Аборигены и национальное общество

На положении коренных обитателей в социальной структуре страны всегда сказывалось сочетание двух основных факторов – официальной политикой государства по отношению к коренным обитателям (то, что в латиноамериканских странах стало называться «индихенизмом» и «официальным индихенизмом») и реальным отношением креолов к аборигенам. С 1970-х гг. важную роль стала играть социальная активность самих аборигенов и поддерживающих их этнографов (социальных антропологов)[i].

В колониальный период юридическое положение коренных жителей страны, как и всей испанской Америк, регулировалось королевскими распоряжениями, имевшими силу законов[ii]. В то время практическими исполнителями главной задачи индейской политики испанских королей – получение новых подданных, с обращением их в христианство и присвоением их земель и содержавшихся в них богатств – помимо самих завоевателей, являлись миссионеры. Война за независимость разрушила миссии, уничтожив таким образом главный институт испанской индейской политики. Кроме того, в республиканской Венесуэле посредством законов 1821, 1836, 1884, 1904, 1911 и 1936 гг., были упразднены общинные индейские земли (resguardos), которые прежде были признаны испанской короной – кроме земель на полуострове Гуахира и в Амазонии.

Можно сказать, что до 1915 г. венесуэльское правительство не имело разработанной политики относительно аборигенов. В том году было заключено соглашение с Ватиканом, по которому католические миссии получили право занять земли, населенные индейцами, которые считались «пустошами». По «Закону о миссиях», принятом в 1915 г., миссионеры должны были обращать в христианство коренных обитателей, научать их «гражданской жизни». Был заключен ряд договоров с разными католическими миссиями. Капуцины стали проповедовать на р. Карони, в Гран-Саване, Дельте-Амакуро, горах Периха и на полуострове Гуахира; салесианцы – на верхнем Ориноко. Несколько десятков лет миссионеры были единственными проводниками правительственной политики среди аборигенов. Это, однако, не устранило угрозы захвата индейских земель со стороны нарождавшегося класса промышленников, в особенности, когда на этих землях обнаруживались полезные ископаемые.

Статья 47 конституции Венесуэлы гласит, что целью политики по отношению к аборигенам является осуществление постепенной его «инкорпорации в основной поток национального общества» в качестве отдельных венесуэльских граждан[iii]. Здесь очевидна главная цель – превратить коренных обитателей страны в граждан капиталистического общества, лишив их при этом главного средства сохранения самобытности – коллективного бытия. Физических возможностей для этого становится все больше, так как территории даже самых прежде недоступных групп стали легко и быстро достигаемы благодаря быстроходным речным судам, самолетам и вертолетам.

В 1946 г. Венесуэла подписала т.н. конвенцию Патцкуаро, в соответствии с которой правительства стран Америки обязывались создать государственные учреждения, занимающиеся проблемами коренного населения. В Венесуэле Национальная индихенистская комиссия была учреждена в 1948 г. Ее основной задачей была выработка рекомендаций для практического решения тех или иных проблем, связанных с аборигенами. Вела она и исследовательскую работу, имела печатный орган – Boletín Indigenista Venezolano. В 1952 г. была создана Центральная контора по делам аборигенов (Oficina Central de Asuntos Aborígenes), подконтрольная Национальной индихенистской комиссии. Это учреждение работало в содружестве с католическими миссиями, только в 1959 г. ему было поручено сформулировать собственную индихенистскую политику[iv].

В конце 1940-х гг. в Венесуэле появилась новая сила, со временем ставшая играть заметную роль в судьбах аборигенов страны – протестантские миссии «Новые племена» североамериканского происхождения. 1950-е гг. характерны значительным увеличением числа полевых работ среди аборигенов. Если прежде такого рода работы вели преимущественно миссионеры, то теперь в удаленные уголки страны начинают проникать собственно этнографы. В 1951 г. в рамках французско-венесуэльской экспедиции в верховья Ориноко собирался и этнографический материал. Используя основанную среди яноама миссией «Новые племена» базу «Эль-Платаналь», в 1954-1955 гг. там работают этнографы из ФРГ. В 1959 г. венесуэльцы организуют экспедицию к екуана и соседним яноама. Расширяли свою деятельность и католические миссионеры[v]. После этих экспедиций в поле зрения венесуэльского общества попали, вероятно, последние значительные группы аборигенов, бывшие дотоле мало известными и достаточно изолированными.

В марте 1960 г. издается «Закон об аграрной реформе», в котором были признаны права индейских общин на землю (отдел D, ст. 2). В рамках аграрной реформы аборигены рассматривались как крестьяне. По мнению венесуэльских исследователей, это вело к сокращению земельной базы аборигенов, вплоть до ее полной ликвидации в ряде случаев и передачи индейских земель креолам – под предлогом создания более «эффективного», «современного» и «прогрессивного» (кавычки цитируемых авторов) земледелия. С другой стороны, деятельность Центральной конторы по делам аборигенов не только не ввела в индейскую среду блага «цивилизованной» жизни, но и вызвала противоположный результат – многие коренные обитатели, утратив традиционный образ жизни, влились в самый нижний слой классовой системы страны[vi].

В 1968 г., видимо, как реакция на неэффективность государственных и миссионерских учреждений, создается Венесуэльское общество прикладной антропологии с такими задачами: проводить неотложные исследования, создать индихенистскую службу добровольного характера, доводить до общественного мнения проблемы аборигенов. Критикуя, официальную политику относительно аборигенов, соперничество миссий и разрушительную работу протестантов, венесуэльские этнографы поставили перед собой задачу изучить возможности приобщения аборигенов к современному образу жизни, не разрушая его традиционной культуры. Это направление получило название интеркультурализма. Его представители ратовали за более активное участие антропологов (этнографов) в индихенистских планах и, что еще более существенно, подчеркивали необходимость участия аборигенов в выработки решений, касающихся их[vii].

Интеркультуралисты ставили перед собой вопрос: Как подготовить аборигена для того, чтобы он, восприняв новую технику, не превратился в существо без культуры, без той социально-культурной опоры, которая дает человеку веру в самого себя? В новой концепции большая роль отводилась билингвизму в сочетании с межкультурным воспитанием. Интеркультурация мыслилась как направленный процесс, при котором достигается творческое взаимодействие между двумя или более культурами, или этническим меньшинством и нацией в целом[viii].

Аборигены рассматривались интеркультуралистами как этническое меньшинство с правом развивать собственные социально-культурные черты, не оставаясь при этом в племенной изоляции. По словам одного из лидеров венесуэльских интеркультуралистов, Э.Э Мосоний, в важности культурного достояния аборигенов удалось убедить их самих, широкие круги общественности и даже некоторые официальные учреждения. Труднее было преодолеть антииндейскую настроенность местных фермеров, но и там были достигнуты некоторые успехи[ix].

Конец 1960-х гг стал в Венесуэле знаменателен тем, что политика освоения окраинных земель, которую начало в то время проводить правительство, затронуло последние островки изолированных до того времени (всегда относительно) аборигенов. Согласно программам «Развитие пограничных районов» и «Завоевание Юга», основа существования будущих поколений венесуэльцев будет зависеть от эксплуатации минеральных ресурсов пограничных районов страны. Как написала венесуэльская исследовательница Н. Арвело Хименес, отдаленные области, где коренным народам удалось выжить, неожиданно оказались в фокусе двух крупных программ развития[x].

Программа «Завоевание Юга» затрагивала Федеральную территорию Амасонас и часть штата Боливар. На то время там проживало около 60 тыс. человек на территории 242 тыс. км². Из этого числа 40% составляли т.н. лесные индейцы. Основными целями программы были объявлены: а) установление эффективного национального суверенитета во всех сферах жизни, б) поднятие социально-культурного и экономического уровней населения, в) подключение природных ресурсов региона к общему процессу развития страны. О коренных обитателях речь шла в двух пунктах. Один предусматривал неформальное образование, целью которого провозглашалась транскультурация и медленная добровольная инкорпорация индейского населения, а другой – специальные программы для аборигенов в рамках введения всеобщего начального образования. В группах вопросов, отведенных социальным и экономическим аспектам, коренные обитатели не выделялись[xi].

Венесуэльские исследователи обратили внимание на то, что коренной обитатель не занимал первое место планах освоения новых территорий. Тем не менее, учреждение, которое должно было в то время заниматься проведение в жизнь индейской политики, Национальный совет границ, приняло концепцию интеркультуралистов, провозгласив, что государство намерено не разрушать индейскую культуру, а собирается избежать изоляции общин аборигенов в рамках национальной жизни[xii].

Период 1969-1974 гг., когда у власти находилась Христианско-демократическая партия, характеризовался в индейской политике борьбой между «десарольистами» (т.е. сторонниками развития) и «новыми индихенистами». Первые приветствовали колонизацию индейских земель и осуществления программ развития частными и государственными фирмами. Вторые намеревались контролировать индейское население через другие, «более тонкие», как писала Н. Арвело Хименес, меры: дарение земель, образование индейских федераций, создание индейских крестьянских предприятий. Влияние десарольистов оказалось более сильным, но в учет были приняты и некоторые предложения их оппонентов. По мнению венесуэльских этнографов, тогдашней администрации удалось осуществить программу, которая не противоречила экономическим интересам страны и, в то же время, не вызывала конфронтации между колонистами-креолами и аборигенами. По данным на 1974 г. индейцам были переданы 252587 га земель, распределившихся между 2800 семьями различных этнических групп. И все же, несмотря на кажущийся или, в некоторых случаях, очевидный прогресс в мерах по сохранению индейских этносов, процесс легального закрепления земель за аборигенами повлек значительное сокращение территорий, на которых они прежде обитали. Новая администрация в период 1974-1979 гг. продолжала прежнюю политику – вручение земель, создание индейских предприятий, консолидация поселений[xiii].

В начале 1970-х гг. Центральная контора по делам аборигенов, которая имела в то время в своем подчинении восемь координационных центров и подцентров, а также девятнадцать миссионерских пунктов, так сформулировала свои задачи: 1) консолидация индейских общин страны, 2) привлечение их к активному участию в социально-экономическом развитии страны, 3) сохранение и спасение специфических ценностей, свойственных аборигенам. Работа индихенистских центров была сосредоточена на оказании коренным обитателям медицинской помощи, на их обучении, на строительстве жилья и т.д.; оказывалась также помощь в разведении скота и приобретении сельскохозяйственной техники[xiv].

Представители нового индихенизма критиковали не столько цели официального индихенизма, в общем приемлемые, хотя и несколько расплывчатые, сколько методы, которыми они должны были быть реализованы. Они указывали, что деятельность центров индихенистской координации была патерналистской и носила этноцентристский и этноцидный характер. При посредстве этих центров аборигены превращались в поденщиков, зависимых от местных лавок; целые семьи жили в постоянном долгу. Образование в этих центрах далеко отстояло от реальности, в которой жили аборигены (впрочем, замечали критики, тот порок был свойствен всей системе образования). Основной недостаток программ, проектов, планов и пр., направленных на развитие коренного населения, виделся в том, что они были задуманы и воплощались без принятия в расчет мнения аборигенов, так как считалось, что последние не в состоянии думать о своей судьбе и принимать решения[xv].

Поэтому подчеркивалась необходимость равного участия аборигенов в разработке, исполнении и оценке всех касающихся их программ. Представители этого направления индейской политики уповали на образование. По их мнению, «образование населения – фундаментальная проблема развивающихся стран. Образование, устраняющее все отчуждающие факторы, явится силой, способствующей изменениям, и станет импульсом свободы, поиска, независимости и солидарности»[xvi].

Сторонники новой политики по отношению к аборигенам подчеркивали необходимость более активной работы этнографов (антропологов) в том процессе, который позволил бы, как писал один из них, А. Сербин, порвать с ситуацией голода, безграмотности, эксплуатации и болезней. Они призывали стать «информаторами аборигенов», помогать им защищаться от противоречий современного общества (оно названо колонизующим и одновременно колонизуемым), перейти от техники включенного наблюдения (observación participante) к действенному участию (participación militante), к прямому участию в трансформации того положения, в котором находились аборигены[xvii].

В 1980-е некоторые этнографы критиковали как официальные учреждения, занимавшиеся индейскими вопросами, так и программы, связанные с аборигенами. Так, по мнению Н. Арвело Хименес, планируемые социальные изменения не лучше случайных, так как планирование осуществляется не для того, чтобы охранять интересы аборигенов, а чтобы защитить интересы системы. Отмечались и более частные недостатки – из средств, отпускавшихся на программы развития той или иной индейской общины, до нее доходила лишь ничтожная часть. Не выполнялись с точностью планы, в разработке которых принимали участие социологи, этнографы и лингвисты, в некоторых случаях намечалось прекращение помощи по намеченным ранее планам[xviii].

Следует также сказать о деятельности в этот период протестантов миссии «Новые племена». В 1970-е гг. она подверглась в Венесуэле суровой критике. Венесуэльцы подозревали, что в миссиях занимались сбором разного рода информации, не имеющей отношения к проповеди евангелия – там наряду с врачами и учителями были геологи, инженеры и др. Миссии имели свои взлетные площадки, легкие самолеты, запасы горючего, высокочастотные радиоприемники, что позволяло им заниматься независимой от местных властей деятельностью. Некоторые средства массовой информации обвинили их в прямой связи с госдепартаментом США и транснациональными компаниями[xix].

В работе некоторых католических миссий в 1980-е гг. наблюдались положительные изменения – так, в салезианских среди яноама расистски настроенные священники были заменены молодыми людьми с этнографическим образованием[xx]. Во многих местах и в середине 1980-х гг. миссионеры оставались проводниками “контакта” между аборигенами и внешним миром. В некоторых случаях миссии теснили государственные учреждения, работавшие на индейских территориях[xxi].

Какие моменты государственной политики по отношению к аборигенным группам можно выделить в Венесуэле на начало 1980-х гг.? Прежде всего, признание специфичности культуры аборигенов и их права на сохранение этой культуры в рамках национальной венесуэльской культуры. Наиболее существенное в венесуэльской политике по отношению к аборигенам в недавнее время – намерение отойти от характерного прежде патернализма и способствовать самостоятельности аборигенных общин.

В разработке государственной индихенистской политики активно участвовали этнографы, лингвисты, социологи и др. На некоторых этапах, в ряде конкретных случаев привлекались индейские лидеры (но недостаточно, как указывали критики). Иногда сами ученые реализовывали разработанные ими планы.

Намечаемые правительством преобразования у аборигенов включали как культурные, так и экономические аспекты. Планы преобразований разрабатывались для отдельных общих, реже на межобщинном уровне. Это было вызвано, скорее всего, тем, что до недавнего времени у большинства аборигенных групп страны не имелось никаких объединяющих институтов (формальных или неформальных) выше уровня общины. Кроме того, многие родственные группы расселены дисперсно среди других этнических массивов.

Проводилась большая подготовительная работа: этнографическое изучение общин, разработка учебных программ, выпуск пособий по двуязычному обучению, публикация учебников по культуре тех или иных групп. Создавались центры, курсы и семинары для обучения индейских лидеров. Важным элементом всей этой работы представляются меры, содействующие уменьшению антииндейских настроений среди креолов на местах – в частности, через объяснение причин появления той или иной программы, а также через показ достоинств культуры аборигенов.

Реализация программ была успешной там, где имелись некоторые предварительные условия, позволявшие постепенное вовлечение общин в новые хозяйственные отношения с окружающим миром. Если преобразования были слишком быстрыми, они оказывались разрушительными для традиционных отношений и не способствовали укреплению самостоятельности аборигенных общин.

Важным фактором, который постоянно присутствует во взаимоотношениях между государством и общинами аборигенов и ставит под угрозу осуществление намечаемых программ, является бесконтрольное вторжение креолов на земли аборигенов. В стратегии интеркультурализма весьма идеалистично выглядят посылки о гармоничном включении в культуру аборигенов элементов культуры большинства – постепенно, без конфликтов, без антагонистических противоречий[xxii]. Если для процесса обучения и можно допустить наличие такой гармоничности и бесконфликтности, то во взаимоотношениях с внешним миром такие условия пока недостижимы. Многие индейские районы имеют важное стратегическое и экономическое значение для страны. В этих случаях, по словам Э. Мосоний, требование присоединить эти земли к национальной экономике прикрывается патриотическими призывами, и аборигены рассматриваются как анклавы варварства, сепаратизма, невежества и отсталости[xxiii].

На местах отношение к аборигенам, в особенности к некоторым неземледельческим группам, было, в большинстве случаев неприязненным. По наблюдениям У. Копперса, чувства креолов к хиуи (куива) можно свести к трем моделям: открытая враждебность, полное безразличие, простое снисхождение. Обычный креол в этих местах готов к крайним мерам – покончить с проблемой куива раз и навсегда. Креолы считали куива похитителями своего скота и, кроме того, главным препятствием экономического развития региона. И другие авторы отмечали презрение, если не ненависть креолов к куива, и десять лет индихенистской политики 1970-х гг. не изменили позиции креола – уничтожить или подчинить. В свою очередь, куива смотрели на креолов как на захватчиков и убийц[xxiv].

По-другому складывались отношения креолов и индейцев в городах. Так, в бедняцких кварталах Маракайбо вместе проживали белые, метисы и уайю. Но и здесь отношения между семьями метисов и белых, с одной стороны, и уайю, с другой, характеризовались враждебностью и недоверием[xxv].

Таким образом, следствием более интенсивного втягивания аборигенов в сферу капиталистических отношений явилась дезинтеграция прежних социальных институтов, по преимуществу коллективистских. Поэтому чаще всего абориген входил в новую для него систему в одиночку и без знания тех прав, что он имел как гражданин страны. Однако с определенного времени ситуация стала меняться в силу активизации движения аборигенов за самоуправление.