окрестности Белой Калитвы. Для наибольшего “вживания” в состояние кочевого мышления мы решили не останавливать надолго в одном месте. Таких мест, что сразу западают в душу, здесь немало: невозможно выбрать однозначно самое красивое. К тому же, когда живешь вольным индейцем, измерять ареал своего обитания можно десятками километров”.

Ворсон нелюдим, но отсутствие в наших степях бизонов привело его к идее приглашать в “Кочевник” — так он зовет свой лагерь — белых людей и знакомить их с культурой краснокожих. “Приходится добываться себе еду в другом эквиваленте”, — признается он, и, кажется, ему это даже нравится. “Самое приятное — это когда садится человек в каноэ и говорит: ох, с детства мечтал поплавать в таком! Или угощаешь его картошкой, а он: эх, мне 25 лет и я никогда не ел картошки из костра, — делится Ворсон.— Люди благодарят за исполнение желаний, за возможность заниматься порой забытыми с детства делами: порыбачить с удочкой, посмотреть на пламя костра, походить босиком… Слова благодарности именно за возвращение к себе звучат особенно искренне. И они стоят тысячи притворных фраз, произносимых каждый день!”

Описать место, где расположено сейчас пристанище Ворсона, словами “красивый”, “бесподобный” и даже “живописный” — это значит не сказать о нем ничего. В теплом воздухе, наполненным ароматами разнотравья, звонко стрекочут насекомые, вокруг бесконечные холмы, на которых найти тень можно разве что спрятавшись под облаками… Неужели мы действительно находимся всего в двухстах километрах от Ростова? Разве мы не на съемочной площадке фильма о Диком Западе? Ворсон смотрелся бы в кадре не хуже Гойко Митича. 

Фоторепортаж см. в альбоме Марии Ольховая - https://vk.com/album27408844_217831711

Увидеть этно-лагерь “Кочевник” сразу непросто: он как бы спрятан в низине у реки. Видимо, когда-то эта территория была заполнена водами Калитвы, которая со временем стала мельче, и то, что было берегами, превратилось в небольшие холмики по обе её стороны. 

Площадь лагеря невелика, но достаточна для дома на колесах, беседки и четырех “типи” (традиционное переносное жилище равнинных кочевых индейцев. — Прим. автора). Удивительно, как гармонично последние вписались в пейзаж донских прерий. И еще более странно то, как надежно они выглядят, если учесть, что традиционно эти брезентовые шатры четыре метра высотой устанавливают индейские женщины. Их местная представительница очень похожа на диснеевскую Покахонтас. Теперь она зовет себя “Вера Сова”. А раньше, около трех лет назад, была просто Верой, которая из города Суздаль уехала в Москву и работала там в музее имени Н.К. Рериха. “Философия этого учреждения, его картины и изучение жизни в целом дали мне понимание того, что я не своим делом занимаюсь, — рассказывает русская Покахонтас. — Реконструируя по заданию музея майянские ритуальные ножи, я стала читать много книг об индейцах и через них перенеслась в Северную Америку, увлеклась тотемизмом. Я начала плести «ловцы снов» и создала свою группу рукоделия в “Вконтакте”. Там меня нашел Ворсон и привез в ростовские степи. Так, все, что было моей мечтой, стало моей жизнью. Я поняла, что мое дело — поиск сил природы в самом её лоне. Знаете, как теперь заканчивается каждый мой вечер? Во всеобщей темноте я смотрю на огонь, который греет мне чай. Я очень рада, что «бытовуха» у меня именно такая”.

Теперь, если в их с Ворсоном индейскую деревушку приезжают гости, Сова обязательно угощает их традиционной индейской кашей из кукурузной крупы, проводит для них мастер-класс по изготовлению «ловцов снов» и делится секретами рукоделия. А когда в лагере не остается никого, кроме пары и их “черного” (на языке индейцев — “сапа”) друга в обличии темношерстного щенка, маленькая семья наслаждается тихой жизнью вдали от городской суеты.

Нашей группе Сова тоже показала, как сделать настоящий индейский амулет, который раньше использовался североамериканскими шаманами и как защита от кошмаров,  и даже как медицинский препарат. “Ловец снов — это своего рода пенталгин, — шутит Ворсон. — Если веришь - он помогает; а если и без него спишь хорошо, лучше хранить его подальше, чтобы он не утратил своей магии”. Для рукоделия Сова провела нас в другое типи. В нем уже не было никаких черепов, зато все было завешено украшениями из бисера и индейскими одеждами. В центре горел “творческий огонь” из бусин, перьев и лоскутков кожи. “Мы будем делать магический ловец снов. У него есть четкие признаки, — начала свой ворк-шоп Сова. — Например, круг обязательно должен быть разделен на восемь частей, только тогда он будет действенным. Красивая обертка, сложные переплетения, которые можно увидеть в магазинах с индейскими вещами, — это все не так важно. Главное — что в основе каждого амулета лежит круг, символ единения, нерушимости, солярный знак…” Сколько часов прошло, прежде чем мы вышли из типи, каждый со своим оберегом, можно было сказать только по солнцу. Никто не следил за временем, усердно выплетая свою ловушку для сновидений, тщательно выбирая бусинки с перьями и наслаждаясь рассказами Совы о том, как “трудно, но весело” приходилось индейским женщинам. Солнце было в зените.

Позже во время небольшого “перекуса по-кочевнически” — орешками и малиной — мы попросили Сову поведать нам о том, как “докатилась до суровой такой жизни”. Она засмеялась сначала, а потом говорит: неправильно люди думают, что они с Ворсоном аскеты. “Я таких строгостей сама не понимаю, — делится девушка. — Мы живем в фургончике на колесах. Все гаджеты у нас там есть: компьютер, iPad, мобильные телефоны. Да, у нас нет последних моделей, но это не значит, что мы отказываемся от всех технических удовольствий”. Единственное, чего не хватает, признается Сова, — это профессионального фотоаппарата. “Тут ведь потрясающие виды, невозможно оторвать взгляд, — восхищенно говорит она. — Например, утром, часов в 5, встаешь, готовишь себе завтрак, и наблюдаешь, как птицы на речке собираются, плавают, лягушек ловят. Но так как нет фотоаппарата, остается просто наслаждаться и впитывать это в себя, занося отдельные эскизы в блокнот”.

Когда Сова не рисует, не рукодельничает и не готовит еду для Ворсона, она идет в степь и собирает травы. С нами она тоже поделилась, как правильно выбирать растения, а главное — из каких точно получится вкусный чай или даже компот (для этого к чабрецу надо добавить ягоды шиповника и апельсин). Оказалось, далеко ходить не надо. В двух шагах от лагеря можно найти, как писал Сергей Аксаков, и «приземистый рассыпчатый ковыль, и сизый горный шалфей, и белую низенькую полынь, и чабер, и богородскую траву». Все они наполняют воздух особенным благоуханьем. “Мне нравится травки собирать, — говорит Сова, а под ногами её шуршат колючие степные кустарники. — Думать головой не нужно: только чувствовать сердцем и доверять рукам. Сбор трав женщиной похож на магический ритуал. Ты приносишь в дом это душистое сокровище, сыпешь на стол плоды своих трудов, и комната наполняется густым ароматом ромашки и пьянящим запахом чабреца. А когда все травки приведены в порядок и “по-бабки-ёшкенски” связаны в пучки, ты — довольный — несешь все это в сушильню (без понятия, как она точно называется, но мы называем ее “чабречная", а иногда и “чабуречная”). День прошел не зря, потому что я точно знаю, что зимой все эти впитавшие в себя силу солнца и ветра дары степи будут лечить наши промозглые от городской суеты тельца”.

Моей благодарности Сове нет предела: в руках огромный букет из пахучих шалфея и чабреца, — и я уже мечтаю о том, как из высушенных листочков этих трав заварю себе такой же вкусный напиток, каким нас днем угощала хозяйка маленькой индейской деревни на берегу реки Калитва.

Источник - Kr-news.ru