Интеллектуальная и творческая жизнь

Глава 10

Эту главу вполне можно было объединить с преды­дущей, учитывая тесную связь между знаниями и ре­лигией. Мы подразделяем их для большей точности, отнюдь не скрывая сути. Все умозаключения были преж­де всего ориентированы на божественное.

 

ОБЫЧНЫЙ УРОВЕНЬ АСТРОНОМИИ

 

Астрономия инков, находившаяся на не более низ­ком уровне, чем наука ацтеков или майя, была нераз­рывно связана с мифологией. Нам неизвестны какие-либо особо выдающиеся ученые в этой области, но мы знаем, что на практике проводились наблюдения за по­ложением солнца на небе, позволявшие определить вре­мена года и, соответственно, организовать работу на полях. С этой целью в нескольких городах были уста­новлены колонны. Ниже экватора в период равноден­ствия в полдень они не давали тени, и поэтому распо­ложенный на этой линии Кито считался священным городом.

Нельзя с уверенностью сказать, что сохранившиеся до наших дней колонны использовались для этого, так как некоторые из них могли служить пьедесталами для идолов, разрушенных миссионерами после испанского нашествия.

Нам необходимо доказать, что теории майя были из­вестны, по крайней мере, на тихоокеанском побережье.

Уже упоминавшиеся нами легенды о людях, прибыв­ших с запада, и о походах перуанских торговых пло­тов вдоль американского побережья к северу от залива Гуаякиль позволяют предположить, что определенные знания об астрономии в Центральной Америке уже бы­ли известны, по крайней мере частично, в больших центрах, расположенных при впадении рек в океан. На вазе из Пачакамака ученый нашел рисунок женского тела и черточки с точками, которые в Юкатане имели численные значения: палочка означает пять, а точка — единицу.

На каменном топоре в Национальном музее Лимы имеются искусственные отверстия, которые в давние времена украшались раковинами или цветными камня­ми. Их число, похоже, соотносится с астрономически­ми расчетами майя, основанными на периоде в 260 дней.

По мнению Ф. Бака, обнаруженная в 1908 году кера­мика из Наска демонстрирует несколько календарей. Ее надписи соответствуют двадцати годам в системе Мер­курия, Луны, затмений, Венеры, Сатурна, ритуального года и так называемого тропического года. Сейчас уче­ные заняты изучением многих других примеров подоб­ной керамики с аналогичными надписями.

 

МЕРЫ, ПЛАНЫ И КАРТЫ

 

Единицы измерений, без которых не может суще­ствовать ни теоретическая, ни практическая наука, ос­новывались, естественно, на длине различных частей человеческого тела. Они начинались с юка, расстояния между кончиками большого и указательного пальцев, и заканчивались рикра, среднего роста человека на плато (примерно 3 фута 8 дюймов). Летописцы также расска­зывают об измерении расстояний с помощью индей­ской лиги, равной, по их мнению, 6 тысячам шагов.

Практически географические знания выражались в форме карт и рельефных планов. Один из них изго­товлен по приказу Пачакути перед перестройкой Куско. Предполагается, что камень Сайуите возле Абанкая представляет собой географическую карту, так как на нем высечены линии или фигуры. Последнее обозначает реки. Можно выделить пять параллельных водных по­токов, стекающих в Апуримак. Фигуры обозначают ре­гиональные характеристики: обезьяны — зоны восточ­ных лесов, ламы — плато, кондоры — горные районы. На камне есть и другие рисунки, например диски Сол­нца и Луны, индеец-часовой, пумы, змеи и жабы. Ре­ликвии такого рода существуют в Перу и сегодня, но на­столько редки, что данный камень считается уникаль­ным. Специалисты усмотрели в этих рисунках влияние племен колла и чанка и теперь пытаются определить расположение этих стран среди тех, которые обозначе­ны на камне. Однако кроме нахождения определенных гипотетических рек и озера Титикака, считавшихся свя­щенными с доисторических времен, загадка так и оста­ется неразгаданной.

 

РАЗВИТИЕ МЕДИЦИНЫ

 

Единственными областями науки, где можно просле­дить определенную эволюцию, являются медицина и хи­рургия.

Суть медицины сводилась к эмпирическим процессам и магической практике. Целители принадлежали к опре­деленной категории людей, отличавшихся от других ка­кой-либо характерной особенностью, например физичес­ким недостатком или уродством, врожденной слепотой или знаком, оставленным ударом молнии, либо же они принадлежали к племени, члены которого знали целеб­ные свойства трав и ревниво хранили свои секреты, пере­ходившие от отца к сыну. Среди этих племен наиболее известно кольяуайна с северо-востока озера Титикака, обязанное в свое время обеспечивать докторами двор Ин­ки. Выходцы из этого района и сегодня разгуливают по дорогам Южной Америки, продавая простые лекарствен­ные средства в городах и деревнях.

Типичные заболевания Старого Света, такие, как скарлатина и корь, не были известны в Америке. С другой стороны, среди индейцев были широко распространены две болезни — верруга и ута. Симптомами верруги были оспины, лихорадка и иногда кровоизлияния. Болезнь поражала людей и животных и была хорошо известна среди местных жителей деревень, расположенных на средней высоте между 3 и 9 тысячами футов в западных Кордильерах, особенно в долине реки Римак, а также на всем протяжении железной дороги Оройя.

Ута — разновидность проказы, поражающая лицо и не позволяющая мыть пораженные места, особенно нос и губы. Результаты болезни весьма реалистично отображены художниками Чиму на глиняной посуде. Иногда их несправедливо приписывают строгим наказаниям, применявшимся вождями-тиранами в странах, располо­женных вдоль рек и на побережье Тихого океана.

Случаи заболевания сифилисом сомнительны, так как летописцы о них не упоминают, однако в действительности это не так, поскольку при изучении различных черепов обнаружены повреждения костей сифилитического происхождения. Существовало три вида лечения, более или менее связанные друг с другом. Во-первых, лечение, которое можно классифицировать как обычное. Его проводили целители. Во-вторых, искупление посредством молитв и жертвоприношений под руковод­ством жрецов. И в-третьих, изгнание злого духа с по­мощью прорицателей.

От всех болезней имелись лекарства: диета, очище­ние желудка, массаж, пластыри и кровопускание с по­мощью ланцета были самыми распространенными ме­тодами лечения. На побережье использовался клистир в форме наполненной жидкостью трубки, в которую дул доктор.

Однако самым важным лечением оставались целеб­ные травы. Их список, естественно, возглавляла кока. Этот кустарник, произрастающий на обедненной тро­пической почве, достигает высоты в 3 фута и живет примерно сорок лет. Ежегодно он приносит три урожая листьев. Их высушивают посредством аккуратно­го и последовательного выставления под лучи солнца так, чтобы листья не превратились в труху и не слома­лись. Чтобы сделать их съедобными, необходимо доба­вить небольшое количество щелочи, обычно золы ки­нуа. Как правило, лекарство принимают в форме не­большого шарика, который необходимо разжевать. Это сильный стимулятор, но он может вызывать и зависи­мость. В умеренных дозах кока прекрасно помогает от усталости, в чрезмерных количествах ведет к отупению и лени.

Индейцы считают, что кока лечит болезни и оста­навливает кровотечения, в настоянном виде прекращает диарею и колики, а ее сок высушивает язвы. Широкая распространенность этого заболевания заставила цели­телей использовать различные методы лечения. Обычно применялась богатая сульфатом железа земля (кольпа), смесь перуанской мяты и камеди или сала и какого-то битумообразного вещества. Для лечения сифилитиче­ских язв использовали аралию с побережья залива Гуаякиль.

Для очищения желудка применялись различные ве­щества с щадящим действием. Среди них можно на­звать корень уачанка, концентрат листовой обертки маиса, раствор молъе, розовый фрукт ложного перца в алкогольном напитке. Живица дерева молье служила лучшим средством для лечения ран, для чего также ча­сто применяли сок кинакина, перуанскую мяту с ли­стьями, похожими на маисовые, а также зелено-голу­бой копакира. При лечении лихорадки рекомендовались желтые цветы цикория, кора чинчона, сок туна (как­тус). Однако зачастую в качестве простейшего лекар­ства достаточно было приложить к больному месту ля­гушку.

Сегодня в качестве простейших лекарств также ис­пользуются все виды листьев. Листья кинуа помогают при опухании гортани, листья юки отваривают в соле­ной воде и прикладывают к болезненным местам при ревматизме, смешанные с жиром листья апичу помогают бороться с ужасными маленькими насекомыми, из­вестными как клещи, которые так ловко проникают под кожу стопы и откладывают там яйца.

Сок ока использовался для лечения воспаления по­чек и мочевого пузыря, отвар измельченного дерева кинакина — от гиперемии печени и селезенки, а се­мена этого дерева, брошенные на жаровню, выделяли пары, помогающие от мигрени. Трава чилька славилась своей способностью снимать боли суставов, а матеклу — воспаление глаз. Выдержанное в очень горячей воде небольшое количество табака применялось каждое утро для лечения задержек мочеиспускания, размель­ченные и смешанные с селитрой фрукты гандур раст­воряли камни в печени, принятие датура успокаивало нервы и улучшало сон, хотя в больших дозах это яд. Минералы во времена инков использовались менее час­то, чем травы. О медицинских свойствах некоторых из них было уже известно: съедобная глина (паса или чакко) использовалась для снятия болей при подагре, по­рошок яшмы останавливал кровотечения, а коравари хорошо действовал на глаза. Среди разнообразных ле­карственных средств не упоминается ни о золоте, ни о серебре.

В списке индейских лекарственных средств можно встретить и некоторых животных. Для лечения эпилеп­сии использовалось мясо колибри, при болезнях глаз — свежее мясо викуньи, при сумасшествии — бульон из молодого кондора, а насекомые чукичуки в сваренном виде исцеляли от язв.

Сам человек также внес определенный вклад в рас­ширение списка медикаментов. Индейцы широко ис­пользовали мочу. Каждая будущая мать в семье держала определенный запас этой пахнущей аммиаком тошно­творной жидкости. Ее использовали в качестве растир­ки при мигренях, как лекарство от болезней зубов и глотки, для мытья грудных детей при высокой темпера­туре. При коликах у маленьких детей их натирали слю­ной матери. От пневмонии применялось материнское молоко, при укусах — экскременты, при отравлениях принимали жженый волос с алкогольным напитком. Под рукой всегда имелось большое количество различ­ных лекарственных средств.

 

МЕСТО МАГИИ В МЕДИЦИНЕ

 

Самих по себе этих лекарственных средств было не­достаточно. Они считались лишь компонентами цель­ной магической формулы. С точки зрения индейцев, материальное и духовное всегда шло рука об руку. Грех открывал доступ к телу злым духам, которые роились повсюду, выискивая возможность нанести вред и вы­звать болезнь.

Прежде всего больной и его семья предлагали себя как бы взамен, другими словами, в качестве подноше­ния или жертвоприношения, а если этого было недо­статочно, обращались к предсказателю.

Ясновидящий прежде всего пытался определить бо­лезнь с помощью гадания или непосредственного об­ращения к богам, которые могли его выслушать. Пос­ле этого он призывал на помощь дружественных духов и старался переместить злых духов либо в неодушев­ленный предмет, либо в живое существо. Эта тонкая операция проводилась следующим образом. Кожу на больном месте натирали куском одежды, которую но­сил больной, или морской свинкой, после чего данный предмет незамедлительно уничтожали и выбрасывали, так как считалось, что болезнь перешла на него. Иног­да, как говорится в рукописи Пома де Айяла, целитель сам высасывал больное место. По логике вещей, бо­лезнь при этом должна была перейти в него, однако он мог воспользоваться в большом -количестве такими ле­чебными средствами, как мясо и алкогольные напитки, недоступными для больного.

Когда же заболевал сам Инка, проблема становилась намного сложнее. Поскольку он был живым олицетво­рением и символом своего народа, грех, вызвавший его болезнь и страдания, приобретал общественный характер. В таком случае все классы общества усердно при­бегали к исповедям, посту, подношениям и жертвопри­ношениям.

 

БОРЬБА С БОЛЕЗНЬЮ

 

Каждый год в Куско устраивался специальный празд­ник очищения, который назывался Ситуа. Немощным и больным, а также иностранцам приказывалось уда­литься из города. Вернуться они могли только по окон­чании церемонии. Все хорошо себя чувствующие жители соблюдали однодневный строгий пост, потребляя только сырой маис и воду в небольших количествах. После это­го они замешивали и пекли специальный маисовый хлеб, в который добавляли несколько капель крови, получен­ных путем укола в переносицу ребенка в возрасте от 5 до 10 лет. Эта подготовка проводилась каждой семьей в доме старшего брата. В ту же ночь, незадолго до рассве­та, все мылись и натирались кусками этого хлеба, что­бы прогнать болезнь, а глава семьи смазывал хлебом по­рог дома.

Аналогичные церемонии проводились в храмах Солн­ца, в императорских дворцах и в «домах избранных жен­щин».

На рассвете очистившиеся и голодные люди Куско ели заранее приготовленный ими простой маисовый хлеб и читали молитвы. Затем член императорской семьи в богатом убранстве выходил из крепости Саксауаман, держа в руках копье, украшенное пучком многоцвет­ных перьев, которые, подобно ленте, спадали вниз и закреплялись на копье с помощью золотых колец. Он был посланником войны и по этой причине выходил из крепости, а не из дворца иди храма. Сбежав из крепос­ти по склону, он появлялся на центральной площади, где его уже ждали четыре члена императорского айлью. Посланник ударял своим копьем по их копьям и при­зывал их владельцев изгнать болезнь. Затем эти четверо разбегались по четырем дорогам, ведущим на север, юг, восток и запад, то есть в регионы, составлявшие «им­перию четырех направлений». Когда они пробегали мимо, жители выходили из домов, громко кричали, трясли свои одежды, будто вытрясали из них пыль, и яростно натирали голову и другие части тела, словно мылись. Так они избавлялись от болезнетворных микробов, стря­хивая их на дорогу перед охотником, который прогонял их своим копьем.

На определенном расстоянии от города каждого из этих охотников ожидал человек, занимавший опреде­ленную должность в иерархии Инки по привилегии. Он принимал эстафету и продолжал бег, который закан­чивался на расстоянии, достаточном для того, чтобы окончательно прогнать болезнь. После этого все жите­ли Куско выходили из столицы с песнями и танцами. Каждый айлью двигался в установленном направлении, пока не достигал реки, в которую символически сбра­сывались остатки микробов.

На следующую ночь жители Куско вооружались круг­лыми факелами, сделанными из соломы и сплетенны­ми в виде корзинки. Факелы горели достаточно мед­ленно, и ночное преследование болезни продолжалось с помощью этого дымящего и потрескивающего ору­жия, остатки которого в конце концов выбрасывались в реку.

После этого ничего не оставалось делать, как прино­сить пожертвования и отдаться развлечениям, во время которых чича пользовалась большим спросом. Таким об­разом праздновался триумф общественного здравоохра­нения.

 

ШИРОКИЕ ВОЗМОЖНОСТИ ХИРУРГОВ

 

Наиболее продвинутой областью хирургии в Перу была трепанация черепа. На найденных в гробницах черепах имеются характерные следы, и в этом нет ни­чего удивительного, поскольку они часто страдали от ударов топоров во время сражений.

Во время операций практикующие врачи пользова­лись ножом в форме буквы «Т». Вертикальная часть пред­ставляла собой рукоятку, а верхняя — овальную ударную часть. Врачи удаляли часть черепной крышки либо с по­мощью четырех надрезов, пересекавшихся по углам, ли­бо просверливая ряд последовательных отверстий, со­прикасающиеся края которых потом перерезались. В этом они достигли большого совершенства. На некоторых най­денных археологами черепах остались следы даже пяти сделанных в различные сроки трепанаций, и только на последнем шраме имеются признаки занесенной инфек­ции.

Как явствует из росписей на керамической посуде, хирурги также практиковали ампутацию. Некоторые из их методов довольно любопытны, например зашивание ран «вживую». Для соединения краев раны хирург ис­пользовал муравьев, которые своими острыми челюстя­ми захватывали оба края одновременно. После этого хирург отрезал им голову, оставляя сомкнутые челюс­ти на месте в виде шва.

Анестезию во время операции делали при помощи кокаина. Его добывали из коки в соединении с мощным щелочным веществом под названием лъипта, которое приготавливали из золы кинуа, а на побережье — из извести. На рисунке на древней глиняной посуде изоб­ражен воин с шариком коки во рту.

 

ПРОБЛЕМА ДЕФОРМАЦИИ ЧЕРЕПА

 

Но голова была не единственным объектом хирур­гии. Эстетика, занимавшая одно из важных мест в жиз­ни индейцев, подсказала идею деформирования чере­пов младенцев путем зажатия между двух досок, чтобы сделать голову более красивой и соответствующей тра­диционной моде региона. Таким образом, одновремен­но удовлетворялись как чувство прекрасного, так и стремление к единообразию. Этот обычай не был изоб­ретением индейцев с Андского плато. Он имел древние корни, характерные для Южной Америки, однако хо­рошо сочетался со стандартами цивилизации, которая ни перед чем не останавливалась в своем стремлении навязать индивидууму, начиная с самого его рождения, нестираемую печать коллективизма. Похоже, что высо­кообразованные амаута пожелали продвинуться еще дальше по этому пути. С этой целью они попытались сровнять некоторые черепные выпуклости, чтобы та­ким образом создать индивидуума со специфическим менталитетом. По утверждению индейского летописца, Инка использовал эту процедуру, чтобы сделать своих подданных более законопослушными. Это был логич­ный итог политики рационализации и формирования нации рабов.

Всего выделено шесть основных типов деформации. Среди них есть уплощенные головы типа змеиных, неко­торые выглядят как сахарные головки, другие растянуты вверх или в ширину. В районе озера Титикака эта прак­тика все еще существовала в XVI веке.

 

КРАСОТА АРХИТЕКТУРЫ

 

Индейское чувство прекрасного нашло свое прямое от­ражение в архитектуре. Об этом мы уже упоминали, рас­сказывая о различных зданиях. Совершенство результатов находится в разительном контрасте с простотой техноло­гии. Мастерство индейца проявляется в том, как он раз­деляет камень в необходимой точке с помощью попере­менного использования кипящей и ледяной воды. Какие навыки необходимы для того, чтобы обработать камень с помощью огромных гематитовых молотков или распилить его куском дерева, конец которого покрыт смоченным песком! Насколько дисциплинированными должны были быть рабочие, которым удавалось укладывать блоки цик­лопических размеров без каких-либо механизмов, тягло­вых животных и даже колеса; чтобы уложить один на дру­гой, просто перетягивали камни на веревках по уложен­ным на земле каткам!

Остается объяснить, как громадные блоки порфира перевозились из Ольянтайтамбо, где каменоломня рас­полагалась на другой стороне реки. Несколько таких блоков, брошенных по дороге, на языке кечуа ласково на­зывают «уставшими камнями».

Эксперты также не понимают, как индейцам удавалось подогнать камни с такой точностью, о которой мы уже упоминали, не подготовив с самого начала серию рабочих эскизов.

Следует отметить, что в этих величественных зданиях нет гибкости, разнообразия и фантазии, которая возможна при использовании дерева в строительстве каменных сооружений. Архитектура инков сводилась к плотным поверхностям искусной резьбы, словно зем­ля кристаллизировалась и принимала геометрические формы. Она соответствовала духу превосходства, раци­ональному и единообразному, проникнутому мощью и стабильностью.

Естественно, между этими монументами имеются су­щественные различия. Древние дома Куско имели круг­лую форму с овальным двориком для каждой группы из двух или трех домов, но все это было уничтожено, ког­да Инка Пачакути перестроил весь город.

В новом городе стены были нескольких типов. В сек­ционном типе используются блоки карбонатной извес­ти нестандартной формы с выгнутой внешней частью и плотно подогнанными углами и сторонами. В «округ­ленном» типе прямоугольные камни делают выпуклой только внешнюю часть стены, другие же поверхности плоские. В третьем типе используются прямоугольные андские камни, все их поверхности совершенно плос­кие и отполированные, как в храме Солнца. Использо­вались также и многоугольные блоки диорита, плотно соединенные друг с другом всеми своими гранями. Эти типы невозможно соотнести по времени с хронологи­ческой точностью. Они использовались в зависимости от значения каждой конкретной постройки, и по этой причине в одной стене можно видеть «секционное ос­нование» и надстройку из прямоугольных камней.

Характерные черты прослеживаются почти повсеме­стно: трапециевидные входы с монолитным перекрыти­ем, последовательные серии ниш, иногда лишь незна­чительно заглубленных, сужающиеся кверху стены с бо­лее солидным основанием у земли, часто сотрясаемой землетрясениями.

При описании Куско возникает идея, которую весь­ма претенциозно можно назвать урбанизмом инков. Их техники научились решать самые разнообразные во­просы, возникающие в различных ситуациях. Они не строили на культивируемой земле, потому что она была очень ценной. Для водоснабжения строились каналы, как в столице. В нескольких милях от Кахамарки уст­роен плавательный бассейн, который наполняется по двум каналам: по одному поступает холодная вода, по другому — горячая вода естественного происхождения. Посещая этот район, император купался здесь. Имен­но в этом здании, воздвигнутом возле нескольких тер­мальных источников, компаньоны Франсиско Писарро обнаружили Атауальпу.

Планировка провинциальных городов была не столь строгой. Те из них, которые были возведены или пе­рестроены во время правления Пачакути и его наслед­ников, строились спонтанно и лишены единообразия. Однако везде можно встретить храмы, общественные хранилища, дворцы и крепости. Некоторые города в определенной степени напоминают столицу. В качест­ве примеров можно назвать Койор, любопытный кон­гломерат зданий, сгрудившихся на круглой гранитной платформе, в центре которой находится мавзолей, а так­же соседний город Чукилин. Оба города разделены на четыре части.

 

ЧУДЕСА ИНДЕЙСКОГО ИСКУССТВА

 

Совершенный вкус индейцев в большей степени вы­ражен в искусстве, чем в архитектуре. Причиной этому послужил обычай принесения даров Инке в праздничные дни, а также то, что и самому императору прихо­дилось одаривать тех, кого он хотел отблагодарить. Опи­санию сокровищ, найденных в захоронениях и выстав­ленных сейчас в музеях, посвящены многие книги.

Люди, которые получали дары из различных регио­нов империи, могли наслаждаться красотой формы, ри­сунка и цвета. Нам трудно себе это представить, поскольку отдельные части, выставленные в музеях, сгруп­пированы в зависимости от своего происхождения, а не в качестве единого целого.

 

КЕРАМИКА ЧИМУ

 

Чиму производили прекрасные гобелены с геометри­ческими рисунками и керамику двух цветов: белую и красно-оранжевую с круглым горлом в форме арки и прямой трубкой посередине, через которую жидкость вливалась и выливалась. Бурная фантазия этого народа находила отражение в создании керамической посуды. Порой это обычное лицо с надменным выражением, на­поминающим римского императора, с лентой на лбу, либо довольно враждебное негроидное лицо с перело­манным носом и толстыми губами, или лицо загадочно улыбающегося индейца. Серия кувшинов в форме чело­веческого торса удивительно реалистично показывает слепого человека, не скрывая его недостатки — нарост на носу, болячка на губах. Художники предоставляют нам обширную информацию о шрамах, оставленных бо­лезнью или, возможно, наказаниями строгих вождей. Все такие отклонения детально воспроизводятся.

Иногда в качестве модели используются животные. Горлышко изящного сосуда выполнено в форме змеи и свистит, когда содержимое выливается. Другое изделие, изготовленное в форме газели, бурлит, когда в него на­ливают жидкость. Рисунки выгравированы с большой точностью: целитель ощупывает живот женщины, лежа­щей перед ним; вождь с огромной головой вершит суд над маленьким подчиненным. Обитатели крошечных домов стоят в дверях своих жилищ; две женщины с де­формированными черепами несут третью на носилках; по кругу внутренней поверхности чаши проходит тро­па, петляющая среди пум и ведущая в миниатюрный храм. Кроме этого, существует бесконечное множество горшков, выполненных в форме фруктов, животных или людей.

Вся эта керамика, ткани и скульптуры представляют собой бесценные свидетельства идей, фактов, верований и деталей повседневной жизни индейцев. Воодушевлен­ный всем этим художник чувствовал, мыслил, созерцал и творил. Иногда реалистичное, иногда идеалистичес­кое, иногда до цинизма жестокое, иногда настолько эк­зотичное, что мы не можем его понять, искусство ин­ков шокирующее, наполненное энтузиазмом, но никог­да не безразличное.

Вполне понятно, что невозможно спросить перуан­ского художника, к какой цивилизации он принад­лежит, нельзя требовать от него знаний перспективы или чувства пропорции. Имея перед собой определен­ное пространство, он наполнял его различными объек­тами, по мере необходимости изменяя их формы. Мож­но сказать, что у него была боязнь пустых пространств. Он любил украшать и знал, как это делать.

Художник с большим реализмом отражал особенно­сти того региона, в котором работал. Его произведения напоминают нам работы в стиле модерн и представля­ют собой документы, над которыми работают историки. Этот ремесленник либо примитивен и прост, а его ра­боты напоминают детсадовские рисунки, либо он увле­кается стилизованной геометрией и символизмом.

Перед нашими глазами проходит вся флора и фау­на, все силуэты, прямые и изогнутые. Все восхищения и страхи индейцев отображены на тканях и в глине. В лесах царствуют ягуар и змея, на побережье сороконож­ка, косатка и акула, а в промежуточной зоне — кондор, сокол и пума.

Детальные сцены в искусстве чиму не гравируются, а рисуются. На них отображены судебные заседания, военные победы, работа в поле, торговля, рыбалка и охота. Бегут курьеры с забавными шапками на голове, украшенными дисками или гашмажами, а птицы рядом с ними символизируют скорость. Воины в полных дос­пехах сражаются с дикими животными колоссальных размеров, которые, похоже, стараются их уволочь. Вос­седающий под навесом вождь принимает гостей. Между ними расставлены четыре ряда разнообразных напол­ненных продуктами блюд, передвигающихся на своих собственных маленьких конечностях. Далее расположе­ны винные сосуды, также на ножках, склоненные над чашами, чтобы налить в них свою драгоценную жидкость, подобно птицам, опустившим свою голову, что­бы напиться.

Мы рассказали о керамике, поскольку она повсеме­стно используется для такого рода рисунков, однако тыквенные бутылки тоже довольно часто расписывались мастерами. Эти художники занимались своим искусст­вом во времена правления Инки и не восприняли вли­яния европейских геометрических правил.

 

СТРАННЫЕ ТКАНИ ПАРАКАСА

 

На перуанском побережье, но дальше к югу, Паракас так же знаменит своими тканями, как чиму своей кера­микой. Это неисчерпаемый источник прекрасного, но сегодня для нас он полон загадок.

На хлопковом материале различными красками изоб­ражены симметрично расположенные люди с несколь­кими лицами, пумы с человеческой головой и змеями вместо когтей, стилизованные птицы и многочисленные мифические создания, схематические и детально выпи­санные. Отовсюду на нас смотрят глаза и протягивают­ся готовые схватить нас руки.

Как правило, воспроизводятся одни и те же сюже­ты, аналогичные по сути, но расположенные в различ­ной последовательности. Иногда лицо человека или дельфина смотрит то вправо, то влево. Иногда его за-меняют две вертикальные линии, направленные напра­во и налево. В рамках тех же линий голова может быть повернута вперед или назад. Для каждого сюжета ис­пользуются различные краски, которые меняются в за­висимости от сложности композиции. Например, ди­зайн первой горизонтальной линии выткан в цветах четырех комбинаций, дизайн второй линии расположен зигзагом с теми же самыми комбинациями цвета и на­чинается с той, которой заканчивается предыдущая ли­ния. Таким образом, получается нижеприведенное рас­пределение:

 

1 2 3 4 1 2 3 4 1 2 3 4 1

2 3 4 1 2 3 4 1 2 3 4 1 2 3

4 1 2 3 4 1 2 3 4 1 2 3 4

1 2 3 4 1 2 3 4 1 2 3 4 1 2

3 4 1 2 3 4 1 2 3 4 1 2 3

 

Художник использует дополнительные краски, что­бы гармонично выделить фон и бахрому: красную охру дополняет минеральная зеленая краска; если первая — золотая охра, то вторая — фиолетовая.

 

РЕМЕСЛЕННИКИ ИКА И НАСКА

 

В долинах недалеко от Паракаса жители городов Ика и Наска производили ткани и керамику особенно вы­сокого качества. В Ика они ограничивались тремя цве­тами и рисовали простые и спокойные геометрические рисунки. В противоположность им, в Наска использо­вались одиннадцать различных цветов. На бутылках с двумя горлышками или широкогорлых вазах ремеслен­ники рисовали орнаменты греческого типа, однако они предпочитали мифологические сюжеты, зачастую бес­смысленные для нас. Каждый рисунок — это пробле­ма, любопытная головоломка, оставляющая нас в пол­ном неведении. Грозное выражение морды пумы с тор­чащими в разные стороны усами и висящим языком, с семечком в лапах или с несколькими лапами, естест­венно, внушает страх, но что мы можем сказать о су­ществе с несколькими головами, животном с челове­ческой головой и телом рыбы, чей хвост оканчивается змеями, или о монстре с головой кошки, телом птицы и хвостом рыбы, держащем в когтях изуродованную го­лову, не мигая уставившуюся на нас широко раскры­тыми глазами?

И что больше всего поражает — это глаз, символ все­видящего бога. Вот почему Пикассо, правда, несомнен­но по другой причине, не всегда помещает его туда, где ему положено быть по природе, а в довольно значимую часть тела — живот, источник плодородия. Такой глаз, иногда стилизованный до предела, в конце концов ос­тается в одиночестве или почти в одиночестве, часто окруженный линиями, расходящимися в разные сторо­ны. Его можно встретить почти на всех предметах ис­кусства народа наска, подобно божественному оку, пре­следующему Каина.

 

КЕРАМИКА И ТКАНИ ИЗ ДРУГИХ РЕГИОНОВ

 

Существовало множество других региональных цен­тров производства. Рекуай направлял в Куско свою ке­рамику из белой глины, украшенную рельефными ор­наментами. Чанка посылали свои глиняные кувшины с горлышками наподобие головы человека или животно­го, украшенные непривычной черной росписью. Далее на север законопослушные кара из района Кито спе­циализировались на производстве золотых предметов, таких, как булавки с большими головками, нагрудные пластины и украшения для их эстолика.

В районе озера Титикака умельцы изготавливали простые сосуды в стиле «сегодняшний Тиауанако», цилиндрические, с широким горлышком, часто укра­шенные рельефной полоской. Кроме этого, они дела­ли геометрические рисунки, окрашенные в оранжево-желтый, красно-оранжевый, темно-бордовый, серовато-бордовый и белый цвета, иногда рисовали антро­поморфные и зооморфные божества, но эти изображе­ния были малопривлекательны с художественной точ­ки зрения.

Гораздо более красивы прекрасно декорированные урны народа калчаки с северо-запада (ныне Республи­ка Аргентина). На внутренней поверхности, как и на некоторых основных рельефах, иногда можно видеть лица богов, которых называют плачущими, так как тон­кие линии под глазами создают впечатление слез — странная и невероятная интерпретация. У ремесленни­ков Куско тоже был свой собственный стиль. Они пре­успели в создании арибалье, ваз с длинным горлышком, круглым телом и конической основой, которые можно было поднять, взявшись за две ручки, помещенные в нижней части. Ограничения в росписи и красках под­черкивают элегантность формы. Несколько листьев па­поротника или пауки, редкие геометрические линии, использование черной, белой и красной красок — это все, что допускало воображение изготовителей этой пре­красной керамики, достойной занять место в любом музее. Со всего плато в столицу стекались изделия, вы­тканные из шерсти викуньи, накидки с бахромой и дру­гие модные одежды. Из восточных лесов поступали бусы из надкрыльев жуков-скарабеев, зубов обезьян, красных и желтых семян и оперения птиц весьма яркой рас­краски.

 

УТИЛИТАРНОЕ ЗНАЧЕНИЕ ПРЕДМЕТОВ ИСКУССТВА

 

Индейцы так внимательно относились к форме, что, похоже, постарались поставить ее на самостоятельную основу. Идея искусства ради искусства не получила у них широкого распространения. Расцветка тканей и ке­рамики прекрасна и жизненна. На нее не просто смот­рят, ее читают и понимают. Конечно, не следует пре­увеличивать и стараться найти какое-то скрытое значение в каждой линии и в каждом цвете. Воображение — это не пустое слово, но оно имеет второстепенное зна­чение, а утилитарные свойства доминируют во всех об­ластях.

 

РИТУАЛЬНЫЕ ТАНЦЫ ЗНАТИ

 

Здесь к чувству статической эстетики следует доба­вить еще и динамику. Танцы занимали довольно почет­ное место в жизни перуанцев. Не только в области ре­лигии, но и во всех других аспектах жизни танцы для знати имели ритуальное значение. Для простого же на­рода они были обычным мирским явлением, возможно­стью порадоваться и выразить себя.

Семья Верховного Инки танцевала вай-яя на главной площади Куско, став в две линии: в одной — мужчины, в другой — женщины, и взявшись за руки. Танцевать можно было и в одну линию. Танцоры медленно и рит­мично приближались к императору, делая два шага впе­ред и один назад под удары огромного барабана.

Танец змеи был более красочным вариантом вай-яя. Люди, мужчины с одной стороны, женщины с другой, брали обеими руками многоцветный канат с головой змеи на конце. Рептилия извивалась среди ярких кос­тюмов танцоров под застывшими взглядами мумий, ус­тановленных по одной стороне площади, перед импе­ратором, который, как всегда, оставался величествен­ным и спокойным.

Знать танцевала группами по три человека. Мужчи­на держал двух женщин и, не выпуская их из рук, за­ставлял изворачиваться и извиваться.

 

МУЗЫКА И МУЗЫКАЛЬНЫЕ ИНСТРУМЕНТЫ

 

Для придания танцам ритмичности использовались многочисленные музыкальные инструменты. Вертикаль­ная флейта (кена), которая изготавливалась из кости или тростника, с многочисленными просверленными дырочками и великолепным высоким тоном, пользо­валась наибольшей популярностью. За ней шла флейта Пана, сделанная из тростниковых трубочек, дерева, ме­талла, перьев или глины. Трубочки выстраивались в од­ну линию по убывающей длине. Кроме этого, исполь­зовались барабаны, тамбурины из кожи ламы, окарины, медные и серебряные колокольчики, собранные в бусы гигантские бобы для ношения на шее и коленях, трубы из обожженной глины, дерева, морские раковины. Ин­дейцы всегда считались непревзойденными флейтиста­ми. Звучание этого инструмента гармонично соответст­вовало спокойному и меланхоличному характеру музы­канта, а песни получались еще более ностальгическими, так как сочинялись по пентатонной шкале и, как пра­вило, в миноре. В окружении Анд флейта стала точным воплощением покорной, аскетической жизни и разби­тых надежд.

Исполняемые индейцами во время празднеств песни и ритмические композиции были нерифмованными, про­стыми, примитивными, иногда поэтичными, иногда во­инственными, иногда религиозными. Такими они и ос­тались. Но такое несовершенство не портит их красоту.

 

ПОЭЗИЯ

 

У нас имеются переводы двух поэм. Первая взята из «Comentarios reales» Гарсиласо де ла Вега, который при­водит ее на кечуа, латыни и испанском.

 

Великолепная принцесса,

Ваш брат

Разбил

Вашу вазу,

И поэтому гремит гром,

Блистает молния и разразилась гроза.

 

Однако именно вы, принцесса,

Должны дать нам воду,

Вызвать дождь,

И даже бурю,

И снег.

Пачакамак,

Виракоча создал тебя

И поручил тебе

Эту работу.

 

Вторая поэма, цитируемая П.А. Минсом, носит со­вершенно другой характер.

 

Мы будем пить из его черепа,

Мы сделаем себе украшения из его зубов,

А из его костей — флейту.

Мы станем танцевать под звуки барабана,

Сделанного из его кожи.

 

ДРАМА

 

Поэзия, песни и сказания — над всем этим работа­ли главным образом амаута. Но эти «классики» пошли дальше. Они использовали элемент пантомимы, свой­ственный национальным танцам. В них были включе­ны сцены из мифологии, народных празднеств, исто­рические факты и даже события повседневной жизни, такие, как военные сражения или работа в поле. Вдох­новленные этими пантомимами, амаута додумались объединить сказания и танцы, создав таким образом пьесы.

Передаваемые из уст в уста легенды служили напо­минанием о великих событиях. Когда по поводу три­умфа императора проводились великие празднества, та­кого рода пьесы игрались на улицах Куско. В них рас­сказывалось о баталиях, в которых принимал участие самодержец, чтобы закрепить в памяти народа воспо­минания о великих победах перуанцев. Они были значи­тельно эффективнее, чем просто рассказанные исто­рии. Подобные сцены разыгрывались даже на похоро­нах Инки и напоминали об основных событиях жизни усопшего императора. Это были уроки истории, жиз­ненные, но не всегда объективные.

Из всех этих пьес до нас дошла только одна, притом с определенными искажениями, внесенными испанским ученым, который нашел и записал ее. Сегодня считает­ся, что этот писатель, знаток языка кечуа, был индеец с испанским именем Эспиноса Медрано, регент хора и Верховный жрец храма Куско, величайший оратор, философ и богослов, живший с 1632-го по 1688 год. Дра­ма, естественно, основана на древних событиях, и все специалисты по Америке единогласно относят ее к вре­менам инков.

 

«ОЛЬЯНТАЙ» — ИНДЕЙСКАЯ ДРАМА

 

Замысел этого драматического произведения следу­ющий. Мы находимся в Куско во времена правления Пачакути. На главной площади бравый генерал Ольянтай, один из наиболее известных военачальников им­перии, говорит со своим слугой Быстроногим о любви к дочери Верховного Инки по имени Смеющаяся Звез­да. Это дает повод беседующим провести различные сравнения, поэтические и юмористические, со звезда­ми на ночном небе. Быстроногий понимает, что его на­чальник взялся за опасное предприятие, и весьма обес­покоен этим. Прибывает Верховный жрец и пытается отвлечь генерала от его любовных замыслов, но затем, понимая, что все его старания напрасны, обещает пе­реговорить с самодержцем. Затем мы переносимся во дворец, где Смеющаяся Звезда разговаривает со своей матерью о любви к Ольянтаю и печалится о том, что не может видеться с ним. Потом появляется монарх, заявляет о своей любви к дочери и удивляется, застав ее в печали и слезах. В этот момент начинаются песни и пляски, после чего Смеющаяся Звезда просит оста­вить ее одну и начинает рыдать.

В другом зале дворца император обсуждает план во­енной кампании с генералами Ольянтаем и Глазом Куропатки с целью остановить продвижение вражеской ар­мии из района Чаянта в южной части империи. Преж­де всего он хочет, чтобы враг сдался, но полководцам не терпится начать сражение. Пользуясь случаем, Ольянтай просит императора принять его наедине. Когда ему это удается, он напоминает о своих прошлых заслугах, бросается на колени перед властителем и говорит о своей любви к Смеющейся Звезде. Разгневанный самодер­жец отвечает ему грубым отказом: «Не забывай, что ты простой вассал» — и приказывает ему удалиться.

В неопределенном месте Ольянтай остывает от ярости и мечтает о мщении. Приходит Быстроногий и сообщает, что Смеющаяся Звезда и ее мать исчезли из дворца и их ищут вооруженные люди. Их разговор пре­рывает еще одна песня. Во дворце Пачакути впадает в неистовую ярость. Он отдал приказ арестовать Ольянтая, но его нигде не могут найти. Глаз Куропатки чита­ет узелковое письмо. Оказывается, Ольянтай захватил власть и, по сообщению курьера, жители долины про­возгласили этого неверного генерала своим императо­ром. Глаз Куропатки получает приказ возглавить 50 ты­сяч воинов и подавить восстание.

Сцена меняется. Теперь мы в Тамбо, в крепости, где Ольянтай и его сообщники готовятся оказать сопротив­ление войскам из Куско. Подготовлен план обороны, определены места расположения войск. Солдаты пропу­стят врага в ущелье и засыплют камнями проход, отре­зав неприятелю путь к отступлению.

Следующая сцена происходит уже после сражения. Глаз Куропатки сожалеет, что ему даже не удалось встре­титься с неприятелем; его солдаты погибли под градом камней, и ему пришлось бежать.

Следующий диалог пьесы происходит в «доме избранных женщин». Мы видим молодую девушку по имени Белла, которую одна из ее подруг, а позднее насто­ятельница пытается убедить присоединиться к их мо­настырю. Позже мы узнаем, что это дочь Ольянтая и Смеющейся Звезды и что генерал уже был в интимных отношениях со своей возлюбленной. Это становится ясным из определенных фраз разговора между девушкой и ее матерью. Вся драма раскручивается именно вокруг этого странного момента.

Встреча Верховного жреца и Быстроногого на улице Куско явно рассчитана на то, чтобы проинформировать нас о том, что Пачакути умер и на троне его сменил Тупак Юпанки. Автор позволяет нам поприсутствовать на небольшом приеме, устроенном новым монархом в тронном зале. Несколько слов императора, благое пред­сказание Верховного жреца, укор в сторону Глаза Ку­ропатки, и все. Из реплики потерпевшего поражение генерала мы понимаем, что он готовит возмездие, а со слов Верховного жреца — что оно будет сокрушитель­ным.

Глаз Куропатки задумал хитрость. Покрытый рана­ми, он появляется перед крепостью, где засели восстав­шие, и, добившись встречи с Ольянтаем, рассказыва­ет, что Тупак Юпанки, наследник трона, — жестокий тиран. В наказание за поражение у Тамбо он отдал ге­нерала в руки палачей, которые и ответственны за его ужасное состояние. Ольянтай принимает беглеца и ока­зывает ему помощь.

Затем происходит быстрая смена сцен. Белла узнает от подруги, что ее мать замурована в пещере. Ей удает­ся встретиться с матерью, и они обмениваются нежны­ми словами любви.

Теперь мы возвращаемся в императорский дворец. Верховный жрец сообщает императору, что Тамбо весь объят пламенем. Посланник приносит кипу, рассказы­вающую об одержанной победе. Солдаты Инки спря­тались в горных пещерах вблизи крепости и по сигналу Глаза Куропатки, когда Ольянтай со своими воинами отмечал праздник Солнца и был пьян, ночью бесшум­но пробрались в крепость. Ошеломленные неожидан­ностью, восставшие сдались, а Глаз Куропатки лично связал Ольянтая по рукам и ногам. «Десять тысяч плен­ных скоро прибудут в Куско», — говорится в сообще­нии. Вскоре после этого появляется Глаз Куропатки и принимает поздравления от императора. Появляется связанный Ольянтай и говорит лишь одну фразу: «Ни о чем не спрашивай нас, о Отец. Мы страдаем за свое преступление». Тупак Юпанки спрашивает Глаз Куропатки и Верховного жреца: «Какое наказание мы при­думаем для этих восставших?» Генерал требует смерт­ной казни, а Верховный жрец призывает к милосердию. Тогда монарх приказывает снять оковы с пленников и, обращаясь к Ольянтаю, возвращает ему жезл. Рыдая, провинившийся генерал выражает свою признательность. Император хочет подарить ему жену, но генерал заяв­ляет, что он уже женат. Самодержец удивлен, так как ничего об этом не знает. В это время появляется Белла, бросается к ногам императора и умоляет его освободить мать из пещеры, иначе та умрет. Тупак Юпанки приказывает Ольянтаю отправиться в это место, но затем по просьбе девушки отправляется туда и сам. Те­перь мы видим их всех перед входом в пещеру. Ольян­тай освобождает свою жену, и пьеса заканчивается все­общей радостью.

В некоторых местах драме не хватает последователь­ности, некоторые ситуации объясняются с опозданием, некоторые сцены, похоже, не сбалансированы и не свя­заны напрямую, о некоторых важных событиях упоми­нается лишь вскользь, другие же маловажные обыгры­ваются долго. Пьеса охватывает период в десять лет, но по ее ходу об этом трудно догадываться. Иногда созда­ется впечатление, что определенные сцены искусствен­но привнесены или выброшены, что вполне вероятно. Но, несмотря на все это, характеры хорошо выри­сованы, драматическая напряженность временами пре­рывается благодаря появлению клоуна. Быстроногий и солдаты полны гордости, а женщины — очарования. Многие идеи пьесы, естественно, соответствуют мен­талитету индейцев. Пачакути груб и упрям, каким и должен быть монарх, чья власть базируется на тира­ническом порядке, который ничто не может изменить. Другие же характеры могли существовать и в другое время. Глаз Куропатки — грубый и жестокий солдат, Быстроногий — тихий и хитрый, Смеющаяся Звезда исполняет роль главной любовницы без каких-либо от­клонений, а Ольянтай отдается бурным страстям. Пье­са оставляет глубокое впечатление. Читателю остает­ся удивляться, каким образом темный народ, не знав­ший колеса и письменности, сумел достичь таких вы­сот культуры.

 

ИСТОРИИ И ЛЕГЕНДЫ

 

Если театр представлен лишь одной пьесой, то перу­анский фольклор знакомит нас с несколькими исто­риями, доколумбовый характер которых признан спе­циалистами. Одна из них рассказывает о человеке и природе, следуя индейскому обычаю древних времен. История называется «Жадный брат».

«Два брата вместе со своими женами и детьми при­надлежали к одному племени. Один был богат, другой — беден. Однажды, когда богатый брат с многочисленны­ми гостями праздновал «постриг волос», к нему пришел его бедный брат.

Увидев его, один из гостей спросил: «Разве это не твой брат? Почему ты не приглашаешь его войти?» — «Это слуга», — ответил богатый брат. Бедняк слышал эту фразу. Переполненный горем от такого презритель­ного отношения, он уходит и в соответствии с обыча­ем отправляется на поиски растений, чтобы прокормить свою семью. Остановившись на склоне холма в пуне, он оплакивает свое горе. В это время к нему обращается сама пуна, успокаивает и указывает тропу, ведущую к пещере. Там бедный брат встречается с достойным по­жилым человеком, который дает ему камень и приказы­вает возвратиться с ним домой, но ни в коем случае не переворачивать камень.

Бедняк спешит домой, но наступает ночь. Он вынуж­ден остановиться и находит убежище в гроте, куда от­носит на плече свой камень. Бедняк голоден и несчас­тен, но, когда впадает в дремоту, слышит разговор меж­ду холмом, пуной и пампой.

Пуна спрашивает холм, почему плачет этот человек. «Бедняк плачет оттого, что его богатый брат презирает его».

Затем спрашивает пампа: «На что жалуется этот человек?» — «Богатый брат оставил его умирать от голо­да», — отвечает холм. «В таком случае я дам ему гор­шок белого маиса».

«А я — коричневого!» — восклицает грот.

«А я — желтого», — заявляет холм.

Спящий неожиданно просыпается. Перед ним стоят три маленьких горшка. Он с жадностью ест, но остав­ляет понемногу в каждом горшке для своей семьи. За­тем он спокойно засыпает.

На рассвете он готов отправиться дальше, но обна­руживает, что не может поднять свою ношу, которая стала тяжелее. Бедняк с удивлением обнаруживает, что желтый маис в горшке превратился в золото, белый — в серебро, а коричневый — в медь.

Бедняк закапывает часть своих богатств, отправляет­ся домой и рассказывает семье о своих приключениях.

Богач видит, что его брат неожиданно разбогател, и называет его вором. Оправдываясь, новоявленный бо­гач рассказывает о своем приключении. Жадность разъ­едает душу богатого брата, и на следующую ночь он от­правляется в пещеру, где встречает старика, который дает камень и ему. Он тоже засыпает в гроте, но холм одаривает его рогами, пампа — длинными волосами, а пуна — хвостом. Он просыпается полностью преображенный.

Когда богач возвращается домой, жена его не узнает и спускает на него собак. С тех пор, превратившись в животного, он бродит по пампе и пуне».

Теперь возьмем пример сказки, которая, подобно боль­шому числу аналогичных индейских рассказов, подска­зывает нам мораль, не называя ее впрямую. Сказка на­зывается «Ночная бабочка». Однажды жила семья, у них был один ребенок, и все жили счастливо. Мужу прихо­дилось совершать долгие путешествия, а жена вся в сле­зах проводила ночи за прялкой в ожидании его. Однажды ночью ребенок, который никак не мог заснуть, спро­сил свою мать, что это летает вокруг лучины и с кем она разговаривает. Мать ответила: «Это мой любовник, на­стоящий друг, который прилетает, чтобы развеять мое одиночество».

В отсутствие жены возвращается муж и спрашивает сына, чем занималась мать во время его отсутствия. Ре­бенок отвечает, что к матери каждую ночь приходил любовник, они сидели допоздна и разговаривали друг с другом. Услышав такие слова, разгневанный муж идет к жене и убивает ее.

Однажды ночью в глубокой задумчивости, погружен­ный в печальные воспоминания, вдовец смотрит на тус­клый огонь в комнате, а ребенок неожиданно воскли­цает: «Вот любовник моей матери, ее товарищ». Малыш указывает на мотылька, который всегда прилетал к его матери. Муж осознает свою ошибку и умирает от горя.