Крыша мира
Глава 13.
К нам — ко мне и Костину — присоединился очень приятный молодой человек по имени Мэнли, работавший со мной еще в Англии. Родом из Девоншира, он был знатоком лошадей и постоянно оказывал экспедиции неоценимые услуги. В сущности он и Костин были единственными помощниками, на которых я мог полностью положиться и которые отлично приспособились к сложным условиям нашего путешествия. Лучших я и желать не мог.
Мы отправились из Ла-Паса в начале апреля 1911 года, пересекли озеро Титикака и достигли Хулиаки, в Перу. Этот старый колониальный испанский город расположен на Альтиплано, и через него все время шли напряженные грузовые перевозки по Южноперуанской железной дороге, которая являлась частью Diagonal de Hierro — Железной диагонали — международной железной дороги, ныне соединяющей тихоокеанское побережье с Боливией и Аргентиной.
Представьте себе обширную равнину, покрытую зелеными пучками трав, пастбищами и небольшими участками возделанной земли, распростершуюся от горизонта до горизонта, окаймленную вдалеке пурпурными горами с белоснежными вершинами. Это и есть Альтиплано. Здесь, около Хулиаки, отороченные тростником протоки воды тянутся от болот до самых берегов озера — излюбленного обиталища уток и другой водоплавающей птицы. Бальсы, составляющие неотъемлемую часть пейзажа Титикаки, лежат на своих неподвижных отражениях или скользят под тростниковыми парусами, и всюду видны индейцы в пончо и вязаных шапочках с наушниками — мягкие, но стойкие люди, поглощенные собственными делами.
С ноября по май на Альтиплано хлещут дожди, и там, куда ударяет молния, взметаются клубы пыли, словно от взрыва снаряда. Во время этой канонады нередко гибнут люди. Однако грозы здесь так регулярны, что местные жители уже знают, когда можно их ожидать. В сезон дождей на высоте
И напротив, в полдень на солнцепеке температура может подняться выше 112° по Фаренгейту[35], причем никто не замечает этой жары, так сух в это время воздух. По ночам великолепное зрелище являют собой звезды. Здесь можно любоваться на далекие галактики, которые в более плотном воздухе на уровне моря не видимы невооруженным глазом; и, если небо безоблачно, ночью никогда не бывает по-настоящему темно, так ярко сверкает небесная иллюминация.
Нашей первой задачей было определить границу между Перу и Боливией в том пункте побережья Титикаки, где эти страны смыкаются друг с другом, и провести ее дальше по горам к Монтанье — лесному району у подножия восточных склонов Кордильер. Здесь для нас немалую опасность представляли собаки. Я люблю собак и всегда брал их с собой в экспедиции. Это были не ахти какие породистые псы, зато веселые нравом. Однако тут дело обстояло иначе: многочисленные собаки, жившие в горных деревнях индейцев аймара и кечуа, были обучены нападать на чужеземцев. Отогнать их палками было невозможно. Однажды я видел простую дворнягу, которую сдерживали лишь тем, что всадили ей в пасть конец шеста, и, хотя шест глубоко сидел в ее горле, душа ее и, несомненно, причиняя сильную боль, пес так свирепо рвался к человеку, что почти преуспел в этом, и пришлось его прикончить. В конце концов мы обнаружили, что кусок веревки легко приводит их к повиновению. Этим собакам нипочем палки, но они питают полное уважение к веревке, так как еще щенятами их начинают приучать к порядку с ее помощью.
В Хулиаке к нам присоединился Каспар Гонсалес, молодой боливийский офицер. Мы начали триангуляционную съемку в местности на один градус восточнее главного хребта Анд и провели около трех месяцев в этой горной стране. По ночам было невыносимо холодно, температура, как правило, падала ниже 22 градусов по Фаренгейту[36] внутри палаток; по утрам мы вставали с совершенно закоченелыми ногами и испытывали ужасные мучения, пока они не отходили. После восхода солнца температура начинала неуклонно повышаться и наступала такая жара, что, пока мы не приноровились к ней, у нас появлялись ожоги с пузырями. О бритье не могло быть и речи — кожа сошла бы с лица вместе с бородой.
Деревенские собаки не давали нам злоупотреблять гостеприимством местных жителей — более добрых людей трудно себе и представить. Помощники префектов и прочие местные именитости щедро потчевали нас бульонами, сушеным мясом, замороженным картофелем, а мы в ответ угощали их чаем с ромом, шампанским и миндальными пирожными. В большинстве мест мы останавливались также засвидетельствовать наше почтение местным священникам и выпить с ними стакан вина для причастия. Один из наших вьючных мулов по кличке Чукара (Пугливый) был прекрасным животным, но не был приучен ходить под седлом. Мэнли жаждал сделать из него верхового мула и принялся за его перевоспитание. Мы без труда оседлали мула и держали его, а Мэнли, идя к нему так, чтобы он не видел его — мул был одноглазым, — уселся на него верхом. Затем мы отпустили поводья и ретировались. С минуту Чукара стоял как вкопанный, но потом разразился бурной деятельностью, и не успел Мэнли понять, что произошло, как мул с непостижимой быстротой поддал задом, так, что его морда уткнулась в передние ноги, и Мэнли, перелетев через его голову, тяжело плюхнулся на землю за добрых десять футов от него, зашибив себе плечо. Думаю, ни один опытный ковбой не удержался бы на этом упрямце без наколенников. Дело обошлось без переломов, однако Мэнли получил основательную встряску и отказался от всякой мысли использовать Чукару как верховое животное.
Горная болезнь — сороче — приняла у нас хроническую форму боли в желудке, и, пока она длилась, мы все время жили в Кохате. Это было жалкое местечко, постоянно страдавшее от свирепых штормов и лежавшее зимой под снегом, однако для нас оно имело свои преимущества, так как сравнительно с другими поселениями было наиболее близко расположено к Кордильерам. Отсюда мы отправлялись для проведения всех необходимых работ в течение дня. По вечерам мы принимали гостей и сами ходили в гости — в здешних местах это совершенно необходимо, если хочешь рассчитывать на помощь со стороны местных властей.
Здесь было обилие вискачей, — животных размером с кролика и очень похожих на него по внешнему виду, но имеющих пушистый хвост, как у белки. Их мех по цвету напоминает шиншилловый. Они тысячами прыгают по уступам скал и по горным склонам, и их мясо считается очень вкусным у местных жителей. Удивительно, почему здесь не развился пушной промысел — шкурка этого зверька несравненно лучше кроличьей, и он водится по всему Альтиплано.
После Кохаты мы остановились в Пелечуко. Здешние места отличались в выгодную сторону своей обильной растительностью от селений, расположенных на плоскогорье, или пуне. Несмотря на то что Пелечуко расположено на высоте
Громадные южноамериканские кондоры чувствуют себя здесь как дома. Сеньор Франк — боливиец немецкого происхождения, у которого мы остановились, очень много рассказывал нам о них. Как известно, это самые крупные птицы на земле — у королевского кондора размах крыльев достигает четырнадцати футов. Они редко спускаются ниже 15 000—16
Карлос Франк, знавший горы, как свои пять пальцев, однажды наткнулся на группу королевских кондоров. Они торжественно кружили вокруг двух огромных черных и одного еще большего белого кондора, который по-видимому, был вожаком. Франку давно хотелось иметь чучело такой редкой разновидности, как белый кондор, и он был настолько неблагоразумен, что выстрелил в него. Немедленно весь хоровод кондоров распался, и две птицы накинулись на Франка; ему пришлось лечь на спину и отбиваться от них винтовкой. Потом он пустился в бегство, но птицы преследовали его, и, когда он спускался по узкой скалистой тропе, вырубленной в отвесной каменной стене, кондоры все время старались сбросить его в пропасть ударами крыльев. В конце концов ему удалось спастись, и он считал, что ему исключительно повезло.
В деревне Курва недалеко от Пелечуко проживают своеобразные цыгане Южной Америки, племя индейцев, которых зовут брухас (колдуны) или калауайя. Подобно баскам в Европе, их происхождение теряется во мраке прошлого; они бродят повсюду в Андах в качестве коновалов, сборщиков лечебных трав и предсказателей будущего, и полагают, что они наделены таинственной властью.
— Вы знаете мою дочь, — сказал мне Франк. — В юности она страдала каким-то заболеванием тазобедренного сустава, фактически была калекой. Хотите верьте, хотите нет, но я расскажу вам, как она вылечилась. Я послал ее в Германию, думал, может, там ей чем-нибудь помогут. Бедная девочка! Ей сделали четыре операции, но ей не стало лучше, и мы уже отчаялись когда-либо вылечить ее. Потом, уже после того как она вернулась в Пелечуко, один из этих калауайа пришел к нам и предложил вылечить ее за основательное вознаграждение, с условием, если не вылечит, ничего не получит. Не буду рассказывать о том, какие отвары он велел мне готовить, вас может вывернуть наизнанку, такие они были противные. Если бы я не верил в могущество этих странных людей, я ни за что бы не осмелился дать их снадобья своему ребенку. И все-таки я их готовил и давал пить с водой. Дочь, конечно, понятия не имела, что принимает, и что же? Поверьте мне, через неделю — не больше, чем через неделю! — она совершенно поправилась и теперь здорова.
— И вы верите, что предписания калауайа вылечили ее? — спросил я.
— А что же еще? Моя дочь считалась безнадежной больной, даже крупные специалисты в Германии не могли ей помочь.
— Это звучит фантастично — в такие штуки перестали верить со времен средневековья.
— Когда живешь в таких уединенных местах, в непосредственной близости к природе, вдалеке от суеты внешнего мира, испытываешь много такого, что человеку со стороны может показаться фантастическим, а для нас обычное дело.
Нам не хотелось покидать гостеприимный кров Карлоса Франка ради холодных биваков в горах, но, чтобы определить опорные точки для триангуляционной съемки севернее, вдоль восточных склонов Кордильер, пришлось покинуть Пелечуко. На нашем пути, недалеко от Кеары, стояла ферма Франка, и здесь мы снова имели удовольствие воспользоваться его гостеприимством. Нас приветствовала серенадой большая группа пьяных индейцев, они ночь и день напролет танцевали, останавливаясь лишь для того, чтобы подкрепиться качасой.
Индейцы, проживающие в Пелечуко, Муньекас и Аполо, увидели в действиях пограничной комиссии, ведущей работу от лица Перу, попытку вторгнуться в их страну; на этой почве разгорелись патриотические страсти и создалась весьма деликатная ситуация. С другой стороны, мы, как представители Боливии, были для них героями, призванными дать отпор нашествию. Повсюду раздавались требования оружия, чтобы отомстить за посягательство на честь нации. Тот факт, что другая пограничная комиссия впоследствии уничтожила несколько занумерованных пирамид из камней, которые я соорудил для производства мензульной съемки, с очевидностью показал нам, что негодование было вызвано не только неосведомленностью и непониманием.
От Кеары мы поднялись вверх до истока Тамбопаты, ночуя на высоте
Из всех троп в боливийских Андах, на которых у путников волосы встают дыбом, тропа от Кеары до Мохос — самая страшная. Cuestas, то есть подъемы и спуски, были настолько крутыми, что их можно считать почти непроходимыми; во многих местах тропа была размыта вздувшимися от дождей горными потоками, оставлявшими глубокие провалы, которые надо было преодолевать. Из двадцати четырех вьючных мулов мы потеряли в этом путешествии двенадцать. Хорошо еще, что не погиб никто из людей. Иногда тропа делалась столь узкой, что, хотя мул шел по самому ее краю, вьюк все же задевал за скалу, сбивал мула, и он с ревом летел в пропасть. Один мул свалился с высоты в несколько сот футов и лежал внизу между двух скал ногами кверху, а рядом были разбросаны разбитые ящики с припасами. Другой мул свалился с высоты сто футов, но зацепился своим вьюком между двух деревьев. Так он и висел там, высоко над землей, невозмутимо общипывая всю зелень, до какой мог дотянуться; беднягу нельзя было высвободить, и пришлось пристрелить его.
Окрестности Мохос богаты золотом, и трудно понять, почему эта деревня была покинута. Выше ее нам встретилась еще одна покинутая деревня; климат здесь был прекрасный, вид великолепный. В деревне оставалось не более пяти индейских семейств и не было заметно никаких признаков жизнедеятельности, но я нисколько не удивлюсь, если это место опять станет центром золотопромышленности.
То взбираясь на горы, то спускаясь в цветущие долины, мы прошли по течению реки Кеара до ее слияния с Пелечуко, откуда они текут дальше вместе под названием Туичи, а потом поднялись по крутой тропе к маленькой деревне Пата. Здесь были лишь четыре небольших фермы с дюжиной жителей; коррехидор радушно нас принял и устроил в хижине, где на нас набросились полчища блох. Воды в деревне не было, и буквально каждую каплю приходилось носить из реки, протекавшей на
Люди, живущие в этих глухих деревушках и лесных общинах, почему-то считают, что любой посещающий их иностранец обязательно врач. Действительно, путешественнику нужно обладать некоторыми медицинскими познаниями и навыками по оказанию первой помощи, ибо в диких местностях во всем приходится полагаться на самого себя. Поэтому там, где нет настоящих специалистов, на тебя смотрят как на доктора. Многие проникшие сюда миссионеры — квалифицированные врачи-практики. По приходе в какое-нибудь селение путника почти всегда просят осмотреть больного. Так было и со мной в Пате.
Одна живущая здесь женщина очень страдала от сильного нагноения на руке, и ее семья попросила меня вскрыть нарыв. Костин держал голову и руку больной, завернув их в одеяло, Мэнли присматривал за ногами и передавал инструменты, а я, не обращая внимания на ее приглушенные стоны, резал. Операция прошла успешно. На следующий день полная признательности женщина пришла ко мне и спросила, сколько она должна заплатить. Ее удивлению не было предела, когда она узнала, что никакого вознаграждения не требуется, — эти люди не привыкли принимать услугу или любезность без того, чтобы за это не запросили совершенно непомерную плату. Ее сын сказал, что отблагодарит меня хотя бы тем, что откроет мне местонахождение найденного им золотого рудника.
В старинных перуанских документах провинции Чаркас этот рудник описывается как исключительно богатый. Его местонахождение было утрачено после того, как в 1780 году касик Тунгасуки Хосе Габриэль Тупак Амару поднял индейцев на восстание против испанского владычества, и все рудники к востоку от Кордильер были засекречены, а тропы, ведущие к ним, разрушены.
Открывший мне свой секрет молодой человек рассказал, что однажды, возвращаясь с местной ярмарки и желая избежать трудностей перехода с вьючными животными на особенно тяжелом участке тропы, он срезал путь и пошел вдоль ручья (он мне его указал). Внезапно он и два индейца, которые шли с ним, увидели несколько небольших отверстий, проделанных в склоне горы. Заросшие травою кучи руды, сложенные перед отверстиями, свидетельствовали о том, что здесь были разработки древнего рудника. Они вошли в один из туннелей и нашли там заржавленные инструменты и литейные формы, в которые выливалось расплавленное золото. Мне так и не удалось выкроить время, чтобы самому побывать в этом месте, и похоже на то, что оно до сих пор никем не тронуто.
Хотя в начале колонизации все существующие копи были детально описаны, местонахождение многих из них впоследствии было утрачено, и лишь очень немногие удалось снова обнаружить. Индейцы знают, где они находятся, но хранят тайну, и ничто не может заставить их выдать ее, разве только благодарность за добрую услугу. В жестокие давние времена даже пытки не могли сломить их. Насколько преуспевали в этом смысле беспринципные священники, пользуясь оружием суеверия и устрашения, — не могу сказать; но мне кажется, что коренные жители все еще питают гораздо больше уважения к своим древним богам, чем к христианскому аду.
Предание гласит, что индейцы насыпали высокий холм над входом в сказочно богатые копи Сунчули. Огромный рудник Сан-Хуан-де-Оро также до сих пор не обнаружен. Он расположен где-то около 13°15' южной широты, между излучинами Инамбари и Тамбопаты. Для того чтобы оценить его возможные запасы руды, можно взять мерилом рудник Олья-де-Оро, расположенный на восточных склонах Ильимани, близ Ла-Паса.
Энергичный американский горный инженер и золотоискатель Дэвид Брикер прослышал о руднике Олья-де-Оро и отправился на его розыски. После долгих и трудных поисков он наткнулся на место, где благодаря незначительному обвалу в скале открылось отверстие; американец вполз внутрь на животе и понял, что находится в штольне рудника, где имеется не менее двадцати восьми
подземных галерей. Рудник стали разрабатывать, и счастливый открыватель разбогател, так как выход золота из руды превышал пятьдесят унций на тонну.
Существуют различные мнения о том, откуда инки добыли те огромные количества золота и серебра, которыми они владели к моменту испанского завоевания. Многие считают, что эти сокровища накоплены за многие сотни лет путем промывания золотого песка в реках; другие думают, что они добыты в исключительно богатых рудниках и что эти редкие в других местах земного шара металлы использовались инками так широко потому, что давались им в руки легко и в изобилии. Я склонен придерживаться последнего мнения. Цену золота и серебра в Южной Америке искусственно подняли испанские конкистадоры; до их прихода достоинством этих металлов считалась легкость их обработки и красота. Серебро в Перу и поныне не считается редким металлом.
Мой успех в качестве хирурга привлек ко мне нового пациента — жену коррехидора, у которой, насколько я мог понять, была какая-то внутренняя опухоль, а может быть, и рак. Ее муж просил меня оперировать ее, но ввиду ограниченности своих познаний я не осмелился на это, боясь, что если она впоследствии умрет, буду за нее в ответе. Случилось так, что она действительно умерла три дня спустя, и я часто задаю себе вопрос, прав ли я был, отказав коррехидору в его просьбе.
Из Паты мы перебрались в Санта-Крус — другую покинутую деревню. Правда, здесь основанием для ухода жителей была странная болезнь, которая появилась тут пять лет назад. Она начиналась с кровавой рвоты, а кончалась высокой температурой и смертью. Деревня располагалась в центре удобной для разведения кофе области, фруктов было сколько угодно, но повсюду водились гремучие змеи, представлявшие постоянную опасность.
Мы устроились в портале церкви, которая казалась слишком великолепной для такого захудалого места. Несколько оставшихся жителей, при всей своей ужасающей бедности, приняли нас с обычным радушием. Мы, несомненно, были лучше снабжены продуктами, чем они, и, кроме того, были здесь чужими, иностранцами, но тем не менее эти бедные неграмотные чоло готовы были отдать последнее во имя гостеприимства. Этот прекрасный обычай вырождается в том обществе, которое нам угодно называть цивилизованным, но составляет неотъемлемую черту примитивных, отсталых народов, которых мы обычно считаем ниже себя по уровню развития. Гостеприимство, безусловно, одна из фундаментальных добродетелей, на которых зиждется подлинное благородство человеческого характера, и нельзя смотреть сверху вниз на тех, кто обладает этим качеством.
Мы угостили местных детишек шоколадом и печеньем, спасли одного из них от гремучей змеи и были счастливы, что хоть этим смогли отблагодарить жителей деревни за их доброту. Между прочим, один англичанин в Аполо рассказывал мне, что здесь, в Санта-Крусе, была убита гремучая змея длиной в семь футов и что у нее было сорок два гремучих кольца на хвосте — то есть, насколько мне известно, на двадцать больше, чем достоверно засвидетельствовано! Они здесь так многочисленны, что делают опасным сбор кофе, а местный кофе пользуется большим спросом, эксперты считают его наилучшим.
Следующая наша остановка была в Аполо. Когда-то это был центр густо заселенного индейцами края, и после конкисты здесь была учреждена первая лесная миссия старого Перу. Аполо лежит посреди весьма плодородной равнины, но, несмотря на это, около пятисот его обитателей жили в страшной грязи и нищете и, казалось, вообще ничем не были заняты. Питьевую воду брали из загаженного ручья ниже того места, где жители сваливали в ручей отбросы и стирали свое грязное белье. Не мудрено, что болезни были здесь обычным явлением.
В городке работала боливийская медицинская комиссия, проверявшая эффективность препарата «606» для лечения ужасной болезни эспундии, или делийского фурункулеза. Прослышав об этом, больные приходили в Аполо за мили окрест; целая улица была запружена жертвами эспундии, чьи лица в некоторых случаях были полностью изъедены болезнью. Обычно полагают, что болезнь вызывает укус мухи, зараженной каким-либо лесным животным, подобно тому как муха табуна, заражаясь от капибар, вызывает болезнь mal de cedera и чуму у лошадей и рогатого скота. Однако этим нельзя объяснить распространенность той же болезни в горах на высоте более
Я уверен, что «606» окажется неэффективным средством[37]. Если захватить болезнь в ранней стадии, ее еще можно залечить сильно действующими антисептиками, но жители лесных поселений имеют собственную точку зрения на этот счет и предоставляют болезни развиваться своим чередом.
Можете быть уверены, что в любом глухом углу Южной Америки вы непременно встретите англичанина. На первый взгляд удивительно, что привлекает их в такие места, как Аполо, но немного поразмыслив, можно найти ответ на этот вопрос и увидеть, что они во многих отношениях счастливее нас. В общине эти люди занимают видное положение, живут они неплохо и с немалыми удобствами, почти без забот. Над ними не висит постоянный страх безработицы — этого наследия изжившей себя финансовой системы. Я уверен, что в этом все дело. Англичане легко расстаются со всем наносным, чем богата современная цивилизация, и приспосабливаются охотнее, чем представители других европейских народов, за исключением итальянцев; и чем тоньше воспитание, тем быстрее совершается метаморфоза. В этом нет ничего позорного. Наоборот, по моему мнению, они приобретают правильный взгляд на подлинные ценности жизни в противовес мнимым. Конечно, в таких превращениях нередко играет роль пьянство или дурное поведение, но не менее часты случаи, когда люди ищут крайней простоты жизни ради нее самой.
В Аполо нас принимал веселый и предприимчивый англичанин по фамилии Флауэр, женатый на боливийке; во время нашего пребывания в городке его хорошенькая дочь отпраздновала свой день рождения балом, на котором мы тоже присутствовали в наших грубых рабочих куртках. Мы танцевали качучу, стараясь не отставать от других, пили коктейли и пиво, которыми обносили в таких количествах, что еще до конца празднества многие гости заснули прямо на полу.
Качуча — очень приятный танец, и, возможно, через какое-то время его будут отплясывать на балах Лондона и Нью-Йорка. Он изображает ухаживание самца птицы за самочкой, и его можно танцевать с поистине обворожительной застенчивостью. Некоторые южноамериканские национальные танцы уже проникли в северные страны и стали там настолько популярными, что можно с уверенностью ожидать успеха также для маринеры, самакеки, качучи и других танцев, если бы они возродились и были перенесены туда со своей «экваториальной почвы».
Из Аполо мы вернулись в Санта-Крус. Там Мэнли покинул нас и отправился на Альтиплано, где должен был встретить одного биолога из Национального музея в Ла-Пасе, который хотел отправиться вместе с нами в лесные районы. На обратном пути они должны были забрать мулов из Санта-Круса и отправиться вслед за Костином и мной; мы за это время должны были продвинуться до Тамбопаты.
Итак, мы с Костином достигли Ботуро на реке Туичи и направились дальше вверх по Асуриаме, намереваясь пройти напрямик к бассейну Тамбопаты и барраке Сан-Карлос. Это был тяжелый поход. Целыми днями приходилось нам расчищать путь для животных, кроме того, движение затрудняли недовольные нашим шумным вторжением насекомые и змеи, таящиеся в густом подлеске. Как-то раз мы с Костином миновали большое осиное гнездо, не потревожив его, но с мулами вышло иначе. Ведущее животное прошло, по-видимому, слишком близко к гнезду и задело его вьюком. Две осы тотчас впились в крестец мула, и тот так и взвился в воздух! Ящики разлетелись в разные стороны, подпруга лопнула, а сам мул исчез в кустарниках. Только испуганные крики птиц указывали направление, по которому он бежал. Следующего мула постигла такая же судьба — и так с третьим, с четвертым!… Весь остаток дня мы провели в поисках наших животных, собирая разбросанные вьюки и ремонтируя вьючные седла.
Идя вдоль одного притока Тамбопаты — он назывался река Кокос, — я увидел самую красивую бабочку, которую мне когда-либо доводилось встречать. Она была желтовато-серого цвета с коричневыми отметинами и оранжевыми усиками, нижние крылья имели темно-коричневые отростки длиной около семи дюймов с завитушками на конце. Может быть, энтомологам известна эта разновидность, но я ни разу не встречал такой бабочки ни до, ни после этого. Здешние леса — рай для энтомолога, они полны бабочек, причем количество и разнообразие видов просто невероятны. Наверное, многих из них еще нет ни в каких коллекциях, а может быть, они и вовсе не известны науке.
Обильные дожди подняли уровень реки Кокос, сделав невозможной переправу вброд, и это очень задерживало нас, но в конце концов мы достигли Тамбопаты у Плая-Паухиль и сделали привязку к съемкам, произведенным в прошлом году. Я хотел убедиться в правильности проделанной здесь работы, предвидя в будущем споры по этому поводу, так как перуанская комиссия решила не спускаться по реке Хит. В последующем я намеревался вернуться на эту реку, пройти лесом к Ихьямас, а оттуда к Рурренабаке на Бени, так как ходили слухи, что в этих районах можно обнаружить остатки культуры инков.
К тому времени я уже не в одном месте слышал смутные предания о памятниках древних цивилизаций, и они так подействовали на мое воображение, что я начал чувствовать все более настоятельное желание самому заняться исследованиями. Я уже начал работу по отсеиванию данных, которая еще через несколько лет их углубленного изучения позволила установить местонахождение некоторых остатков древних культур. Если б я знал тогда о документе 1743 года, в котором излагаются сведения Рапозо о затерянном городе, я бы не потерял столько времени в боливийских лесах. Излишне упоминать, что мне ничего не было известно и об удивительном горном городе Мачу-Пикчу, позже открытом Хайрамом Бингэмом (Йэйлская экспедиция) на реке Урубамба к северо-западу от Куско. Подобно тому как местонахождение Мачу-Пикчу оставалось неизвестным на протяжении всей колониальной эпохи, так же могли остаться неизвестными многие другие места, которые следует искать, основываясь на легендах, хранимых и передаваемых коренными жителями.
Выйдя из Плая-Паухиль, мы с большим трудом добрались до Сан-Карлоса. Положение барраки теперь было значительно легче, чем в предыдущее наше посещение. Управляющий ликовал по случаю неожиданного разрешения всех своих транспортных затруднений. К ним прибыл судья округа Сандия; он в то же время оказался перуанским погонщиком мулов и немедленно подписал контракт на вывоз из Сан-Карлоса всего запаса каучука. Рабочей силы, которую обычно очень трудно найти, тоже было сколько угодно; так, индейцы из Сандии охотно шли сюда с грузом, лишь бы спастись от префекта, вербовавшего их носильщиками в перуанскую пограничную комиссию — работа, которая явно страшила их.
Некоторое время нас поражало подчеркнутое уважение, которое нам оказывали жители Сан-Карлоса, но потом все объяснилось — дело в том, что мы благополучно прошли на плоту исключительно опасный участок реки ниже Плая-Паухиль, который, очевидно, даже самые искусные здешние плотовщики не пытались преодолеть. Костин и я, исходив вдоль и поперек все окрестности, понятия не имели о том, как мы рискуем, когда построили свою бальсу и в полнейшем неведении двинулись вниз по течению. Как нам удалось остаться при этом в живых, не знаю.
Индейцы потрясающе стойки. Как-то раз ко мне пришел индеец с оторванной левой рукой; у него взорвался обрез — кусок проржавевшей газовой трубы, какие по необыкновенно дорогой цене продают в качестве ружей сборщикам каучука. Увидев, что рука висит на обрывках мышц, он отсек ее своим мачете и остановил кровь, сунув культю в горячее масло копаибы. Выздоровел он без всяких осложнений, и это позволяет думать, что распространенная здесь вера в лечебные свойства этого масла имеет свои основания. Это средство в здешних лесах часто употребляется для лечения открытых ран.
Заставить индейца вскрикнуть или как-либо проявить свои чувства, если он этого не хочет, вообще говоря, невозможно. Похоже на то, что индеец в состоянии выдержать какую угодно боль, и, несомненно, известную роль тут играет привычка жевать кока — сок этого растения притупляет нервные реакции. Все же я помню один случай в Сан-Карлосе, когда индеец не выдержал боли и катался по земле, истошно крича. Он объелся сухим, невареным рисом и запил его водой из реки. Я лично не знал, что следует делать в таких случаях, и ничем не мог помочь ему. Но товарищи индейца привязали его за кисти рук и лодыжки к четырем деревьям и начали буквально выковыривать из него рис с помощью железных крючьев! Индеец перенес этот курс лечения, он был способен даже поблагодарить своих друзей и в дальнейшем, смею уверить, стал более осторожен.
Индейцы привыкли к тому, что иногда пищи бывает мало, а иногда много. Когда еды много, они стремятся есть как можно больше, до тех пор, пока она не кончится, словно готовясь к последующему голодному периоду. Они могут поглотить невероятное количество пищи. На моих глазах восемь индейцев на реке Акри съедали пять свиней за один присест; однако и этот рекорд был побит в Сандии двумя любителями поесть, которые за пиршественным столом съедали целую ламу, а ведь мяса у ламы почти столько же, сколько у осла!
Над здешними лесами иногда проносятся ураганы, которые могут оставить за собой след в несколько сот ярдов шириною и много миль длиною, создавая завалы из сваленных деревьев, ветвей и кустарника. Трудность расчистки дороги после такого урагана усугубляется нападениями муравьев и ос, разгневанных разрушением их гнезд. Один такой ураган обрушился на Сан-Карлос во время нашего там пребывания. Мы услышали ужасающий рев ливня и треск падающих деревьев, и вот он уже набросился на нас, ослепил и оглушил. Одна из хижин разлетелась на части и исчезла, у другой вывалилась стена. Крыша главного здания начала подниматься; однако все, кто был способен двигаться, уцепились за нее, между тем как другие перебрасывали через крышу веревки и наваливали на нее большие камни. Затем, взревев напоследок, ураган пронесся дальше, и мы слышали, как он с грохотом прокладывал себе дорогу в лесу.
Биолог прибыл с Мэнли в конце сентября. Он был страшно разочарован, узнав, каким образом нам предстояло передвигаться, так как рассчитывал совершить путешествие с полным комфортом, со справочниками, ящиками для коллекций и так далее, а вместо того ему предложили взвалить на спину все, что ему необходимо, плюс часть продуктов и инструментов. Мулы не могли идти дальше, поэтому все, что нужно было взять, приходилось нести на себе.
Путь к барраке Марте был особенно тяжелым из-за поваленного штормом леса; во многих местах ноги по колена увязали в грязи. Мало-помалу биолог начал выбрасывать вещи из своей поклажи, пока не выкинул все, за исключением еды, лупы и гамака. Мы не несли ничего лишнего, и я запротестовал.
— Я знаю, что носить на себе вещи тяжело, — увещевал я его, — но через несколько дней вы привыкнете. Все, что вы сейчас выкидываете, обязательно понадобится впоследствии.
— Только не мне, — ответил он. — Мне эти вещи не нужны.
Я пожал плечами. Возможно, он настолько закален, что действительно обойдется без них.
Словно в назидание биологу мимо нас прошла вереница изнуренных сборщиков каучука — это были индейцы с Альтиплано. Каждый нес
Опасаясь лихорадки, обычно свирепствовавшей в барраке Марте, мы обошли ее кругом, переночевали в лесу и на следующий день прошли напрямик к реке Хит. Индейцы из Сан-Карлоса не хотели идти дальше реки; они донесли наши вещи и припасы до берега, свалили их в кучу и ушли обратно.
Мы построили две бальсы и поплыли вниз по течению — Мэнли и я на одной, Костин и биолог на другой. Вскоре появились наши старые друзья, индейцы племени эчока; они были рады снова видеть нас и принесли нам бананы и маис.
Биолог с недоверием отнесся к дикарям, но переменил о них свое мнение, после того как их мастерское вмешательство избавило его от сутуту, проникших ему под кожу. Он почему-то особенно нравился этим отвратительным существам и терпел от них постоянные муки.
— Почему бы вам не остановиться на этом и не вернуться обратно? — спросил я его. — Ведь мы только вышли в путь, и наше путешествие будет гораздо тяжелее всего того, что вам уже довелось испытать.
Его ответ наполнил меня недобрыми предчувствиями, но я восхитился его отвагой.
— Это не по мне, — сказал он, — я пришел сюда не для того, чтобы возвращаться!
Казалось, каждого из нас осаждал один определенный вид насекомого. У биолога это были сутуту, у меня — осы, у Костина — чудовищные муравьи тукандера в полтора дюйма длиной. Однажды утром Костин в присутствии эчока дал нам спектакль: надев один свой сапог, он вдруг словно сошел с ума — затанцевал, завопил и забегал на месте. В конце концов он сел, сорвал с себя сапог и выставил на всеобщее обозрение свой большой палец, в конец которого острыми, как кусачки, челюстями вцепился муравей тукандера. Эчока поначалу встревожились, а потом так и покатились со смеху. Они качались, схватившись за животы, катались по земле, шлепали друг друга по спинам и заново принимались хохотать, словно это буйное развлечение было устроено специально для них. После они часто давали понять знаками и смехом, чтобы Костин повторил представление, и даже предлагали положить живого муравья тукандера в его сапог!
[35] Соответствует 44,4° Цельсия. — Прим. перев.
[36] Минус 5,6° Цельсия. — Прим. перев.
[37] Так оно и оказалось. В настоящее время (