Мифы, хроники и трагическая поэзия
ГЛАВА VI.
Майя-Тольтекские корни гватемальских индейцев
Жившие оседло на территории Чьяпаса и горной Гватемалы в доклассический, по определению Морли, период и выращивавшие кукурузу индейцы или, точнее говоря, их потомки могли стать основателями того, что позже получило название удивительной цивилизации майя. Некоторые исследователи оспаривают подобное предположение, как и то, что протомайя распространились по региону с Тихоокеанского побережья. Однако никто не сомневается в том что задолго до последнего тысячелетия до н. э. в центральной зоне майя, как ее определяет С. де Борхеги, жили оседлые земледельцы, выращивавшие маис, фасоль, тыкву, агуакате и другие культуры. Они изготовляли глиняные сосуды и «метатес» — зернотерки — с их обязательным валиком. Об этом свидетельствуют первые археологические находки, сделанные в данном районе. Работавший в 1958—1959 п. в Гватемале Борхеги установил последовательные этапы раннеклассического периода (200—600 гг.) и поздний классический, охвативший 600—1000 гг. Мы уже говорили о том, что южные майя создавали свои каменные монументы задолго до знаменитой стелы № 29 в Тикале. Такие памятники встречаются, например, в Каминальуйю. Однако тысячу лет назад этот расцвет внезапно прекратился по непонятным причинам.
Несмотря на ценность находок Борхеги для археологии и целостного осмысления истории майя, они все же выглядят малопонятными при попытках вскрыть причины культурного упадка региона. Последние данные свидетельствуют о возможности восстания против эксплуататорского класса, порожденного недовольством и разочарованием общинников властью жрецов.
Поводом могли служить такие факторы, как упадок культуры, болезни, экономический кризис, связанный с климатическими изменениями, упадок агросистемы или все, вместе взятое. Так считает Борхеги.
Наше любопытство постоянно приковывает к себе великое социальное потрясение Месоамерики, происшедшее в X в. Оно всколыхнуло весь регион, от Теотиуакана на Мексиканском нагорье до гватемальского Петена, захватив территории Тихоокеанского побережья, земли ольмеков и сапотеков Оахаки. Некоторые археологи поддерживают гипотезу о том, что грандиозное перемещение обитателей этого региона стало следствием классовой борьбы, приведшей к ниспровержению старых ценностей, восстанию эксплуатируемых масс, истреблению теократической олигархии и в результате — оставлению ими своей метрополии.
«Однако долго наслаждаться завоеванной свободой южные майя не смогли», — заключает Борхеги. Действительно, огромное социальное потрясение X в. выплеснуло мексиканскую лавину из долины Мехико на другие народы. Память о тольтекской волне, захлестнувшей южных майя в XI в., сохраняют многочисленные индейские мифы, хроники, документальные источники, данные археологии и лингвистики. Говоря современным языком, показания обеих сторон — гватемальской и мексиканской — вполне совпадают.
Кецалькоатль — или один из предводителей-жрецов с этим именем — покинул свою метрополию Тулу и прибыл в Лагуну де Терминос на побережье Мексиканского залива. Возможно, что и не было никакого Кецалькоатля, а существовал лишь миф, отождествляемый с великой миграцией, исходом на восток, осуществлявшимся несколькими волнами поколений. Случилось так, что пришедшие племена разделились: одни двигались на север Юкатана, другие следовали по течению Усумасинты, пока не достигли территории современной Гватемалы. И оба потока несли с собой миф о Кецалькоатле. Известно, что на Юкатане он превратился в Кукулькана. В гватемальских же горах его окрестили Кукумацем, что на языке киче означает то же самое: Пернатый Змей. Все это мы заключаем из весьма неясных порою мифов и из знаменитых классических хроник аборигенной американской литературы — «Пополь-Вух» и «Анналов какчикелей». Из них же мы и приводим следующие отрывки:
«Итак, они все прибыли в Тулан. Невозможно было сосчитать число людей, которые туда прибыли; туда отправились очень многие, и странствовали они, построившись в ряды... Затем прибыли все народы: люди из Рабиналя, какчикели, люди из Цикинаха и народ, который теперь носит название йаки. И там изменилась речь народов; их языки стали различными. Они уже не могли больше ясно понимать то, что слышали друг от друга, после того как прибыли в Тулан. Там же они и разделились: были такие, кто отправился на восток, но большинство пришло сюда.
...Увы! Мы утеряли нашу речь! Что мы сделали? Мы погибли! Как же мы были обмануты? Мы имели только одно наречие, когда мы прибыли туда в Тулан; в одном и том же месте мы были сотворены и стали людьми. Нехорошо это, что мы сделали, — говорили все племена под деревьями, под лианами.
...Но уже в Тулане могущество внезапно пришло к ним; велика была свойственная им мудрость, когда они свершали свои деяния во мраке и в ночи [...]
Очень хорошо! — сказали они и пустили кровь из своих ушей. И они плакали в своих песнях из-за своего отправления из Тулана; их сердца горевали, когда они уходили [оттуда], когда они навсегда оставляли Тулан».
Что касается тольтекского переселения, то какчикели в своих воспоминаниях солидарны с родственными им киче:
«Вот истории Гагавица и Сактекауха; это начало историй, что рассказали Гагавиц и Сактекаух: «Из четырех мест прибыли люди из Тулана. На востоке есть один Тулан; другой — в Шибальбе; еще один на западе; а последний там, где находится Бог. Таким образом, было четыре Тулана, о наши сыновья!» Так сказали: «С запада прибыли в Тулан с другого берега моря; и прибыли в Тулан, чтобы быть зачаты и рождены нашими матерями и нашими отцами». Так рассказывали.
Говорят, что первыми в Тулан прибыли семь племен. Вслед за ними прибыли мы, воины, и несли с собой наш долг; все семь племен и воины, мы вошли, когда распахнулись двери Тулана».
Великолепные хроники позволяют нам ощутить тольтекское влияние. Оба эти документа совпадают в одном: киче и какчикели выводят своих предков из Тулана. Очень может быть, что речь идет о воспоминании о предках тольтеков, но отнюдь не майя. Захватчики и покоренные настолько тесно сплелись в своей охватившей несколько поколений истории, что возникли совершенно новые народы, которые продолжают и поныне заселять большую часть территории Гватемалы: киче, какчикели, цутухили, мамы, кекчи, покомамы, покончи, чорти и т. д. Естественно, что процесс этот занял не один день — для полного слияния понадобилось не менее одного, а возможно, и двух веков.
Братоубийственные войны и социальная борьба
За пять веков, отделяющих тольтекские завоевания от испанского, упомянутые выше народы осели, создали собственные общества и достигли значительных успехов в своем развитии. Были воздвигнуты укрепленные города, выделился взявший в свои руки власть класс аристократии. После недолгого периода братского сосуществования киче и какчикели начали в XV в. острую междоусобную борьбу за гегемонию в регионе. Она напоминала столкновения их современников — европейских феодалов, занимавшихся дележкой земель и утверждением каждый своего господства. Подобная же ситуация складывалась в последний век перед появлением испанцев и в Гватемале. Сопротивление, направленное против Педро де Альварадо, оказалось в значительной мере ослабленным из-за соперничества индейских группировок. Так было не только в Гватемале, но и в Мексике, где тотонаки и тлашкальтеки воевали против астеков, и в Перу, где соперничали Уаскар и Атауальпа.
Киче и какчикели имели общее происхождение и изначально проживали в некой местности Чиавар. Ими правил могущественный Кикаб из династии Кавек. Какчикели так восславляли его в своей хронике:
«Это был не только выдающийся правитель, его рассудительность и мудрость, вынесенные из Тулана, вызывали восхищение».
Однако, видя особое расположение Кикаба к какчикелям и их владыкам Хунтоху и Вукубацу, сердца правителей киче преисполнились зависти. И правители киче решили расправиться с какчикелями. Но Кикаб не одобрил подобных замыслов и помог какчикелям скрыться из Чиавара во избежание кровопролития. Это произошло в день 13 Ик по индейскому календарю. И потому благодарный народ прославил Кикаба.
Незадолго до описанного события государство Кикаба было охвачено мощным восстанием, которое возглавили его собственные сыновья Татайак и Ах Ица. Хроника повествует, что они затаили зло против отца, «поскольку сами претендовали на верховную власть и были жадны до драгоценных камней, металлов, рабов и слуг своего родителя». Но истинную причину следует все же искать в глубинных социальных процессах, о чем свидетельствует все та же хроника: «Киче не желали, чтобы вассалы служили правителю. Хотели, чтобы все пути были открыты для людей киче, но правитель не желал этого. Собрались тогда киче на совет, и сыновья подговорили их, чтобы они не платили дани правителю, раз уж им не хотелось находиться у него на службе».
Восставшим удалось достичь своей цели.
«После того как правитель смирился перед воинами, он согласился выдать им драгоценные камни и металлы, а также передать власть и величие... Так и случилось, что в давние времена племена захватили власть. О дети наши! С тех пор из-за содеянного воинами народ и вассалы перестали возвеличивать своих правителей».
В день 2 Кат какчикели основали город, который должен был стать их столицей, Ишимчé. Он располагался к востоку от чудесного озера Атитлáн. Киче также решили основать собственную столицу — ею должен был стать город Гумаркаах, или Утатлан, как его называли тлашкальтеки, покоренные Педро де Альварадо и пришедшие с ним для завоевания Гватемалы. Оба города расположились в чрезвычайно выгодных со стратегической точки зрения местах, ведь между ними велись постоянные военные действия. Ишимче также не удалось избежать социальных волнений, которые, впрочем, оказались столь сильны, что какчикели в своих анналах определили их как точку отсчета событий собственной истории:
«Шесть дней оставалось до того, как исполнялось пять лет со дня того восстания, когда ахкали были разбиты перед городом, поскольку правитель Boo Каок пожелал захватить всю власть.
В день 9 Ах (18 ноября 1498 г.) исполнилось пять лет со дня восстания.
В день 6 Ах (13 декабря 1499 г.) прошло шесть лет со дня восстания.
В день 3 Ах (16 января 1501 г.) исполнилось семь лет со дня восстания.
В течение восьмого года со дня восстания цутухили86 были истреблены Шейнупом и Шепаликом. Были убиты и истреблены. Сакбин и Ахмак погибли в день 13 Ахмак (8 февраля или 25 октября 1501 г.)».
Здесь требуются специальные пояснения. Индейские даты соответствуют календарю майя, который какчикели унаследовали самым законным образом. Однако между специалистами и по сю пору нет полного согласия в точном определении дат в системе нашего календаря.
На фатально памятном для какчикелей государственном перевороте следует остановиться несколько подробнее. Из хроник совершенно отчетливо следует, что к нему привели именно аграрные проблемы.
«Проблема земель стала причиной войны, развязанной ахкалями, начавшими воевать с тукуче, поскольку тукуче уничтожили мильпы87 ахкалей».
Оба вовлеченных в данный конфликт племени обязаны были выплачивать дань какчикелям, и потому те стали судьями:
«Правители Каблахух Тикаш и Орлахух Ции были судьями тукуче и ахкалей».
Принятое ими решение не понравилось тукуче, и те восстали. Но это был всего лишь повод для восстания. Причина оказалась иной: правитель тукуче хотел освободить свой народ от угнетения какчикелей.
«Действительно, правитель Кай Хунахпу желал войны в своем сердце. Он не захотел смириться перед правителями Ошлаху Ции и Каблахух Тихаш. Оскорбленный, он приступил к великим приготовлениям», — повествуют «Анналы».
Восстание было подавлено, но напугало правящую верхушку до конца ее дней, правда, их теперь оставалось не так уж много. Началось оно в день 11 Ахав, т. е. 18 мая 1493 г. За семь месяцев до того Колумб уже ступил на землю Америки. Тридцать один год спустя Педро де Альварадо стер с лица земли как киче, так и какчикелей.
Как пример стиля хроники какчикелей и в дополнение к насыщенному деталями и великолепными описаниями рассказу приведем остроумное изложение битвы, во время которой были подавлены восставшие тукуче. Особую живописность и драматизм придает эпизод с четырьмя героинями:
«На рассвете дня 11 Ахав с противоположной стороны города ворвались тукуче. Раздался звук труб и бой барабанов правителя Кай Хунахпу. Он был облачен в боевое снаряжение, украшен великолепными перьями и переливающимися всеми цветами гирляндами, металлическими уборами и драгоценными камнями. Когда ворвались они с другого берега реки, то посеяли ужас. Невозможно было сосчитать тукуче — их было не восемь тысяч и не шестнадцать тысяч.
Началась атака города с конца моста — места, которое Чукуйбацин выбрал для сражения, чтобы повернуть тукуче. Четыре женщины оделись в кольчуги из хлопка, взяли луки — превратились на время битвы в четырех молодых воинов. Стрелы, выпущенные этими воительницами, достигли циновки Чукуйбацина. Ужасно было восстание, которое в давние времена подняли владыки».
Если верить завершающим этот раздел хроники словам, то героини погибли во время битвы:
«После битвы тела женщин отнесли, чтобы показать в штабе Цоцилей и Шахилей».
Это известные аристократические кланы города Ишимче.
Благодаря своему выгодному положению Гумаркаах-Утатлан превратился в неприступную город-крепость. Окруженный со всех сторон, кроме одной, ущельями, он казался для врага недосягаемым, как Фермопилы. Только в результате предательства наподобие того, которое совершил грек Эсфиальт, город был захвачен. Так случилось, что Альварадо чуть не оказался в плену у киче. Не знало в Гумаркаахе пределов то безумство геноцида, которое уже столько раз проявляло себя в Мексике, особенно во время знаменитой «ночи скорби» — резни, учиненной Кортесом в Темпло-Майор. Альварадо, прозванный за свою физическую красоту Тонатиу (Солнце), заживо сжег правителей Ошиб-Кеха и Белехеб-Ци, вырезал население города и велел сровнять его с землей. Сообщая в своем письме Кортесу обо всех этих событиях, он дает описание содеянного, полное цинизма и лицемерия:
«Решил сжечь тех владык, которые уже на костре сказали, как следует из их признания, что они сами начали против меня войну и воевали со мной...»
Во что превратился Гумаркаах, описано в различных свидетельствах. Первое из них принадлежит самому Альварадо, подтверждающему, что именно он разрушил город:
«Я сжег их [правителей] и велел сжечь город и превратить его в руины, поскольку он столь опасен и силен, что более напоминает убежище бандитов, а не жителей».
Можно предположить, что этот рыжий Аттила намеренно преувеличивал свои «заслуги», чтобы добиться большей похвалы. Однако это было не так. 316 лет спустя, следуя своей неуемной страсти к индейским руинам, любопытный и предприимчивый североамериканский путешественник Дж. Стефенс, считающийся из-за проведенных им обследований Копана, Киригуа, Паленке, Ушмаля основателем майяской археологии, еще успел в 1840 г. увидеть остатки города-крепости киче. Обнаруженное им полностью подтвердило знаменитое описание одного из хронистов XVII в., принимаемое некоторыми за плод фантазии. Речь идет о Ф. А. де Фуентес-и-Гумане и его книге «Избранные воспоминания».
По версии хрониста, Гумаркаах-Утатлан имел акрополь, где жили представители аристократии. Простой народ селился по окрестным общинам, столь многочисленным, что Текун Уману ничего не стоило собрать армию в 72 тыс. воинов для оказания сопротивления Альварадо неподалеку от Кецальтенанго. В акрополе располагалось учебное заведение, рассчитанное на 5 или 6 тыс. учащихся, четырехэтажный замок Аталайа, пятиэтажная крепость и королевский дворец. В своем великолепии он даже превосходил, как описывает хронист Торкемада, резиденцию Моктесумы и дворец инкского правителя в Куско — Кориканчи.
Эти и другие описания увлекающегося гватемальского хрониста весьма похожи на преувеличение. Однако Стефенс тоже видел руины города, судя по которым можно предположить его былое великолепие: «Там, где некогда стояли дворец, учебное заведение и другие здания, теперь лежали груды бесформенных руин. Но сделанный из цемента, крепкий и прочный, как камень, пол дворца остался цел. Сохранились фрагменты внутренних стен, позволявшие отчетливо проследить план построек. Остатки стен имели покрытие из гипса самого тонкого качества, а в наиболее защищенных углах обнаруживались следы цветной росписи. Нет сомнений, что весь интерьер в те далекие времена покрывали живописные фрески. Было странно бродить по полу этого дворца без крыши и думать о том правителе, который вышел из него во главе 70 тысяч воинов, чтобы защитить свои владения от чужеземного захватчика».
Нетронутой осталась лишь часть жертвенника, представлявшего собой каменное четырехугольное здание, имевшее в основании 66 ступеней.
Оно поднималось кверху в виде пирамиды высотой в 33 ступени. Его изображение сохранили рисунки Казервуда. Этот художник сопровождал Стефенса и стал автором первых рисунков зданий, стел и надписей Копана и Паленке. Век спустя после Стефенса я посетил это место — там не оставалось ничего, кроме части стены впечатляющей толщины. Действие времени и природных сил, небрежность гватемальского правительства завершили дело разрушения, начатое Альварадо.
Правящая аристократия и культура
Земледельцы киче и какчикели, а также подчиненные им племена выплачивали дань правящей знати Ишимче и Гумаркааха. Оба города-государства были созданы в майяском стиле, но управлялись на мексиканский манер (сказывалось тольтекское влияние) двумя соправителями, разделявшими верховную власть, как тлатоани и сиуакоатль в Теночтитлане. В случае отсутствия одного второй должен был его замещать. В Гумаркаахе эти верховные правители носили титул Ахав Ахпоп — владыка по отправлению должности — и Ахпоп Камахай — заместитель в чрезвычайных обстоятельствах. В Ишимче титулы соответственно назывались Ахпоп Шахиль и Ахпоп Цоциль.
К высшим чинам сложного бюрократического аппарата киче и какчикелей принадлежали, несомненно, представители самых могущественных кланов городов-государств — Кавек у киче и Шахиль у какчикелей. Они составляли привилегированный класс и были, естественно, весьма образованны, потому-то их отпрыски и стали впоследствии авторами хроник своих народов. Закономерно, что эти хроники получили четко выраженный классовый характер, обусловленный главенствующим политическим и общественным положением составителей. Все большее углубление подобного социального расслоения и привело к восстанию масс общинников в этих двух городах-государствах.
В культурном плане северные и южные майя имели общие достижения — язык, мифологию, космогонические представления, астрономию, календарь, хронологию и письмо. Принадлежавшие к старинной какчикельской аристократии хранители и толкователи исторических преданий своего народа Франсиско Эрнандес Арана и Франсиско Диас сообщают об этом, используя специфический прием метафоры, столь присущий индейскому стилю:
«Эти правители и предшественники наши, Ошлахух-Ци и Лахух Ах, своей отвагой внушали ужас врагам. Их боялись и за их мудрость, поскольку они никогда не забывали уроков своих отцов и дедов».
Отцами и дедами, по индейским понятиям, считались культурные предшественники — мудрецы майя классического периода, наследие которых сохранялось и после майя-тольтекского слияния в XI в. Хроники изобилуют свидетельствами об этом событии, но иллюстрирует его с достаточной очевидностью лишь хронология. Какчикели и киче пользовались календарем майя как своим собственным — ведь он таковым и являлся.
Обладание научными знаниями в тех обществах давало власть, сохраняло стабильность, было в руках меньшинства инструментом управления огромной массой подчиненных. Именно этим аристократия умела обеспечить свое привилегированное положение. Важнейшую помощь оказывала ей чрезвычайно развитая мифология, возводившая ее представителей напрямую к первым людям, созданным животворящими силами земли — теми, кто в понятии европейцев ассоциируются с богами. Науки записывались в книгах, свидетельством чего служат несколько сохранившихся манускриптов северных майя. Похожим на них должен был выглядеть и оригинал эпоса «Пополь-Вух», о чем пишут и сами хронисты-киче. Дошедший до нас текст не оставляет места для сомнений в существовании этой священной книги:
«Это мы пишем уже при законе божием, при христианстве. Мы излагаем это потому, что у нас нет уже более светоча, Пополь-Вух, как он именуется, ясного света, пришедшего с другой стороны моря, символа нашей защиты, светоча для ясной жизни. Подлинная книга, написанная много времени тому назад, существует, но зрелище ее скрыто от того, кто ищет и думает».
Представители знати киче погибли в борьбе с Альварадо, как Текун Уман, или во время пожара в Гумаркаахе-Утатлане, как Ошиб-Кех и Белехеб-Ци. Вместе с ними исчезли и книги, в том числе «Пополь-Вух». Некоторым жрецам удалось спастись. Вместе с ними, к счастью, были спасены содержавшиеся в тех книгах знания, накопленные киче. Предполагаемыми авторами составленной в XVI в. рукописи были один или несколько представителей царской семьи Кавек. Используя выученную у испанцев латиницу и язык своего покоренного народа, он или они записали его древние предания.
Точно так же в середине XVT в. были записаны на языке индейцев «Анналы какчикелей», с той лишь разницей, что хронист или, что более вероятно, хронисты-киче о себе не сообщили ничего, тогда как об авторах «Анналов» некоторые сведения все же сохранились. Нам известны их имена и род, к которому они принадлежали. Это Франсиско Эрнандес Арана и Франсиско Диас. Несмотря на принятые поневоле испанские имена, по крови они оставались стопроцентными какчикелями. Первый приходился внуком правителю Хунигу и правительнице Чуйсут, а второй — внуком правителю Ошлахух-Ци. Таким образом, оба принадлежали к царской фамилии Шахиль и по знатности не уступали Бурбонам или Габсбургам.
Индейцы ощутили необходимость увековечить свои мысли, мифы, традиции, память о событиях прошлого. Это было необходимо для того, чтобы бесценное сокровище их народа не оказалось утерянным для будущих поколений, уже подчиненных чуждому влиянию, чтобы они смогли выжить в условиях гнета и остаться свободными по крайней мере духовно, храня память о своих предках, тем более что у них не оставалось собственных гор и долин, ставших со времен конкисты достоянием завоевателей. Индейцы обратились к испытанному средству — коллективной памяти, передавая устно из поколения в поколение идеи, мифы и описания исторических событий, затверженных путем систематического заучивания детьми аристократов, из которых выходили посвященные «мудрецы» и элита. Школа в Гумаркаахе выполняла, очевидно, ту же культурную и политическую функцию, что и кальмекак в Мексике или ячай уаси перуанцев. Если бы этого не случилось, мировая литература лишилась бы такой великой эпической поэмы, как «Пополь-Вух».
«Анналы Какчикелей»
Оригинал рукописи «Анналов какчикелей», или «Мемориала из Текпана Атитлана», как его иногда называют, был никому не известен и хранился в монастыре францисканцев вплоть до 1844 г. Там его и обнаружил гватемальский палеограф X. Гаваррете. Он опрометчиво передал рукопись аббату Б. де Бурбуру и бесценный манускрипт был увезен в Европу. Теперь он находится уже в Музее Пенсильванского университета.
Вся первая часть книги посвящена описанию долгого и опасного пути, преодоленного племенами какчикелей от Тулана до Чиавара. Продолжался он на протяжении жизни многих поколений, в течение нескольких тысячелетий, пока они шли от места происхождения народа до гор Центральной Гватемалы. От этой удивительной истории веет поэтическим, таинственным и захватывающим ароматом веков. Исход племен отражен в разных мифах, некоторые из них являются подлинными шедеврами, как, например, миф о похищении огня из вулкана Гагшануль (ныне Санта-Мария) правителем Гагавицем и героем Сакитцунумом. Все, что происходило в тот период, проникнуто духом чуда и сказочной магии:
«Поистине ужасен был огонь, что извергался из недр горы. Далеко вылетал огонь. И никто не знал, как проникнуть внутрь, поскольку целый год пылал Гагшануль и невозможно было добраться до огня...»
«Кто желает, чтобы я отправился испытать судьбу? Сердце героя лишь у того, кто не боится. Я пойду первым, — сказал Гагавиц.— Но я не хочу, чтобы вы трепетали от страха».
И действительно, страшно было смотреть на вулкан... Тогда спустился Гагавиц в жерло вулкана, а Сакитцунум тем временем стал лить на огонь воду. Зеленые стебли маиса смешивались с водой, которая лилась на огонь. Действительно, страшно было спускаться внутрь горы. Когда погасло пламя вулкана, вылетел столб дыма и во всей округе наступила темнота и ночь. Наконец вылез Гагавиц из вулкана.
... И правда, страшен был вид того, кто появился из горы, называвшейся Гагшануль. Воины всех семи племен воскликнули: «И правда, ужас внушают его волшебная сила, величие и могущество — он победил и пленил огонь...»
«Брат наш, ты победил огонь горы и отдал нам наш огонь. Вы оба наши герои, один — первый герой, а другой — второй герой. Вы наши вожди, наши главы и правители» — так сказали все воины всех семи племен, обратившись к Гагавицу.
Он же ответил им: «Дух горы превратился в моего раба и моего пленника. О мои братья! Победив дух горы, мы освободим камень огня — камень, называемый сакчок [кремень]».
Таков миф о возникновении системы соправителей у киче и какчикелей. Значение его чрезвычайно велико, поскольку он представляет собой идейное обоснование превосходства одной группы, одного клана, одного класса над остальными. Это миф об избранничестве, основанном на божественном происхождении или же национальном превосходстве. В мировой литературе это явление имеет чрезвычайно древние корни. У поэтов, создавших эпос какчикелей, авторов мифа о похищении огня Гагавицем, существовал давний предшественник, создавший в 1-м тысячелетии до н. э. эпопею о «Сотворении мира» и «Легенду о Мардуке». Оба сюжета были заимствованы вавилонянами из гораздо более древней шумерской мифологии, обосновавшей превосходство своего народа над прочими в Месопотамии. Те же цели преследовала и мифология какчикелей.
«Так в союзе с цоцилями и тукуче мы достигли знания магических наук, могущества и величия. Все склонились перед нашими отцами и предками какчикелями, и никогда не померкла слава рождения наших древних прародителей» — таков совершенно прозрачный смысл первой части «Анналов».
Далее следует детально точный, подлинно исторический, правдивый рассказ о бурных перипетиях жизни какчикелей вплоть до самой конкисты: война, борьба за власть, социальные и политические волнения, стремление к господству, кровавая драма целого класса, убежденного в своем божественном праве. Третья часть хроники какчикелей посвящена истории падения этого класса, его трагической ошибке, когда они искали спасения у иноземных захватчиков и пытались вместе с ними разгромить противника — киче, близкого им по крови и исторической судьбе.
Разочарование, болезненное прозрение, запоздалая героическая борьба и, наконец, ужас, грабеж, дань, рабство, сведение некогда гордых и могущественных Шахилей и Цоцилей до положения рабов, моющих золото на энкомьендах Альварадо. Наконец, как трагический символ, зловещий сарказм, смерть последнего правителя какчикелей и последнего правителя киче на одной виселице и от руки одного палача.
Нельзя не привести еще три драматические краткие цитаты из «Анналов»:
«В течение двух месяцев третьего года, истекшего со дня появления владык, умер правитель Белехе Кат; он умер в день 7 Кех [24 сентября 1532 г.], когда работал на промывке золотого песка...
В течение года в день 11 Нох [16 мая 1536 г.] прибыл господин председатель Монтунало [Алонсо де Мальдонадо, председатель королевской Аудиенции], который прибыл для того, чтобы облегчить страдания народа. Вскоре прекратилось мытье золота, отменена была дань девушками и юношами. Вскоре отменены были казни огнем и повешением, прекратились грабежи на дорогах со стороны испанцев. Вскоре можно было увидеть дороги, по которым, как и раньше, шли люди, как и в те времена, когда еще не начинали собирать дань, когда приехал сеньор Мальдонадо. О дети мои!..
Шесть месяцев спустя после смерти Ах Циба прибыл Тонатиу в местность Панной [ныне Сьюдад-Вьеха в Гватемале], и вскоре уехал сеньор Монтунало. Когда он уехал, его место занял Тонатиу.
Тринадцать месяцев спустя после появления Тонатиу был повешен правитель Ах Посоциль Кахи Имох. В день 13 Ганел [26 мая 1540 г.] его повесил Тонатиу, а вместе с ним и Кийявит Как [киче]. В день 12 Ах [20 июня 1540 г.] прошло 43 года после восстания».
Это еще один «взгляд побежденных» — трагический и поучительный, душераздирающий. Марти очень точно охарактеризовал его одним росчерком своего чудесного пера:
«Как! Допустить, чтобы вернулись в Америку времена, когда Рыжий Альварадо вошел в Гватемалу — и дорогу ему открыла взаимная ненависть киче и цутухилей?»
Но вражда между киче и какчикелями оказалась еще более гибельной.
Происхождение и конец элиты кичé
История рукописи «Пополь-Вух» достаточно похожа на историю «Анналов какчикелей», но есть одна любопытная деталь, о которой стоит упомянуть. Когда замечательный лингвист, монах-францисканец Ф. Хименес получил в начале XVIII в. церковный приход Санто-Томас в Чичикастенанго, он обнаружил рукопись книги киче. К счастью, это был достаточно образованный человек. В отличие от фанатика епископа Сумарраги он принадлежал скорее к сторонникам и последователям Д. Ланды и Б. де Саагуна. Благодаря знанию языка киче и острому уму монах смог прочесть и по достоинству оценить всю значимость найденных бумаг. Он точно скопировал текст с оригинала и осуществил два перевода. Первый вариант он приложил к своей бесценной грамматике «Искусство трех языков: какчикель, киче и цутухиль» и там же поместил копию текста киче. Второй вариант он включил в первую книгу капитального труда «История Сан-Висенте-де-Чиапа и Гватемалы».
Но все написанное Хименесом оставалось неизвестным до 1853—1854 гг., когда К. Шерцер обнаружил часть его трудов в Библиотеке Гватемальского университета. С того времени появилось несколько переводов и публикаций. Однако подлинник документа уже не существует. Копия же Хименеса хранится сейчас в Библиотеке Ньюберри в Чикаго. Таким образом, без Хименеса мир никогда бы не узнал о «Пополь-Вух».
Книга открывается обращением к могучим силам природы: Цаколь (творец) и Битоль (созидатель). Алом (тот, что зачинает) и Кахолом (тот, что порождает). Хунахпу-Вух (рассвет) и Хунахпу-Утиу (ночь). Саки-Нима-Циис (мать-богиня) и Ним-Ас (бог-отец). Тепев (покоритель) и Гукумац (просветитель). У Каш Аах (дух вод) и У-Куш-Пало (дух моря). Наконец, Ах-Раша-Лак (владыка земли) и Ах Раша Цел (владыка неба). Эти семь пар создали все сущее. Лишь одна из них имеет тольтекское происхождение: Тепев и Гукумац (Кукумац); остальные — киче. Конечно, их нельзя считать антропоморфными, и это косвенно подтверждает реконструируемый по переводу облик. Например, Саки-Нима-Циис означает «большая белая носуха». Ним-Ас — «большой кабан». К этим парам для создания человека была добавлена еще одна: Ишпиакок (прадед) и Ишмукане (прабабка). Они считались покровителями и защитниками.
Акт творения мира отличается глубокой и величавой торжественностью:
«Это рассказ о том, как все было в состоянии неизвестности, все холодное, все в молчании; все бездвижное, тихое; и пространство неба было пусто... Не было ничего, что существовало бы, что могло иметь существование; была только лишь холодная вода, спокойное море, одинокое и тихое. Не существовало ничего». И тогда наступило всеобщее просветление: создание мира вместе с магическим словом, от Молнии содрогнулась Вселенная (Какульха Уракан), от Луча (Чипи Какульха) и от Грома (Раша Какульха). Все это проявления Сердца Небес. «Так была сотворена ими Земля. Так в действительности совершилось ее создание. «Земля!» — воскликнули они, и немедленно она была сотворена.
Подобна туману, подобна облаку и подобна облаку пыли была [земля] при своем сотворении, в начале своей телесности. Затем горы появились из воды; большие горы выросли мгновенно».
Однако затем пара прародителей предупредила, что их творение еще не завершено. Недоставало цели и вершины его, смысла существования творения — человека.
«Создайте свет, создайте зарю, сделайте нас призываемыми, сделайте нас почитаемыми, сделайте нас помнимыми сотворенным человеком, созданным человеком, настоящим человеком, совершенным человеком».
С этим намерением они создали животных, но ошиблись: животные не стали теми, кого они задумали создать.
«Вот по этой причине Создательницей и Творцом, Великой Матерью и Великим Отцом была сделана новая попытка создать и сотворить людей.
Затем [существо] было сотворено и создано. Из земли, из глины, они сделали [человеческую] плоть. Но они увидели, что это получилось неудачно. Она расплывалась, она была мягкой, без движения, не имела силы; она падала вниз, она была слабой; голова ее совершенно не могла двигаться, лицо ее было скошено на одну сторону; зрение ее было полностью затуманено, и она не могла видеть сзади. В первый момент она зато могла говорить, но разума у нее не было. Она быстро намокла в воде и не могла стоять».
Потом была вторая ошибка:
«И вслед за этим они разложили и разрушили свою работу и свое создание.
И они говорили: «Что же мы должны сделать, чтобы наша мысль осуществилась и появились существа, которые взывали бы к нам, молились бы нам?»
Глиняный человек не соответствовал целям творения: он не мог ни ходить, ни размножаться. Это основополагающий тезис теологической концепции космогонии киче. И потому был сделан второй человек, из дерева, — и это стало третьей ошибкой богов. Действительно,
«они существовали и умножались; они имели дочерей, они имели сыновей, эти деревянные фигуры, но они не имели ни души, ни разума, они не помнили свою Созидательницу и своего Творца; они бесцельно блуждали на четырех ногах».
И потому на них был послан великий потоп, предназначенный для их разрушения.
Отсюда и до момента окончательного создания человека из маиса «Пополь-Вух» представляет собой великолепную повествовательную цепь из мифов, сказок, легенд, полных волшебства, движения, цвета, философского смысла, героического величия и глубокой символики. Двум героям — Хун Ахпý и Ишбаланке — удалось сломить в трех долгих эпических битвах величественное высокомерие Вукуб-Какиша. («Я Солнце, я Свет, Луна. Огромно мое величие. За мной пойдут и победят люди»), а также циклопическую силу его сыновей-великанов: Сипакны, способного за одну ночь создавать горы, и Капракана, способного двигать и разрушать эти горы. Это напоминает Ханумана, перемещавшего горы в «Рамайяне».
Оба героя спускаются в Шибальбу, чтобы в этом подземном царстве зла и смерти отомстить за своего отца Хун-Хунахпу.
Это самый прекрасный миф, самое обширное и чудесное в «Пополь-Вух» сказание, полное событий, ярких эпизодов, глубокого эпического звучания. Это борьба добра со злом, преломившаяся сквозь судьбы двух поколений волшебников, мифологических героев. Неудача постигла первое поколение — к нему принадлежали Хун-Хунахпу и Вукуб-Хунахпу, — они оказались обезглавленными зловещими владыками Шибальбы, одержавшими победу в ритуальной игре в мяч. Неудачная судьба второго поколения - к нему принадлежали молодой Хунахпу и его брат Шбаланке. Они сначала были обезглавлены, как и их отец, а затем оживлены с помощью волшебной силы. В конечном счете братья одержали победу над владыками Шибальбы.
Захватывающее описание чудесных событий, бьющая через край фантазия прекращают всю эту часть «Пополь-Вух» в одну из наиболее прекрасных эпических поэм древних литератур. Если необходимо сопоставить с этим произведением сходные шедевры мировой классики, то вспоминается индийская «Рамайяна» из Вальмики как наиболее близкая по духу. Но речь идет вовсе не о каких-либо сюжетных параллелях, влияниях или родстве. Единственное, что их сближает, — это общая красота и общее богатство воображения их создателей, историческая ценность.
Наконец, Ишмукане создала человека из маиса. И даже сам факт, что возникновение основного для высокоразвитых месоамериканских и андских цивилизаций продукта питания позволило создать человека, свидетельствует о глубоком значении материалистической концепции «Пополь-Вух»:
«И так они нашли пищу, и это было то, что вошло в плоть сотворенного человека, созданного человека, это была его кровь, из этого была создана кровь человека. Так вошла кукуруза [в сотворение человека] по желанию Великой Матери и Великого Отца».
Первый человек не оказался единственным. Их было четверо: Балам-Киче, Балам-Акаб, Махукутах и Ики-Балам. Прародители послали им во время сна поистине прекрасных жен. Их звали: Каха Палуна (дождевая вода), Чомиха (прекрасная вода), Цунуниха (вода воробьев) и Какашаха (вода попугаихи-гуакамайи).
Как и в «Анналах какчикелей», в «Пополь-Вух» также четко проявился классовый характер произведения:
«Они зачали людей, [людей] малых племен и больших племен, и они были началом нас самих, нас — народа киче.
Много было владык страха перед богом и устроителей жертвоприношений, их было не только четыре; но эти четыре были нашими праматерями, праматерями народа киче».
Таким образом, только киче — и, как будет уточнено далее, именно правящий клан Кавек — имели божественное происхождение. Остальные люди происходили от недобрых свергнутых представителей пантеона Шибальбы.
Одни мифы сменяют другие. Четыре предводителя ведут племя от Тулы до Чи-Исмачи, в самое сердце Гватемалы, где позже возникла столица киче Кумаркаах-Утатлан. Это Чиавар какчикелей. И вновь мы наталкиваемся на тольтекскую традицию:
«Мы были уничтожены в Тулане, мы были разъединены... Оттуда мы вышли, и там был создан наш род, когда мы вышли... И они живо вспоминали своих старших братьев и своих младших братьев, людей йаки, к которым заря пришла туда, в страну, называемую теперь Мексикой».
Забрали богов своего племени: Тохиля, Авилиша и Гагавица.
«Потому что в действительности Тохиль — это имя бога людей йаки, и зовут его Йолкуат-Кицалкоат».
Вновь возникает миф об огне, о борьбе между воинственными племенами. И как всегда, главный элемент мифа — чудесные события, восходящие к началу собственно исторического периода:
«Давайте объединимся — мы, люди Кавека, мы, люди Кихаиба, и мы, люди Ахав-Киче», — сказали три рода и три великих дома. И долгое время находились они там, в Исмачи, пока не нашли и не увидели другой город и не оставили тогда город Исмачи».
Этим городом стал Кумаркаах. Отныне история наполняется абсолютно точным и конкретным содержанием. Выдающиеся правители сменяют один другого, и среди них выделяется блестящий, могущественный и высокомерный воин Кикаб. Киче и какчикели согласны в оценке этого персонажа:
«Эти народы ненавидели Кикаба. Он начал против них войну и действительно завоевал и разрушил поля и поселения людей Рабиналя, какчикелей и людей Сакулеу. Он пришел и завоевал все эти племена, и воины Кикаба пронесли свое оружие в различные части [страны]. Если то или другое племя не приносило дани, то [воины киче]нападали на их поселения, и они были вынуждены приносить свою дань Кикабу и Кависимаху».
В самом конце приведена генеалогия правителей вплоть до последнего момента, до испанского вторжения, значение которого ничуть не умаляется:
«Больше о существовании народа киче сказать нечего, потому что нельзя уже больше видеть светильника [книгу «Пополь-Вух»], которую повелители имели в древние времена, она совершенно исчезла.
Вот таким образом тогда все люди киче, люди из местности, которая называется теперь Санта-Крус, пришли к теперешнему состоянию».
Местность киче, называемая Святой Крест! Что за горькая ирония! Эту книгу почему-то называют «американской Библией». Не вижу для того причины. В «Пополь-Вух» нет ни единого бога как творца всего сущего. Нет антропоморфизма в творческих силах природы. Человек является вылепленным не из мертвой массы, но из маиса — живой субстанции. Живое подобие первого человека из глины напоминает скорее саркастическую карикатуру на библейского Адама. Ведь первородный грех заключался не в размножении, а, напротив, в неспособности к нему. Здесь же нет никакой пары, изгнанной из Эдема за совокупление, считающееся грехом. Наоборот, первые люди были уничтожены богами за неспособность воспроизводить себе подобных.
Нет ни преград, ни наказаний, которые существовали бы вне земной реальности — ни на небе, ни в преисподней. То, что похоже на последнюю, — Шибальба — не является местом наказания и искупления грешников. Это место происхождения болезней и смерти, которое может быть разрушено, оно не долговечно и не непобедимо в отличие от «геенны огненной». Бессмертие человеческой души передается по наследству от отцов к сыновьям через оплодотворение. Не тело бессмертно, а человеческая душа. Эти мудрые рассуждения принадлежат черепу Хун-Хунахпу, передавшему девушке Ишкик потомство, плюнув ей в ладонь.
Великий театр индейцев: трагедия «Рабиналь»
«Рабиналь-Ачи» служит прекрасным примером сохранения литературного текста неизменным в устной традиции. Значение этого произведения в панораме индейской драматургии трудно переоценить, поскольку оно является единственным дошедшим до нас, как если бы от какой-нибудь великой цивилизации доколумбова периода остался единственный памятник, одинокое грандиозное строение и ничего больше. В памяти непроизвольно возникает удивительный образ Тиауанако — монумента величественного одиночества на андской вершине высотой 4 тыс. м.
Однако исключительность этого произведения не только в том, что ему удалось выжить. После того как его опубликовал в Париже Б. де Бурбур, бывший в то время директором Высшей школы исследований религий доколумбовой Америки при Сорбонне, Ж. Рено заявил, что «Рабиналь-Ачи» — это «единственная пьеса древнего американского театра, дожившая до наших дней», и добавил, что «не обнаружил в ней ни по форме, ни по содержанию ни малейшего признака в слове, ни даже намека на какое-либо событие европейского происхождения». Тем не менее следует сделать две оговорки. Первая — я не хочу сказать, что не знаю драмы кечуа «Ольянmaй» или недооцениваю ее значимость, речь о ней пойдет несколько позже. Вторая оговорка касается утверждения К. Мэйса о существовании других, как он называет, «танцев-драм», исполнение которых ему довелось в 1957 г. увидеть в селении Рабиналь, записать на языке киче и перевести на испанский.
В течение трехсот лет колониального периода «Рабиналь» являлась пьесой «подпольного театра». Иным способом она бы не выжила и не смогла бы сохранить свою первозданную чистоту. До прошлого века она жила в памяти многих поколений, заучивавших ее и представлявших в глухом селении Рабиналь в гватемальском департаменте Альта-Верапас. Последний хранитель литературного наследства своих предков Бартоло Сис впервые записал ее на языке киче и добавил в кратком пояснении:
«28 октября 1850 г. я переписал оригинал этого «Танца с Туном», являющегося собственностью нашего города Сан-Пабло-Рабиналь, чтобы оставить мою память моим сыновьям и чтобы впредь она оставалась с ними. Амен».
Шесть лет спустя аббат Б. де Бурбур смог увидеть представление и получить текст на языке киче от самого Бартоло Сиса. Переведя на французский язык, он опубликовал его в Париже под неверным названием «Рабиналь-Ачи», которое тем не менее так и закрепилось.
Потомки Бартоло Сиса сумели сохранить наследство, во всем соблюдая традиции и текст «Танца с Туном88». Драма продолжала существовать и жива поныне, заняв, как редкое блестящее произведение, достойное место в мировой литературе. Бессчетные издания и переводы — это уже период ее всеобщего признания, который не мешает ее другому, традиционному существованию в сокровищнице народной памяти, свято хранящей первозданную силу индейской драмы. Об этом свидетельствуют, в частности, современные постановки «Рабиналь» индейцами, которые конечно же не знакомы с письменным текстом, поскольку принадлежат к 60% неграмотного населения страны.
В 1955 г. на Фестивале искусства и культуры при содействии Индеанистского института Гватемалы трагедия была впервые поставлена для широкой публики. Режиссер, индеец Эстебан Шолоп Шукуп, и главные актеры в совершенстве владели текстом, выученным еще с детства. Весь ритуал представления соблюдался в строгом соответствии с традицией. Этот ритуал имеет чисто религиозный традиционный характер и включает такие правила, как половое воздержание в течение 30 дней до и 30 после выступления, молитвы и подношения духу покровителю. Последнее было необходимо для снискания его расположения. В тех же целях проводились окуривания, молебны семи горам, о которых упоминается в произведении. Это не случайно, так как из мифа следует, что до сих пор в пещере одной из гор живет правитель Хобтох вместе со своей дочерью Цам-Кам и свитой Ягуаров и Орлов — все они персонажи трагедии.
Репетиции продолжались более четырех месяцев, поскольку большинство актеров были неграмотны и не могли заучить текст самостоятельно. Об этом пишет исследователь Ф. Родригес Руане в книге «Заметки о современном представлении «Рабиналь-Ачи»: «Перед каждой репетицией каждый актер молился перед своим домашним алтарем, пил ритуальное хмельное питье и крестился». И наконец, «бдению» в ночь перед выступлением подвергались наряды, маски, а также барабан и трубы, сопровождавшие музыкой спектакль. Как утверждали Шолоп и музыканты этим атрибутам было не менее пятисот лет.
Мейс присутствовал также и на представлении 1957 г. Три пересказа — Б. де Бурбура (1856 г.), Родригеса Руане (1955 г.) и Мейса (1957 г.) — полностью совпадают. Это доказывает ту тщательность, с которой соблюдалась драматическая традиция индейцев из Сан-Пабло-Рабиналь. Мейс сообщает, что видел и другие драмы, и среди них — «Пацка», «несомненно доиспанского происхождения». Последнее замечание весьма своевременно:
«После конкисты «Рабиналь-Ачи», возможно, и претерпела некоторые изменения в диалогах и в действии. Но, несмотря ни на что, это произведение следует рассматривать как подлинно индейское. Его значение чрезвычайно велико, ведь это чудом сохранившаяся форма драмы, некогда распространенная в Америке».
Сюжет, носящий эпический характер, восходит к теме борьбы правителей киче за подчинение других народов с целью обложения их данью. Те же, естественно, всячески пытались сбросить иго. В данном случае восставшими предстают индейцы рабиналь — ветвь киче, весьма удаленная от аристократических кланов. Упоминание о них мы встречаем в одном из разделов «Пополь-Вух», посвященном военным победам Кикаба. Тяжкий налог послужил, очевидно, окончательным поводом для начала войны:
«Приготовлены ли здесь (в Рабиналс) десять грузов обыкновенного какао и пять отборного какао в качестве дани моему владыке, моему господину Балам-Акабу, Ими-Баламу и Балам-Киче, а также список глашатаев и часовых для стен моей крепости?»
Следует вспомнить, что какао служило обменной монетой в коммерческих сделках месоамериканцев.
Два героя — это правители, возглавлявшие войну между двумя народами. Это были поистине трагические персонажи по своему происхождению и, кроме того, по многим составляющим действие формальным элементам — возвышенному тону произносимых речей, выражаемым страстям и фатальности уготованной для одного из них судьбы. Имеется в виду «Высокочтимый ахав, или ачи киче» — владыка Кунена и Чахуля. Его противник и победитель — «Высокочтимый ахав, или ачи из Рабиналя», сын правителя Хобтоха. Действие разворачивается при чередовании длинных монологов, произносимых с героической интонацией, свойственной индейскому стилю. Танцы, в которых участвует хор, сопровождаются звучанием флейты-чиримии и монотонным ритмом барабана-туна, тональность которого меняется в зависимости от смены говорящих персонажей. В целях решения проблемы «места действия» произведение поделено на четыре сцены — две внешние и две внутренние.
Представление начинается с военного танца ачи из Рабиналя. Его сопровождает хор из двадцати воинов, двенадцати Орлов и двенадцати Ягуаров. Ачи киче прерывает танец своим вызовом ачи из Рабиналя. Завязывается борьба в виде танца, которая завершается пленением ачи киче. Оба упрекают друг друга во взаимных оскорблениях — иначе говоря, доказывают собственное право и право своего народа воевать с противником. Признаками индейского литературного стиля, насыщенного повторами, являются так называемый параллелизм и метафорическое использование в тексте магических цифр 13 и 20, что характерно для культур майяского происхождения и хорошо прослеживается в длинных монологах ачи киче:
«Ты справедливо утверждаешь, что я не смог завладеть расположенными меж небом и землей твоими прекрасными горами, твоими прекрасными долинами! Напрасен и бесполезен был мой путь сюда в течение нескольких дней, нескольких ночей, под небом, по земле [...] Там я удвоил ритм моего барабана с радостью в сердце в течение тринадцати раз по двадцать дней, тринадцати раз по двадцать ночей, поскольку не смог овладеть я расположенными между небом и землей этими прекрасными долинами».
Пленник пытается возбудить тщеславие в своем пленителе и купить себе свободу. Взамен он предлагает сказочные богатства: желтый металл, белый металл, кремень для копий, щит, булаву народа йаки, топор йаки, украшения и сандалии: «Я работал бы для тебя, был бы услужлив, как вассал, как твой подданный здесь, под небом, на этой земле». Но ачи Рабиналя отклоняет предложение с гордым достоинством и выражая преданность своему правителю и отцу.
Вторая сцена происходит во дворце Рабиналя. Ачи сообщает правителю о том, что захвачен обидчик народа Рабиналя:
«Сей муж сражался с нами тринадцать раз по двадцать дней, тринадцать раз по двадцать ночей... Небо выдало его нам, земля отдает его нам, выставляя его перед острием моего копья и под ударом моего щита. Я связал его, скрутил моей прекрасной веревкой, здесь моя булава, мой топор йаки, здесь мои доспехи, мои подвязки, мои волшебные травы».
Хобтох пожелал заполучить великолепного мужа королевской крови киче для своего рода, чтобы тот стал тринадцатым в свите дворца, поскольку до тех пор в ней было лишь двенадцать воинов Орлов и двенадцать воинов Ягуаров. Хобтох хочет задобрить киче подарками и даже предлагает ему в жены свою дочь Цам-Кам. Ачи не смеет перечить величественному отцу, но в то же время не может допустить, чтобы тот изменял Судьбу, носителем которой он, ачи, сейчас является. Он отказывается от своих титулов и знаков отличия и отдает их своему правителю, из рук которого их ранее получил, соблюдая при этом соответствующую его положению дистанцию:
«Здесь моя сила, моя отвага, что ты мне дал, что ты жаловал мне, моему рту, моему лицу. Здесь оставлю мое копье, мой щит. Убери, спрячь это в твоем узле, твоем арсенале. Пусть покоятся здесь, и я тоже отдохну, поскольку, когда надо было спать, не давали они мне покоя».
Однако Хобтох говорит, что примет в своем доме, в своей семье мужа киче, если тот смирится, преклонится перед ним и признает своим владыкой.
В третьей сцене, переносящей зрителя вновь на поле брани, связанный ачи киче выслушивает от ачи Рабиналя роковое условие. Его ответ также достоин мужа, ахава. Он отказывается от предложенных подношений и предпочитает смириться со своей Судьбой:
«Вот мое оружие, чтобы смирить меня, это оружие, чтобы поставить меня на колени, когда предстану перед входом высоких стен великой крепости. Единственное мое желание — это ослабить величие и великолепие твоего владыки, твоего господина. Единственное мое желание — это ранить его в шею, в лицо, сокрушить могучие стены, разрушить крепость. Но прежде я сделал бы все это с тобой, муж Рабиналь».
В четвертой, и последней, сцене пленника доставляют во дворец — крепость Хобтоха, где он произносит такую речь:
«Прощайся теперь с твоими горами, с твоими долинами, поскольку здесь погибнешь, здесь исчезнешь, под этим небом, на этой земле...»
Обреченный не противится избранной им самим Судьбе, он, прежде чем умереть, желает получить все, что было ему предложено за предательство. В честь прощания с ним устраивается грандиозный праздник. Пленник пьет из кубка самого правителя, сделанного из черепа, и произносит ужасающий в своем сарказме тост, заставляющий содрогнуться перед мрачным величием обреченного на смерть:
«Это твой кубок? Это твоя чаша? Но то, что я вижу, что я зрю перед собой, — это череп моего деда, это череп моего отца! Вели расписать мой череп, и, когда придут мои потомки с моих гор, из моих долин, чтобы сменять пять тюков простого какао, пять тюков отборного какао, вывезенного с моих гор, они спросят: «Это череп нашего деда, это череп нашего отца?»Так скажут мои потомки здесь утром и вечером.
Возьми и кость моей руки, чтобы сделать из нее рукоять для тыквы, наполненную кусочками металла. Пусть она загремит как гром над высокими стенами великой крепости. Твоей будет и кость моей ноги — ею станут бить в большой барабан, и заставит он отсюда, от стен высоких большой крепости, трепетать небо».
Затем он обратился к музыкантам, бившим в тун и игравшим на чиримии, и попросил, чтобы те исполнили «великий марш» и «малый марш» своих гор, своих долин «так, чтобы всколыхнулось небо, чтобы всколыхнулась земля». Обратился он с просьбой к Хобтоху, чтобы тот даровал ему «владычицу перьев кецаля, владычицу зеленых птиц, прекрасную, как изумруд, Цам-Кам, пришедшую из Карчаха. Ту, чей рот еще девствен, чей лик еще не тронут — чтобы смог он первым коснуться ее рта, ее лика, чтобы первым протанцевать с нею».
За тостом последовал танец воинов, сменившийся затем танцем любви, который должен символизировать обладание киче Цам-Кам. Двенадцать Орлов и двенадцать Ягуаров сопровождают его при выходе из крепости для захоронения его оружия. Затем он просит разрешения — и получает его — отправиться на срок тринадцать раз по двадцать дней и тринадцать раз по двадцать ночей, чтобы в одиночестве попрощаться со своими горами и долинами. Возвращение ачи свидетельствует о том, что к смерти его ведет высшая неумолимая сила — Судьба. И действительно, хор Орлов и Ягуаров сопровождает его к жертвенному алтарю, и он погибает. Киче жил героем и умираем героем, не проявляя ни малейшей слабости перед лицом смерти:
«О Орлы! О Ягуары! Идите и свершите ваш долг. Пусть ваши зубы, ваши когти вмиг разорвут меня — ведь я был отважным мужем, пришедшим с моих гор, с моих долин!»
Ритуальный танец завершает трагедию «Рабиналь».
Теперь мы можем по достоинству оценить справедливость замечания П. Энрикеса Уреньи: «Структура «Рабиналь-Ачи» не схожа с театральной средневековой традицией, привезенной священниками из Европы в Новый Свет. Еще меньше общего она имеет с традицией испанского театра «золотого века». Драма скорее заставляет нас вспомнить об истоках аттической трагедии». Один из современных переводчиков «Рабиналь-Ачи» на английский язык, Р. Лейнавэйвер, утверждает:
«Форма и структура «Рабиналь-Ачи» напрашиваются на сравнение с древним афинским театром».
Как и в театре Эсхила, подмечает он, в произведении действуют в основном два актера. Действительно, все четыре сцены являют собой несколько диалогов между двумя ачи или между одним из ачи и Хобтохом. Кроме того, использование масок допускало участие в спектакле всего двух актеров. Вмешательство второстепенных персонажей могло приблизительно сравниться с ролью хора в греческих трагедиях. «Единство времени» в «Рабиналь-Ачи» и во многих греческих трагедиях обеспечивается за счет краткости сюжета.
«Отсутствие ачи киче, когда тот отправляется прощаться с горами и долинами, — замечает Р. Лейнавэйвер, — длится, возможно, меньше времени, нежели понадобилось слугам Эдипа для обнаружения требуемого пастуха...»
И наконец, критик полагает, что тема конфликта с Судьбой заложена в отказе ачи киче от предложений своих противников: они представляют Судьбу, неумолимо обрекающую его на смерть.
«Как и в греческих трагедиях, развязка предопределена заранее», — заключает автор комментариев к английскому переводу.
В своей книге «Истоки гватемальского театра» Р. Гарсия Мехия публикует факсимильную запись музыки танца-драмы «Рабиналь-Ачи» вместе с анализом сюжета и описанием техники исполнения ритуальной магии, использующейся индейскими актерами и поныне при постановке этой единственной древней пьесы местного театра. Говоря «единственная», я имею в виду только то, что она дошла до нас практически в первозданном виде и не была затронута более поздними изменениями.
Известно, что сохранились и продолжают ставиться и другие индейские драмы. Однако в них проявилось влияние колониального давления, оказывавшегося на индейцев с XVI в. Тот же Гарсия Мехия провел исчерпывающее исследование дошедших вариантов и пришел к выводу, что «во времена конкисты, как доказывают достоверные документы, политические власти и религиозные конгрегации, используя при этом даже насилие, осуждали и запрещали эти «неприличные и идолопоклоннические представления» и даже «беседы, которые вели актеры во время действия». Косвенным образом эти документы свидетельствуют и о том, насколько хорошо было известно сценическое искусство древним жителям Юкатана, Гватемалы и Никарагуа.
Тот же автор, анализируя дошедшие до нас наиболее значительные драмы, предупреждает, что «различить собственно танец и танец-драму довольно трудно», и предлагает выделить следующие условные группы: представления с преимуществом текста над танцем; представления с равным соотношением текста и танца; представления с преимуществом танца над текстом.
Касаясь определения «техника и ритуальная магия» представлений. Гарсия Мехия делает замечания о способе использования масок и специальных костюмов актерами, которые являются «профессиональными и по семейной традиции наследуют право выступать на сцене». Чтобы быть назначенным и признанным всеми и каждым и з собратьев-актеров, необходимо было пройти через целую серию ритуалов. Это богатое театральное наследие не могло дойти до нас во всей чистоте, а должно было приспосабливаться к различным условиям. Об этом сообщает все тот же автор:
«Были внесены изменения в действие, в текст, были сделаны вставки, коренным образом исказившие подлинный смысл, добавлены сцены и монологи, которые облегчали задачи клерикалов, наставлявших индейцев в вере».
Примером этого служит указ от 20 января 1624 г., которым запрещалось представление «Тум-Телече» («Лох-Тум») — танца из «Сучитепекеса», имевшего много сходного с «Рабиналь-Ачи». Не хочу лишать читателей удовольствия познакомиться с весьма примечательными причинами этого запрета:
«... Поскольку он представляет индейца, который, будучи на войне, оказывается принесенным в жертву. Его предлагают демону, как то показывает и говорит сам индеец, привязанный к столбу. И те, кто его окружают, чтобы отнять у него жизнь, — четыре фигуры, о которых говорят, что это были науали: ягуар, орел, пума и другое животное, название которого ныне забыто; прочие церемонии и завывания этого танца, сопровождаемые ужасающей и грустной музыкой, производимой длинными кривыми трубами наподобие тромбонов, так что звук их внушает ужас.
И в других селениях я видел, как играют в эти трубы, собирается весь народ, даже малые дети сбегаются с огромным желанием и торопливостью, чтобы не опоздать. Этого не случается при исполнении других «танцев с туном», которые обычно исполняются...»
Исследователь и критик Ф. Серрутти также вносит ценный вклад в изучение индейского театра.
Нет сомнений в том, пишет он, что «в момент конкисты индейская драматургия находилась в полном расцвете».
Этот автор делает еще одно весьма ценное замечание:
«Мнения большинства американистов сходятся на том, что доколумбов театр был тесно связан с религиозной практикой индейцев, точно так же как и американское искусство керамики. Неудивительно поэтому, что испанское неприятие индейских религий выражалось помимо всего прочего в намерении уничтожить проявление искусства, так или иначе связанного с религией».
Размышления напоследок
Тот, кто знает о нищете, голоде и неграмотности, в которых пребывает индейское население Гватемалы, с трудом сумеет разглядеть в этих двух-трех миллионах людей, бредущих по дорогам со своими заплечными ношами, прямых потомков создателей эпических поэм, подобных бессмертным хроникам «Пополь-Вух» и «Анналы какчикелей», или же такого великолепного драматического произведения, как «Рабиналь-Ачи».
Объяснение этому сформулировал изучавший в Мексике в начале XIX в. культуру потомков «покорителей Анауака» А. Гумбольдт: «Если однажды от французской или немецкой нации не останется ничего, кроме сельской бедноты, можно ли будет прочесть на лицах этих людей принадлежность к народу, породившему Декарта, Клеро, Кеплера и Лейбница?» Конечно же таковой судьба сельской бедноты может стать лишь в обществе, задавленном феодальным произволом и расколотом капиталистической дискриминацией.
В Гватемале и Мексике, в Мериде и Куско математики и астрономы, философы и артисты — те, кто владел индейской мудростью, были сурово наказаны за то, что, с точки зрения миссионера или конкистадора, считалось «грехом». Их ожидали огонь костров или виселица. В Гватемале дух Альварадо и энкомьенды и поныне распространяет свое тлетворное влияние.