Управление

Глава 7

Вся работа по организации и управлению этой ог­ромной империей осуществлялась назначенными Людьми. В центре находился Совет Инки, состоявший из четы­рех высокопоставленных чиновников, каждый из кото­рых контролировал одну из частей империи — север­ную, южную, восточную или западную. Испанцы назы­вали их вице-королями. Они занимались выполнением общего плана рационализации, начатого во время прав­ления Пачакути.

Поскольку вся работа проводилась в соответствии с временным графиком, то прежде всего было необходи­мо ввести календарь. Год, который считался лунным, начинался 21 декабря, во время солнцестояния. В ре­зультате возникло несовпадение с солнечным годом, ко­торый так никогда и не был скорректирован, несмотря на множество попыток провести точные наблюдения.

 

ДВА РАЗГОВОРНЫХ ЯЗЫКА: КЕЧУА И АЙМАРА

 

Основная трудность, с которой приходилось сталки­ваться правителям, — множество диалектов. Отец Акоста насчитал их более 700. На некоторых из них до сих пор говорят малочисленные группы, такие, как юнга или мочика в Итене (северное побережье) и кауке в Тупе (провинция Яуйос на юго-востоке Лимы). Когда импе­рия находилась в зените, в ней доминировали три язы­ка, которые испанцы называли «общими» — кечуа, аймара и уру. Последний уже тогда почти не использовал­ся, и, как мы знаем, его применение сегодня уменьши­лось до того, что специалисты собирают, хотя и довольно эффективно, последние его следы.

В противоположность этому первые два языка широко использовались, и даже сегодня их можно услы­шать в Андах. Проведенные в 1940 году исследования показали, что больше половины школьников разгова­ривают на кечуа или аймара, и более 30 процентов из них совершенно не знают испанского. По признанию лингвистов, это два родственных языка, имеющие мно­го фонетических и грамматических весьма интересных аналогов. Их словарный запас богат и разнообразен. Целую фразу можно выразить одним словом. Они яв­ляются моделью построения, поскольку развивались как два ствола дерева из одного корня. На языке аймара из корня али, что означает «растение», возникло 82 про­изводных слова, начиная от «зарождения», «роста» и «распространения» до «контракта», «обмена» и «покуп­ки», включая такие вариации, как «вырастить из рост­ка дерево», «выросшее растение», «засадить место рас­тительностью», «тюки для обмена» и «покупать ненуж­ные предметы». Каждое из этих значений выражается одним-единственным словом, состоящим не более чем из пяти слогов.

Стройностью своей структуры аймара странно напо­минает турецкий язык. Некоторые смелые эксперты в области языкознания заявляют, что он является праро­дителем всех остальных. Отбросив сомнения, Онффрой де Торон называет свое исследование языков «Откры­тие рая и первого языка», а Вильямиль де Рада выпус­тил работу под названием «Язык Адама».

Построение слов в кечуа логично и просто. Напри­мер, кай означает абстракцию, руно — человека, а че­ловечество называется рунакай. Сики означает обычай, илью — продовольствие, а жадность называется илью-сики.

Множественное число образуется добавлением суф­фикса -куна к единственному числу, но это не относится к неодушевленным предметам. В данном случае необ­ходимо указывать количество, поскольку множественное неопределенное число отсутствует. Как во французском и испанском, существительные не склоняются. Суще­ствует четыре спряжения глаголов, и настоящее время является основой для всех остальных времен. Существу­ют также безличные и недостаточные глаголы. Каждый глагол имеет производные, привносящие особые оттенки значения: повелительное (нужно любить), взаимосоглас­ное (любить друг друга), непереходное (любить себя), выборочное (пожелать любить), самопожертвованное (дей­ствовать из-за любви к другим) и т. д. Все эти произ­водные глаголы спрягаются обычным образом. Повели­тельное наклонение имеет два времени, настоящее и бу­дущее («действовать незамедлительно» — «действовать в будущем»).

Первое лицо множественного числа, будь то место­имение или глагол, различается в зависимости от того, включается ли в это понятие человек, к которому обра­щаются. Обращаясь к испанцу от лица окружающей его группы, индеец скажет: «Мы рождены здесь, в Андах, но мы дети Бога». Первое «мы» переводится как нъяй-како, а второе — ньоканчик.

В кечуа использовался десятичный метод подсчета, не превышающий 100 тысяч. Система аймара основана на числе 6.

На самом чистом кечуа говорили в Куско, где этот язык преподавали в школах. Существуют слова, означа­ющие «архаичный», «правильно говорящий» и «непра­вильно говорящий». Среди знати, несомненно, суще­ствовало стремление совершенствовать свои языковые способности.

Абстрактные выражения встречаются редко, но о не­которых из них следует упомянуть: кольянан значит «глав­ное», независимо от рассматриваемого предмета. Кау-каска значит «живое», венъяпай — «продолжение чего-либо», например «правды», «существования», «вечности». В своем словаре Д. Гонсалес Ольгин приводит слово кап как «дух» и здесь же приводит массу сложносочиненных слов, большинство из которых адаптированы к испан­ской концепции религии.

С европейской точки зрения недостатком этих двух андских языков считается их грубость. Фонетически они гортанные и взрывные. Для нас очень трудно произнести некоторые слова, а еще труднее записать их. В языке аймара есть два ч, четыре к, два р и два т, ко­торые обозначаются с помощью удвоения букв при за­писи, кроме к, где используются другие методы (мы нашли к, кк, кх и кю). Индейцы часто используют звукоподражание, придающее предложению особую экс­прессию и даже красоту. На кечуа «вечно» значит ат-чикуни, «ребенок» — уа-уа, а «страдание» выражается жалобным алау. На языке аймара в названиях неко­торых птиц звучит имитация их голосов — котчитчи, лекелеке.

 

УЗЕЛКОВОЕ ПИСЬМО И МЕТОД ПОДСЧЕТА

 

В этот период истории инков не существовало пись­менности. Как рассказывает М. де Моруа, индейцы ис­пользовали кипу, или, другими словами, веревочки с узелками «вместо пера и бумаги». С помощью их чинов­ники могли вести регистрацию поставок и потребностей, а контролеры — следить за балансом этих факторов. Без этого способа подсчетов управление рационалистической империей было бы невозможно при отсутствии какого-либо механизма цен. По наблюдению Пома де Айяла, без преувеличения можно сказать, что «империей управляли кипу».

Кипу состояло из главной веревки, к которой при­соединялись ответвления различного цвета, некоторые параллельно, некоторые исходили из главной отправной точки. С помощью узелков и цветов эти веревки могли означать как цифры, так и значения.

Узелки в конце веревки означали единицы, над ни­ми десятки, еще выше — сотни, а затем тысячи и де­сятки тысяч. Нельзя не восторгаться мудростью индейцев, которые изобрели значение «ноль» — интервал меж­ду узлами, пустое место.

Число веревок располагалось таким же образом, как мы это делаем на бумаге, и читалось так же — начиная с цифры, отражающей наивысшую категорию. Таким же образом веревка прочитывалась, начиная с самого верх­него узелка. Нам неизвестно значение наиболее слож­ных узлов, возможно, они означали умножение.

Цвета указывали на значение или качество. Однако их число ограничено даже при сочетании оттенков, чего нельзя сказать об объектах, которые они обозначали. Поэтому значение цветов и их сочетаний варьируется в зависимости от общего значения кипу. Чтобы дать кон­кретное объяснение, необходимо предварительно знать общее значение. Например, желтый цвет обозначал ли­бо золото при подсчетах военных трофеев, либо маис при подсчете продуктов. Поэтому данные документы остаются загадкой, поскольку интерпретировать их мо­гут только те, кто знал, о чем идет речь.

Для упрощения трактовки веревочек и узелков люди и предметы были выстроены в четкой и определенной последовательности. При описании людей в кипу спер­ва учитывались мужчины, а затем женщины и дети. При перечислении вооружений использовалась следующая последовательность: пики, стрелы, луки, копья, дубин­ки, топоры и пращи.

Отсутствие какой-либо из веревок или конкретной краски имело такое же значение, как отсутствие како­го-либо из узелков. Таким методом отображался полный «ноль». Все обязательно должно было быть подсчита­но, и отсутствие кипу считалось негативным фактором. Если не было веревочки, говорившей о количестве ка­ких-либо предметов, это означало, что таких предметов вообще не существует.

Интерпретаторы узелкового письма, кипукамайюк, что означает «регистраторы кипу», обладали хорошо натренированной памятью. Это обеспечивал доволь­но радикальный процесс — любая ошибка или пропуск карались смертью. Каждый человек специализировался на чтении какой-либо одной категории веревочек: религиозных, военных, экономических и так далее, и был обязан обучить этому своего сына, которому над­лежало продолжить дело отца. Для лучшего запомина­ния записей регистратор слагал стихи и читал их речи­тативом.

Централизация кипу происходила довольно просто. Работники низшего звена собирали базовую статис­тику по своим районам и передавали вышестоящим чи­новникам, которые сводили все воедино. Так, стадия за стадией, подсчеты со всей империи сходились в столи­цу, где их обрабатывало центральное статистическое бюро.

Кроме различного рода подсчетов, кипу также реги­стрировали исторические факты и религиозные обряды. В некоторых районах они сопровождались системой на­сечек на кусочках дерева и камнях или деревяшками с выдолбленными в них отверстиями, куда помещались камушки, семена или бобы. Это напоминало «счеты», использовавшиеся племенем кара.

У индейцев, несомненно, была большая тяга и лю­бовь к цифрам. Регистрировалось практически все. По за­мечанию одного из летописцев, невозможно было скрыть даже пару сандалий.

 

АДМИНИСТРАТИВНЫЕ СЛУЖАЩИЕ И ТРИУМФ АРИФМЕТИКИ

 

Для управления всей экономикой мало иметь систе­му подсчета и классификации, поэтому для упрощения работы по сбору и распределению товаров необходи­мо создать соответствующую административную систе­му. Существовало древнее и естественное территори­альное разделение, соответствовавшее районам прожи­вания различных племен: колья, канья, контисуйю и так далее, которое возникло под влиянием географи­ческих особенностей и исторических фактов. Оно осо­бо поражало иностранцев. Испанцы называли эти естественные регионы провинциями, а их правителей — губернаторами.

Столица обозначалась с помощью прибавления эпи­тета атун, означавшего «великий», к названию провин­ции — Атунколья, Атунканья и т. д. Однако размеры и значение этих районов сильно отличались, и такое подразделение мало подходило для рационального веде­ния экономики. Не нарушая оригинального разделения, управители разработали другой логический метод, за­ключавшийся в следующем: главы семей в возрасте от 25 до 50 лет считались единицами, и десять из них объ­единялись под командованием одного из их числа, обра­зуя таким образом основную единицу, которую испанцы называли декурион. Над ними располагались группы из 50 семей (высший декурион), из 100 семей (центурион), из 500 семей (высший центурион), из 1000 и 10 000 се­мей. Далее арифметика уступает географии в подсчете самых больших группировок, где уже фигурируют губер­наторы провинций и вице-короли.

Если вести подсчеты, как это делают летописцы, ис­ходя из того, что семья состоит по крайней мере из пяти человек, то можно сделать вывод, что подобная классификация, основанная на числах 5 и 10, весьма разумна.

Поскольку само правительство было стабильно и все зависело от центральной власти ввиду того, что града­ция носила вертикальный характер, каждое официаль­ное лицо находилось в постоянном контакте со свои­ми руководителями и подчиненными, но никогда и ни с кем, равным ему по рангу. Этот чиновник обладал ог­ромной властью и нес серьезную ответственность. Его функции, хотя и варьировались в определенной сте­пени в зависимости от ранга, были весьма широки, поскольку ему приходилось руководить жизнью под­чиненных в самых незначительных моментах, в соот­ветствии с существовавшими правилами осуществлять полный и постоянный контроль, информировать людей о всех ограничениях, а в некоторых случаях назначать наказания.

Мужчины в возрасте от 25 до 50 лет назывались на­логоплательщиками, и в каждой группе населения составляли одну, наиболее важную категорию. Население подразделялось на следующие категории в зависимости возраста и рода занятий:

 

1. Менее одного года. Грудной ребенок. ...   

2. От 1 до 5 лет. Ребенок, умеющий играть. По утвер­ждению Кабеса де Вака, «им поручалось удалять вшей из волос, чтобы никто не сидел без дела».

3. От 5 до 9 лет. Ребенок, умеющий ходить.

4. От 9 до 12 лет — отпугивающий птиц от маисовых полей.

5. От 12 до 18 лет — пастух стада лам и подмастерье.

6. От 18 до 25 лет — мужчина, помогающий своим родителям в любой работе.

7. От 25 до 50 лет — взрослый налогоплательщик.

8. От 50 до 60 лет — пожилой человек, все еще спо­собный выполнять определенную работу.

9. Старше 60 лет — дряхлый старик, способный толь­ко давать советы.

10. К последней категории относились инвалиды, не­дееспособные, сумасшедшие и т. д.

 

Поскольку рождаемость и смертность изменяли официальные арифметические данные, увеличивая или сокращая сотни и изменяя далее группы, частью кото­рых они являлись, время от времени возникала необ­ходимость произвести новый подсчет и новое подраз­деление по группам. Такие пересмотры проводились каждые два года или пять лет, о чем трудно судить точ­но из-за расхождений в имеющихся текстах. В проме­жутках между этими операциями и особенно в конце каждого периода такое подразделение становилось весьма приблизительным, поскольку реальные цифры все в большей и большей степени расходились с офи­циальными. Как это обычно происходит при социали­стическом режиме, равновесие восстанавливалось пу­тем адаптации человека к плану, а не плана к человеку.

В результате, когда группа становилась слишком боль­шой, ее разделяли на части. Зачастую избыточное на­селение чрезмерно плодовитых сообществ направлялось в Куско и поступало на службу Инке. Таким образом, способности и стремления населения ограничивались рамками единообразия.

Это было вызвано необходимостью, поскольку рас­пределение товаров было бы весьма затруднительным без этих упрощений. Если требовалось распределить ты­сячу мер маиса пропорционально числу группировок, это делалось арифметически, путем последовательного деления. Каждая группа точно знала, какова ее квота, при этом не возникало никаких споров, поскольку зер­но само по себе представляло определенную часть на­селения. Таким образом проще было вести подсчеты, поясняет Фернандо де Сантильян.

Время от времени на места выезжали главные инс­пектора, осуществлявшие подробный контроль и вно­сившие нужные изменения. Они назначали официаль­ных лиц, изменяли или корректировали администра­тивные правила и, что кажется наиболее странным, отбирали молодых девушек для служения Инке и Сол­нцу. Мы уже упоминали о данном типе налогообло­жения при описании «домов избранных женщин», од­нако не следует искать в этом каких-либо признаков чрезмерной тирании. Желаниям женщины придавалось мало значения, она всегда занимала второе место пос­ле мужчины, и подобный выбор всегда делал честь за­конопослушным режиму семьям, которые уже в тече­ние долгого периода были подданными Инки и покло­нялись Солнцу.

Эти визитеры были не только выдающимися и обо­жаемыми персонажами, но и носили устрашающие име­на Тукуирикук, что означает «тот, кто видит все». Они могли назначать наказания и смещать чиновников и курака, никто из которых не был уверен в постоянстве своего положения. По словам летописцев, все жили в состоянии «постоянной, стимулирующей и пугающей бдительности».

 

ИНДЕЕЦ ДОЛЖЕН ЖИТЬ И УМЕРЕТЬ ТАМ, ГДЕ РОДИЛСЯ

 

Особенности управления экономикой требовали, что­бы статистические данные такого рода не могли неожи­данно и постоянно меняться. Их точность зависела от оп­ределенной стабильности, и индейцам не разрешалось покидать свой район без разрешения.

Осуществлять контроль было довольно просто; дос­таточно посмотреть на головной убор, который отличал­ся в зависимости от региона. Например, колла на бере­гу озера Титикака носили шерстяные шапки, уанка к северу от Куско — черные тюрбаны, каямарка — узкую полоску, а каньяри (на юге нынешней Республики Эк­вадор) — тонкую деревянную корону. Головные уборы были традиционными, и по ним воины из одной про­винции узнавали друг друга в суматохе боя. При попыт­ке ввести единую униформу Инке пришлось оставить в покое головные уборы.

Единственным типом перегруппирования населения в рамках общей политики, который можно отнести к перерасчетам национальной статистической службы, бы­ли митмак, которых испанцы называли митимае. Их на­считывалось несколько типов, но всегда коллективных, всегда совершенно определенных и всегда связанных с миграцией населения. Мы уже знаем об одном таком примере, когда группа населения из перенаселенного района посылалась в другой район, где имелась свобод­ная для обработки земля.

Иногда такие передвижения основывались на техни­ческих соображениях. Опытные в сельскохозяйствен­ном отношении семьи направлялись в отсталые провин­ции, чтобы помочь их развитию. Другим сообществам предписывалось переехать на плодородные земли, что­бы культивируемые поля в их собственной провинции могли восстановиться.

Испанских наблюдателей, однако, интересовали преж­де всего военные типы митмак. Центральные власти выбирали айлъю, расположенные в центре империи и

доказавшие свою лояльность режиму, и направляли их в отдаленные, недавно покоренные районы, где они за­нимали место не вызывающих доверие племен. Те в свою очередь переселялись в ближайший к столице ре­гион, где их было проще держать под строгим конт­ролем.

Даже сегодня в соседних с древними границами им­перии регионах проживают индейцы, сильно отличаю­щиеся от окружающего их населения. Это наследники тех несчастных, которым было велено покинуть свои родные места и проживать во враждебном окружении. Как правило, самодержец осыпал их многочисленными • дарами и другими благами, однако таким образом труд­но было компенсировать урон, нанесенный крестьянам, оторванным от земли их предков. Человеку не остава­лось ничего, кроме как подчиниться, поскольку его ин­тересы ничего не значили по сравнению с интересами самой империи.

 

ГРУППА ЗА РАМКАМИ ОБЩЕСТВА

 

Среди различных категорий населения, которые мы рассматриваем, есть одна, стоящая как бы в стороне, поскольку осталась за рамками всей классификации, что само по себе парадоксально. Это янакуна. Их особое по­ложение определило историческое событие, когда не­сколько тысяч индейцев, поднявших восстание, собра­лись в городе Янаку. Их смертный приговор был отме­нен благодаря вмешательству императрицы, но вместо этого их обязали пойти на службу к победителям. Это был определенный тип рабства, к которому приговори­ли навечно их самих и их наследников, поскольку эти люди считались изгоями общества. Они были в подчи­нении не официальных лиц, о которых мы уже говори­ли, и не обычных судей, а полностью и напрямую при­надлежали своим хозяевам. Их даже не учитывали в ста­тистических записях, что прямо свидетельствует о том, что их практически не считали за людей.

Вместе с тем их происхождение довольно скоро было предано забвению. Некоторые из них стали доверенны­ми лицами высокопоставленных чиновников, с которы­ми их свела судьба, другим даже удалось пробиться в число знатных людей. Смешавшись со слугами, они рас­творились среди них, и ко времени испанского наше­ствия название группы этих людей приняло весьма раз­мытые очертания.

 

СИЛА, РЕГУЛИРУЮЩАЯ СИСТЕМУ

 

Теперь, когда мы достаточно подробно ознакомились со структурой государства инков, можно суммировать главные итоги. Основная масса населения была органи­зована для производства продуктов либо в форме про­довольствия, получаемого с обрабатываемых земель, вы­деленных для нужд Инки и бога Солнца, о чем будет рассказано позже, либо товаров, производимых из ос­новных материалов, распределяемых официальными ли­цами с этой целью. Эти товары складировались в амба­рах или общественных складах, в ряде небольших по­строек, возведенных вдоль дорог или в пригородах. Их охраняли надзиратели, осуществлявшие подсчет продук­ции. Там всегда хранился запас, рассчитанный на не­сколько лет жизни: маис, картофельная мука, сушеное мясо и так далее, а также большое количество одежды, подвесок, шкур животных, оружия, сандалий и веревок, другими словами, всего необходимого для повседневной жизни. Кроме этого, на этих складах хранились основ­ные материалы, такие, как шерсть, хлопок, волокна кабуйя и т. п.

Верховный Инка был единоправным хозяином всего этого богатства и мог распоряжаться им по своему ус­мотрению. Все зависело от его решения. Инка олицет­ворял государство, империю и будущее всей страны.

Эти богатства предназначались для содержания дво­ра, знати и жрецов, однако существовали и другие мно­гочисленные и не менее важные пользователи. Товары шли на содержание армии, вознаграждение тех, кто это­го заслужил, на подкуп нужных иностранцев, на веде­ние войн, а также на оказание помощи регионам, постра­давшим от землетрясений, наводнений, набегов врагов и всех других многочисленных катастроф, часто потря­савших южноамериканский континент.

Фактически в социалистическом государстве эти хра­нилища представляли собой капитал, накопленный от­дельными людьми в рамках либерального режима, го­сударственный капитал в государственной системе. Бы­ло бы ошибочным рассматривать накопленные таким образом богатства как результат жадности правящего класса. Довольно витиеватым путем большая часть то­варов, полученных коллективным трудом, возвращалась обратно их производителям. В этом и заключалась си­ла, регулирующая работу всей системы, гигантская ес­тественная кладовая, без которой было бы невозмож­но организовать своевременное и равномерное произ­водство и потребление во всей огромной империи. Лег­ко себе представить удивление испанцев по поводу этой логичной и дальновидной системы и их радость, когда на протяжении всего своего долгого пути они находи­ли хранилища, из которых черпали все необходимые им товары.

Как и во всех гуманитарных институтах, у этой со­вершенно логичной системы тоже имелся целый ряд не­достатков и даже упущений, связанных с заложенной в ней тиранической дисциплиной. Во-первых, стоимость товаров была очень высока, так как много продуктов портилось и время от времени уничтожалось по прика­зу правителей. Чрезмерная дальнозоркость подразумева­ла потери. В конце концов Инки решили, что сумели предусмотреть все, что их холодный рассудок полнос­тью подчинил себе капризы природы и другие коварные неожиданности. Вот за эту гордость боги и поспешили их наказать. Никто не вправе хвастаться, что предусмот­рел все неожиданности. Всемогущий правитель «четы­рех частей света» не мог предположить, что его склады, которыми он справедливо гордился, во многом будут способствовать захвату его территории теми, кто при­шел сюда лишить его империи и жизни.

Таким образом в стране создавалась и поддержива­лась стабильность. Центральная статистическая служба держала в своих узелковых записях судьбу экономики империи. Стоило только отдать приказ, и каждый знал точно, что он должен предоставить, что хотел бы полу­чить, с чем ему придется расстаться и что он сможет оставить себе. Одна провинция должна помочь другой, одно сообщество, претерпевшее природную катастрофу, может взять все необходимое из общественных складов, в другом регионе необходимо провести общественные работы.

Эта единая система нуждалась в сети коммуникаций и средствах быстрой доставки информации.

 

ДОРОГИ

 

Дороги инков стали объектом столь поэтических вос­хвалений, что их даже нескромно повторять, и те, кто поет эти похвалы, не в силах скрыть своего восхищения. Следует признать, что эти дороги «так же известны, как и дороги, проложенные Ганнибалом через Альпы для похода на Италию, — говорит Сьеса де Леон. — Думаю, что если бы император (император Индии, король Ис­пании) отдал приказ построить еще одну королевскую дорогу, подобную протянувшимся от Кито до Куско или от Куско до Чили, то, несмотря на всю его власть, это невозможно было бы осуществить».

При сооружении этих дорог возникали весьма зна­чительные трудности, связанные с ландшафтом земли, который значительно варьировался по мере прохожде­ния пути. Дороги строились максимально прямыми, чтобы путешественники и курьеры не тратили време­ни попусту. Поэтому они часто поднимались в гору длинной и утомительной цепью ступеней. Испанцы по­стоянно жаловались на это. Их лошадям было трудно подниматься вверх, они теряли подковы на каменных ступенях. Поднявшись на вершину горы, солдаты были уже не в состоянии сражаться с врагом. Однако иног­да, следуя контуру горы, дорога поднималась вверх плав­ным изгибом.

Проходя через культивированные земли, дорога ок­ружалась столбами или небольшими стенами, чтобы про­ходящие армии не повредили поля. Когда при сильном ветре песчаные бури покрывали большие пространст­ва, дорогу путешественнику показывали врытые в зем­лю вдоль дороги вехи. Если почва была болотистой, прочность дороги обеспечивали насыпи. На побережье вдоль дороги высаживались деревья и прорывались ка­навы.

Дороги строились различной ширины, что объясня­ет расхождения в выводах некоторых современных ис­ториков. На равнине дорога была достаточно широкой, так что по ней могли ехать галопом шесть всадников. На трудных горных перевалах ее ширина сокращалась до 3 футов. Несмотря на это, данные перевалы были весьма примечательны. Возьмем, к примеру, сохранив­шуюся до наших дней дорогу, которая проходит между руин таинственных городов Вилькабамба и Мачу-Пик-чу, недавно открытых в Кордильерах. Эта дорога оги­бает горные склоны, вымощена плоскими камнями, прерывается пролетами многочисленных ступеней, вы­рубленных в скале или построенных и поддерживаемых в некоторых местах стенами до 12 футов высотой. Она даже проходит через тоннель 15 футов длиной, постро­енный путем расширения естественной промоины. На некоторых важных основных дорогах, например веду­щей в Коллао, придорожными камнями отмечено рас­стояние.

До сих пор можно встретить остатки этих дорог, по­тому что пирка, из которой они строились на плато, представляла собой смесь глины, гравия и маисовых листьев и прекрасно выдержала испытание временем.

Еще более удивительно для нас расположение не­скольких параллельных дорог на равнинах возле боль­ших городов, где часто проходили армии, например возле Вилькаса, занимающего ключевую позицию на пути к Куско на западе. Такое устройство говорит о том, что дороги имели как стратегическое, так и административное значение. Чаще всего ими пользовались войска, разъезжавшие с проверкой инспектора, курьеры, официальные лица, ехавшие на доклад к начальству, за распоряжениями или для воздаяния почестей высокопоставленным лицам, а также люди, совершав­шие паломничество или посещавшие рынки недалеко от своих домов.

Расположение дорог было таким же рациональным, как и все другие элементы данной экономической струк­туры, особенно в связи с тем, что сам ландшафт способ­ствовал этой рационализации. Побережье и плато пред­ставляют собой на карте две параллельные зоны, идущие с севера на юг и соединяющиеся в восточных Кордилье­рах. Поэтому было естественно построить две дороги, так­же параллельные: одну по побережью, другую по плато. Испанцы называли их соответственно дороги лъянос и съерра. Оставалось только соединить эти две артерии се­рией вторичных дорог, проходящих по горным перевалам через Кордильеры, чтобы получить идеальную модель пу­тей сообщения.

Высадившись в Тумбесе, Франсиско Писарро спер­ва воспользовался прибрежной дорогой, начинавшейся у этого города и доходившей до Пачакамака к югу от Лимы. Туда и привела дорога одного из его лейтенан­тов. Сам же он двинулся по перекрестной дороге, ко­торая вывела его на плато к армии Инки, собравшейся у Кахамарки.

Таким образом, один из этих важных путей начинал­ся у берегов залива Гуаякиль у Тумбеса, главного порта империи. Здесь располагался целый флот парусных пло­тов, но лишь некоторые из них отваживались время от времени проплывать вдоль негостеприимного побере­жья нынешней Республики Эквадор в надежде совер­шить там выгодный бартер. Этот город раскинулся под лучами яркого солнца в окружении пальм и москитов на берегу одноименной реки.

Затем дорога проходит по древней территории наро­да чиму, чья столица уже давно превратилась в руины и обросла легендами, и идет дальше мимо внушитель­ной крепости Пармунка (или Парамонга), которая по­могла сдержать армии Инки и заставила Пачакути решить вопрос дипломатическим путем. Затем дорога проходит по долине Римак, где недалеко от Лимы на­ходится скромная деревушка и расположен храм Пача-камак, о значении которого мы уже упоминали.

За песчаными пустынями мы видим Ика и Наска на берегах рек, которые служили их жизненными артерия­ми. Оба города известны своей керамикой. Следующие города расположены на более отдаленном расстоянии, а побережье более пустынно. Килька, Арика и Тарапа-ка сменяют один другой на большом расстоянии. Пус­тыня Атакама преграждает путь путешественнику и кла­дет конец этому шоссе. Границей империи считалась река Мауле, расположенная к югу от нынешней столи­цы Чили.

Дорога, идущая через сьерру, начинается от реки Ан-касмайо, нынешней границы между республиками Ко­лумбия и Эквадор, недалеко от города Ипиалес к югу от Пасто. Она проходит через поля сражений, где ар­мии Инки и кара яростно сражались друг с другом, ми­нует «озеро крови» и опорный пункт Отавало, где был побежден и убит брат Уайна Капака. Затем дорога до­стигает столицы Кито, одиноко стоящего красочного города, строения которого разделены глубокими овра­гами (кебрада). На окраинах города находятся храмы Солнца и Луны, построенные на небольших возвыше­ниях, на их фоне видны огромные массивы Пичинчи, а дальше на горизонте к северу и к югу — блистающие под солнцем заснеженные пики гор.

От оставшихся городов Карас, Латакунга, Амбато и Риобамба путешественник переходит на территорию каньяри, примитивного и воинственного племени. В их столице Томебамбе нельзя не восхищаться храмом Сол­нца, постройками и общественными складами, неболь­шими каменными зданиями с соломенными крышами.

Расположенные на значительном расстоянии друг от друга, схожие города сменяют один другой вместе со своими дворцами, домами девственниц, складами, загонами для лам, дворцами и крепостями: Аябака (захваченный Тупаком Юпанки), Уанкабамба, Кахамарка. Последний известен своей треугольной рыночной пло­щадью, где Инка Атауальпа был предательски атакован и пленен. Затем следуют Уамачуко и Уануко — оазис среди бескрайних, поросших травой равнин, а за вос­хитительным конусом Серро-де-Паско, холодным и продуваемым местом, находится Хауха, известный сей­час, как и прежде, своим умеренным климатом, слав­ной крепостью и серебряных дел мастерами.

Далее дорога проходит вдоль русла Мантаро, «реки судьбы», на берегах которой был убит Инка Уаскар. На реке расположен город Вилькас, считавшийся геогра­фическим центром империи. Его центральную площадь украшает платформа, на которой, председательствуя на пирах, восседал курака. За ним следует спокойный го­род Абанкай, названный по имени цветка. Немного да­лее, за широким мостом через реку Апуримак, уже ви­ден и сам Куско.

Если направиться дальше на юг, путешественник ми­нует конус горы Вильканьота и спустится в Аявири в стране колла. Затем после длительного перехода мы до­стигнем озера Титикака и города Тиауанако на его юж­ном берегу. Его руины до сих пор выглядят очень за­гадочно. Затем дорога поворачивает к Кочабамбе, где, по легенде, имперская армия осушила целое озеро для того, чтобы Инка мог пройти в город напрямую. Затем следует Чукисака (сахар), знаменитые серебряные руд­ники Потоси, Туписа и, наконец, дорога заканчивает­ся возле города Тукуман на территории современной Аргентины.

Благодаря этим параллельным шоссе устанавливалась двухсторонняя связь между прибрежными провинция­ми и территориями съерры. Когда Инка со своей свитой путешествовал по высокогорному плато, высокопостав­ленные лица из близлежащих районов на побережье поднимались по склонам для встречи с ним. Когда же монарх путешествовал по прибрежной дороге, жившие на плато официальные лица из соответствующих рай­онов спускались по склонам на побережье опять же для встречи с ним. Чтобы выразить свое почтение и пре­доставить отчет, они пользовались перекрестными до­рогами.

Следует признать, что из-за особенностей ландшаф­та строить эти дороги было гораздо труднее, чем рим­ские. В этой стране с единым планированием качество и число дорог объяснялось имперскими экономически­ми и стратегическими задачами.

 

РЕЧНЫЕ ПЕРЕПРАВЫ

 

Среди требующих больших навыков при возведении построек следует отметить мосты, крайне необходимые из-за огромного количества водопадов и осыпей, слу­чавшихся во время землетрясений. Наиболее известные среди них висячие мосты делались при помощи четы­рех канатов, сплетенных из волокон кабуйя и прикреп­ленных к скалам или каменным столбам по обоим бе­регам. Настил делали из сплетенных лиан или тростни­ка и покрывали ветками. Перила изготавливались также из лиан. Вся постройка была весьма прочной. Важных особ переносили прямо на носилках, а позднее моста­ми пользовались испанцы вместе со своими лошадьми. Однако путнику требовались определенные навыки, что­бы без боязни балансировать среди всех этих канатов, раскачивающихся на ветру и прогибающихся посередине под весом путешественника. За их состоянием следили специальные люди, имевшие при себе запас древесины и веревок. Иногда рядом с мостом, которым пользова­лись обычные люди, строился специальный мост, пред­назначенный для членов императорской семьи или вы­сокопоставленных чиновников.

Во время нашествия висячие мосты сжигались, что­бы предотвратить продвижение вражеских армий. Несколько раз великий мост через реку Апуримак, являвшийся продолжением дороги в Куско, сжигали, чтобы спасти столицу.

На некоторых из этих мостов отсутствовали перила, испанцы рассказывали, что перебирались по ним на четвереньках.

Пользовавшиеся второстепенными дорогами путешественники иногда прибегали к необычному методу переправы — оройя. Над потоком натягивался канат, по которому скользил кусок изогнутого дерева. К нему крепилась корзина, в которой сидел пассажир. Ее тя­нули за веревку с противоположного берега. При отсут­ствии корзины пассажира привязывали прямо к куску дерева. Когда же не было куска дерева и некому было помочь с другого берега, использовали более прими­тивный метод, когда путешественник перебирался по канату как обезьяна, помогая себе при этом руками и ногами. Использовавшийся для таких переправ канат назывался тарабита.

При этом первая часть пути давалась относительно легко, потому что канат шел вниз. Критическая часть пути наступала при достижении нижней части изгиба, когда канат начинал подниматься вверх.

Существовала опасность, что человек на другой сто­роне реки не сможет вытянуть корзину или кусок дерева или же они сломаются при слишком большой нагруз­ке. В такой момент многострадальный путешественник оставался в подвешенном состоянии над рекой посе­редине потока или оказывался в воде. В таком случае «оператор» обычно принимал решение привязать еще одну веревку, продвигаясь на руках к тому месту, где жертва переправы с нетерпением ожидала его. При этом возникала опасность обрыва каната под дополнительной нагрузкой.

Сегодня эта древняя система усовершенствована и приобрела форму уаро. Один писатель описал ее сле­дующим образом: «Вы оказываетесь в чем-то, напо­минающем вагонетку или клетку для животных, где два человека прижимаются друг к другу, обнимая перекрестную деревяшку и болтаясь на ветру». Вагонетка скользит по стальному канату, натянутому между двумя берегами реки. Это нехитрое устройство приводится в движение двумя быками, бредущими прочь от берега на противоположной стороне. Они тянут веревку, которая привязана к вагонетке, перетягивая ее таким образом с одного берега на другой. Самый устрашающий мо­мент наступает тогда, когда вагонетка спускается до нижней части изогнутого дугой каната и вы оказывае­тесь над бурлящим потоком, а ваши лица покрывают брызги воды».

Для переправы через широкие реки возле побережья индейцы изготовляли из бревен плоты, которые пере­тягивали на другой берег с помощью канатов. В другом случае использовались изготовленные из тыквы бутыл­ки, связанные вместе. Паромщик тянул или толкал их или, когда возможно, управлял ими с помощью тонких шестов.

Там, где Десагуадеро вытекает из озера Титикака, главная дорога из сьерры проходит через плавучий мост из тростниковых плотов.

 

ПРИДОРОЖНЫЕ ГОСТИНИЦЫ

 

Вдоль всех дорог, особенно на холодных и ветреных горных перевалах, строились тамбо или тампу. Эти стро­ения различного размера предоставляли путешествен­никам убежище в комнатах с низкими потолками, а для лам — в устроенных неподалеку загонах. Смотритель имел запас продовольствия, чтобы вовремя накормить важных путешественников. Испанцы не преминули вос­пользоваться этими строениями в качестве жилищ, од­нако всем этим злоупотреблениям положил конец при­нятый в 1543 году «тамбос ординанеес»

Трудно провести четкую разграничительную черту меж­ду тамбо и общественными амбарами (пируа), особен­но в городах. Ни у летописцев, ни у комментаторов нет согласия на этот счет.

 

СОБЛЮДЕНИЕ ЗАКОНА

 

Во избежание краха такая сложная организация должна быть точно отлажена. Даже небольшая толика пыли в часовом механизме может нарушить его работу. Если ^ статистику закралась ошибка или айлью покинул свое место без разрешения, целая провинция может понапрасну ждать поступления продуктов или основных материалов, зернохранилища останутся пустыми, солдаты лишатся снабжения.

Большое значение при этом имели моральные устои, а в случаях, где этого было недостаточно, действовала строгая юридическая система.

Гарсиласо де ла Вега записал несколько таких мо­ральных правил, приписав их авторство Инке Пачакути, считавшемуся одним из самых мудрых.

Если граждане, военачальники и курака послушны воле самодержца, в стране царствует мир и полное спо­койствие.

Зависть — это червь, который пожирает жизненно важные органы завидующего.

Тот, кто завидует сам и кому завидуют, страдает вдвойне.

Лучше, когда завидуют твоей добропорядочности, чем самому быть злобным и завистливым.

Завидуя другим, разрушаешь себя.

Завидуя хорошему, ты отводишь от него зло, как паук выпивает яд из цветка.

Пьянство, гнев и глупость всегда идут вместе, но пер­вые два добровольно, и им можно противостоять, тре­тье же вечно.

Тот, кто убивает без причины, приговаривает себя к смерти.

Кто убивает себе подобного, достоин смерти. Поэто­му по древним правилам наших предков убийц казни­ли, и мы следуем этому обычаю.

Мы не можем смириться с существованием грабите­лей, которые предпочитают обогащаться путем насилия, а не благочестивого труда, и поэтому вор должен быть повешен.

Прелюбодей наносит урон репутации и нравам других людей и создает нестабильность и нервозность. Его мож­но считать вором и беспощадно приговорить к смерти.

Благородный и смелый человек спокойно относится ко всем превратностям судьбы.

Нетерпеливость говорит о порочности духа, плохом образовании, несоблюдении традиций.

Когда подчиненные беспрекословно повинуются, пра­вители и губернаторы должны проявлять либерализм и доброту по отношению к ним. В противном случае за­кон должен действовать с разумной строгостью.

Губернаторы должны следить с особым вниманием за двумя вещами. Во-первых, они сами, как и их подчи­ненные, должны соблюдать законы, установленные им­ператором. Во-вторых, они должны тщательно следить за коммунальной и частной экономикой в своей про­винции. Тот, кто не может управлять своим хозяйством и семьей, еще в меньшей степени способен управлять коммуной. Он не должен стоять выше других.

Целитель, который не знает лечебных свойств трав или, зная некоторые из них, не пытается постичь ос­тальное, знает слишком мало или вообще ничего. Он должен стремиться познать все полезные и вредные свой­ства растений, чтобы иметь возможность называться це­лителем.

Над тем, кто не умеет читать узелковые письма, мож­но посмеяться, как и над тем, кто задумал сосчитать все звезды.

Вполне возможно, что большинство из этих правил не оригинальны. Мы не упомянули еще об одном, в ко­тором говорится о коррупции судей. Его появление яв­но инспирировано испанцами. Правила, относящиеся к зависти, в действительности не соответствуют психоло­гии индейца доколумбовых времен. В этой связи следу­ет отметить, что это ни в коем случае не моральный ко­декс времен Пачакути, а отражение взглядов, распространенных среди индейцев после испанского завоевания, а также мудрости тогдашнего монарха. У них нет ничего общего с правилами, введенными в XV веке. Здесь некоторым образом отражены идеи последователей Инки в отношении к исчезнувшей империи во второй половине XVI столетия. Нельзя не заметить, что император все еще окружен ореолом добродетели.

 

ЭФФЕКТИВНЫЕ ГАРАНТИИ СОБЛЮДЕНИЯ ЗАКОНА

 

Мы гораздо больше знаем о законе, чем о морали. В этой области опять же прослеживается основной дуализм перуанского общества. С одной стороны, закон Ин­ки был неоспорим, поскольку дан свыше, и его нарушение считалось святотатством. Судья не мог изменить закон. С другой стороны, правило, возникшее на осно­ве местных обычаев и поэтому отличавшееся в зависимости от места, также применялось по мере возможности, что легко объяснимо. Карающие законы принимали во внимание действие субъекта с учетом социального класса, к которому он принадлежал. В абсолютных терминах закон был мягче для знатного человека, посколь­ку даже небольшое наказание повредило бы его престижу, чем для простого человека, полностью индифферентного к подобному чувству. Порицание считалось строгим наказанием для гордого орехона, но было совершенно безразлично для простолюдина.

Субъективно это было еще одним проявлением рационализма. Здесь просматривается определенная доля высокомерия: общество не только старалось защитить себя, оно пыталось найти наказание, соответствующее совершенному преступлению, с тем чтобы сохранить баланс, точно соответствующий тому, что мы теперь понимаем под индивидуальными смягчающими обсто­ятельствами. С учетом этого принципа судья брал во внимание возраст провинившегося. Повторные нару­шения закона строго карались. Совершившего кражу страдающего от голода человека не наказывали, а вина возлагалась на отвечающего за него начальника.

Как мы уже знаем, судьи занимали официальные по­сты. В этой области не существовало специализации. Они были осведомлены о спорах между коммунами и о преступлениях, совершенных против закона Инки. Курака несли ответственность, поскольку сами занима­ли официальные должности, и следили за соблюдени­ем древних законов в вопросах местного значения. Ис­ключением служили случаи, имевшие особую важность. Специальные инспекторы, о которых мы уже упо­минали, проводили некоторые расследования и иногда разбирали особо опасные преступления. Над ними сто­ял трибунал, состоявший из 12 судей. И наконец, сам Инка и его совет с помощью четырех вице-королей вершил правосудие среди орейоне и высокопоставлен­ных чиновников. Он также был информирован об осо­бо серьезных преступлениях. Процедура проходила бе­зотлагательно. Обвиняемый и свидетели вызывались в суд, и приговор оглашался либо незамедлительно, либо после проведения расследования. Никаких апелляций не существовало. Судья приносил клятву Инке, Солн­цу или уака. Иногда спрашивали мнение прорицате­ля, а для получения признания обвиняемого подверга­ли пыткам.

Естественно, существовали тюрьмы, где обвиняемые ожидали приговора. Если же обвиняемым был высоко­поставленный человек, ему оставляли слуг и он мог принимать визитеров. Некоторые авторы рассказывают страшную историю о наполненном дикими зверями за­крытом помещении, вероятно предназначенном для оп­ределенной формы «божьего суда». Обвиняемый, кото­рому удалось выжить в этой обстановке в течение сорока восьми часов, считался невиновным.

Пома де Айяла приводит внушительный список на­казаний, иллюстрируя их набросками рисунков. Для зна­ти применялось отсечение головы, пожизненное за­ключение, лишение всех средств, обрезание волос и об­щественное порицание. Для простого народа смертная казнь была обычным делом. Виновного вешали или забивали камнями. В случае особо опасных преступлений тело преступника сжигали. Затем следовало наказание: ссылка на плантации коки в тропические районы, удары палкой по пяткам, что зачастую заканчивалось смертью.

Пома де Айяла рассказывает нам о двух предателях, которых палачи забросали камнями, о двух любовни­цах, повешенных на суке дерева, о целой семье коварных прорицателей, забитых дубинками до смерти, о преступнике, замурованном в темной пещере, кишащей змеями, улитками и другими отвратительными тварями.

Каждый индеец знал, что ему грозит, если он не будет соблюдать все законы и правила. Наказывали не только за преступления против личности и частной собственности. За преступления, совершенные против государственной собственности, карали еще жестче. Если кто-нибудь ук­рал маис с поля, принадлежащего Инке, срубил растущее у дороги фруктовое дерево или уничтожил мост, его при­говаривали к смертной казни.

Представитель индейской знати вел весьма активную жизнь. На нем держалась вся система. Он одновремен­но нес ответственность и гордился возложенной на не­го задачей. Сознавая свое превосходство, заботясь о сво­ем престиже, он знал, что возглавляет общество, гармо­ничностью и стабильностью которого пользовался сам. Монотонность и печаль, которая впоследствии столь глубоко поразила покорителей Перу, для него были сви­детельством точного механического функционирования единой системы. Ни у кого даже не возникало мысли отречься от нее. Кроме того, чтобы насладиться своим величием, он устраивал пышные празднества, на которых играл главенствующую роль. Что касается его ма­териальных запросов, то они были полностью удовлет­ворены посредством привилегий, возвышавших его над людьми и собственностью. Повседневная жизнь каза­лась ему тяжелой и обремененной большой ответствен­ностью, однако он чувствовал себя полезным и знат­ным, и ради этого стоило жить.

 

ТОЧКА ЗРЕНИЯ ИСПАНЦЕВ

 

Насколько высоко испанцы оценили результаты, по­лученные инками, рассказывается в документе, датиро­ванном 1589 годом. В нем нет попытки провести оценку в соответствии с официальной доктриной, события рассматриваются с чисто моральной точки зрения без какого-либо чувства превосходства. Такое вряд ли мог­ли утверждать первые конкистадоры до своей смерти. Этот документ — завещание Мансьо Сьерра де Легисамо, который в качестве своей части трофеев, захвачен­ных в Куско, получил золотой диск. Он считал, что диск был захвачен в храме Солнца. Вот несколько отрывков из этого текста:

«Перед тем как составить свое завещание, я заявляю, что уже в течение нескольких лет хотел довести опреде­ленную информацию до сведения его величества короля Филиппа, нашего принца, ярого последователя Христа, беззаветно служащего Богу, нашему отцу. Хочу снять камень со своей души. Я играл ведущую роль в откры­тии и захвате стран, которые мы отняли у Инков, здеш­них правителей, и передали под власть нашей царству­ющей короны. Его католическое величество знает, что мы не нашли в этих странах ни воров, ни лихих людей, ни бездельников, ни коварных женщин — клятвопрес­тупниц. Такое поведение здесь находилось под запре­том, аморальные люди не могли жить спокойно, а у всех подданных Инки была честная и прибыльная работа. Обрабатываемые земли, горы, рудники, пастбища, охот­ничьи угодья, леса — все было учтено, организовано и поделено таким образом, что каждый знал, чем он вла­деет. Никто другой не мог захватить и владеть этим, и поэтому не было нужды обращаться в суд.

Многочисленные войны не мешали обработке земли, не наносили урон культуре и другой деятельности. Со­вершенно все, от наиболее важных до самых малых де­талей, было организовано и координировалось с боль­шой мудростью. Инков боялись, их слушались, уважа­ли и превозносили. Все подчиненные считали их очень способными правителями. Их губернаторы и военачаль­ники обладали такими же качествами, а поскольку у них была власть, сила и стремление к сопротивлению, мы были вынуждены силой оружия полностью лишить их власти и собственности. Таким образом мы подчинили их и заставили служить Богу, нашему отцу, лишив всех земель и поместив под начало короны. Благодаря ей и нашему Отцу Богу, нам удалось консолидировать свою власть в этом регионе, полном богатств и населенном многочисленными народами. Мы превратили сдавших­ся нам правителей в рабов, что уже известно всему ми­ру. Когда мы начинали этот поход, нас была всего не­большая группа, и я хочу, чтобы его католическое ве­личество понял, почему я пишу эти строки. Я хочу облегчить свою совесть и покаяться в грехах. Мы изме­нили народ, который был так мудр, совершал так мало преступлений, сторонился всех крайностей и новшеств, был настолько честен, что владелец десяти тысяч золо­тых и серебряных песо мог оставить свою дверь откры­той и, покидая дом, извещал об этом всех, поставив метлу поперек двери. В соответствии с обычаем, этого знака было достаточно для того, чтобы никто не вошел в дом и не взял ничего. Люди выражали презрение, ког­да видели среди нас воров и мужчин, подбивавших их жен и дочерей ко греху».

Действительно ли у испанского солдата были такие мысли? На самом деле этот исторический текст напи­сал исповедник, поэтому к нему следует относиться с осторожностью.

Прежде всего следует учесть тенденцию к преувели­чению, характерную для людей того времени, которые старались доводить свои мысли и действия до наивыс­шей точки. Несомненно, данный католик, произнесший публичную исповедь в таком виде, выражал исключи­тельно моральную точку зрения, не задаваясь вопросом: может ли существовать мораль без свободы, разве то, чем он восхищался в Перу, не стало обязательной нор­мой поведения благодаря строгости наказаний? Сам тер­мин «навязанная сверху мораль» фактически противоречив по своей сути. Мы склонны верить, что эти мо­ральные принципы основывались только лишь на стра­хе наказания, так как аборигены чиму, острова Пуна и других мест позволяли себе самые низкие грехи, а ин­дейцы самой империи незамедлительно и добровольно отбросили все свои моральные принципы, как только их перестали принуждать к этому. Об этом же рассказыва­ет нам Сьерра де Легисамо: «Весь регион погрузился в полный хаос и метался из одной крайности в другую. Прежде в нем не было зла, теперь здесь не найти доб­ра». В последних словарях кечуа есть много слов, обо­значающих такие пороки, как лень, обман и т. п.

Итог всего произошедшего поразителен и демонстри­рует, насколько организация империи удивила одного из самых скромных конкистадоров.