Глава тридцать седьмая
Синчи первый узнал старого товарища по сторожевому посту и, обрадованный, остановил его. Бирачи был смущен, держался подобострастно и беспокойно оглядывался по сторонам. Сначала он называл Синчи "великим господином", но наконец разговорился. Они присели на камнях, приготовленных для строительства нового храма, который предполагалось возвести в честь богини Луны, сестры и супруги Солнца.
Храм начали строить на берегу реки, сразу же за стенами города, однако после прихода испанцев работы были прерваны и не возобновлялись. Немного поодаль расположился лагерь гвардии сапа-инки, которую испанцы вывели за пределы города и окружили удвоенной охраной. Остальные отряды индейцев еще раньше отошли к Саксауаману.
Бирачи рассказывал подробно, видимо, он давно жаждал выговориться перед внимательным слушателем. Синчи жадно ловил каждое слово и, прерывая рассказчика, вновь и вновь расспрашивал его о подробностях.
- Сначала сигналы прекратились с севера и запада, а потом и с юга. В Юнии еще видны были дымы. Но дальше - ничего. Несмотря на это, часки продолжали терпеливо ждать на своих постах, и с продовольственных складов им по-прежнему выдавали чарки, кукурузу, чичу и листья коки; мы отдыхали, и у нас были спокойные ночи. Хорошо было.
Но потом пришли войска с вестью, что Уаскар - это сапа-инка, а инка Атауальпа - предатель. Таких вещей простому человеку никогда не понять. Ведь Атауальпа носил повязку и перья.
От этих войск бежали кто как сумел. В горы. А они пошли к Силустани, и там была страшная битва, но для того и существуют воины. Однако они начисто опустошили склады. Все. И когда воины отправились куда-то за горы Уайуач, начался голод. Крестьянам нечего было есть, не говоря уже о часки. Но все еще как-то держались. Некоторые ходили, - Бирачи понизил голос, как будто ему и сейчас было страшно говорить об этом, - на охоту. Убивали вигоней, гуанако. Приносили мясо. А в деревнях даже резали лам. Без разрешения. Да, трудно приходилось. Но ведь жить было нужно!
Потом пришла весть о смерти Атауальпы и о том, что сыном Солнца стал Тупак-Уальпа. И, наконец, последнее известие, что сапа-инки Тупака-Уальпы нет в живых, а повязку с перьями священной птицы носит теперь Манко, сын Уайны. Весть разослали по всем дорогам, хотя не раз приходилось очень трудно. Не везде уцелели часки. Случалось, что пустовали три-четыре поста подряд. Так, например, за Уаскараном, на одном из горных постов все часки погибли, они сидели на скамье мертвые. Умерли с голоду. На дороге к Силустани тот мост - знаешь, с которого перед началом большой охоты упал часки, - снова сорвался в пропасть. Под Кахатамбо...
- Ты был в Кахатамбо? - взволнованно прервал его Синчи.
- Но ведь в тех местах проходил наш путь. Я часто бывал там.
- Говори! Я знаю, что люди оттуда убежали, спасаясь от наступающих войск. Они возвратились?
- Да. Там царят голод и нищета, потому что осталось всего лишь несколько стариков. Остальных забрали в носильщики те войска, которые проходили первыми.
- А... а девушки?
- Девушки? Ну, их там было достаточно.
- Почему ты говоришь "было"? Опять куда-нибудь ушли?
- Нет. Не ушли. Не успели.
Синчи уловил что-то тревожное в интонации последней фразы и, подавив страшное предчувствие, коротко бросил:
- Говори все!
Бирачи принялся рассказывать гораздо медленнее.
- Казалось, все возвращается на свои места. Снова передавались приказы, снова бегали часки. Сын Солнца Манко взрыхлил золотой мотыгой священную землю у Золотого храма, подав знак, что пора сеять, потом разрешил уну-камайокам провести охоту и поделить мясо, потом разослал предупреждения всем, кто служил Атауальпе, чтоб они были послушны новому властелину. Потом приказал инкам и куракам выбрать молодых девушек для службы в храмах дев Солнца, потом... Нет, это уже было и повторялось снова и снова: приказ, чтобы слушались белых и отдавали им золото.
Но белые в уну Юнии еще не появлялись, и ими никто не интересовался. Пока они не пришли. Они появились неожиданно. Никто не предупредил об этом ни сигналом, ни известием. Они ехали на своих страшных больших ламах.
Их вел индеец в одежде белых, который говорил на двух языках. Они врывались в храмы, во дворцы, в резиденции камайоков и требовали золота, золота, золота. А девушек они сами хватали. Какая им приглянется.
- Они были и в Кахатамбо? - прервал потрясенный Синчи.
- Были. Ночевали там. Золота не нашли, но прихватили с собой нескольких девок. Я сам видел.
- Ты... ты не знаешь, как их звали? - усилием воли Синчи попытался овладеть собой, но все же не смог сдержать дрожи в голосе.
Бирачи не заметил или не понял причины его волнения.
- Не знаю. Я часки и не смотрю на девушек. Но если тебя это интересует, то они здесь.
- Кто? Девушки из Кахатамбо - в Куско? - Синчи вскочил, но тут же снова опустился на камень, словно окончательно обессилев.
- Да, здесь. Из Кахатамбо, Юнии, Чапаса, Уантаго. Белые отобрали и согнали сюда самых красивых. Я знаю, потому что они и мужчин забрали с собой, заставили нести награбленное. Меня тоже заставили, хотя я часки, а не носильщик, но до этого им нет дела. Так и я попал в Куско. Тут я сбежал от них, так как белые плохо нас охраняли. Я собирался вернуться в родные края, но один инка из тех, главных, сказал мне: "Держи топор наготове и жди". Дал мне топор, дает чарки и чичу. Вот я и жду. А ты, что ты сейчас делаешь, Синчи?
Ответа его Бирачи уже не услышал. С быстротой, на какую он только был способен, Синчи бросился к городским воротам.
На стенах полно было испанской стражи, но днем из города разрешалось выходить всем, кто не нес поклажи, войти же мог каждый, не имевший при себе оружия. Поэтому Синчи в воротах не задержали, и он устремился к храму Кориканча. После того как его разграбили, похитив даже самые почитаемые святыни, в том числе и огромный золотой диск - изображение Солнца, прежние покои жрецов испанцы отвели для Манко и его двора. Во дворце Уаскара, где Манко наотрез отказался поселиться, хозяйничали белые.
Синчи, как часки-камайок, имел доступ к властителю в любое время. Первый же встретившийся жрец направил его в боковые комнаты; оказалось, что сын Солнца держал с кем-то совет и приказал разыскать Синчи. Не остановленный стражей, он поднял полог и вошел.
Сапа-инка Манко не носил в обычные дни ни повязки, ни перьев птицы коренкенке. Эти знаки отличия на него публично возложил в торжественной обстановке сам Писарро, когда бунтовавший до того времени инка добровольно подчинился и присягнул на верность белым. С того момента, однако, никто не видел на нем священных символов власти, а испанцы, не разбиравшиеся во всех тонкостях этикета инков, не заподозрили в этом ничего особенного. Поэтому, когда Синчи поднял голову, он был изумлен и почти испуган. Манко восседал на золотом троне в традиционной позе, в белых одеждах, предназначенных для торжественных случаев, в золотых сандалиях в держал в руке обоюдоострый боевой топор. Новую, более темную, чем прежде, повязку на голове сына Солнца венчала блестящая золотая застежка с двумя перьями птицы коренкенке. Это были не те перья, что украшали когда-то убор Атауальпы и Тупака-Уальпы и которые возложил на голову Манко сам Писарро. Эти перья были немного короче и отливали золотом. "Их принесли со склонов горы Мисти!" - невольно подумал Синчи.
Он порывался изложить свою просьбу, но не осмелился заговорить, видя своего властелина в полном торжественном облачении, и только снова припал челом к земле.
- Встань и слушай! - Манко говорил резко, решительно. - Хватит ли у тебя часки, чтобы разнести приказы по всем дорогам?
Синчи вспомнил рассказ Бирачи и беспомощно развел руками.
- Там, куда не пришли белые, сын Солнца, сторожевые посты наготове, и туда доходит твоя воля. Но белые забирают часки, когда им нужны носильщики, белые забирают еду, и часки умирают на своих постах.
- Этот приказ должен дойти, - твердо сказал Манко. - Пусть часки бегут три, четыре перегона, они должны доставить приказ на следующий пост.
- Пусть часки хоть протянет ноги, но он обязан добежать и повторить приказ, - угрюмо вставил слово какой-то старый воин, сидящий рядом с сапа-инкой.
Синчи не знал его, но по украшениям и вышивке на одежде понял, что это особа из рода инков.
- Ужасно, что нельзя выслать кипу. - Худощавый молодой жрец хрустнул пальцами. - Ох этот Тупак-Уальпа! Что он натворил своим приказом! Нельзя отправить кипу, потому что на доброй половине территории Тауантинсуйю не осталось никого, кто мог бы их прочесть.
- Я знаю об этом, - спокойно прервал его Манко. - Но Тупак-Уальпа отошел к предкам, и нечего вам осуждать его поступки.
- Мумия его не находится в Кориканче, - возразил жрец, но Манко снова прервал его.
- И не будет находиться там, потому что белые осквернили его тело, предав земле. Но, святейший, не забывай о судьбе мумий всех сапа-инков.
Синчи вздрогнул. Когда белые вторглись в беззащитный Куско, они прежде всего направились во дворец сапа-инки и к храму Солнца. Там при виде богатств, превосходящих все их ожидания, они обезумели.
Мумии сидели на массивных тронах из чистого золота, на них было много золотых украшений. Белые стаскивали с тронов священные тела, вырывали серьги, прикрепленные золотыми пластинками к височным костям, ломали истлевшие запястья, спеша скорее завладеть драгоценными браслетами, разбивали черепа, надеясь и там найти золото. Оскверненные останки выбрасывали затем в мусорные ямы.
- Я не забыл, и ни один инка никогда этого не забудет, - исступленно прошептал жрец.
Манко обратился к Синчи.
- Что делает вождь белых?
Все помыслы Синчи были сосредоточены на Иллье, которая, возможно, где-то здесь, в городе. Он совершенно не следил за разговором. Когда его спросили, он усилием воли заставил себя собраться с мыслями. Направляясь к храму, он видел, как несколько белых шли в сторону дворца. Тот, что был в центре, в серебряных доспехах - это наверняка сам вождь. Сходство Хуана Писарро со своим братом обмануло индейца, которому вообще все белые казались на одно лицо. Синчи не знал, как не знали об этом даже многие испанцы, что наместник давно отбыл на побережье, где в облюбованной им местности заложил новую столицу - Лиму.
Поэтому Синчи ответил, не раздумывая:
- Он во дворце сапа-инки Уаскара, сын Солнца. Я видел его. Властелин мира, дозволь своему слуге...
Манко быстрым жестом прервал его.
- Сколько белых отправилось за золотом?
На этот вопрос ответил старый воин:
- Почти все, кто ездит на тех больших ламах. Они разъехались по всему Кольясуйю, и по Антисуйю, и по Кондесуйю. А вот вождь со светлой бородой во главе сильного отряда отбыл в Тиуанако. По дороге он намерен забрать золото из храма Солнца на озере Титикака.
Манко выразительно посмотрел на Синчи,
- Мой приказ должен быть доставлен туда до прибытия белых.
- Приказ дойдет, как ты велишь, сын Солнца.
Манко замолчал, устремив взгляд в одну точку. Только его рука, лежавшая на резной рукояти боевого топора, крепко сжалась.
Военачальники и жрецы, собравшиеся здесь, начали перешептываться. Гул голосов становился все громче. Наконец послышались отдельные возгласы:
- Сын Солнца, прикажи!
- Белых в городе только горстка!
- Остальные расползлись по всей стране небольшими отрядами! Обнаглели!
- Даже не боятся!
- Теперь самое время. Они поверили наконец в нашу покорность!
- Сын Солнца, разошли приказ!
Инка Манко посмотрел на Синчи. Медленно подал знак топором. В комнате мгновенно воцарилась тишина.
Властелин начал громким решительным голосом:
- Часки-камайок! Отправишь по всем дорогам приказ: говорит сапа-инка Манко. Всех белых убивать немедленно! Это приказ всем и каждому. Убивать любым оружием, убивать, где только возможно, сразу же, как будут услышаны Эти слова.
Синчи, поклонившись, повторил приказание.
- Иди и отправляй часки. А мы, - Манко обратился к остальным, нанесем удар здесь, в городе. Нас мало, и у нас почти нет оружия, но ничего не поделаешь. Это неправда, как кто-то здесь говорил, будто белые уже не остерегаются. Дворец превращен в крепость, охраняются ворота и стены, с оружием в город никого не пропускают. И кроме того, белые прекрасно обо всем осведомлены.
- Рокки! - выкрикнул кто-то с ненавистью.
- Рокки, Фелипилльо и многие другие. Мы должны поспешить выступить; прежде чем часки двинутся в дорогу. Потому что даже на главном посту может быть предатель, который обо всем донесет белым.
- Сын Солнца! - Синчи в отчаянии решился на смелый поступок. - Сын Солнца! Я хотел бы... я прошу... здесь в городе есть девушки из Кахатамбо. Белые пригнали их сюда. А среди них - моя девушка. Я хотел бы... то есть думал... может, и она...
- Моли богов, а особенно милосердную богиню Луны, чтобы этого не случилось, - твердым тоном прервал его Манко. - Когда покончим с белыми, то умертвим на алтарях всех женщин, которые уступили белым, не имея достаточно сил, чтобы умереть. Они отойдут служить духу Кафекилы. Все. И девы Солнца, и те, что из рода инков, и те, что из простого люда, - все.
- Так и будет, сын Солнца. Но я хотел бы именно сейчас поискать ее, убедиться, что...
- Нет времени. Убедишься, когда покончим с белыми. А сейчас рассылай часки.
- Будет, как ты приказываешь, сын Солнца, - прошептал Синчи, не поднимая головы.
- Подожди. Вышлешь часки также к Чаликухиме, который стоит с войском в уну Анкачс, пусть он немедленно нанесет удар по новому городу белых, который те строят над мамакочей. Он должен уничтожить их и разрушить все то, что успели соорудить пришельцы, чтобы и следа их не осталось. Наша земля снова должна стать чистой.
- Он должен уничтожить белых и разрушить город, Чтобы наша земля снова сделалась чистой.
- Да. А еще одного гонца ты пошлешь в Кито. Пачакути, который там предводительствует войсками, должен со всеми силами идти сюда, к нам на помощь.
- Сын Солнца! - почти сердито вступил в разговор старый воин. - Этого не потребуется. Еще сегодня мы покончим здесь с белыми.
- Это пока неизвестно. Все может случиться. Рассылай приказы, часки-камайок!