ЖИЗНЬ — ТЯЖКИЙ ТРУД И ВЕСЕЛЫЕ РАЗВЛЕЧЕНИЯ
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Когда велось строительство "Авениды прогрессо", прибрежной магистрали, проходившей к востоку от столицы Перу — Лимы, на окраинах города рабочие вышли к большом кургану, в котором были обнаружены доколумбовы захоронения. Это был крупный могильник, в нем сохранились многие предметы той эпохи: обломки гончарных изделий, деревянные инструменты, ткань, в которую заворачивали мумии, человеческие кости, черепа с клочьями неистлевшей кожи и прядями волос. Для жителей Лимы в этой находке не было ничего необычного, так как на территории их домов часто встречаются подобные скорбные свидетельства о прошлом, и, как заметил один наблюдатель, "обрабатывая свои садики с цветами, лимцы извлекают на поверхность человеческие черепа, словно обычные камни".
Подобные могильники с останками древних людей очень часто встречаются на территории, простирающейся от Анд до Тихоокеанского побережья, от границ Эквадора до Чили, на тех местах, которые когда-то были провинциями империи инков. На побережье в теплом сухом климате глубоко под слоем песка отлично сохранились мумии — тела усопших, завернутых в несколько ярдов прочной ткани. Разграбление таких погребений обеспечивало вполне приличный доход для целых поколений "охотников за сокровищами", гробокопателеи-профессионалов, осквернителей могил, которых называют уакерос. В поисках древних реликвий эти похитители с беспримерной жадностью разграбили тысячи древних захоронений, оставляя после себя кучи костей и рассеченных тел.
Поэтому, когда в 1976 году на окраине современного города Анкон, расположенного в двадцати милях к северу от Лимы, в ходе не разрешенных властями строительных работ бульдозерист натолкнулся на мумифицированные останки, относящиеся к периоду расцвета империи инков, никто из местных жителей не придал этому факту особого значения. Это был не поддающийся идентификации труп женщины, завернутой в четыре слоя ткани с не имеющими никакой ценности украшениями. На такую находку могли вообще не обратить внимания, принимая во внимание, что за последние пятьдесят лет только в атом регионе было обнаружено более 2000 обернутых саванами мумий, похожих на обычные узлы или тюки.
Однако для перуанских археологов это нежданное открытие знаменовало собой важную веху в их исследованиях древности. В результате разграбления уакерос древних могильников и развалин в руках как частных коллекционеров, так и в экспозициях музеев всего мира оказалось более миллиона ценных предметов и драгоценных изделий. Хотя такой низменный промысел свидетельствовал о богатстве и разнообразии древней культуры, он лишал истинных хозяев наследия множества бесценных предметов.
Теперь археологи получили в свое распоряжение отлично сохранившуюся мумию и приступили к кропотливым исследованиям, тщательно фотографируя и записывая каждый шаг научного процесса. В конечном итоге, благодаря особому способу заворачивания тела, а также многочисленным обнаруженным под слоями ткани предметам древней культуры, ученые получили массу информации об этой женщине, располагавшей скромными средствами и жившей в период с 1476 до 1532 год (стр. 152—153).
Эта анконская женщина, как стали называть находку, была предана земле после продолжительной и трудоемкой подготовки, со многими дарами; ее погребение свидетельствует о высоком уважении, которое питали к тем, кто трудился, проявляя при этом большое усердие и искусство. Таков был освященный веками обычай народов Анд — по достоинству ценить полезный труд, считать его первой добродетелью и отмечать заслуги труженика после его смерти. Как сообщал Педро Сьеса де Леон сразу же после испанского завоевания империи, 'ни одного человека, отличавшегося ленью, старавшегося прожить за счет других, там не терпели; все были обязаны трудиться".
Инки очень быстро оценили все преимущества такой распространившейся повсюду "рабочей этики". Имперские амбиции подталкивали их к созданию определенного класса граждан низкого происхождения, которые были не только готовы, но еще и способны обрабатывать поля в горных районах и пустынях, чтобы тем самым обеспечить пропитание и удовлетворение прочих нужд не только самим себе, но еще и духовенству, поглощавшему громадные ресурсы, а также высшей касте аристократов, занимавшихся созданием высокоразвитой культуры. В лице андских народов инки обрели упорных, трудолюбивых крестьян, оправдавших все их ожидания. В любой сфере своей жизни и деятельности они демонстрировали, с какой изобретательностью, творческим подходом умели приспособиться к тяготам окружающей среды; и это проявлялось во всем — от обуви, которую они носили, до образа их общинного существования.
Хотя инки не щадили в работе своих подданных, они, казалось, противореча своей цели, снижали производительность крестьянского труда, заставляя их тратить немало времени и громадное количество ресурсов на проведение различных празднеств, религиозных обрядов, общественных церемоний и торжеств. Однако, нужно признать, что такая щедрость и расточительство оправдывали себя, так как все эти народные праздники и гуляния укрепляли связь между имперской властью и простыми гражданами, они облегчали, разнообразили их жизнь, помогали выполнять подчас непосильные требования Сапа Инки.
В этом подчиненном интенсивному труду обществе жизнь людей была строго регламентирована. Законы указывали, где им жить, какую культуру выращивать на своем земельном участке, как и во что одеваться и даже с кем заключать браки. Изучение этих законов, которые нашли свое отражение в испанских хрониках, как и исследование найденных предметов и изделий, относящихся к древней культуре, позволили ученым в мельчайших подробностях воссоздать образ жизни простого жителя Тауантинсуйю.
Источниками моральной поддержки крестьян в их бесконечных повседневных хлопотах были семья и "айлью", община, создаваемая по мужской линии. В ее состав входило несколько больших семей (очагов), живших рядом друг с другом и занимавшихся коллективным трудом. В большом поселке могли проживать несколько айлью, каждая из которых занимала свой комплекс огороженных стеной строений. Каждая из общин почитала своих предков и имела право на определенное место на главной сельской площади во время проведения праздников.
Инки навязали айлью свою децимальную (десятичную) систему бюрократической организации. Семейные очаги объединились в экономические подразделения, состоявшие из десяти, ста и даже тысячи айлью. Во главе каждой стоял курака, официальное должностное лицо, который, среди прочих обязанностей, занимался и сбором налогов. Население выплачивало их своей сельскохозяйственной продукцией и тканями домашнего производства. Нужно особо отметить, что для простой крестьянской семьи важное значение имела только айлью, а не десятичное подразделение, к которому принадлежали ее члены.
Каждый мужчина, член айлью, после женитьбы получал от Сапа Инки земельный надел, или "топу", достаточно большой, чтобы он мог прокормить себя и свою жену. Размеры таких участков зависели от плодородия почвы в том или ином районе, но если топу равнялся двум акрам, то в таком случае, как свидетельствует летописец Гарсиласо де ла Вега, глава семьи получал еще два после рождения каждого сына и только половину для содержания дочери. Как владелец топу, заключивший брак мужчина автоматически становился "пурехом", главой уплачивающего налоги семейного очага, членам которого полагалось обрабатывать как государственные земли, так и земли, принадлежавшие духовенству.
Современные ученые уделяют немало внимания изучению роли жены пуреха в рамках такой организации. Этноисторик Айрини Силь-верблат обращает внимание своих коллег на тот факт, что топу выделялся крестьянину только в том случае, если он был женат. В связи с этим она высказала предположение, что хотя формально земельный надел выделялся мужу, он, по сути дела, выдавался и мужу и жене как одному целому, подчеркивая их равную долю в несении налогового бремени.
Но кому на самом деле приходилось больше работать? Некоторые этноисторики пришли к выводу, что жена простого крестьянина-плебея взваливала на себя главную тяжесть рабского труда. Даже испанские конкистадоры называли местных женщин настоящими рабынями своих мужей, осужденными на беспросветное, тупое существование. Однако было бы ошибкой судить о роли андских женщин по привычным для испанцев стандартам, которые всегда отождествляли тяжелый физический труд с низшим статусом человека. Если отец Бернабе Кобо рассматривал таких крестьянок как "рабынь", то летописец с долей андской крови, текущей в его жилах, Фелипе Уаман Пома де Айяла, мать которого была инкой, считал испанок ленивыми и аморальными, так как они ничем не занимались, даже если и были вполне здоровыми и без всяких увечий. В рамках андской культуры как мужчины, так и женщины рассматривали свои роли в работе как дополняющие друг друга, считая их очень полезными и необходимыми для выживания всех членов семьи.
В самой айлью превалировал дух солидарности. Мужчины сообща строили дома для молодоженов, а когда одного из них призывали отработать свою миту (налог), либо отслужить некоторое время в армии, либо отбыть трудовую повинность, те, кто оставался дома, от имени его семьи занимались обработкой его топу. Во время весеннего сева принадлежавшие жрецам поля вспахивались в первую очередь, мужчины и женщины работали рядом, распевая религиозные гимны. Мужчины вскапывали землю с помощью так называемой "чакитальи", "ножного" плуга — длинной палки с подножкой над бронзовым острием. За ними следовали также выстроившиеся в ряд женщины, которые разбивали комья земли с помощью специальной мотыги с широким бронзовым лезвием, которую называли лампа .
Ничто, само собой, не имело такого важного значения для айлью, как собираемый каждый год щедрый урожай. На территории всей империи первоначальная пахота земли сопровождалась торжественными церемониями, а местный сановник обычно прокладывал первую борозду. Довольно часто на своих землях возле Куско в это время появлялся сам император со своими придворными, где он, взяв в руки чакиталью с золотым наконечником, лично начинал сев. Но, как отмечает отец Кобо, Сапа Инка очень быстро прекращал работу, а его примеру немедленно следовали вельможи и должностные лица; все они во главе с владыкой начинали пировать и устраивать праздники, отличавшиеся в это время особой пышностью. После такой чисто символической церемонии и праздника выполнять всю работу предстояло, конечно, простолюдинам. После завершения обработки участков жрецов крестьяне приступали к пахоте и севу на государственных полях, оставляя все заботы о своих наделах напоследок.
Кукуруза, эта культура цвета солнца, считалась в империи самой ценной, а приготовленная из нее пища достойной богов. Но крестьяне выращивали и множество других сельскохозяйственных культур: различные сорта фасоли, тыкв, красного перца, маниоку, авокадо, арахис, хлопок, листья кустарника коки, а также чилийскую лебеду или киноа, высокогорную пшеницу и, конечно, картофель, которого у них насчитывалось до 220 видов. Такое обилие продовольственных культур, условия выращивания которых имели для каждой свои особенности, предполагало проведение сева и сбора урожая в разное время года. Можно подумать, что им не хватало забот на полях, так как крестьянам еще приходилось выполнять сотни прочих обязанностей: таскать воду для полива, молоть зерно, гнать чичу (крепкое маисовое пиво), плести корзины, а также делать глиняную посуду для приготовления пищи, готовить ее, закладывать припасы на зиму. Кроме этих работ по хозяйству им еще надо было прясть и ткать, чтобы обеспечить потребности как собственной семьи, так и государства в тканях и одежде.
Хотя инки требовали, чтобы трудились поголовно все, они несколько видоизменили свое строгое правило, призывая принимать при этом во внимание способности человека и состояние его здоровья. Больным и немощным не приходилось зарабатывать себе на жизнь. Все необходимое — еду и одежду — они получали с государственных складов, и им поручались такие задания которые они могли выполнять в соответствии со своим физическим состоянием. В то же время прагматический до крайности режим инков не допускал, чтобы немощные, увечные и калеки отвлекали здоровых и сильных жителей страны от приносящего прибыль труда на обеспечение для них особого ухода. По установленному закону человек, лишенный работоспособности из-за физического изъяна, мог жениться или выходить замуж за такого же инвалида: слепой выбирал в жены слепую, глухой — глухую, горбатый — горбатую, а карлик — карлицу.
Старики также пользовались у государства особым вниманием. Считалось, что человек достигает старости в возрасте приблизительно пятидесяти лет. Такие люди уже не считались полноценными работниками, и их освобождали как от трудовой повинности, миты, так и вообще от налогообложения. Однако ни один из них не уходил, так сказать, навсегда на пенсию. До тех пор пока они совсем не лишались физических сил, старикам предписывалось выполнять задания, не требовавшие особых усилий: они собирали хворост в лесах, присматривали за грудными детьми, готовили пищу, гнали чичу, плели канаты, оказывали посильную помощь при уборке урожая.
Хотя крестьянки-инки работали в поле и заботились о детях, они еще должны были заниматься и ткачеством. Та женщина из Анкона, вероятно, была отменной ткачихой; в любом случае ее похоронили с большим количеством одежды. Только в верхних слоях саванов было обнаружено
Мужчины тоже занимались ткачеством, хотя обычно делали другие предметы одежды для семьи. Они вырезали грубые сандалии из недубленого куска кожи на шее ламы, демонстрировали ручную работу, плетя веревки из шерсти. Вот как отец Кобо описывает типичную сандалию того времени: "Она представляла собой подошву, которая была короче ступни, так что пальцы на ноге выступали немного вперед, что позволяло пользоваться ими при подъеме вверх по крутым склонам".
В обществе инков никто не имел права проводить время в праздности. Даже беременные женщины редко освобождались от повседневной черной работы. Будущим матерям позволялось не ходить на поля только на поздних стадиях беременности, но в остальных случаях они были обязаны заниматься всеми домашними работами, пока хватало сил. Рождение ребенка никогда не было рядовым событием. Напротив, появление его на свет сопровождалось радостной церемонией. С точки зрения инков, дети являлись ценным пополнением в семье, как будущая дополнительная рабочая сила. Поэтому аборт, который осуществлялся с помощью массажа плода и различных снадобий, по закону империи карался смертной казнью, которой подвергалась как сама мать, так и все сопричастные ее преступлению.
По существовавшему обычаю мать, ожидавшая рождения ребенка, должна была постоянно молиться о благополучном разрешении от бремени, а отец ради успешного исхода был обязан поститься все время, когда его супруга готовилась к родам. Однако сам процесс рождения считался чем-то вполне естественным, из-за чего не стоило поднимать особого шума. У инков не было ни акушерок, ни повитух, в этом деле главными экспертами считались матери, родившие прежде двойню, и они помогали при родах другим женщинам. Чаще всего крестьянке приходилось рожать без посторонней помощи, и она обмывала новорожденного в ближайшем ручье. Куда бы она ни шла, всюду носила ребенка в своеобразном рюкзаке за спиной, крепко привязав его шалью, завязанной узлом на груди.
Всех младенцев кормили грудью как можно дольше. Когда ребенка отнимали от материнской груди, то его родители организовывали особую церемонию, которая называлась "рутучикой". Это было празднество, устраиваемое для приглашенных родственников и друзей. Во время такого торжества самый старший родственник, конечно, мужчина, срезал с головы младенца прядь волос. Его примеру потом следовали и остальные, что сопровождалось вручением подарка для ребенка — обычно это была шерстяная одежда. Ему срезали также ногти. Волосы и ногти затем хранились в семейном доме.
До этого важного момента в жизни ребенка как девочку, так и мальчика все называли просто "вава", то есть дитя. Теперь, после обряда рутучикой, ребенок получал свое временное, правда, имя, в котором в той или иной мере отражались обстоятельства, сопровождавшие его появление на свет, или же место рождения, например, Гром с молнией или Красивый песок. Это первое его имя сохраняется на протяжении всего детства, а по достижении половой зрелости он получает постоянное имя. Мальчику дают название какого-нибудь животного или наименование какого-то качества, свойственного зверю, например, Пума, Дракон, Змей, Ястреб или же Отважный, Благородный, Счастливый. Девочек удостаивали таких имен, как Звезда, Сияние, Кока, Золото, или же давали название какого-нибудь цветка.
Мальчики достигали совершеннолетия, когда им исполнялось 14, и это событие отмечалось другим праздником — "уарачикой". Это была тщательно разработанная в общине церемония, во время которой каждый посвящаемый в мужчины получал свое первое "уара", или набедренную повязку, этот символ настоящего мужчины, сотканную руками матери из сделанной ею же пряжи. Что касается девочек, то обряд достижения ими половой зрелости проходил в течение двух дней только в присутствии членов семьи и близких друзей и назывался такой праздник кикочикой". Он отмечался только после первой менструации у девочки, она в это время начинала свой трехдневный пост в полном уединении, а мать ее тем временем ткала для дочери обнову. На четвертый день, тщательно помывшись, в новой красивой одежде, с вплетенными в волосы лентами, теперь уже молодая женщина представала перед гостями для приветствия. Каждый из них вручал ей подарок, а самый старший из присутствующих родственников выбирал для нее постоянное имя и давал наставления по поводу того, как она должна вести себя, подчеркивая необходимость повиноваться воле родителей. В отличие от сыновей высшей знати и кураков, дети других сословий не получали никакого образования. Вот что заявил один из правителей по этому поводу: "Нельзя обучать детей простолюдинов знаниям, которые приличествуют только людям знатного происхождения, в противном случае низшие классы могут восстать, набраться высокомерия и свергнуть республику. Пусть обучаются ремеслу своих отцов, этого для них вполне достаточно; вопросы управления государством не их ума дело".
Такое суждение, вероятно, безропотно воспринималось простыми людьми, которым предстояло передать детям свое ремесло и как можно скорее приобщить их к труду. Образование для них означало лишь те наставления, которые они получали от родителей, когда помогали им в той или иной работе. У юношей и девушек, несомненно, были свои занятия и развлечения. Они играли в "пискоунуйо" (подстегивание кнутиками волчков) или бросали друг в друга глиняные черепки, в которых никогда не было недостатка. Но больше всего на свете их заботило одно — в обязательном порядке освоить различные ремесла и добиться в них мастерства.
Но и здесь государство обо всем позаботилось. Инки навязывали своим подданным обязательное выполнение на протяжении всей жизни определенных работ, разделив их на 12 категорий по возрасту и полу. В соответствии с такой принудительной системой, каждый мужчина, каждая женщина и даже ребенок, начиная с пятилетнего возраста, выполнял отведенные для них задания. Девочки с ранних лет должны уже были помогать присматривать за младенцами, делать чичу, таскать воду, задавать корм скоту, пропалывать грядки. Мальчики пасли домашних животных, а также отпугивали с полей птиц, чтобы те не склевывали посевы.
Девочки начинали заниматься ткачеством как можно раньше. В возрастной категории от 9 до 12 лет они также занимались сбором трав, используемых в лечебных, кулинарных целях, а также для окраски тканей. Достигнув юношеского возраста и перейдя в следующую категорию, некоторые из них начинали пасти стада, но большинство по-прежнему занималось ткачеством и другими домашними работами. Но вскоре наступало определяемое указом владыки время вступления в брак.
В институте брака, как и в системе образования, существовали два стандарта — один действовал в отношении знати, другой в отношении простых жителей. Если среди правящих классов процветало многоженство, то для каждого мужчины-простолюдина обычным правилом оставалась моногамия, так как государство обеспечивало его земельным наделом, с которого могли прокормиться только двое взрослых и их отпрыск. По той же причине продолжительная холостяцкая жизнь считалась делом нежелательным, так как без вступления в брак мужчина не имел права на получение топу, то есть практически не мог обеспечить собственное существование. Для молодых девушек предписываемый законом период до замужества растягивался на четыре года — от 16 до 20 лет.
Гражданские браки были распространенным явлением во многих областях. Родившийся в таком браке ребенок мог остаться с матерью или у нее в семье. Никто не подвергал унижению незамужнюю мать. В отличие от представлений испанцев, здесь девственность не считалась большим достоинством. Как писал отец Кобо, "целомудрие женщины считалось скорее ее недостатком, чем достоинством, ибо индейцы считали, что девственницами оставались только такие девушки, которые никому не приглянулись и не заставили себя полюбить". Его сведения подтверждаются рассказами других летописцев, среди которых можно в качестве примера привести один, когда муж выпорол кнутом свою жену за то, что у нее до брака с ним не было любовников.
Стараясь не отдавать ничего на волю случая, это государство, действовавшее с поразительной эффективностью, выделяло определенное время в году для регистрации обручений в ходе коллективной, нерелигиозной церемонии. В назначенный для этого день молодые люди, мужчины и женщины, достигшие предписанного брачного возраста, выстраивались в два ряда на площади каждого города и деревни перед государственным чиновником, обычно перед местным куракой. Он предлагал каждому юноше выбрать себе невесту по своему вкусу. Скорее всего, такое "спаривание" было уже "свершившимся фактом", одобренным родителями молодоженов. Если мужчина старше двадцати пяти лет не мог сделать окончательный выбор, то тогда курака, пользуясь свое властью, делал это за него. Он также был наделен правом выступать в роли судьи, если вдруг начиналась ссора из-за женщины, которой домогались несколько претендентов.
Только численное неравенство между полами, частично объясняемое большими потерями мужчин-воинов во время частых сражений, приводило к сбоям в отлично отлаженной системе. Избыток женщин в определенной степени нивелировался благодаря отбору девушек в провинциальные акльяуаси, как называли дома для "женщин-избранниц". Другие женщины, включая вдов, становились домашней прислугой, занимались изготовлением глиняных изделий и одежды.
Ткани, одежды играли важную роль в обществе инков. Будучи продуктом тяжелого, кропотливого труда, они являлись также знаком существующих классов. Мужчины-простолюдины обычно носили короткую, до колен тунику без рукавов, сделанную либо из хлопка, либо из шерсти, которая закрывала их набедренную повязку, а также "уаколью" — длинные прямоугольные шерстяные плащи, два угла которых завязывались либо на груди, либо на плече. Та женщина из Анкона была погребена в типично женском наряде, похожем на мужскую тунику, за исключением того, что она была не до колен, а до пят. На плечи женщины набрасывали "льиклья", что-то вроде шали, крепившиеся длинными, с большими головками металлическими булавками — "тупу".
Как мы уже говорили, только инкская знать имела право носить одежду, сделанную из ткани самой тонкой выделки, "кумби". Кумби обрабатывалась с обеих сторон и делалась многоцветной, ее изготавливали ткачихи-профессионалки или женщины-избранницы. Но крестьянки не уступали им в мастерстве и фантазии. Свои ткани грубой выделки они облагораживали декоративными мотивами, к тому же они научились выращивать хлопок, дающий волокно естественных цветов: коричневатого, желтовато-коричневого, бежевого, серого. Для другой одежды они создавали яркие узоры, используя для этого целый набор красителей, полученных из природных материалов. В рабочей корзине той женщины из Анкона, например, находились мотки яркой голубой, коричневой и желтой пряжи и какие-то органические и минеральные вещества, используемые, вероятно, для крашения тканей.
Если государство определяло одежду для народа, то простота их жилищ объяснялась более их привычками, здравым смыслом и стремлением к удобству, чем строгим контролем со стороны правительства. В зависимости от климата того или иного региона, а также наличия доступных строительных материалов, архитектурные стили сильно отличались один от другого. В провинциях, лежавших к востоку от Анд, которые славились жарким климатом и изобилием деревьев, жилища, как правило, были деревянными, большими и просторными. В прибрежных долинах, где почти никогда не выпадают дожди, они возводили хижины прямоугольной формы — одни из земли и глины, другие из сплетенного тростника. Крыши таких домов также покрывались тростником, реже ветками. В холодных, пронизываемых ветрами горных районах жилища строились из грубо отесанного камня и глины, а крыши застилались соломой. В центре такого дома, состоявшего, как правило, из одного помещения без окон, стояла небольшая глиняная печь, которую топили либо высушенным навозом лам, либо хворостом. Дым отводился через крышу. Проделанные в стенах ниши обычно служили инкам шкафами для домашней утвари.
Ни сами инки, ни их подданные не имели никакой мебели, за исключением "дуо", низкой табуретки, восседать на которой мог только сам Сапа Инка, а также те представители знати и кураки, которым он предоставлял такую привилегию. Если верить описанию этой табуретки, приводимому отцом Кобо, то "она обычно представляла собой вырезанную из цельного куска дерева фигуру животного с короткими ножками, поникшей головой и задранным хвостом".
Крестьянские семьи редко проводили время в своих темных хижинах, они приходили к себе только с наступлением ночи или прячась от сильного дождя и холода. Если стояла хорошая погода, то члены семьи ели на открытом воздухе, а при Пачакути такой обычай был даже узаконен. Когда наступало время сна, они все ложились на пол хижины, иногда подстелив под себя немного соломы. Родители с детьми спали вместе под грубыми шерстяными одеялами "чузи", почти не раздеваясь, а муж с женой обычно сбрасывали с себя лишь тяжелые плащи.
Ели инки два раза в день: вскоре после наступления рассвета, а потом за час или за два до заката солнца. Пищу они себе готовили в глиняной посуде, которую ставили на несколько круглых отверстий, проделанных в плите. Во время нехитрой трапезы все члены семьи либо сидели на корточках, либо прямо на земле. Отец Кобо, наблюдая за одной супружеской парой, записал, что, по его мнению, такая поза очень удобна. "В таком положений они натягивали свои туники до ступней, и все тело находилось в тепле". Обычным блюдом повседневного меню была либо кукурузная, либо картофельная похлебка, жареные зерна кукурузы или киноа (чилийской лебеды), которая после варки походила на ячмень.
К супам или похлебкам обычно добавлялась фасоль, разные травы и острый красный перец. Известно, что инки приправляли свои супы еще и мелкими птичками, лягушками и некоторыми съедобными червями. Такая основанная на кукурузе диета включала в себя и громадный выбор различных корнеплодов и фруктов, которые различались в зависимости от места проживания.
На побережье и в районе озера Титикака не было недостатка в свежей рыбе. Но в высокогорных районах главным и единственно постоянным источником мясного рациона были морские свинки, которых разводили практически в каждом доме империи. Потом их зажаривали и с удовольствием ели этот деликатес. В некоторых областях разводили уток, а в провинции Уанка употребляли в пищу даже собак, хотя такая практика во многих местах вызывала лишь презрение. Рядом с жилищем инков мог находиться загон, в котором содержалось несколько лам. Большие стада этих животных были постоянным источником снабжения знати вкусным, очень похожим на баранину мясом. Но для простого человека такая пища была непозволительной роскошью, которую он мог себе позволить только после того, как животное оказывалось непригодным для дальнейшего использования в хозяйстве. Ламы были не только вьючными животными, они давали качественную шерсть, и поэтому вряд ли было разумно разводить их на мясо. Иногда по торжественным случаям их все же употребляли в пищу, при этом разрезали мясо на длинные, похожие на полоски кусочки, потом вялили их на солнце и на морозе, после чего клали между двумя камнями, чтобы куски стали мягче. Такое вяленое мясо ламы называлось "чарки".
По окончании еды крестьяне всегда пили чичу. Это темное пиво, умеренно употребляемое каждый день и в громадных количествах по праздникам, производилось из различных культур: кукурузы, киноа, оку. Если попадалось старое зерно, то пульпу приходилось жевать; слюна превращала крахмал в сахар, чем способствовала лучшей ферментации. Полученную таким образом пасту сплевывали в кувшины с теплой водой, которые затем плотно закупоривали и хранили под землей, чтобы на них постоянно воздействовала одна и та же плюсовая температура. Через день-другой чича была готова к употреблению. Процесс ее изготовления был продолжителен, но не требовал особых физических усилии и мог осуществляться даже сидя. Вот почему этим занимались в основном старики и инвалиды, и инки, строго следившие за тем, чтобы никто не коснел в праздности, официально ввели такой указ.
Молодые, здоровые женщины тратили массу времени на сохранение провизии про запас. Кукурузные зерна и зерна киноа перемалывали в муку на плоской каменной плите с помощью другого, длинного, в форме полумесяца камня, который они раскачивали из стороны в сторону. В горных районах женщины особым образом высушивали картофель, получая при этом чуньо, продукт, который мог храниться в течение нескольких месяцев. Производство "чуньо" обычно начиналось в июне, когда в Андах стоят теплые дни, а ночные температуры на высоте
Дома пурехов напоминали пчелиные ульи, в них всегда кипела работа. По сути дела, они были фабриками, которыми нужно было умело и эффективно управлять. Контроль за ними осуществляло государство, на практике это означало постоянные посещения кураков. Кроме того, дважды в год специальный инспектор "льяктакамайок" приходил в такое жилище, чтобы убедиться, хорошо ли кормит и одевает хозяйка членов своей семьи, соблюдает ли она, как должно, личную гигиену.
У инков существовали весьма высокие стандарты чистоты. Это наблюдалось среди всех андских народов, хотя у многих из них не хватало воды для мытья. Инки требовали, чтобы каждая женщина, хозяйка семейного очага, не только заботилась о благосостоянии семьи, не только обеспечивала ее правильным питанием, но еще следила бы за тем, чтобы одежда, домашняя утварь и тела домочадцев пре бывали в чистоте. В дни проведения инспекций тростниковая циновка, висевшая над входной дверью каждого дома, должны была быть отдернутой. Льяктакамайок наблюдал за приготовлением хозяйкой пищи, за ее стиркой, за тем, насколько хорошо она уничтожает вшей на головах детей, это делали собственными зубами, а затем втирали в кожу головы особое снадобье, "себадилью", из морозника, ядовитого растения, корень которого высушивался, а затем растирался в порошок.
Если в результате инспектор приходил к выводу, что хозяйка не справляется с домашними делами, то она могла быть подвергнута наказанию: на глазах односельчан ее заставляли съесть всю грязь, которая будет выметена из ее дома. Хозяина ожидала та же участь, и вдобавок ему надо было выпить ту грязную воду, которая осталась после купания домочадцев. Такая двойная кара преследовала цель напомнить хозяину, что они с женой вместе отвечают за свой семейный очаг, что его доля ответственности значительно больше.
По инкским законам браки считались пожизненными. Если мужчина прогонял из дома жену, то он был обязан принять ее обратно. Если такое повторялось во второй раз, то его могли сурово наказать у всех на глазах. Третий его подобный поступок угрожал смертной казнью, так как закон инков рассматривал все акты постоянного неповиновения как заслуживающие высшей меры.
Знать инков тоже была обязана соблюдать законы в отношении неприкосновенности институтов брака. Вельможа мог поступить как ему заблагорассудится со своими "побочными женами", но он не имел права ни бросить свою первую законную супругу, ни передать ее другому. В некоторых случаях за подобный проступок его ожидала куда более суровая кара, чем простолюдина, в силу того, что этим он наносил урон высокому престижу аристократического класса инков. Что касается убийства, то тут царило нечто большее, чем двойной стандарт. Наказание определял тот класс, к которому принадлежал преступник. Простой человек лишался жизни, курака работы, а вельможа почета через общественное порицание.
Простолюдинам могли также вынести смертный приговор за порчу государственной собственности, а также и за куда более незначительные преступления, совершенные во второй раз. В последнюю, наивысшую категорию наказаний, входили изнасилование, а также несанкционированный перенос каменных вех, определяющих границы земель, принадлежащих императору или религиозным учреждениям. Такие правонарушения наказывались ужасной "ивмай-ей" — на спину злоумышленника сбрасывали большой валун с высоты трех футов.
Один из видов наказаний вызывал зловещее, мрачное восхищение среди испанских летописцев, которые беседовали с инками и заносили в свои скрижали их законы. Это было на самом деле страшное испытание, которое осуществлялось в Куско, в специально оборудованном подземном лабиринте, получившем название "место, где находится яма". Эти запутанные тоннели и глубокие ямы были усеяны острыми, как бритва, камнями, и в штольнях кое-где находились массивные двери, через которые служитель в любой момент мог выпустить змей, скорпионов, ядовитых пауков и даже оголодавших пум. В такое страшное место, хуже самого ада, узилище, обычно бросали взятых в плен самых ненавистных врагов, а также тех подданных императора, которые осмеливались выступать с открытыми угрозами в адрес самого Сапа Инки.
За менее тяжкие и довольно распространенные преступления жителя империи могли посадить в тюрьму до вынесения судебного приговора, но самого тюремного заключения как такового там не существовало. В государстве было мало тюрем, и здания, специально предназначенные для этой цели, не строились. Обычно суд выкосил скорое, без всяких проволочек решение, и четко сформулированный приговор за содеянное следовал незамедлительно. Например, воров за первый проступок избивали кнутом, а грабители-рецидивисты получали куда более строгое наказание. Их либо высылали с места жительства на плантации кустов коки в отдаленные жаркие районы Анд, либо же вешали за одну ногу. Убийц забивали камнями, вешали, сбрасывали со скалы.
Теоретически законопослушным гражданам империи нечего было бояться инкской правоохранительной системы. На уровне айлью за мелкие прегрешения наказание выносил местный курака, но ему предписывалось направлять более серьезные случаи для судебного разбирательства в столицы провинций. В конечном итоге только губернатор провинции имел право приговорить преступника к смерти. Обвиняемым предоставлялось право приглашать на суд свидетелей, брать на себя собственную защиту. Более того, каждый житель мог опротестовать решение суда или разоблачить злоупотребления властью. В обязанности губернатора входила организация для истца особого слушания с целью дальнейшего расследования дела, а также вынесение наказания — обычно это была смертная казнь — чиновнику, виновному в коррупции. "Государственные инспектора", или "токойрикок" (те, кто видят все), регулярно посещавшие по указанию Сапа Инки все населенные пункты в государстве, должны были "вынюхивать" различные злоупотребления служебным положением со стороны губернаторов.
Самое удивительное заключается в том, что совсем немногие из подданных инков отваживались на открытый мятеж или на простое нарушение установленного закона. Испанцы неоднократно подчеркивали честность, дисциплинированность этого народа, с которым им пришлось познакомиться. На самом деле, такая особенность в образе жизни инков настолько поразила одного из конкистадоров по имени Мансио Сьерра Лехесема, что он даже заявил в своем послании, составленном в Куско в 1589 году: "Да будет известно Его католическому Величеству, что инки управляют таким способом, благодаря которому среди индейцев не найти ни одного грабителя, ни одного обремененного пороками человека, ни одного лентяя, ни одной порочной, склонной к прелюбодеянию женщины". Он также свидетельствовал о том, что "подданные этой страны беспрекословно повиновались инкам и считали их очень умными и способными людьми, большими знатоками искусства управления государством".
Чтобы избежать неприятностей, как считали инки, их подданным следует точно выполнять установленные ими три "золотых" правила — "ама суа, ама лулья, ама куэлья", что означает: "не укради, не лги, не ленись". Каждый соблюдающий эти постулаты гражданин может рассчитывать на действенную поддержку со стороны государства от рождения до смерти. После ее или его смерти их судьбами будут непосредственно владеть боги.
У инков было очень много богов, и их пантеон постоянно расширялся по мере завоевания ими все новых народов, чьи языческие идолы перекочевывали на территорию растущей империи. Виракоче поклонялись как творцу мироздания, но, по всеобщему поверью, он передал свои повседневные полномочия побочным богам, таким, как Ильяпа, бог грома и молнии, Пачамама, богиня земли, Мама Килья, богиня Луны. Самым главным среди всех этих божеств считался Инти, бог золотого Солнца, от которого, как утверждали, вели свое происхождение инки. Культ Инти пронизывал всю политику империи. Церковь была прочно соединена с государством, его властными структурами. Верховного жреца "солнечной религии" Вильяк Уму ("прорицателя") назначал император, обычно из числа своих братьев или близких родственников. Его власть по своей мощи уступала только власти Верховного владыки — Сапа Инки. Верховный жрец, в свою очередь, выбирал из числа инкской знати "епископов , которые должны были служить в десяти "епархиях', на которые разделялась вся территория империи. Подчинявшиеся "епископам" жрецы обычно набирались из среды кураков или местных чиновников. Требования инкского духовенства были такими непомерными, что в Кориканче, в Куско, например, их обслуживал громадный штат — более 4000 жрецов, жриц и других служителей культа, возглавляемого самим Вильяк Уму.
Существовало поразительное сходство между "религией Солнца" инков и католичеством, которому предстояло заменить древнюю веру: похожие на монастыри дома для незамужних женщин, пышные праздничные процессии с изображениями богов и святых, высоко поднятых над головой для всеобщего обозрения, и даже процедура причастия, во время которой жрецы церемонно вкушали снедь и чичу. Подобно католикам-прелатам, жрецы-инки были исповедниками, но их услугами не пользовались ни император, ни его ближайшие родственники, которые каялись в совершенных грехах непосредственно самому Инти, богу Солнца. Такое сходство между двумя религиями только помогало миссионерам-католикам выполнять возложенные на них задачи.
Религиозные праздники прерывали размеренный ход трудовой жизни инков, иногда на весьма продолжительный период времени. В каждом месяце у инков было, по крайней мере, три праздничных днях и, как правило, одно главное празднество, продолжавшееся целую неделю, а иногда и более, что в сумме составляло 120 выходных дней в каждом году. Это были праздники, знаменующие собой каждый новый этап в сельскохозяйственном году, инаугурацию, заключение браков или поминовение мертвых. Но были еще и другие, дополнительные, диктуемые особыми обстоятельствами, такими, как засуха, голод, землетрясение или же предстоящие новые военные походы, когда Сапа Инка искал заступничества у всемогущих богов.
Хотя пышные общественные церемонии снижали производительность труда и на них уходило громадное количество съестных припасов из резервного фонда, они себя вполне оправдывали, так как в них заключался тот главный живительный источник, из которого инки черпали свою силу. С их помощью укреплялись узы между правителями империи и простым народом, их подданными, а для народных масс они служили не только вознаграждением за их верность престолу и трудолюбие, но еще были и отдушиной для избавления от накопившихся эмоций. Не менее важно было и то, что такие праздники были призваны продемонстрировать всем могущество богов инков и тем самым усилить власть милосердного Сапа Инки.
На всех таких праздниках император обеспечивал участников всем необходимым — едой, выпивкой, напитками, под его руководством организовывались религиозные ритуальные службы, жертвоприношения, потешные бои, музыкальные представления и танцы. Его официальные должностные лица распределяли по такому случаю листья коки, оказывающие возбуждающее воздействие при их жевании. Это зелье считалось в то время большой роскошью и редко перепадало простолюдинам, представители знати держали сбыт коки под своим контролем.
В первый месяц сезона дождей, в декабре, когда отмечался день зимнего солнцестояния, проходил самый великолепный праздник, который назывался капак райми ("большой праздник"). В это время в Куско, как часть общих торжеств, проводились обряды посвящения юношей в мужчин, причем они были настолько священны, что жителям столицы — не инкам строго предписывалось покинуть столицу и быть все это время как можно дальше от ее границ, на расстоянии не менее шести миль. После завершения ритуалов "ссыльные" возвращались в родные места, принеся с собой свежие сельскохозяйственные продукты с государственных земель и земель духовенства. Но до того, как они будут допущены на великий праздник под названием "уаракикой" и примут в течение нескольких дней участие в пирах, возлияниях и танцах, они должны были продемонстрировать свою полную лояльность Сапа Инке через ритуал причащения, в ходе которого им на золотых и серебряных блюдах подносились пирожки из кукурузной муки с кровью принесенных в жертву лам. После чего, по словам отца Кобо, жрецы говорили им: "То, что было поднесено вам, — это пища золотого Солнца, и присутствовать ей в теле вашем как свидетелю; если только когда-нибудь, где-нибудь начнете злословить, не оказывать почтения Солнцу и Инке, то этот свидетель обо всем доложит, и тогда вам не сносить головы". И все эти люди, продолжал отец Кобо, давали торжественные обещания никогда ничего подобного в жизни не делать.
Современные раскопки, проводимые в Уануко Пампа, в этом лучше других сохранившемся провинциальном центре, позволяют нам глубже понять, почему инки придавали такую важность проведению этих праздников. Уануко Пампа был громадным административным городом, построенным на равнине, расположенной на уровне приблизительно
Принимая во внимание, что такая архитектура подразумевает наличие громадных открытых пространств и что на этом месте обнаружены мириады осколков гончарных изделий, свидетельствующих о потреблении здесь в громадном количестве еды и различных напитков, — археологи пришли к выводу, что этот своеобразный город был не просто административным центром Тауантинсуйю. Они считают, что это еще был и центр для проведения различных торжественных церемоний, так как на его территории свободно могли разместиться от 10 000 до 15 000 человек, представителей различных этнических групп, проживавших в этом регионе. Такой административный центр, как Уануко Пампа, позволял инкам проводить потрясающие по своей пышности церемонии, которые заставляли других подданных, живущих далеко от Куско, организовывать такие же шумные, поражающие воображение празднества, подтверждающие непревзойденное могущество и авторитет инков.
Как свидетельствуют летописцы, каждый такой праздник открывали чествование богов и жертвоприношения, ибо, как утверждалось, люди, только избавившись от своего страха перед сверхъестественными могущественными силами, могли постепенно прийти в себя и полностью отдаться веселью. Церемония производила еще большее впечатление из-за существовавшего в те времена обычая обильных возлияний и произнесения множества тостов. Чича там лилась рекой. Сьеса де Леон подчеркивал именно этот аспект праздника, когда описывал торжества "атун райми", посвященные сбору урожая картофеля, кукурузы, киноа и оки: "Разомлевшие от сытой еды и многочисленных возлияний, сильно захмелевшие, включая самого Инку и Верховного жреца, все мужчины после полудня собирались вместе и, разгоряченные крепкими напитками, начинали хриплыми голосами громко распевать песни и баллады, составленные когда-то их предками".
Таким образом, под воздействием чичи различные этнические группы Тауантинсуйю сближались, превращались в один дружный народ, обожающий свои сказания, любящий петь и танцевать. У каждой провинции в империи был собственный набор традиционных танцев, большая часть которых, вполне естественно, носила ритуальный характер. Эти танцы всегда исполнялись в сопровождении монотонных, гипнотических песнопений.
Отец Кобо, посетивший после завоевания страны испанцами провинцию Кольао, насчитал 40 различных танцев, которые были продемонстрированы на подобном празднике. Он видел там "прыгающий" танец, исполняемый мужчинами в масках со шкурами животных в руках; крестьянский танец в исполнении группы мужчин и женщин с сельскохозяйственными орудиями; и один еще более колоритный танец, "когда танцевали вместе мужчины и женщины с раскрашенными лицами, с золотой или серебряной лентой, протянувшейся от уха до уха и закрывающей нос; они исполняли мелодию на высушенной голове оленя, рога которого играли роль флейт. Один из них вел танец, а все следовали за ним, сохраняя ритм.
Как о том свидетельствуют исторические ссылки и раскопки древних захоронений, аккомпанемент отличался поразительным по своему многообразию набором ударных и духовых инструментов. У инков существовали барабаны, большие и малые, несколько видов, а также флейты самых разнообразных форм, размеров и образцов — либо вырезанные из кости, либо сделанные из тростника, включая очень популярную "кену", тростниковую трубку с восемью отверстиями для пальцев. Кроме того, индейцы играли и на так называемых флейтах Пана, представлявших собой пять или шесть тростниковых трубок, связанных воедино; некоторые индейцы мастерили их из глины, а иногда, правда, довольно редко, можно было увидеть флейты, сделанные из громадных перьев кондора. Кроме этих инструментов в могильниках было найдено громадное количество труб, сделанных из морских раковин, тыкв и дерева.
Участники больших праздников не только наслаждались танцами и пением, они также с удовольствием слушали декламацию — публичное чтение колоритных поэм-сказаний, которые устно, путем постоянного повторения, передавались от одного поколения к другому. Основу такой литературы составляли либо официозная эпическая поэзия, в которой велеречиво прославлялись славные подвиги, совершавшиеся национальными героями в прошлом, или же поэзия религиозная, существовавшая в качестве молитв и песнопений, которые, главным образом, возносили Виракочу, этого Творца вселенной. Большой популярностью пользовались традиционные романтические по духу баллады, в которых обычно повествовалось о неразделенной любви, в них преобладали ностальгические мотивы и было полно красочных описаний окружающей природы.
Некоторые из таких эпических поэм декламируют и сейчас, правда, в обновленных версиях. В одной из них передается миф об Инкарри, боге, который, как говорят, был сыном Солнца. В некоторых вариантах он превращается в жертву испанских захватчиков, которые, схватив его, подвергли чудовищным пыткам, а затем обезглавили. По современной версии, голова его была спрятана в тайном, надежном месте, и от нее отрастает новое тело. А когда он станет таким, как прежде, Инкарри вернется, чтобы восстановить цивилизацию инков во всем ее прежнем величии.
Сегодня как потомков древних народов Тауантинсуйю можно рассматривать около 13 миллионов людей, проживающих в республиках Перу, Боливия и Эквадор. Но только пять шестых этого населения говорят на кечуа, языке, который инки сделали официальным языком империи — "руна сими" (человеческий язык); среди них еще немало людей, воспринимающих окружающий мир, словно он по-прежнему разделен на четыре четверти. Их вера в восстановление инкского могущества и прежней славы обладает поразительной силой, о чем свидетельствуют церемонии воскрешения из мертвых императора Инки, проводимые каждый год во многих индейских общинах в Андах. Во всех этих народных представлениях Сапа Инка, которым является Атауальпа, не был задушен с помощью гарроты, а лишь обезглавлен, как легендарный Инкарри. Такое изменение в трактовке только подчеркивает божественное происхождение Сапа Инки, сына Солнца, так как теперь он напрямую связан с Инкарри, что передает и ему роль мессии-избавителя.
Подобно мифическому Инкарри, некоторые аспекты инкской жизни сегодня также возрождаются. Построенные когда-то инками давным-давно заброшенные водоводы теперь вновь ремонтируются для орошения засушливых земель, древние террасы возвращаются к жизни. Инки оказали большое влияние на остальной мир, к примеру, пища, которую они употребляли, теперь в ходу далеко за границами бывшей империи. Какая ирония судьбы! Самым драгоценным открытием, сделанным испанцами после своего вторжения в Перу, стало не золото и не серебро, а скромный картофель. Сегодня стоимость картофеля, произведенного во всем мире только за один год, в несколько раз превышает стоимость всего блестящего металла, который награбили испанцы, разорив империю инков. Специалисты сельского хозяйства начинают обращать свое внимание на другие продукты, которые когда-то употребляли инки. Среди таких долго остававшихся в забвении культур находится и киноа, которая содержит в себе на пятьдесят процентов больше протеина, чем рис, пшеница или даже кукуруза. Она получила уже широкое распространение и даже начинает пробиваться на американский рынок. Мир, далекий от Анд, также проявляет сегодня интерес к "аракаче", дальней родственнице нашей моркови, в которой сочетаются различные вкусовые оттенки: сельдерея, капусты и жареных каштанов, а также к амаранте, растению, имеющему листья, как у шпината, и сотни богатых протеином семян, громко, словно попкорн, лопающихся при зажаривании. Не меньший интерес вызывает "нюньяс" — что-то похожее на фасоль, с запахом жареного арахиса. Ока напоминает сладкий картофель и получила большое распространение в Новой Зеландии, а "черимойя", фрукт, который когда-то так нравился инкам, теперь выращивается с коммерческими целями в штате Калифорния.
Гордость за прошлое растет в сердцах и умах молодых жителей Анд. Перуанские школьники учатся декламировать ритмически организованный список правителей из династии инков, они произносят нараспев: "Манко Капак, Синчи Рока, Льоке Юпанки, Майта Капак, Капак Юпанки, Инка Рока, Иауар Уакак, Виракоча, Пачакути, Топа Инка Юпанки, Уайна Капак, Уаскар, Атауальпа". Их имена воскрешают в памяти талантливый и трудолюбивый народ, энергия и мужество которого прославили этот край героическими свершениями и пленительной красотой непревзойденных образцов искусства.