Часть 2

Между тем в мире, в первую очередь в Испании и на просторах Атлантики, стремительно развивались события поистине грандиозного значения. Все, что происходило в те годы, давно подготавливалось самим ходом исторического развития, — и не только в Испании, но и в гораздо большей степени далеко за ее пределами, по сути на всем том обширном пространстве Старого Света, которое включает большую часть Европы, значительные районы Азии и прилегающие к Средиземноморью и Индийскому океану страны Африки.

С одной стороны, медленно вызревавшие в недрах западноевропейского феодального общества капиталистические отношения достигают ко второй половине XV века такой стадии развития, когда резко возрастают потребности Европы в золоте как средстве обмена. В то же время как раз в этот период начинают иссякать старые источники поступления драгоценных металлов, и без того слишком скудные в сравнении с возросшими потребностями. «Открытие Америки, — писал Энгельс, — было вызвано жаждой золота, которая еще до этого гнала португальцев в Африку… потому что столь сильно развивавшаяся в XIV и XV вв. европейская промышленность и соответствовавшая ей торговля требовали больше средств обмена, чего Германия — великая страна серебра в 1450—1550 гг. — не могла доставить»^*. Наконец, успехи товарного производства и торговли властно диктовали необходимость значительного расширения рынков, умножения торговых путей, ведущих из Западной Европы к источникам сырья, драгоценных металлов и дефицитных для Европы продуктов и изделий; среди таких дефицитных и особо ценных товаров не последнее место принадлежало дарам тропической природы — пряностям, а также разнообразным восточным предметам роскоши, которые все более и более привлекали верхушку западноевропейского общества.

^* - Энгельс Ф. Письмо К. Шмидту 27 Х 1890 г. // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 37. С. 415.

С другой стороны, объективные условия, сложившиеся к началу второй половины XV века, не только не соответствовали тем потребностям, о которых было здесь сказано, но и прямо препятствовали их удовлетворению. Торговля со странами Востока, развивавшаяся со времен крестовых походов (XII—XIII вв.), осуществлялась по немногим и к тому же до предела растянутым путям — через Средиземное, Черное, Красное и Аравийское моря, страны Северной Африки, Передней Азии, Кавказ, Иран, Среднюю Азию. Дальность расстояний порождала многоступенчатость торговли, создавая звенья посредников; ужасающая медленность продвижения грузов, с многократной перевалкой их с судов на сухопутные караваны и снова на суда, увеличивала торговый риск; обилие границ приводило к многократному взиманию пошлин; торговля зависела от всяких случайностей и в первую очередь от разнообразных военных и политических событий на огромных пространствах Ближнего и Среднего Востока.

Все это создавало хронические затруднения и перебои в торговых связях и, главное, необычайно удорожало каждый кусок восточной ткани, каждый мешок с имбирем или корицей, каждую шкатулку с изделиями индийских и китайских ювелиров, — словом, любой товар, который в конце концов попадал в руки европейского потребителя. Происходил отлив драгоценных металлов из Европы. На протяжении длительного времени баланс европейских стран в торговле с Востоком был пассивным: золото — то самое золото, которого и без того так не хватало и в котором так нуждалась Европа, — уходило в Азию.

К середине XV века мощные военные и политические катаклизмы, потрясшие Восток, создали новые преграды торговым сношениям: окончательный распад монгольской державы, а затем и ряда государств, возникших на ее развалинах, нарушил караванную торговлю, а турецкие завоевания, завершившиеся разгромом Византии и взятием (в 1453 г.) Константинополя, блокировали торговлю между Средиземноморьем и Передней Азией. Иными словами, в то самое время, когда внутреннее развитие Западной Европы создавало предпосылки для необычайного оживления торговли, внешние факторы грозили привести ее к полному параличу.

Разрешить это противоречие можно было только одним способом: надо было проложить прямой путь из Европы в Индию, к островам Индонезийского (Малайского) архипелага и в Китай — путь, не требующий бесконечных перегрузок товаров, игнорирующий таможенные границы, избавляющий от всяких посредников-перекупщиков, не подверженный нападениям кочевников, не подвластный фирманам турецких султанов и произволу других восточных владык. Такой путь можно было проложить только по морям. Естественнонаучные и технические предпосылки к снаряжению и осуществлению далеких морских экспедиций были налицо: постепенное усвоение учеными и практиками учения о шарообразности Земли; неуклонное совершенствование картографического искусства; появление каравеллы — морского корабля нового типа с такой системой парусов, которая обеспечивала возможность разнообразных маневров в открытом океане и позволяла плыть в бейдевинд — под острым углом к ветру (фактически — почти против ветра); изобретение и внедрение в навигационную практику компаса и других приборов.

Задача открытия и освоения морских путей на Восток была грандиозна по замыслу; еще более грандиозны были последствия, в значительной мере непредвиденные. Но почему выполнение этой задачи выпало на долю тех двух европейских стран — Испании и Португалии, которые по твоему экономическому развитию, военной мощи и международно-политическому весу занимали в Европе XV века отнюдь не первые места?

Здесь сказались некоторые факторы географического и исторического порядка. Как известно, Испания и Португалия расположены на крайнем западе Европы, на ее атлантическом побережье. Значит, эти страны находились в максимальном по сравнению с другими частями Европы удалении от Азии; значит, посредников в торговле этих стран с Востоком оказывалось особенно много, а восточные товары, прежде чем достигали Испании и Португалии, «обрастали» максимальным количеством наценок.

Но вместе с тем это также значило, что у пиренейских стран был прямой выход к океану — к «Морю Мрака», как называли в средние века Атлантику; что у Испании и в особенности у Португалии связи с океаном были более давними, более прочными, более налаженными, нежели у многих других западноевропейских стран.

Наконец, здесь, в пиренейских странах, происходил тот же процесс, что и в других частях континента: медленно, но неуклонно пробивают себе дорогу товарно-денежные отношения, приближая момент, когда острейшая нехватка средств обмена — золота и серебра, совпав по времени с насильственным перекрытием ближневосточных торговых путей в страны Южной, Восточной и Юго-Восточной Азии, ввергнет государства Пиренейского полуострова в длительную полосу военно-колонизационных предприятий.

Португалия благодаря более раннему завершению реконкисты опередила Испанию в организации планомерной морской экспансии и именно этим доказала «свое право на отдельное существование»^*. Уже с начала XV века португальцы настойчиво прокладывают морской путь на Восток, следуя по тому маршруту, который казался наиболее простым и естественным, — на юг вдоль западного побережья Африки, в надежде обогнуть затем этот таинственный континент (хотя никто в Европе не знал тогда, как далеко на юг простирается Африка), повернуть на восток или северо-восток и, перейдя Индийский океан (хотя опять-таки в Европе не были уверены, что Атлантический и Индийский океаны соединяются), достичь цели. Этот путь был окончательно проложен к исходу XV века. С самого начала освоения он находился в монопольном обладании у Португалии — ни одна держава не смела посылать свои корабли вдоль африканского побережья южнее параллели Канарских островов.

^* - Энгельс Ф. О разложении феодализма и возникновении национальных государств // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 415.

Силы же Испании почти на всем протяжении XV в. были целиком поглощены задачами завершения гораздо более длительной здесь реконкисты и объединения страны. В этих условиях испанцам долго нельзя было и думать о дальних морских походах и захватах. Однако предпосылки будущей колониальной экспансии были налицо и здесь. Как известно, в XV веке на Средиземном море «развилась в некотором роде мировая торговля»^*. И тогда в юго-западной приморской области Испании — Андалусии — благодаря исключительно выгодному географическому положению стали более усиленно, нежели во внутренних районах страны, развиваться товарно-денежные отношения, внешняя торговля и морское судоходство. Именно отсюда, из Андалусии и ее столицы Севильи испанцы начали свою заморскую экспансию: на рубеже XIV и XV веков севильское дворянство сыграло главную роль в захвате Канарского архипелага, лежащего близ северо-западного побережья Африки, в истреблении и порабощении его коренного населения. Кстати говоря, в этой операции — прологе и миниатюрном прообразе будущей конкисты Нового Света — принимали самое активное участие предки Лас Касаса, один из которых — Альбер де Лас Касас — олицетворял и осуществлял «духовную конкисту», будучи первым епископом Канарских островов^**. В итоге в руках испанцев оказалась морская база, так пригодившаяся впоследствии, в эпоху открытия Америки, а участок Атлантического океана между юго-западной оконечностью Пиренейского полуострова и Канарами, именуемый в источниках того времени «Кастильским морем», не подпал под безраздельный контроль португальцев.

^* - Энгельс Ф. О разложении феодализма и возникновении национальных государств // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 407.
^** - В недавнее время франкистская энциклопедия с целью обелить колонизаторское прошлое Испании ни с того ни с сего объявила епископа Альбера де Лас Касаса «защитником туземцев», прибегнув к неуклюжей параллели между ним и его отдаленным потомком — Бартоломе де Лас Касасом (см.: Diccionario enciclopedico Salvat. Т. IV. Barcelona, 1942. Р. 9); аналогичные утверждения встречаем и в мексиканской энциклопедии «Diccionario enciclopedico UTEHA» (Т. II. Mexico, 1958. Р. 1118—1119).

Итак, предпосылки заморской экспансии в Испании существовали, но до поры до времени объективные условия, связанные с особенностями исторического развития этой страны, не давали им проявиться в полной мере. О степени зрелости этих предпосылок говорит то, что «выход в океан» — первая экспедиция Колумба — имел место сразу после того, как прозвучали последние выстрелы реконкисты. В январе 1492 г. пала Гранада, а 3 августа того же года из андалусийского порта Палос вышла в смелый океанский поиск флотилия великого генуэзца. Перед нею стояла задача проложить иной, нежели методично осваиваемый португальцами и наглухо закрытый ими для любой другой державы морской маршрут в Восточную Азию. Был избран предложенный Колумбом западный вариант. В теоретическом отношении он был основан на двух посылках: на правильной, подлинно научной концепции шарообразности Земли и на неверной, ошибочной идее о том, что суша состоит лишь из трех континентов — Европы, Азии и Африки; что никаких других частей света нет и быть не может^*, что западные берега Европы и восточные берега Азии омываются водами одного и того же океана и что, следовательно, плывя от берегов Испании на запад, можно достичь Японии, Китая и Индии — тех самых вожделенных стран, к которым уже целое столетие подбирали ключи португальцы.

^* - Вспомним, что идея о трехконтинентальной структуре мировой суши была освящена библейской легендой о разделе Земли между тремя сыновьями Ноя.

Но плавание горстки смелых мореходов, так тихо и незаметно начавшееся на рассвете 3 августа 1492 г., привело уже 12 октября к открытию грандиозному и совершенно неожиданному — настолько неожиданному, что его подлинный смысл так и не дошел до сознания самого автора смелого проекта — Христофора Колумба. Сначала было открыто множество неведомых островов; затем выяснилось, что острова эти опоясывают с востока какой-то континент, отдельные части которого начали понемногу вырисовываться перед испанскими мореплавателями начиная с третьей экспедиции Колумба (1498 г.). Общая картина долго еще оставалась туманной, но становилось все яснее, что вновь открытые земли не тождественны Азии, а затем, в 1513 г., было обнаружено, что за новым континентом лежит еще один океан — тот, что мы сейчас называем Тихим, и он-то, по всей вероятности, и простирается вплоть до восточных берегов подлинной, а не мнимой Азии…

Но сознание всегда нелегко расстается со старыми представлениями, и за новыми землями — за континентом и островными группами — надолго закрепляется в качестве официального название «Индии». Испанцы словно не могут отрешиться от мечты о достижении сказочных стран Среднего и Дальнего Востока^*. (Вот почему, кстати говоря, главный труд Лас Касаса, с основными разделами которого читатель знакомится в настоящем издании, озаглавлен автором «История Индий».)

^* - В средние века в Европе понимали под «Индиями» обширный и крайне слабо известный европейцам район Южной и Юго-Восточной Азии — не только собственно Индию (полуостров Индостан), но и Индокитай, и Малаккский полуостров, и Цейлон, и Индонезийский архипелаг, и Южный Китай. Когда разница между этим районом земного шара и вновь открытыми заатлантическими землями стала окончательно ясна, страны Нового Света стали называться «Западными Индиями» — в отличие от подлинной Индии. Пережиток этого старинного названия сохраняется до сих пор в виде общеупотребительного термина «Вест-Индия», которым обозначают обширный архипелаг между Северной и Южной Америкой, включающий три большие группы островов — Большие Антильские, Малые Антильские и Багамские. Памятником средневековых географических заблуждений является и общепринятое название коренного населения Америки, которых со времен Колумба и по сей день именуют «индейцами», тогда как за народами подлинной Индии закрепилось название «индийцы».

Здесь уместно сделать небольшое отступление. То, что было только что сказано относительно генезиса замысла Колумба и целей его знаменитой первой экспедиции, — не что иное, как сжатое изложение основных положений той концепции истории открытия Нового Света, которая разделяется громадным большинством историков и историко-географов, в том числе советских^*. Вместе с тем уже давно (по сути с середины XVI века) в историографии существует и другая, так называемая «скептическая», концепция. В основе ее — мысль, что Колумб, отправляясь 3 августа 1492 г. в путь, уже располагал конкретными сведениями о наличии к западу от Атлантики земель, не тождественных Азии. В зарубежной колумбистике XX века сторонниками этой концепции выступали американец А. Виньо, аргентинец Ромуло Карбиа, француз М. Андрэ, в последнее время — испанец Р. Бальестер Эскалас. У нас на протяжении многих лет интенсивной разработкой указанной концепции занимался скончавшийся в 1965 г. Д. Я. Цукерник^**. Вокруг этого весьма интересного вопроса велась и ведется дискуссия, сколько-нибудь подробный разбор которой, однако, увел бы нас очень далеко от темы настоящей статьи.

^* - См., например: Тарле Е. В. Очерки истории колониальной политики западноевропейских государств (конец XV — начало XIX в.). М.; Л., 1965. С. 29—34: Магидович И. П. История открытия и исследования Центральной и Южной Америки. М., 1965. С. 9—48; Коган М. А., Афанасьев В. Л. Имеются ли основания для пересмотра общепринятой концепции о предыстории и целях первого плавания Колумба? // Известия Всесоюзного географического общества (далее — Известия ВГО). Т. 93. Вып. 5. 1961. С. 384—394.
^** - См., например: Цукерник Д. Я. 1) О первых экспедициях Колумба // Известия ВГО. Т. 84. Вып. 3. 1952; 2) К вопросу о географических воззрениях Христофора Колумба // Там же. Т. 88. Вып. 6. 1956; 3) О целях экспедиции Колумба // Уч. зап. Алма-Атинского пед. инст. иностр. яз. Т. II. Вып. 3. 1957; 4) Западный путь в Азию или земли Нового Света? // Уч. зап. Каз. ГПИ им. Абая. Т. XVII. Ч. 1. 1958; 5) К вопросу о предыстории и целях экспедиции Колумба // Там же. Т. XX. Вып. 1. 1959; 6) Об открытии Америки незадолго до плаваний Колумба // Там же. Т. XIX. 1959. См. также: Цукерник Д. Я. Начало колониальной экспансии в Америку. Автореферат. Л., 1950.

Но вернемся в основное русло нашего изложения. Алчные пришельцы из Европы вскоре перестали сокрушаться по поводу того, что достигнута не подлинная Индия, а мнимая: если настоящих пряностей здесь не нашли, то зато главный предмет вожделения испанских рыцарей первоначального накопления — золото (а также серебро, жемчуг, драгоценные камни, ценные породы древесины, плоды, дичь, рыба, почвы и климат, благоприятные для плантационного разведения тропических культур, и многое, многое другое) — нашлось здесь в изобилии. Надо было только отнять его у тех, кто владел природными богатствами Нового Света — у коренных его обитателей, надо было заполучить дешевую рабочую силу для разработки россыпей и рудников, для ведения плантационного хозяйства, для строительства жилищ, укреплений, дорог, для переноски тяжелых грузов и для множества других работ и услуг. Такой рабочей силой сама метрополия — Испания конца XV — начала XVI в. — ни в какой мере не обладала: там тогда еще не было избыточного крестьянского населения, а следовательно, не было и предпосылок для массовой крестьянской эмиграции и создания переселенческих колоний. Рабочая сила, и притом даровая, имелась в избытке на месте в лице племен и народов Нового Света, переживавших в своем большинстве стадию первобытнообщинного строя и лишь в некоторых областях континента — на Мексиканском плоскогорье, на полуострове Юкатан, в Перу — достигших раннеклассовой стадии.

На вновь открытых землях Испании нужны были в первую очередь военные кадры. Требовались люди, способные безжалостно подавить всякую попытку местного населения к сопротивлению или бегству, быстро овладеть тем или иным районом и изъять, не останавливаясь ни перед какими формами насилия, все золото, хранящееся в жилищах или тайниках. В захваченных и «замиренных» районах такие люди могли бы без колебаний лишать свободы и принуждать к любому, самому тяжелому физическому труду всех мало-мальски к этому труду пригодных, обрушивая на порабощенных самые суровые кары, вплоть до садистских пыток и мучительных казней, за малейшее проявление непокорности и протеста. Такими «кадрами» Испания обладала в избытке, как, пожалуй, ни одна другая европейская страна в то время.

Мы не случайно несколько раз настойчиво напоминали о таких испанских внутриполитических событиях последней четверти XV века, как окончание реконкисты и восстановление государственного единства. События эти явились одной из важнейших предпосылок не только самого открытия Нового Света, но и в особенности конкисты — той серии военно-колонизационных походов, которая, начавшись по существу в декабре 1492 г. (когда Колумб соорудил на острове Гаити форт Навидад — первое поселение европейских колонизаторов по ту сторону Атлантики), привела к захвату Испанией (к середине XVI века) всего Вест-Индского архипелага, всей Центральной Америки, части Северной и доброй половины Южной. Более того, то обстоятельство, что именно в конце XV в. имело место завершение реконкисты и борьбы за государственное единство, дает ответ на вопрос, почему именно Испания выступила пионером практического освоения трансатлантических морских путей и в особенности территориальных захватов и колониального разбоя в Америке.

Реконкиста (длительный, многовековый процесс обратного завоевания тех территорий Пиренейского полуострова, которые еще в VIII веке были захвачены арабами — «маврами») породила особое сословие рыцарей — мелкопоместных и вовсе беспоместных дворян (в Испании их называли «идальго»), основным занятием которых из поколения в поколение была война и чья психология включала в себя презрение ко всякому труду и занятию, кроме воинского ремесла. Эта жизнь в обстановке постоянной военной тревоги и готовности к бою была к тому же окрашена самым яростным религиозным фанатизмом, ибо католическая церковь веками внушала испанскому идальго идею войны с арабами не во имя свободы и единства отечества, а за «святую католическую веру», проповедовала истребление «неверных».

И вот теперь настал момент, когда на территории самой Испании воевать стало не с кем. Масса полунищих и нищих (нередко все состояние рыцаря составляли конь, меч и кое-какие доспехи), малограмотных и неграмотных идальго, даже в мыслях не предназначавших себя ни к какому занятию или труду, жадных до легкой добычи, жестоких и беззастенчивых, набожных и разгульных одновременно — вся эта масса людей оказалась совершенно не у дел. Более того, эта беспокойная вольница становилась в известной мере даже нежелательным элементом в новом государстве — объединенном королевстве Кастилии и Арагона. Раньше, в эпоху борьбы с крупными сеньорами, носителями начал феодальной раздробленности, за создание централизованных государств, короли (как кастильский, так и арагонский) опирались наряду с городами и на мелкое дворянство. Теперь же, когда цель была достигнута — могущество грандов подорвано, раздробленность в значительной мере преодолена (хотя бы в государственно-правовом плане), уния Кастилии и Арагона осуществлена, Гранадский эмират ликвидирован, — складывающийся и крепнущий королевский абсолютизм мало-помалу переставал нуждаться в таких союзниках, как идальго.

А там, за океаном, как уже говорилось, для них открывалось широкое поле деятельности. Корона получала в готовом виде прекрасно подготовленную военную силу для грандиозных территориальных захватов, суливших громадные приращения королевской казней^*. Идальго же получали неограниченные, не стесняемые какими-либо юридическими или моральными рамками возможности быстрого обогащения, и притом обогащения чисто «рыцарским» способом — без малейшего приложения труда, одной лишь воинской «доблестью», которая в условиях колониальной действительности, когда речь могла идти о столкновении с противником неизмеримо более слабым, превращалась в избиение безоружных, в разбой и грабеж. «…колониальная зависимость… предполагает целый ряд войн, которые за войны не считались, потому что часто сводились к бойне…»^**, — эти ленинские слова, сказанные о колониальных войнах эпохи империализма, с полным основанием могут быть отнесены и к колониализму XVI века. Но не только военная добыча манила мелкое рыцарство за океан: там можно было легко получить то, на что не было никаких надежд дома, — земельные владения, и притом немалые, вместе с закрепощаемыми и порабощаемыми индейцами.

^* - В каждом случае изъятия или добычи золота одна пятая его часть составляла королевскую долю.
^** - Ленин В. И. II Конгресс Коммунистического Интернационала. Доклад о международном положении и основных задачах Коммунистического Интернационала 19 июля 1920 г. // Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 41. С. 216.

К моменту окончания реконкисты особенно много «безработных» идальго пребывало в юго-западных областях Испании — Андалусии и. Эстремадуре. И теперь, когда Севилья стала воротами в Новый Свет, получив вместе с Кадисом исключительное право снаряжать и отправлять корабли в «Западные Индии», туда устремились прежде всего андалусийские и эстремадурские дворяне^*, составившие основу новой специфической социальной категории, вошедшей в историю под названием конкистадоров^**.

^* - Известно, например, что на ранних этапах конкисты (1493—1519 гг.) из каждых трех колонизаторов один был андалусийцем, а из каждых пяти один — севильянцем. В морских экспедициях этих лет андалусийцы составляли 70% всего личного состава (см.: Boyd-Bowman Р. Indice geobiografico de cuarenta mil pobladores de America en el siglo XVI. T. 1. Bogota, 1964. P. XII, XVI).
^** - Conquistador — завоеватель (иcn.).

Вместе с назначаемыми короной колониальными администраторами различных рангов, вместе с представителями католической церковной иерархии (ибо церковь с самого начала принимала в конкисте самое деятельное участие) конкистадоры олицетворяли испанский колониализм, порожденный вызревавшими капиталистическими отношениями, но осуществлявшийся классом феодалов в ярко выраженных феодальных формах.

Уже летом 1493 г. первые группы будущих конкистадоров составили своего рода «экспедиционный корпус», погрузившийся в Кадисе на корабли огромной на сей раз армады Колумба, который 25 сентября начал свое второе плавание. Начальником этого корпуса или, скорее, отряда (т. е. по существу предводителем первого отряда конкистадоров) был не кто иной, как ветеран Гранадской войны и приближенный королевы Изабеллы Франсиско де Пеньялоса — родной дядя Бартоломе де Лас Касаса (I, 54). Дон Педро, отец будущего историка, также покидал родину, и притом навсегда (I, 41). Эти обстоятельства предопределили жизненный путь Бартоломе де Лас Касаса, в то время еще саламанкского студента, — отныне и до самой смерти его судьба теснейшим образом связана с заокеанскими событиями.

Как известно, вторая экспедиция Колумба положила начало захвату и колонизации острова Гаити, названного мореплавателем еще в декабре 1492 г. Эспаньолой. Здесь Педро де Лас Касас получил в числе других прибывших с адмиралом испанцев энкомьенду, т. е. земельное владение вместе с сотнями индейцев, превращенных волею захватчиков и с одобрения короны в полурабов, полукрепостных. Старый судья из предместья Севильи спустя несколько лет умер на Эспаньоле, а весной 1502 г. его сын и наследник, лиценциат прав Бартоломе де Лас Касас, в свою очередь отправился в Новый Свет, дабы быть введенным во владение отцовской энкомьендой.

С этого момента и начинается повествование в тех разделах «Истории Индий», которые включены в настоящее издание. И хотя о себе автор говорит более чем скупо, все же основные вехи его жизни и деятельности (не говоря уже о событиях на острове Гаити и в других областях Нового Света, освещаемых Лас Касасом со скрупулезной, точностью и множеством подробностей) на протяжении почти двадцати лет (вплоть до 1520—1521 гг.) прослеживаются с достаточной ясностью и полнотой. Это избавляет нас от необходимости подробно излагать здесь этот отрезок биографии гуманиста. Надо только постоянно иметь в виду, что «История Индий» писалась спустя многие годы и десятилетия после того, как свершились описанные в ней события. «История Индий» — не дневник и не написанный по горячим следам отчет, а исторический труд, созданный на основе многолетних личных впечатлений и наблюдений, с использованием сведений, полученных от других лиц, и различных документов; страницы этой книги освещают ранний этап конкисты ретроспективно, и события оцениваются здесь с тех позиций, к которым Лас Касас пришел к концу жизненного и творческого пути, после многих раздумий, колебаний и переоценок. События поэтому изображены не так, как они непосредственно воспринимались сравнительно молодым лиценциатом, а уже преломленными сквозь призму долгих и трудных лет, прожитых Лас Касасом в напряженной борьбе за элементарные человеческие права коренного населения Нового Света. Эти особенности «Истории Индий» весьма затрудняют воссоздание идейной и духовной эволюции Лас Касаса в наиболее ответственный период его жизни — период перехода от физической и духовной молодости к зрелости, период превращения мало чем примечательного саламанкского лиценциата в смелого обличителя своих братьев по классу, в горячего и бескомпромиссного защитника угнетенных и обездоленных.