Кахамарка

Глава 1

25 сентября 1513 года отряд измученных испанских путе­шественников пробился через леса Панамы и вышел к океа­ну: это было Мардель-Сур, Южное море, или Тихий океан. Эту экспедицию возглавлял Васко Нуньес де Бальбоа, и од­ним из старших офицеров у него был тридцатипятилетний ка­питан по имени Франсиско Писарро. Спустя шесть лет после открытия испанцы основали на Тихоокеанском побережье пе­решейка городок Панаму. Панама стала базой для постройки кораблей, которые предназначались для исследования и ис­пользования в своих интересах этого неизвестного моря.

В эти годы развитие Испании происходило как взрыв. На протяжении Средних веков рыцари-крестоносцы Кастилии из­гоняли мусульман с Иберийского полуострова. Окончательная победа реконкисты произошла в январе 1429 года со сдачей Гранады кастильцам, которыми командовал король Фердинанд Арагонский. Спустя несколько месяцев в том же году Христо­фор Колумб вышел на кораблях в Атлантический океан, по­плыл на запад и высадился на островах Карибского моря. По­следующие годы прошли в установлении испанского присут­ствия на островах Вест-Индии и в исследованиях северного побережья Южной Америки. Франсиско Писарро принимал участие во многих из этих экспедиций, которые, в сущности, были жестокими, не сулящими награды набегами на племена, жившие в лесах Америки.

Точка зрения европейцев на обе Америки — или, как их тог­да называли, Вест-Индию — резко изменилась, когда в 1519 году Эрнан Кортес открыл и вторгся в могущественную империю ац­теков в Мексике. У Кортеса в отряде было только около 500 че­ловек и 16 лошадей, но опыт помог ему одержать победу над союзом восставших против него племен. Благодаря искусной дипломатии, выдержке и безжалостной храбрости своих солдат Кортес завоевал империю, полную экзотического великолепия. Испания, страна с населением менее 10 миллионов человек, за­хватила территорию, по своему населению и богатству равную себе. Достижения Кортеса развеяли романтические представле­ния испанцев. Младшие сыновья феодалов и испанцы, принад­лежавшие ко всем слоям общества, подстегиваемые нетерпени­ем, поплыли через Атлантику в поисках приключений и богатств.

Пока Кортес завоевывал Мексику, испанцы начали иссле­довать Тихоокеанское побережье Южной Америки. В 1522 году Паскуаль де Андагойя проплыл около 200 миль вдоль побережья Колумбии и поднялся по реке Сан-Хуан. Он искал племя, кото­рое называлось «виру» или «биру»; и название этого племени, изменившееся до «перу», стало названием страны, лежащей да­леко к югу.

Три компаньона приобрели корабли Андагойи, и им удалось достать деньги на снаряжение еще одного плавания. Этими тремя были: Франсиско Писарро, Диего де Альмагро — оба они жили в Панаме и являлись там владельцами некоторой соб­ственности — и священник Эрнандо де Луке, который, очевид­но, действовал как доверенное лицо судьи Гаспара де Эспинозы, оказавшего финансовую помощь этой троице. Писарро отплыл в ноябре 1524 года с 80 солдатами и 4 лошадьми. Эта первая экспедиция не была успешной: она достигла места, ко­торое испанцы назвали — по понятным причинам — Порт Го­лода, а Альмагро потерял глаз в стычке с местными жителя­ми у сожженной деревни. Никаких богатств не было найдено вдоль побережья, и путешественникам с трудом удалось угово­рить Эспинозу финансировать их следующую попытку.

10 марта 1526 года три компаньона заключили формальный контракт, и Писарро отплыл спустя восемь месяцев. Он взял с собой 160 человек и несколько лошадей, разместившихся на двух небольших кораблях, которые вел опытный лоцман Бартоломе Руис. Экспедиция разделилась: Писарро встал лагерем у реки Сан-Хуан, Альмагро отправился за подкреплением, а Руис поплыл на юг. Впервые корабли Руиса пересекли эква­тор в Тихом океане, и затем, неожиданно, произошел первый контакт с цивилизацией инков.

Испанские корабли встретили в океане и захватили бальсовый плот, снабженный превосходными парусами из хлопка. Все, кто видел этот плот, не сомневались в том, что он был продук­том развитой цивилизации. Судно плыло по торговым делам с целью обмена изделий инков на темно-красные раковины и ко­раллы. Поспешное донесение об этом плоте было отправлено ко­ролю Карлу I, который также являлся императором «Священной Римской империи» Карлом V. «Они везли много изделий из зо­лота и серебра в виде личных украшений, <...> включая короны и диадемы, пояса и браслеты, латы для ног и нагрудники; щип­цы и погремушки, нити и гроздья бисера и рубинов; зеркала, украшенные серебром, бокалы и другие сосуды для питья. Они везли много накидок из шерсти и хлопка и мавританские туни­ки... и другие предметы одежды красного, малинового, голубого, желтого и других цветов, украшенные разнообразными выши­тыми орнаментами с фигурами птиц, животных, рыб и деревьев. У них были крошечные весы, чтобы взвешивать золото... В ме­шочках для бусин находились небольшие камни: изумруды, хал­цедоны и другие драгоценные камни и кусочки хрусталя и ка­меди. Они везли все это, чтобы обменять на морские раковины белого и красного цвета...» Одиннадцать из двадцати человек, на­ходившихся на плоту, прыгнули в море при попытке их захва­тить, а остальных шестерых лоцман Руис отпустил на берегу. Но троих он предусмотрительно оставил, с тем чтобы, научившись испанскому языку, они стали переводчиками для завоевателей этой загадочной страны.

Руис присоединился к Писарро и повез экспедицию на юг, чтобы исследовать побережье Эквадора. Они приплыли к необитаемому острову Исла-дель-Гальо, острову Петуха, в устье реки Тумако. Это были бесплодные, с влажным климатом бе­рега, изобилующие гибельными мангровыми болотами. Испан­цы ужасно страдали. От голода и болезней умирало в неделю по 3—4 человека. Когда экспедиция уже потеряла значитель­ную часть людей, отчаянный вопль о помощи от тех, кто уце­лел, достиг губернатора Панамы. 29 августа 1527 года он начал всестороннее расследование и распорядился, чтобы любому, пожелавшему вернуться, была предоставлена такая возмож­ность. Экспедиция продолжалась главным образом благодаря фанатической решимости Франсиско Писарро. На песке остро­ва он провел линию и бросил своим людям вызов: кто хочет, пусть пересечет ее и останется с ним. Тринадцать смельчаков сделали это. Они остались с Писарро на острове и обеспечили продолжение экспедиции.

На следующий год упорство Писарро было вознаграждено. Он поплыл на юг только с горсткой солдат, имея своей целью лишь исследование, а не вторжение, для чего не было взято по­чти никакого оружия. Экспедиция вошла в залив Гуаякиль, и взорам открылся первый город инков Тумбес. Благородный ин­ка посетил корабль, и испанец Алонсо де Молина сошел на берег с подарками: поросятами и курами. Высокий и стреми­тельный грек Педро де Кандия высадился вместе с ним и под­твердил описание Тумбеса Молиной как города, в котором ца­рит установленный порядок. Здесь наконец-то искатели при­ключений нашли развитую цивилизацию, которую они искали с таким пылом. Кандия сильно поразил воображение местных жителей, выстрелив в цель из аркебузы, но эта первая встреча между испанцами и инками была очень сердечной.

Писарро проплыл вдоль побережья Перу до реки Сайта, как она и теперь называется. Две другие высадки на берег подтвер­дили важность открытия и необычность этой загадочной импе­рии. Экспедиция вернулась с доказательствами. Это были ламы, керамические и металлические сосуды, прекрасная одежда и мальчики, которых предстояло обучить испанскому языку и сде­лать переводчиками. Люди из экспедиции Писарро мельком уви­дели краешек великой цивилизации, развивавшейся в течение веков в полной изоляции от остальной части человечества.

Исследователи были возбуждены своими открытиями и мас­штабом возможных завоеваний, но они не смогли вызвать эн­тузиазма у губернатора Панамы. Они решили послать Писарро назад в Испанию, чтобы заручиться одобрением короля и достать еще денег и людей. Король Карл хорошо принял Писарро в То­ледо в середине 1528 года. Писарро повезло, что его приезд совпал с возвращением Кортеса, который очаровал придворных дам щедрыми подарками из мексиканских сокровищ и был по­жалован титулом маркиза и другими почестями. Кортес воодуше­вил Писарро; только благодаря этому бьющему через край вос­торгу от мыслей о будущем завоевании Мексики Писарро легко удалось завербовать жаждущих приключений молодых авантю­ристов в своем родном Трухильо-де-Эстремадура. Король Карл должен был покинуть Толедо, но 26 июля 1529 года королева под­писала соглашение, в котором она разрешала Писарро открыть и завоевать Перу. Писарро был объявлен губернатором и гене­рал-капитаном Перу, Альмагро — комендантом Тумбеса, а Луке был назначен протектором индейцев, и в дальнейшем ему был обещан сан епископа Тумбесского.

Писарро отплыл из Севильи в январе 1530 года на кораб­лях, полных будущих завоевателей, среди которых были его еди­нокровные братья Эрнандо, Хуан и Гонсало Писарро и Франсиско Мартин де Алькантара. В Панаме Диего де Альмагро вы­разил — по вполне понятной причине — решительное неудо­вольствие своим незавидным назначением согласно договору в Толедо. Он согласился продолжить предприятие только после того, как ему было обещано звание маршала и должность гу­бернатора земель, лежащих за пределами владений Писарро.

Третья экспедиция Писарро отплыла из Панамы 27 декаб­ря 1530 года, но по необъяснимой причине высадилась на по­бережье Эквадора, не достигнув Тумбеса. Потянулись тяжелые месяцы: утомительный поход вдоль тропического побережья, эпидемия бубонной чумы, остановка на мрачном острове Пуна в Гуаякильском заливе и многочисленные стычки с местными жителями. Самое серьезное столкновение произошло при по­пытке экспедиции пересечь на плотах залив от острова Пуна и высадиться на материке, на территории перуанских инков. Наконец, конкистадоры начали вторжение в империю инков, но они были еще в ее отдаленном уголке, далеко от ее ска­зочных городов и богатств. Тумбес, место обещанной епархии, находился в руинах, и не было видно никаких признаков при­сутствия там испанца, который предпочел остаться там на жи­тельство. Местные жители сказали, что это разрушение про­изошло в результате междоусобной войны между инками.

Закончился 1531 год, и прошло уже несколько месяцев 1532 года с того дня, когда третья экспедиция покинула Па­наму, но Писарро продвигался вперед с осторожностью. Он оставил Тумбес в мае 1532 года и отправился в район Поэчос на реке Чира. Следующие месяцы он провел в исследованиях пустынной северо-западной части Перу. Было потрачено несколько недель на то, чтобы переправить по морю часть лю­дей из Тумбеса в Тангарару, на 120 миль к югу. Чтобы под­нять дух людям Писарро, к ним приплыли корабли с подкреп­лением: закаленный в боях Себастьян де Беналькасар привез 30 человек из Никарагуа, а отважный Эрнандо де Сото при­был еще с одним отрядом. Писарро убил местного вождя по имени Амотапе, очевидно, с целью запугать местных жителей этой отдаленной провинции. Затем он выбрал место для пер­вого испанского поселения в этой чужой стране: в середи­не сентября небольшой церемонией было отмечено основание поселка Сан-Мигель-де-Пьюра недалеко от Тангарары. Около 60 испанцев остались жить в поселке, а Писарро стал поспеш­но продвигаться в глубь империи инков с крошечной арми­ей, состоявшей из 62 всадников и 106 пеших солдат. Закон­чились месяцы колебаний.

24 сентября 1532 года отряд Писарро вышел из поселка Сан-Мигель. Десять дней он провел в Пьюре, ненадолго оста­новился в Саране (современный Серран), Мотуксе (Мотупе) и 6 ноября достиг Саньи. До сих пор испанцы оставались на при­брежной равнине, узкой пустынной полоске суши между Ти­хим океаном и Андами, но 8 ноября они решили повернуть в глубь страны и подняться в горы. Инки привыкли жить в горах, их легкие в ходе эволюции приобрели больший объем, чтобы можно было дышать разреженным воздухом. И хотя ими были завоеваны многие цивилизации, расположенные в жар­ких прибрежных долинах, настоящая империя инков лежала вдоль горных цепей Анд, и именно там любой завоеватель дол­жен был встретиться с инками лицом к лицу.

Сопутствуемые поразительным везением, испанцы из отря­да Писарро вторглись в Перу именно в тот момент, когда война за престолонаследие была в самом разгаре. Когда несколько лет назад Писарро впервые плыл по Тихому океану, империей ин­ков безмятежно правил один, почитаемый всеми, Великий Ин­ка Уайна-Капак. Его владения простирались почти на 3 тыся­чи миль вдоль Анд, от Центрального Чили до юга современ­ной Колумбии. Это больше, чем расстояние от Западного до Восточного побережья США, и больше, чем расстояние от Ат­лантического побережья Европы до Каспийского моря. Тихий океан омывал границы империи инков на западе, а леса бас­сейна Амазонки простирались на востоке, и инки пребывали в уверенности, что их империя поглотила почти весь цивили­зованный мир.

В течение многих лет Уайна-Капак стоял во главе профес­сиональной армии империи, которая воевала с племенами на ее северных границах, в Пасто и Попаяне в Колумбии. Борьба была упорной, и военная кампания затягивалась. Инка и его приближенные давно уже не жили в Куско, столице империи, и Уайна-Капак подумывал о том, чтобы создать вторую столи­цу на севере, в Кито или Томебамбе. Именно во время этой военной кампании Уайна-Капаку впервые донесли о появле­нии высоких чужестранцев с моря. Но ему не было суждено увидеть европейцев. Его армию и двор внезапно охватила силь­ная эпидемия, и Уайна-Капак умер в горячечном бреду в пе­риод между 1525-м и 1527 годом. Возможно, болезнью была малярия, но могла быть и оспа. Испанцы привезли с собой ос­пу из Европы, и она неудержимо распространилась по Кариб­скому бассейну среди народов, не имевших к ней иммунитета. Она легко могла передаваться от племени к племени по всей Колумбии и настичь армию инков задолго до того, как сами испанцы приплыли к побережью. Эпидемия скосила большую часть приближенных Инки. В их число попал и вероятный на­следник Уайна-Капака Нинан Куйучи. «Умерло и простого на­рода без счета».

Преждевременная смерть Великого Инки Уайна-Капака и его наследника создала неопределенную ситуацию. Наиболее вероятным преемником был сын Инки Уаскар, который при­нял бразды правления в столице Куско. Другой сын, Атауальпа, остался во главе имперской армии в Кито. Вероятно, он исполнял обязанности губернатора этой провинции от имени своего брата, хотя некоторые летописцы отметили, что умира­ющий Инка решил разделить огромную империю на две час­ти, одну со столицей в Куско, а другую — в Кито. Мы никогда не узнаем правду о том, каким в действительности было заве­щание Инки. Известно лишь, что после нескольких лет спо­койной жизни между двумя братьями вспыхнула междоусобная война. Некоторые испанцы вели в этом походе путевые замет­ки и дали различные объяснения причин этого конфликта в зависимости от личных симпатий тех местных жителей, ко­торые их информировали. Будучи европейцами, испанцы изо всех сил старались доискаться, притязания кого из братьев, Уаскара или Атауальпы, на трон были самыми «законными». Но это было бесполезно, так как для инков право первород­ства не имело значения. Для них было важно только, чтобы новый Инка был королевской крови и мог править. Если стар­ший или любимый сын, назначенный наследником, оказывал­ся слабым или неспособным к управлению государством, то в ходе междоусобной войны или дворцового переворота его вско­ре смещал более агрессивный брат. Большинство из 11 Инков, которые правили страной до этого времени, пришли к власти только после некоторой борьбы, в результате чего выдающие­ся правители сменяли один другого.

Когда началась междоусобная война, Атауальпа обладал про­фессиональной армией, которая все еще вела бои на севере под командованием полководцев Чалкучимы, Кискиса и Руминьяви. Уаскару осталась верна большая часть его подданных. Всего за несколько лет отношения между двумя братьями развились в открытый конфликт. Народное ополчение Уаскара предприняло попытку вторгнуться в Кито, но после начального успеха было отброшено на юг, через Анды, закаленными в боях регулярны­ми частями, верными Атауальпе. Серия сокрушительных побед китонцев завершилась поражением и взятием в плен Уаскара в генеральном сражении у Куско. Многие народы империи счита­ли одерживающих победы китонцев врагами и захватчиками, и профессионалы отвечали им жестокостью, которой они научи­лись во время походов на север. Атауальпа подвергнул опустоше­нию провинцию, где жило племя каньяри, в наказание за интри­ги его вождя. Полководец Кискис, захвативший Куско, вознаме­рился истребить всех членов семьи Уаскара, чтобы избавиться от любых других претендентов. Он отослал пленного Инку на север под сильной охраной. Чалкучима, верховный главнокомандую­щий Атауальпы, удерживал район в центральных Андах вместе с еще одной армией, находившейся в Хаухе, в то время как полко­водец Руминьяви был оставлен командовать войсками в Кито. Сам Атауальпа совершал триумфальное шествие на юг вслед за своими военачальниками.

Писарро начал свой поход вдоль перуанского побережья как раз тогда, когда эта яростная гражданская война подходила к концу. Его люди увидели достаточно свидетельств недавних боев. Тумбес был разрушен. Когда Эрнандо де Сото отправил­ся в глубь страны на разведку, он достиг города Кахаса, «пре­бывавшего в руинах после сражений, которые вел Атауальпа. В горах на деревьях во множестве висели тела индейцев, по­тому что они не согласились сдаться: ведь все эти деревни из­начально принадлежали Куско [Уаскару], которого они призна­вали своим господином и которому они платили дань».

Когда Писарро узнал о междоусобице, он тут же понял, как полезна она ему может оказаться. Двенадцатью годами рань­ше Кортес блестяще сыграл на сопернических разногласиях во время завоевания Мексики. Писарро надеялся сделать то же самое.

Другим исключительным совпадением было то, что лагерь победителя — Атауальпы — случайно оказался в горах у Кахамарки, недалеко от линии движения Писарро. Донесения до­стигли Атауальпы, как только испанцы высадились на матери­ке. В них сообщалось, что они занимаются грабежами и жес­токо обращаются с населением. Но Атауальпа был слишком поглощен междоусобной войной, чтобы особенно беспокоить­ся о передвижениях 150 чужестранцев. Он был полностью за­нят делами своей армии, оккупированием вновь завоеванной империи, планированием своей поездки в Куско и ожиданием донесений от своих военачальников с юга. Когда Писарро со своими людьми вышел из поселка Сан-Мигель, Атауальпа еще не знал, выиграл или проиграл полководец Кискис сражение за Куско. Но он послал одного из своих близких советников все разузнать про чужестранцев. Этот благородный инка при­был в Кахас в то время, когда там находился разведывательный отряд Сото, и сразу же произвел на испанцев впечатление сво­ей властью. Они отметили, что местный вождь «сильно испу­гался и встал, так как он не смел сидеть в его присутствии». А когда посланник прибыл в лагерь Писарро, «он вошел так непринужденно, как будто он воспитывался и всю жизнь про­вел среди испанцев. Выполнив свою дипломатическую мис­сию, он с охотою пробыл с нами два или три дня». В качестве подарков посланец Атауальпы привез фаршированных уток и два керамических сосуда в форме крепостей. Недоверчивые ис­панцы заподозрили, что утки, с которых была снята кожа, сим­волизировали ту участь, которая ожидала захватчиков, а сосу­ды в виде крепостей должны были указать им на то, что впе­реди они увидят еще много крепостей на своем пути.

У посланника был также приказ доложить о численности и вооружении отряда Писарро. В течение двух дней он находил­ся среди испанцев, ходил по лагерю, осматривая каждую деталь их вооружения, лошадей и ведя счет. Он попросил испанцев показать ему их мечи. «С этой целью он подошел к одному испанцу и коснулся рукой его бороды. Тот испанец ударил ин­ку несколько раз. Когда дон Франсиско Писарро услышал об этом, он заявил, что никто не должен трогать этого индейца, что бы он ни делал». Посланник пригласил Писарро просле­довать в Кахамарку для встречи с Атауальпой. Писарро принял приглашение и послал Инке в подарок прекрасную голландс­кую рубашку и два кубка из венецианского стекла.

Небольшой отряд захватчиков повернул в глубь страны и, поднимаясь в Анды, оставил позади Тихий океан. Вероятно, испанцы шли по дороге инков, двигаясь вверх по течению ре­ки Чонгойяпе. От песков прибрежной пустыни они дошли до плантаций сахарного тростника и хлопка. По мере того как они поднимались по предгорьям Анд, долина сузилась в каньон, склоны которого были покрыты полями и террасами. У исто­ка реки Чанкай отряд Писарро, вероятно, повернул на юг и двинулся вдоль водораздела, пересекая безлесую саванну на высоте около 13 500 футов. Испанцы испытывали тревогу, воз­бужденные быстрой сменой высоты; вид укреплений и сторо­жевых башен инков, лежащих на их пути, лишал их покоя. Но Атауальпа решил позволить чужестранцам проникнуть в горы, и его воины не предпринимали ничего, чтобы задержать их продвижение.

Испанцам повезло, что Атауальпа решил не препятствовать их переходу через горы, так как они двигались по чрезвычай­но пересеченной местности; этот регион и сейчас труднодосту­пен. Эрнандо Писарро писал: «Дорога была так плоха, что они легко могли бы захватить нас или там, или на другом перева­ле по пути в Кахамарку, так как мы не могли воспользоваться лошадьми на дорогах даже при известном умении, а сойти с дороги не могли ни кони, ни пешие солдаты». Эта оценка была разумной: спустя четыре года менее профессиональная армия инков уничтожила такой же по величине отряд в схожих усло­виях местности.

Наконец, в пятницу 15 ноября испанцы спустились с гор, и перед их глазами открылась долина Кахамарка. Это краси­вая плодородная долина всего несколько миль шириной, но она удивительно плоская, что очень редко встречается в Андах, где мир состоит из вертикалей, где почти все реки несутся по обрывистым каньонам, а ровная горизонтальная поверхность находится высоко, и это бесплодные почвы саванн. В наши дни в эвкалиптовых рощах долины Кахамарки пасутся коровы; ее гордость — шоколадная фабрика. Земля долины усеяна милли­онами глиняных черепков, расписанных замысловатыми гео­метрическими узорами, относящимися к доинковскому перио­ду. А на пустынных склонах гор над городом пролегают при­чудливые каналы и видны непонятные рисунки, вырезанные на обнаженных скальных породах. Современная Кахамарка — это очаровательный испанский городок: здесь и домики с красны­ми крышами, и замечательный собор, и прекрасные монасты­ри в колониальном стиле.

Писарро остановил своих людей у края долины, чтобы дож­даться арьергарда, а затем четким маршевым строем, разбившись на три эскадрона, отряд двинулся вниз. Атауальпа приказал, что­бы его армия встала лагерем за пределами города. И армейские походные палатки усеяли склоны окрестных гор. «Лагерь индей­цев выглядел как очень красивый город. Было видно так много палаток, что сердца наши поистине охватила тревога. Мы никог­да не думали, что индейцы могут поддерживать порядок в таком большом лагере и так хорошо содержать свои владения. Ничего, подобного этому, мы здесь еще не видели. Это зрелище напол­нило нас, испанцев, страхом и смятением. Но нам не подобало выказывать страх, а тем более поворачивать назад. Так как если бы они почувствовали в нас хоть малейшую слабость, то те же самые индейцы, которые сопровождали нас, убили бы нас. Итак, проведя тщательное наблюдение за городом и лагерем, мы спус­тились в долину и вошли в город Кахамарку, всячески показы­вая свое бодрое расположение духа».

Оказалось, что в самой Кахамарке на тот момент было толь­ко 400 или 500 человек из 2 тысяч ее жителей. На ее окраине за оградой был расположен храм Солнца и несколько зданий, предназначенных для священных дев. Эти избранные являлись частью официальной религии империи: поклонения солнцу. Стать одной из них было привилегией правящей верхушки ин­ков. В юном возрасте девочек отбирали либо по их знатному происхождению, либо благодаря необычайной красоте. Затем их отправляли в закрытые школы при монастырях в столицах провинций, таких, как Кахас или Кахамарка. В течение четы­рех лет эти избранные девушки, аклья, ткали тонкое полотно или занимались приготовлением чичи (кукурузного пива) для Инки, его жрецов и приближенных. Некоторые из них затем становились жрицами. Они сохраняли целомудрие, и их жизнь протекала в служении богу солнца и другим святыням. Дру­гих аклья отдавали в жены благородным инкам или вождям племен, а самые красивые становились наложницами самого Инки.

Испанцы впервые увидели аклья и жриц в «женском монас­тыре», когда Эрнандо Писарро проводил разведку в районе Кахаса. Легко себе представить, какое действие произвело на муж­чин, которым приходилось обходиться без женщин месяцами, зрелище такого «монастыря», полного прекрасных девушек. Ди­его де Трухильо вспоминал, что «женщин привели на площадь, где их собралось больше пятисот. Капитан [Сото] отдал многих из них испанцам. Посланник Инки пришел в негодование и ска­зал: «Как вы смеете делать это, когда Атауальпа находится всего лишь в 20 лигах отсюда! Ни один из вас не останется живым!»

Франсиско Писарро собрал своих людей на площади Кахамарки, которая с трех сторон была окружена длинными по­стройками, в каждой из которых было по нескольку дверей. Пошел град, и люди укрылись в пустых зданиях. Испанцы бы­ли полны опасений, но стремились вести себя корректно. Поэтому Писарро послал Эрнандо де Сото нанести визит Атауальпе. С ним отправились 15 всадников и Мартин, один из пе­реводчиков, появившихся во время второго похода испанцев. Посланные должны были спросить Атауальпу, как он желает, чтобы чужестранцы разместились. Вскоре после отъезда Сото Эрнандо Писарро встревожился. Он объяснял: «Я пошел пого­ворить с губернатором, который отправился осмотреть город на тот случай, если индейцы нападут на нас ночью. Я сказал ему, что, по моему мнению, мы совершили ошибку, послав 15 луч­ших всадников... Если Атауальпа решится на что-то, эти пят­надцать не смогут защитить себя; а если их постигнет пораже­ние, то это будет очень серьезная потеря. Поэтому губернатор приказал мне взять еще 20 всадников, стоявших наготове, и отправиться вслед, а там действовать, как я сочту нужным». К счастью для нас, среди посланных нанести визит Атауальпе испанцев в тот первый вечер нашлись такие, которые в своих дневниках оставили свидетельские отчеты об этом событии. Это были Эрнандо Писарро, Мигель де Эстете, Хуан Руис де Арсе, Диего де Трухильо и, возможно, Кристобаль де Мена и Педро Писарро.

От Кахамарки до резиденции Инки вела мощеная дорога длиной несколько миль. Атауальпа находился в небольшом здании, расположенном рядом с купальней, — горячие природ­ные источники Коноха и по сей день все еще шипят и буль­кают. Испанцы с трепетом продвигались сквозь безмолвный строй армии инков. Им пришлось переправляться через две речки, так что основная часть всадников осталась у второго водного потока, а их военачальники поехали дальше, чтобы найти Атауальпу. «Над домом наслаждений... возвышались две башни. В нем было четыре зала и дворик посередине. В этом дворике был сделан бассейн, к которому были подведены две трубы: с горячей и холодной водой. Эти две трубы шли от ис­точников... расположенных один возле другого. Бассейн пред­назначался для купания Инки и его женщин. У двери этого здания была лужайка, на которой он и находился вместе со своими женщинами». Наконец, наступил момент, когда первые испанцы должны были предстать перед лицом правителя Перу. «Это был великий властитель Атауальпа... о котором мы зна­ли из донесений и о котором нам столько рассказывали». «Он сидел на небольшой, очень низенькой скамеечке, как обычно сидят турки или мавры, во всем своем величии, окруженный всеми своими женщинами и многими вождями. Еще раньше, не доезжая до него, мы видели другую группу вождей, и еще, и еще — и так далее, по старшинству».

Атауальпа носил королевские знаки отличия. Каждый знат­ный перуанец носил льяуту, то есть несколько шнуров, обвя­занных вокруг головы. Но только у Инки с этого обода на го­лове спереди свешивалась бахрома. Она была сделана из «очень тонкой шерсти алого цвета, очень ровно подстриженной и хит­роумно скрепленной посередине маленькими золотыми за­жимами. Шерсть была скручена в нити, но ниже зажимов она имела распушенные концы, и эта часть спадала на лоб... Эта бахрома была толщиной в дюйм. Она свешивалась до бровей и закрывала весь лоб». Из-за этой челки Атауальпа не подни­мал глаз, и де Сото не смог добиться от него никакой реакции. «Эрнандо де Сото возвышался над ним на своем коне, но тот оставался неподвижным, не сделал ни малейшего движения. Сото подъехал так близко, что дыхание коня задевало бахро­му, надетую на голову Инки. Но Инка так и не пошевелился. Капитан Эрнандо де Сото снял с пальца кольцо и подал его Инке в знак мира и дружбы со стороны христиан. Тот взял кольцо почти равнодушно». Сото выступил с заранее приго­товленной речью, в которой назвал себя посланцем губернато­ра, и сообщил, что губернатор был бы счастлив лично пред­стать перед ним. От Атауальпы не последовало никакой реак­ции. Вместо него ответил один из вождей. Он сказал, что у Инки — последний день церемониального поста.

В этот момент появился Эрнандо Писарро и выступил с речью, схожей с речью Сото. Атауальпа, очевидно, догадался, что вновь прибывший был братом губернатора, так как он под­нял глаза и начал говорить. Он сказал, что первое донесение о христианах он получил от Маркавильки, вождя из области Поэчос на реке Сурикари (в настоящее время — Чира), что находится между Тумбесом и Сан-Мигелем. Этот вождь «при­слал мне сообщение о том, что вы плохо обращаетесь с вож­дями, надеваете на них цепи; и он прислал мне железный ошейник. Он сообщает, что сам он убил трех христиан и одну лошадь». Эрнандо Писарро запальчиво ответил ему на это: «Те мужчины в Сан-Мигеле были совсем как женщины. А одной лошади было бы достаточно, чтобы завоевать всю ту землю. Когда вы увидите нас в бою, вы поймете, какие мы воины». Чтобы смягчить ответ, Эрнандо Писарро стал говорить даль­ше. Он сказал Атауальпе, что «губернатор [Франсиско Писар­ро] относится к нему с искренней любовью; и если у него есть какой-либо враг, то стоит ему лишь сказать об этом [губерна­тору], и тот пошлет людей захватить этого человека». Атауальпа сказал, что в четырех днях пути обитает племя очень свирепых индейцев, с которыми он никак не может сладить: христиане должны отправиться туда и помочь его людям. «Я сказал ему, что губернатор пошлет 10 всадников, и этого будет вполне до­статочно, а его воины понадобятся лишь для того, чтобы отыс­кать тех, кто спрятался. Он улыбнулся так, как будто был о нас невысокого мнения».

Атауальпа пригласил испанцев спешиться и отобедать с ним. Они отказались, и тогда он предложил им выпить. После некоторых колебаний — испанцы опасались быть отравленны­ми — они согласились. Немедленно появились две женщины, неся золотые кувшины с национальным напитком из кукуру­зы, чичей, и испанцы церемонно выпили его вместе с Инкой. Солнце уже садилось, и Эрнандо Писарро попросил разреше­ния вернуться к своим. Инка захотел, чтобы один из испанцев остался с ним, но они сказали, что у них не было такого при­каза. Поэтому они уехали, получив от Инки разрешение раз­меститься в трех домах на площади, оставив главную крепость для его собственной резиденции. Он также уверил их в том, чего они больше всего добивались: на следующий день он сам отправится в Кахамарку, чтобы встретиться с Писарро.

Во время встречи с испанцами Атауальпа «внимательно осматривал лошадей, которые, несомненно, понравились ему. Увидев это, Эрнандо де Сото вывел небольшого коня, который был выдрессирован вставать на дыбы, и спросил [Инку], не желает ли тот, чтобы он [Сото] проехался на этом коне по дво­ру. Инка дал понять, что желает этого, и [Сото] какое-то вре­мя демонстрировал на коне разные маневры, сохраняя замеча­тельную выправку. Конь разгорячился, и у него изо рта пошла пена. Инка этому немало удивился. Живость, с которой дви­гался конь, также произвела на него впечатление. Но у простых инков это вызвало еще большее восхищение, и они начали пе­решептываться. Воины из одного отряда отступили назад, ког­да увидели приближающегося к ним коня. Все они заплатили за это своей жизнью в тот же вечер: Атауальпа приказал убить их всех, потому что они показали свой страх».

У испанцев теперь было время поразмыслить над серьезно­стью ситуации, в которой они оказались. «Между собой мы обсудили многие точки зрения относительно того, что нам сле­дует делать. Все были охвачены страхом, так как нас было так мало и мы так далеко углубились в эту страну, что не могли надеяться ни на какое подкрепление... Все собрались у губер­натора, чтобы решить, что делать на следующий день. Мало кто спал. С нашего наблюдательного пункта на площади хорошо были видны огни костров в военном лагере индейцев. Это бы­ло зрелище, вселяющее страх. Большинство огней находилось на склонах гор близко один к другому. Все это выглядело как небо, густо усеянное яркими звездами». Кристобаль де Мена вспоминал, как эта опасность разрушила все классовые разли­чия между испанцами: «Не было различия между знатными и простолюдинами, между пешими солдатами и кавалеристами. Той ночью все несли караульную службу в полном вооружении. А наш старый добрый губернатор обходил посты, подбадривая людей. В тот день все были рыцарями».

Теперь испанцы осознали — впервые! — всю сложность сво­его положения после проникновения в эту империю. Они ока­зались отрезанными от моря многодневными переходами через труднодоступные горы. Вокруг них стояла победоносная армия в полном боевом порядке, численный состав которой Сото и Эрнандо Писарро оценили как 40 тысяч человек — «но они сказа­ли так, чтобы ободрить людей, так как у него [Атауальпы] было более 80 тысяч». В добавление ко всему тут был страх перед не­известностью, «так как испанцы не знали, как воюют эти индей­цы, каков их боевой дух». Увидев самого Атауальпу, его дисцип­линированную армию и жестокость, с которой велась недавняя междоусобная война, они не могли надеяться на дружелюбный прием в течение более или менее длительного времени.

Люди, которых возглавлял Писарро, были опытными, зака­ленными воинами. Многие из них приобрели свой опыт в за­воевательных походах в Карибском бассейне, Мексике и Цент­ральной Америке. Сам Писарро первый раз прибыл в Вест-Ин­дию в 1502 году, и теперь, в свои пятьдесят с лишним лет, он был одним из самых богатых и влиятельных жителей Панамы. Хоть он и не умел читать и был в прошлом бедным конюхом, его право командовать экспедицией никогда не ставилось под вопрос. Все трения, которые имели место, происходили между Диего де Альмагро, Эрнандо де Сото, Эрнандо Писарро и Се­бастьяном де Беналькасаром. Другие члены экспедиции полу­чили боевой опыт в Северной Италии и Северной Африке, в результате чего Испания заняла главенствующее место в Евро­пе, а испанские солдаты стали для всех самыми страшными противниками. Даже самые молодые члены экспедиции — а большинству испанцев было за двадцать — компенсировали недостаток боевого опыта искусностью в военных упражнени­ях, смелостью и удалью. В феодальной структуре испанского общества амбициозный человек мог занять более высокое по­ложение, только женившись на богатой наследнице или при­няв участие в войне. Над этой экспедицией витал дух золотой лихорадки, в какой-то степени подкрепленный убежденностью в том, что это своего рода крестовый поход.

Несмотря на свой опыт, 150 человек из отряда Писарро ока­зались в безвыходном положении и пребывали в страхе и от­чаянии. Все, что они могли решить в ту неспокойную ночь, — это пользоваться своими преимуществами и применять различ­ную тактику, имевшую успех в Карибском бассейне. Они мог­ли неожиданно напасть первыми и воспользоваться тем пре­имуществом, что противнику неизвестны их способы ведения боя. Их вооружение — лошади, стальные мечи и латы — зна­чительно превосходило все, виденное ими до сих пор в Вест-Индии, хотя, что касается вооружения инков, испанцы не были столь уверены. Они помнили тактику, принесшую такой успех в завоевании Мексики: похищение главы государства. Они так­же могли попытаться нажить капитал на внутренних распрях в империи инков: Эрнандо Писарро уже предлагал Атауальпе услуги испанцев в борьбе с непокорными племенами. Возмож­но, их самое главное преимущество заключалось в том, что они были абсолютно уверены в своей принадлежности к более раз­витой цивилизации и знали, что их цель. — завоевание. Для индейцев же испанцы все еще были чужеземцами неизвестно­го происхождения с неопределенными намерениями.

Договорились, что губернатор Писарро решит, что следует предпринять, непосредственно исходя из обстановки, когда на следующий день, 16 ноября, Атауальпа прибудет в Кахамарку. Но при этом был тщательно разработан план неожиданного на­падения и пленения Инки. «Губернатор указал на возвышение, на котором должен будет сидеть Атауальпа. Было решено за­манить его туда ласковыми речами с тем, чтобы он потом при­казал своим воинам вернуться в лагерь, так как губернатор опа­сался вступать в схватку, когда вокруг столько индейских вои­нов, а нас так мало». Нападение должно было произойти толь­ко в том случае, если его успех окажется возможным или если индейцы сделают что-либо угрожающее. Было еще два, более мирных, варианта. Атауальпу, возможно, удастся убедить со­вершить какой-нибудь акт политического или духовного пови­новения. Или, если индейцы покажутся слишком сильными, испанцы могут поддерживать с ними видимость дружбы и на­деяться на более благоприятный случай в будущем.

Площадь Кахамарки идеально подходила для осуществления плана испанцев. С трех сторон она была окружена низкими длинными зданиями, каждое длиной около 200 ярдов. В двух из них Писарро разместил три отряда кавалерии по 15—20 всад­ников в каждом под командованием лейтенантов: Эрнандо де Сото, Эрнандо Писарро и Себастьяна де Беналькасара. В каж­дом из этих зданий имелось около двадцати выходов на площадь, «как будто они специально были построены для этого». «Все, в том числе и всадники верхом на лошадях, должны были напасть из своих укрытий». Будучи неважным наездником, сам Писарро должен был оставаться в третьем здании с несколь­кими всадниками и 20 пешими воинами. Перед его отрядом стояла задача «захватить Атауальпу в плен при первом призна­ке того, что он что-то заподозрил».

Дороги вели из города на площадь. Они входили в нее меж­ду этими тремя зданиями. Группы пеших и конных испанцев были скрытно расположены на дорогах, чтобы отрезать пути к отступлению. Нижняя часть площади была ограничена длин­ной глиняной стеной, посредине которой возвышалась башня; войти в нее можно было лишь снаружи. За стеной лежала от­крытая равнина. Посреди площади, в ее более возвышенной части, находилась крепкая каменная постройка, которую ис­панцы считали своим фортом. По приказу Писарро остатки пехоты должны были охранять его ворота. Возможно, он при­зван был сыграть роль последнего прибежища. Внутри его рас­положился Педро де Кандия с «18 или 19 мушкетерами и 4 ар­кебузами». Выстрел из этих аркебуз был для испанцев сигна­лом к атаке.

Атауальпа не торопился совершить свою короткую поездку через равнину в Кахамарку. У него только что закончился пост, и в честь этого события, а также в честь победы его армии в сражении под Куско должно было состояться празднество. Утро прошло без каких-либо признаков движения из лагеря индейцев. Нервное напряжение среди испанцев нарастало. От Атауальпы прибыл уже знакомый им благородный инка с со­общением о том, что Атауальпа и его люди намереваются при­ехать вооруженными. «Губернатор ответил: «Скажите своему господину, чтобы он приезжал, <...> как он того пожелает. В любом случае я приму его как друга и брата». Гонец, кото­рый прибыл позже, сообщил, что индейцы будут безоружны. Испанцы усмотрели в этом знамение Божие и вручили себя Господу, моля его не оставлять их. Наконец, в полдень армия Атауальпы пришла в движение, и «вскоре вся равнина была полна перестраивающимися воинами, ожидающими появления Инки». Испанцы не были видны в своих зданиях-укрытиях, имея приказ не высовываться, пока не прозвучит артиллерий­ский сигнал. Молодой Педро Писарро вспоминал: «Я видел, как многие испанцы писались от ужаса, не замечая этого».

Было ясно, что Атауальпа решил превратить свою поездку к необычным чужеземцам в церемониальное шоу. «У всех ин­дейцев на головах были надеты, как короны, большие золотые и серебряные диски. Очевидно, все они были в своих парадных одеждах». «Впереди шел отряд индейцев, одетых в клетчатые, похожие на шахматную доску ливреи. По мере своего продвижения они подбирали с земли солому и подметали дорогу».

«Они указывали руками на землю, чтобы убрать все, что попадалось на пути, — это едва ли было необходимо, так как городские жители содержали дороги в чистоте... Они пели песню, которая всем нам, кто ее слышал, показалась не лишенной мелодичности».                                                                                                 

Напряженность возрастала, когда Атауальпа остановился в полумиле от города. Дорога была все еще полна людей, а новые воины продолжали выходить из лагеря. Произошел еще один обмен гонцами. Воины Атауальпы начали ставить палатки, так как близился вечер. Атауальпа повелел передать, что он наме­рен остаться там на ночь. Этого Писарро хотел меньше всего, потому что испанцы особенно боялись нападения ночью. От­чаявшись, Писарро послал одного Эрнандо де Алдане «сказать Инке, чтобы он пришел на площадь и встретился с ним до на­ступления ночи. Когда гонец прибыл к Атауальпе, он покло­нился и сказал ему с помощью знаков, «что ему нужно поехать туда, где находится губернатор». Он уверил Инку, «что ему не нанесут ни вреда, ни оскорбления, поэтому он может ехать не боясь — правда, Инка и не выказывал никакого страха».

Атауальпа уступил. Солнце уже было совсем низко, когда он продолжил свое движение в город. Большую часть своих вооруженных воинов он оставил на равнине, а с собой «взял 5 или 6 тысяч невооруженных человек, при которых были только боевые топорики, пращи и мешочки с камнями под туниками». Вслед за передовым отрядом «на очень красивом паланкине, украшенном серебром, появился сам Атауальпа. Восемьдесят индейцев благородного происхождения, одетых в богатые го­лубые одежды, несли его на своих плечах. Сам он был очень богато одет: на его голове была корона, а на шее — ожерелье из крупных изумрудов. Он восседал на роскошной подушке, положенной на небольшую скамеечку, установленную на па­ланкине. Когда паланкин достиг середины площади, они ос­тановились; Атауальпа был виден наполовину». «Паланкин был украшен разноцветными перьями попугаев, пластинами из зо­лота и серебра... За ним прибыли еще два паланкина и два га­мака, в которых ехали другие важные персоны. Затем появи­лись отряды воинов в головных уборах из золота и серебра. Как^: только первые отряды вошли на площадь, они расступились, чтобы дать дорогу остальным. Когда Атауальпа достиг центра площади, он сделал знак всем остановиться. При этом паланкины, в которых путешествовал он и его спутники, остались высоко поднятыми. Воины продолжали прибывать на площадь. Вперед вышел военачальник и пошел к форту посреди площа­ди, в котором находилась артиллерия», и «в некотором смысле овладел им, водрузив знамя, укрепленное на копье». Это был королевский штандарт Атауальпы с изображением его лично­го герба.

Атауальпа был удивлен, не видя вокруг испанцев. Позже он признался, что подумал, будто они все в страхе попрятались при виде его великолепной армии. «Он позвал: «Где же они?» Тогда из здания, в котором скрывался губернатор Писарро, по­явился монах-доминиканец Висенте де Вальверде в сопровождении переводчика Мартина». «Он шел с крестом в одной руке и молитвенником в другой мимо отрядов воинов и остановил­ся перед паланкином Атауальпы».

Разные очевидцы этого события дали незначительно отли­чающиеся друг от друга версии того, какой разговор состоялся между Вальверде и Атауальпой. Большинство из них сошлись на том, что священник стал приглашать Инку войти в здание, чтобы побеседовать и отобедать с губернатором. Руис де Арсе объяснил, что это приглашение было сделано с целью «отдалить его от его воинов». Атауальпа не принял приглашения. Он сказал Вальверде, что не двинется вперед, пока испанцы не возвратят все, что они украли или уничтожили с момента сво­его появления в его империи. Возможно, эти невыполнимые требования были казус белли, то есть формальным поводом к объявлению войны и началу военных действий.

Вальверде начал объяснять, что он является священником и исповедует христианскую религию, и продемонстрировал «вещи Бога». Он также сказал, что послан своим императором открыть христианскую религию Атауальпе и его народу. На са­мом деле Вальверде действовал согласно известному «Требова­нию», весьма необычному документу, который, согласно при­казу королевского совета, необходимо было оглашать во время любого завоевательного похода, прежде чем прибегать к кро­вопролитию. По словам священника, учение, о котором он го­ворил, содержится в том католическом требнике, который он держит в руке. «Атауальпа велел передать ему книгу для осмот­ра. Священник передал ему книгу в закрытом виде. Атауальпа не смог сам раскрыть ее, и монах протянул руку, чтобы помочь. Но Атауальпа ударил его по руке с большим презрением, не желая, чтобы тот раскрыл ее. Он сам продолжил попытки рас­крыть ее и раскрыл. На мой взгляд, на него произвело боль­шее впечатление само начертание букв, нежели смысл напи­санного. Он пролистал книгу, восхищаясь ее формой и вне­шним видом. Но потом он сердито бросил ее наземь под ноги своим воинам, при этом лицо его побагровело». «Мальчик, ко­торый исполнял роль переводчика и переводил весь этот раз­говор, бросился, чтобы достать книгу, и отдал ее священнику».

Наступил критический момент. Серее и Эрнандо Писарро написали, что Атауальпа встал в полный рост на своем палан­кине, приказывая своим воинам быть наготове. Священник Висенте де Вальверде вернулся к Писарро чуть ли не бегом, призывая к бою. Согласно записям Мены, он кричал: «Выхо­дите! Выходите, христиане! Нападайте на этих собак, которые отвергают Бога! Этот вождь бросил на землю мою священную книгу!» Согласно записям Эстете, он крикнул Писарро: «Раз­ве вы не видели, что случилось? Зачем проявлять вежливость и раболепие перед этим исполненным гордыни псом, когда на равнине полно индейцев? Начинайте немедленно, я отпускаю вам этот грех!» А Трухильо услышал: «Ваша честь, что вы собираетесь делать? Атауальпа превратился в Люцифера!» Для Муруа это звучало так: «Христиане! Евангелие Божье — на земле!» Хуан Руис де Арсе просто написал, что Вальверде вернулся «рыдая и призывая Бога».

Писарро выпустил засаду по условному сигналу. Он «дал сигнал артиллеристу [Педро де Кандия] выстрелить из пушек в середину толпы. Он выстрелил из двух, больше он выстре­лить не смог». Испанцы в латах и кольчугах направили своих коней прямо в гущу невооруженных людей, толпившихся на площади. Зазвучали трубы, и испанцы испустили свой боевой клич «Сантьяго!». «Все они привязали к своим лошадям погре­мушки, чтобы устрашить индейцев... Грохот выстрелов, звуки труб, топот лошадей, треск погремушек привели индейцев в смятение, и началась паника. Испанцы обрушились на них и стали убивать». «Они настолько были объяты страхом, что лез­ли друг на друга, образуя кучи и давя друг друга». «Всадники, наседая, топтали их лошадьми, нанося раны и убивая». «А так как индейцы были безоружны, то они не представляли ника­кой опасности для христиан, обращавших их в бегство».

«Губернатор надел защитный китель из плотного стеганого хлопка, вооружился мечом и кинжалом и врезался в гущу ин­дейцев вместе с другими испанцами. С великой отвагой <...> он достиг паланкина Атауальпы. Он бесстрашно схватил Инку за левую руку и закричал: «Сантьяго!»... но он не мог стянуть его с паланкина, который стоял высоко. Все, кто нес паланкин Атауальпы, оказались знатными людьми, и все они погибли, равно как и те, которые приехали на других паланкинах и в гамаках». «У многих индейцев были отрублены кисти рук, но они продолжали поддерживать паланкин своего повелителя пле­чами. Но их усилия были бесполезны, так как всех их все равно убили». «Несмотря на то что испанцы убивали тех индейцев, которые несли паланкин, на место убитых немедленно прихо­дили новые, чтобы поддерживать его. И так продолжалось до­вольно долго, пока один из испанцев, измотанный схваткой, не замахнулся на Инку кинжалом, чтобы убить его. Но Франсиско Писарро парировал удар, и от этого испанец, покушавший­ся на Атауальпу, ранил губернатора в руку... Подскакали 7 или 8 конных испанцев, ухватились за край паланкина, подняли его и перевернули паланкин на бок. Так Атауальпа был взят в плен, и губернатор увел его с собой в то помещение, в кото­ром он размещался». «Все те индейцы, которые несли палан­кин, и те, которые его [Инку] сопровождали, так и не покину­ли его: все они погибли вокруг него».

Тем временем ужасная резня продолжалась на площади и за ее пределами. «Они пришли в такой ужас при виде губер­натора в гуще толпы, при неожиданных звуках артиллерий­ской стрельбы и ворвавшейся кавалерии — а этого они никог­да еще не видели, — что, охваченные паникой, они больше думали о том, как убежать и спасти свою жизнь, чем об ока­зании сопротивления». «Они не могли спасаться бегством все сразу, так как ворота, через которые они вошли, были неболь­шими. Поэтому они не могли убежать в неразберихе. Когда задние ряды увидели, как далеко они находятся от дороги к спасению, 2 или 3 тысячи индейцев бросились на участок сте­ны и свалили ее. За этой стеной была равнина, потому что с той стороны не было построек». «Они сломали участок стены 15 футов длиной, 6 футов толщиной и высотой в рост челове­ка. Многие всадники бросились за ними». «Пешие солдаты с такой скоростью расправлялись с оставшимися на площа­ди индейцами, что через короткое время большинство из них были преданы мечу... При этом ни один индеец не поднял оружие против испанцев».

Кавалеристы перемахнули через разрушенную стену и вы­рвались на равнину. «Все кричали: «За этими, в ливреях! Не давайте никому скрыться! Колите их копьями!» Остальные во­ины, которых Атауальпа привел с собой, находились на рас­стоянии четверти лиги [1 миля] от Кахамарки и были готовы к бою, но ни один индеец не двинулся с места». «Когда от­ряды воинов, остававшихся на равнине за пределами города, увидели бегущих и орущих людей, большинство из них дрог­нули и бросились бежать. Это было необыкновенное зрелище, так как вся долина длиной 4 или 5 лиг была полностью за­полнена людьми». «Это была равнина с расположенными на ней полями... Много индейцев было убито. Ночь уже спусти­лась, а кавалеристы все продолжали скакать по полям и прон­зать копьями индейцев. И тогда трубач дал сигнал всем вер­нуться в лагерь. По приезде мы пошли поздравить губернато­ра с победой».

«В течение двух часов — столько времени оставалось от светлого времени суток — все войска были уничтожены... В тот день на равнине полегло 6 или 7 тысяч индейцев, у многих были отрублены руки или имелись иные раны». «Сам Атау­альпа признал, что мы убили 7 тысяч его воинов в том бою». «Убитый человек на одном из паланкинов был его дворецким (правитель Чинчи), которого Атауальпа очень любил. Другие также были повелителями над многими людьми и его советни­ками. Вождь, который правил Кахамаркой, погиб. Погибли и другие военачальники, но их было так много, что их невозмож­но всех перечислить. Ведь все, кто пришел с Атауальпой в ка­честве личной охраны, были великими вождями. Было порази­тельно, что такого великого правителя взяли в плен так быстро, учитывая, что он привел с собой такую огромную армию. Племянник Атауальпы писал, что испанцы убивали индейцев, как мясники забивают скот. Одна только скорость, с которой про­изводились убийства, была ужасающа, даже если считать, что много индейцев было затоптано или задавлено или что оценка числа погибших была завышена. Каждый испанец в течение этих двух ужасных часов зверски убил в среднем 14—15 безза­щитных индейцев.

Атауальпу оттеснили от места побоища его подданных и поместили под сильной охраной в храме Солнца на окраине Кахамарки. Некоторая часть кавалерии продолжала патрули­ровать город на тот случай, если 5 или 6 тысяч индейцев, ко­торые укрылись наверху в горах, попытаются напасть ночью. А в то время, когда тысячи тел индейцев грудами лежали на площади, победители уделяли самое пристальное внимание своему пленнику. «Губернатор пошел в свое жилище вместе с Атауальпой. Он избавил его от одежды, которую испанцы разорвали, когда тащили его с паланкина, <...> приказал при­внести местную одежду и велел его одеть... Затем они пошли ужинать, и губернатор усадил Атауальпу за стол вместе с собой. хорошо с ним обращался, и ему прислуживали точно так же, как и губернатору. Затем губернатор приказал, чтобы ему [Инке] дали тех женщин, которых он пожелает, из числа захваченных в плен, для того чтобы они прислуживали ему; он также приказал, чтобы для него приготовили постель в той же комнате, где спал сам губернатор».

 Вся эта забота сопровождалась речами, сказанными удивительно покровительственным тоном. «Мы вошли к Атауальпе и увидели, что он был охвачен страхом, думая, что мы собира­емся его убить». «Губернатор <...> спросил Инку, почему он такой грустный, так как ему не следует печалиться... В каждой стране, куда мы, христиане, приходили, были великие правители, и мы сделали их своими друзьями и вассалами нашего императора как мирными путями, так и посредством войны, поэтому он не должен чувствовать себя потрясенным, попав к нам в плен». «Атауальпа спросил, собираются ли христиане его убить. Они ответили ему, что нет, так как христиане убивают под влиянием порыва, но не после».

 Как милости Атауальпа попросил у губернатора разрешения поговорить с кем-нибудь из его людей, которые могли оказаться в плену. «Губернатор немедленно приказал привести двоих важных индейцев, которые попали в плен в ходе сражения. Инка спросил у них, много ли воинов погибло. Они ответили ему, что вся равнина покрыта их телами. Затем он попросил передать оставшимся воинам, чтобы они не спасались бегством, а пришли служить ему, так как он жив, но находится во власти христиан... Губернатор спросил переводчика, что он сказал, и переводчик передал ему все вышесказанное».

Испанцы немедленно задали напрашивающийся вопрос: почему Атауальпа, правитель с таким опытом и властью, по­пал в такую явную ловушку? Ответ был абсолютно ясен. Инка составил совершенно ошибочное мнение о своих противниках и недооценил их. И Маркавилька, вождь из Поэчоса, и благородный посланник, который провел два дня с захватчиками, видели испанцев, когда те были организованы в наименьшей степени. По словам Атауальпы, «они сказали ему, что христи­ане не были воинами и что их лошади расседланы ночью, что если ему [благородному Инке] дать 200 индейцев, то он мог бы повязать их всех. [Атауальпа сказал] что этот инка и этот вождь <...> обманули его».

Инка признался в том, какая судьба была уготована чуже­земцам. «С полуулыбкой он ответил, что <...> он намеревал­ся взять в плен губернатора, но случилось все наоборот, и по этой-то причине он и был так печален». «Он рассказал о сво­их великих замыслах, что стало бы с испанцами и лошадьми... Он решил взять жеребцов и кобыл, чтобы заняться их разве­дением, так как они восхищали его больше всего; некоторых испанцев должны были бы принести в жертву богу солнца, а остальных — кастрировать и использовать в качестве дворцо­вой челяди и для охраны его женщин». Нет причин сомне­ваться в его словах. Атауальпа, возбужденный победой в граж­данской войне, мог позволить себе поиграть в кошки-мышки с необыкновенными чужестранцами, которые пришли из ка­кого-то другого мира прямо в гущу его армии. Он не мог даже допустить, что при всех столь благоприятно складывающихся для него обстоятельствах испанцы нападут первыми. А также он не мог представить себе, что нападение будет спровоциро­вано и произойдет без предупреждения и даже раньше, чем он встретится с губернатором Писарро.

Сами испанцы действовали, подстегиваемые ужасом и от­чаянием, и едва могли поверить в ошеломляющий успех, ко­торый имела их засада. «Поистине это не было совершено на­шими собственными силами, так как нас было так мало. Это случилось по воле Бога, велики милости Его».