Черноногие

Как отмечалось уже выше, богаты косяками лошадей были алгонкинские племена черноногих, кочевавшие на севере степной зоны Северной Америки. Обычно черноногие описывались как конфедерация трех племен: сиксики, кайнахи и пиеганы. По-видимому, первоначально это было одно племя, позднее, в процессе передвижения в степи и освоения последних, распавшееся на три самостоятельных, но поддерживающих тесные контакты между собой племени.

Историческое прошлое этого племени связывалось обычно с хозяйством пеших охотников-рыболовов. Однако за последнее время высказываются допущения, что некогда черноногие занимались земледелием, но в степи переселились еще в долошадныи период, где занимались пешей охотой на крупных животных у подножий Скалистых гор, сохранив от земледельческого прошлого возделывание табака. В пользу земледельческого прошлого черноногих говорит и тот факт, что главной племенной святыней, хранившейся в их племенном священном узле, почиталась мотыга, культ которой в степях был связан у них с пляской солнца.

В полевом дневнике Л. Г. Моргана, ведшемся во время его второго путешествия в степи (1860 г ), записано, что родов (называвшихся в то время Морганом «племенами») у черноногих нет, но они должны были как алгонкинское племя иметь их в прошлом. Однако в дневнике третьего путешествия в 1861 г. появляются две записи о родовом делении черноногих. В одной из них говорится о делении черноногих (вероятно, сиксиков) на три экзогамных рода. Во второй записи Л. Г. Морган приводит названия восьми родов пиеганов, отмечая их экзогамность и пат-рилинейность счета происхождения. В «Древнем обществе» Морган приводит названия пяти матрилинейных родов кайнахов и восьми патрилинейных родов пиеганов, отмечая в тоже время, что «некоторые из приведенных названий скорее подходят к общинам, чем к родам».

Оценивая сведения Л. Г. Моргана, Ф. Эгган в последней своей работе отмечает, что Морган ошибочно принял за роды носившие названия общины черноногих и ацина и что позднее Кробер и Уисслер повторили ошибку Моргана. Дж. Суантон в своем первом выступлении против учения о роде Л. Г. Моргана относил черноногих к примитивным племенам Северной Америки с патриархальной родовой организацией. Однако в следующей егс работе черноногие стоят уже в списке безродовых племен. Обобщая позднее накопленные материалы, Дж. Мордок изображает черноногих как племя с исконно билатеральной общинной организацией, не достигшей якобы еще уровня однолинейности в счете происхождения, а следовательно, и родового устройства.

Дж. Стюард, возражая Л. Г. Моргану, подчеркивал ошибочность трактовки «кочевых общин черноногих как гечсов» (т. е. родов). Сам Стюард характеризует эту общину как «предпочтительно, но не обязательно экзогамную и патрилокальную», видя в ней изначальную форму социального устройства черноногих. О случайной экзогамности кочевых общин черноногих писал еще раньше К. Уисслер. Дж. Мордок характеризует кочевую общину черноногих как экзогамную единицу, состоящую из больших семей, объединенных на основе смешения патрилокального и матрилокального принципов. Все эти сведения различных авторов и их расхождения свидетельствуют, несомненно, о том, что сама кочевая община черноногих, как и других степных племен, не была чем то раз навсегда данным, а развивалась и изменялась, утрачивая постепенно черты (экзогамность, матрилокальность и др.), унаследованные ею от рода.

Подходя к этой проблеме с большим историзмом, Дж. Юверс высказывает предположение, что в предшествующий коневодству период пешей охоты основной социальной единицей у черноногих была «устойчивая экзогамная группа кровных родственников, руководимая наиболее способным из взрослых мужчин». Юверс подчеркивает равенство членов этой группы, отсутствие в ней деления на бедных и богатых. Иными словами, он подчеркивает именно то главное, что отличало род от кочевой общины. В течение последующих десятилетий, по мысли Юверса, в процессе развития коневодства и верховой охоты на бизонов складывалась кочевая община черноногих, приобретая черты «неустойчивой по своему составу организации, состоящей из родственных и неродственных семей, внутри которой браки были разрешены». Как показывает исследование этого автора, прежний родовой принцип коллективизма и эгалитаризма в конный период вытеснялся принципом экономического неравенства и главное отличие кочевой общины от рода заключалось в том, что она объединяла экономически неравных людей.

Наиболее стойко следы прежней родовой организации держались в характере личных имен черноногих и в самом порядке наречения имени. Как и у других степных племен, следы родового тотемизма у черноногих можно видеть в преобладании у них личных мужских имен, производных от названий животных или птиц. Эти имена были наследственны и передавались по мужской линии, создавая ту генеалогическую цепочку родственников, которая составляла отцовский род. Древняя практика образования имен по животным эпонимам нашла позднее свое проявление в том, что в XVIII—XIX вв. стали появляться имена, связанные с коневодством, такие, например, как Всадник на черном коне, Быстроногий охотничий конь, Дневной наездник, Много белых лошадей, Черная лошадь, Первый наездник и т. д. Но, как отмечает Дж. Юверс, подобного рода имена занимали незначительное место в списках индейских имен. Анализируя, например, список имен 80% мужского населения одной из резерваций черноногих, подписавших в 1895 г. акт о «передаче» своих земель правительству США, он устанавливает, что из 315 имен только 11 связаны с коневодством, 94 — указывают на птиц и животных, в том числе 33 — на птиц, 22— на бизонов, 17 — на медведя. «В среде чистокровных индейцев имена, указывающие на диких зверей и птиц,— пишет Юверс,— продолжают преобладать над именами по лошади до наших дней».

Важное значение для прослеживания былого социального устройства черноногих, как и большинства степных племен, имеют сообщения о бытовании у них сороральной полигамии, левирата, полового гостеприимства как пережиточных форм группового брака, существовавших в условиях дуально-родовой организации. В условиях степной экономики кочевников эти институты приобретали, однако, новую сущность. Но представление об экономической общности сородичей сказывалось, как отмечалось выше, еще в конце XIX в. в дележе собственности умершего индейца.