СТРАННЫЙ ПЛЕННИК
Глава двадцатая
Разные люди существуют под небом; имеются люди пустынь, лица которых никто никогда не видит, которые не имеют домов, они только блуждают, как помешанные, по малым горам и большим горам, поросшим лесами.
«Пополь‑Вух»
Жгучее полуденное солнце без устали метало свои огненные стрелы на гладь большой реки и подступивший к ней вплотную густой лес.
Совсем рядом, в двух шагах от берега, в душной лесной чаще царил полумрак; солнечные лучи не смогли пробить плотной многоэтажной кроны могучих старых великанов. У их подножия безнадежно хирели лишенные животворного света их собственные отпрыски; даже буйные травы и лианы – и те были какого‑то странного желтовато‑белесого цвета. И поэтому казалось, что молодые деревца, волей случая оказавшиеся на речном берегу, пришли в радостное неистовство от открывшегося перед ними свободного пространства и солнца. Они исступленно вытягивали ветви над водой, стремясь захватить побольше места, света, свободно игравшего над рекой ветерка.
Неожиданно заросли раздвинулись, и из них медленно выступил человек. Вслед за первым показался и второй – по росту и телосложению настоящий великан. Они долго стояли молча на берегу, оглядывая представшую перед их взорами картину.
Это были Хун‑Ахау и Ах‑Мис.
Прошел почти год с тех пор, как они покинули хижину Вукуб‑Тихаша. Первое время юноши старательно избегали попадавшиеся им на пути селения, помня советы старого земледельца. Но как‑то раз, когда, по расчетам Хун‑Ахау, они были уже далеко за пределами власти тикальского владыки, юноши, мучимые голодом, решили войти в небольшой поселок. Оказалось, что дурные вести распространяются очень быстро: их сразу узнали и попытались задержать. Если бы не быстрота их ног, попытка достать пищу закончилась бы пленом и последующей казнью в Тикале. С тех пор Хун‑Ахау и Ах‑Мис больше не приближались к селениям, обходя их далеко стороной. Правда, потом города и селения стали встречаться все реже и реже – путники вступили в пустынную горную область.
Казалось, в Хун‑Ахау пробудился дух великого путешественника – его прапрадеда. Еще у Вукуб‑Тихаша, в Цихбаче, было решено, что юноши пойдут на юг, чтобы скорее выбраться из Тикальского царства; и где бы они ни находились, бывший предводитель рабов всегда быстро находил нужное направление. В густом лесу, где не было видно солнца, в первозданном хаосе горных ущелий, при обходе многочисленных рек, преграждавших им путь, он всегда шел вперед уверенно и твердо, как будто прогуливался по знакомой с детства широкой дороге. Так же легко и, казалось, беззаботно молодой предводитель определял подходящее место для ночлега или длительного, на несколько дней, отдыха, когда иссякали силы; разжигал огонь, находил удобную пещеру или нависшую скалу, чтобы переждать непогоду.
Хун‑Ахау много думал о прошлом, и не только о неудачном восстании. Чем дальше они уходили от Тикаля, тем живее перед его глазами вставали картины недавнего прошлого: залитая лунным светом пирамида, огромные, тревожные глаза, доверчивое пожатие руки…
Только теперь Хун‑Ахау почувствовал по‑настоящему, какое место в его жизни заняла Эк‑Лоль. И сердце юноши жгла тоска, что он никогда больше не увидит ее, не услышит ее голоса, не поднимет хрупкую девушку, чтобы посадить на носилки… Никогда… никогда!
И чем печальнее становилось у него на сердце, тем длиннее становились дневные переходы, словно он стремился убежать от прошлого. Хун‑Ахау еще не знал великого закона жизни, согласно которому горе неизменно сменяется радостью, а радость – горем.
Первое время юноши очень страдали от отсутствия привычной пищи; запасы, которые им дал Вукуб‑Ти‑хаш, быстро истощились, как ни стремились они беречь их. После неудачной попытки добыть припасы в селении, пришлось перейти на то, чем снабжала их природа. Различные коренья, грибы, плоды тапаль[41] и кавуэш[42], пойманные в ручье рыба и раки, попавшие в силки кролики и птицы – вот что стало обычной пищей странников. Как‑то раз, найдя хорошую гончарную глину, Хун‑Ахау вылепил из нее два сосуда и обжег их на костре. С тех пор юноши могли варить мясо, когда им везло на охоте. Теперь они уже почти никогда не голодали, и только иногда их мучила острая тоска по свежеиспеченным кукурузным лепешкам и дымящейся бобовой похлебке. Ах‑Мис однажды даже попросил Хун‑Ахау никогда не говорить при нем слова «бобы».
Примерно в середине их странствований, когда юноши как‑то раз остановились на ночлег в узком горном ущелье, у них произошла странная встреча.
Ах‑Мис сидел у костра, наблюдая за варившимся в горшке кроликом, – клубы пара, поднимавшиеся вверх, приятно щекотали ноздри юноши. Хун‑Ахау бродил неподалеку, собирая ветки для костра. Вдруг ему показалось, что около близлежащей скалы чуть заметно шевельнулась чья‑то тень. Бесшумно ступая босыми нотами – обувь путешественников уже давно превратилась в лоскутья и была выброшена, – юноша осторожно подкрался поближе. Его глазам предстало удивительное для этих пустынных мест зрелище.
В глубокой тени, отбрасываемой скалой, стоял в напряженной позе охотника, подстерегающего дичь, невысокий сухощавый человек. Глаза его неотрывно смотрели на Ах‑Миса, по‑прежнему сидевшего у костра, а руки медленно поднимали какое‑то оружие. С громким криком, дико прозвучавшим в незыблемой тишине горного вечера, Хун‑Ахау рванулся вперед и крепко обхватил незнакомца сзади. Тот молча стал вырываться, но с помощью подбежавшего на крик Ах‑Миса Хун‑Ахау быстро скрутил его. Юноши с торжеством дотащили связанного гибкими прутьями и переставшего сопротивляться пленника до костра и стали делиться впечатлениями о случившемся.
– Он бросил в меня вот этим дротиком, – заявил Ах‑Мис, размахивая стрелой, которую подобрал около себя. – Он хотел меня убить!
– Нет, это не дротик! – Хун‑Ахау осторожно взял стрелу из могучей лапы Ах‑Миса. – Это что‑то похожее на дротик, но такое легкое и тоненькое, что согнуть его нельзя. И у него в руках была не копье‑металка, он держал это оружие перед собой, а не заводил руку назад, как делают, когда бросают дротик. Подожди и стереги его, я сейчас вернусь!
Юноша бросился к скале, где он схватил незнакомца, и через несколько минут вернулся, держа в руке лук и колчан со стрелами. Это оружие было неизвестно юношам, потому что ни на их родине, ни в Тикале луком не пользовались ни при охоте, ни на войне.
– Вот видишь, чем он бросал эти маленькие дротики, – сказал Хун‑Ахау. – Но как это он делал, я никак не могу понять!
Юноша осторожно тронул пальцем тетиву; она, задрожав, издала тонкий жалобный звук. Хун‑Ахау торопливо отложил лук в сторону.
Пленник, услышав звон тетивы, заворочался, с трудом перевернувшись на бок, и пристально посмотрел на двух чужеземцев, неожиданно его захвативших.
– Что же мы будем с ним делать? – спросил Ах‑Мис.
– Не знаю, – сказал Хун‑Ахау, раздумывая. – Если мы его отпустим, он приведет через полчаса своих и нас захватят в плен или просто прикончат этим странным оружием, когда мы заснем. Надо расспросить его, почему он хотел убить тебя.
Хун‑Ахау обратился к пленнику с вопросами: кто он, зачем хотел напасть на них, как его зовут, один ли он в этой местности, далеко ли отсюда до его поселения? Захваченный внимательно слушал, но по его глазам было видно, что он ничего не понимал. После того как Хун‑Ахау закончил, пленник сказал несколько коротких фраз на незнакомом языке, не раз повторив слово «йаотль»[43]. Он всякий раз подчеркивал его.
– Нам его не понять, – сказал разочарованно Ах‑Мис. – Он говорит не на нашем языке!
Пленник, видя, что его не понимают, повернулся снова на спину и закрыл глаза, словно бы показывая: мне безразлично, как вы поступите со мной.
– Да, нам с ним не договориться, – сказал Хун‑Ахау. – Давай поедим сами и покормим его. А после этого нам придется по очереди нести стражу всю ночь! Может, его будут разыскивать. Костер лучше потушить – он может привлечь внимание!
При свете звезд друзья торопливо поели, а затем Хун‑Ахау, взяв кусок мяса, подошел к пленнику. Почувствовав на губах вкус еды, тот выразил непритворное удивление, но с жадностью проглотил предложенное. После этого он поворочался, удобнее устраиваясь на ночлег, и опять закрыл глаза. Ночь прошла спокойно. Когда первые лучи солнца окрасили вершины соседних гор, друзья решили отправиться в путь. Но тут снова встал вопрос: что же делать с пленником?
– Давай отпустим его, – предложил Хун‑Ахау. – Наверное, он бродил один в поисках дичи. Иначе его товарищи уже наткнулись бы на нас, разыскивая пропавшего.
– Но он снова выстрелит в нас из засады, – сказал Ах‑Мис.
– А мы не отдадим ему оружия!
– Чем же он тогда будет питаться?
– Кормимся же мы, хотя у нас нет такого оружия, сумеет и он, – ответил Хун‑Ахау.
Когда Ах‑Мис развязал пленника и, поставив его на ноги, жестами показал, что он свободен, тот долго стоял неподвижно, переводя испытующий взгляд с одного на другого. Он явно не верил, что ему возвратили свободу. Наконец, внезапно сделав резкий прыжок в сторону, освобожденный пустился бежать, все время оглядываясь. Хун‑Ахау и Ах‑Мис стояли неподвижно, пристально глядя ему вслед. Через несколько мгновений незнакомец скрылся за выступом большой скалы.
Прошло несколько минут; воцарившуюся тишину нарушало лишь щебетанье носившихся друг за другом ласточек. Хун‑Ахау и Ах‑Мис, не сговариваясь, одновременно вздохнули, как будто они расстались с близким человеком, и, собрав нехитрый скарб, двинулись в путь. Как давно они не встречали людей – а этот, видимо, был такой же бедняк, как и они…
В этот день юношам не повезло с охотой. Шнырявшие обычно около их ног кролики на этот раз словно вымерли; вдобавок им не попалось по пути ни одного ручейка. Поэтому, когда под вечер они подошли к небольшой, но бурной горной речке, было решено дальше не двигаться, а остаться здесь на ночлег. Пока Хун‑Ахау разводил огонь, Ах‑Мис полез в воду за добычей, но все его попытки найти хотя бы раков оказались безрезультатными.
– Придется сегодня спать голодными, – сказал Ах‑Мис, наконец подойдя к костру.
Хун‑Ахау не успел ничего ответить. Они вдруг услышали нарочито тяжелые шаги – кто‑то шел, явно стараясь, чтобы его приход не был неожиданностью. Еще миг – и из‑за скалы показался бывший пленник. В руках он держал убитых кроликов. Твердо глядя в глаза, он приблизился к Хун‑Ахау и положил к его ногам тушку зверька. Затем, повернувшись к изумленному Ах‑Мису, незнакомец также торжественно положил перед ним двух кроликов и, очевидно считая, что его долг выполнен, спокойно уселся у костра.
Молчание прервал наконец Хун‑Ахау.
– Сегодня мы не будем голодными, – сказал он. – Но почему он так странно разделил добычу?
– Он видит, что я большой и мне надо много еды, – предположил Ах‑Мис.
– Скорее он считает тебя предводителем, – размышлял Хун‑Ахау. – Но, может быть, он принес этих кроликов как выкуп за свое оружие?
Юноша достал спрятанный лук и колчан со стрелами и протянул их незнакомцу. Но тот едва взглянул на оружие, отрицательно покачал головой и быстро произнес несколько непонятных слов, после чего опять уставился на костер.
– Нет, он пришел к нам как друг и не хочет брать за свой дар никакого вознаграждения, – сказал Ах‑Мис, внимательно наблюдавший за неожиданным гостем. – Будем готовить еду, он, наверное, так же голоден, как и мы!
Когда кролики были готовы, Ах‑Мис положил перед незнакомцем его порцию на зеленых листьях. Сперва тот пытался отказаться и все придвигал свою часть Ах‑Мису, но после нескольких энергичных отказов последнего принялся за еду.
Совместная еда сближает людей. Если человек делит с другим пищу, они уже не могут быть врагами. Именно такое чувство возникло у юношей по отношению к их необычному гостю после того, как трапеза была закончена. И поэтому, когда Ах‑Мис спросил Хун‑Ахау, будут ли они этой ночью сторожить, тот ответил отрицательно:
– Раз он пришел к нам как друг, недоверие его обидит. Будем спать, как будто рядом с нами Шбаламке или Укан.
Ночь прошла спокойно. Странный гость поднялся последним – очевидно, чтобы не возбуждать подозрений. Когда юноши тронулись в путь, он пошел рядом с ними, внимательно вслушиваясь в их разговор. Это навело Хун‑Ахау на новую мысль.
– Сейчас мы узнаем его имя, – сказал он Ах‑Мису.
Остановившись, юноша ткнул пальцем в грудь великана и произнес медленно и отчетливо: «Ах‑Мис!» Затем, указав на себя, он назвал свое имя. Проделав это несколько раз, Хун‑Ахау перевел палец на грудь незнакомца.
– И‑у‑и‑те‑маль! – сказал медленно пришелец. – Иуитемаль, – повторил он снова, для убедительности тыкая себя пальцем в грудь. И улыбка впервые появилась на его неподвижном лице.
Когда они двинулись дальше, Иуитемаль несколько раз окликал то Ах‑Миса, то Хун‑Ахау и показывал им рукой на поспешно убегавшего кролика или дремавшую на солнце ящерицу. Он был явно доволен, что мог как‑то участвовать в разговоре. Правда, слова, которыми он сопровождал жесты, оставались друзьям непонятными.
Они приближались к пологому склону горы, покрытой почти до вершины дубовыми лесами, когда вдруг Иуитемаль резко остановился и предостерегающе положил палец на рот, призывая спутников к молчанию. После этого он неожиданно выхватил из мешка Хун‑Ахау свой лук и несколько стрел. Наложив стрелу на тетиву, он начал бесшумно прокрадываться вперед. Только теперь Хун‑Ахау и Ах‑Мис заметили на опушке леса несколько оленей, спокойно щипавших траву. Иуитемаль приближался к ним против ветра, и чуткие обычно животные не замечали грозившей им опасности.
Хун‑Ахау переглянулся с Ах‑Мисом, у которого при виде лакомой еды загорелись глаза, и молча покачал головой. «Слишком далеко, – подумал он, – даже если бы у него был дротик, все равно оленей не достать! А ближе они не подпустят».
Но Иуитемаль, сделав не больше двух десятков шагов, остановился и прицелился. Жалобно просвистела стрела – и крупный самец, высоко подскочив, тяжело рухнул на землю, дернулся несколько раз, порываясь встать, и затих. Его испуганные собратья мгновенно исчезли.
Хун‑Ахау и Ах‑Мису все происшедшее казалось чудом. После секундного оцепенения они бросились к добыче, боясь, что олень убежит; они считали его только раненым. Но животное было мертвым – стрела попала прямо в сердце. И когда юноши убедились в этом, восторгу и изумлению их не было предела. Убить оленя на таком расстоянии тонкой хворостинкой! Каким же чудесным оружием владел их новый друг!
Степенными шагами приблизился Иуитемаль, гордо поставил ногу на тушу, поднял левой рукой лук и что‑то запел, очевидно, восхваляя свою меткость. После этого, вытащив нож, он принялся ловко разделывать добычу. Ах‑Мис бросился ему помогать, а Хун‑Ахау начал собирать хворост для костра. Через час они уже сидели около огня, наслаждаясь жареной олениной. Остаток дня был посвящен еде и отдыху.
Прошло несколько дней. Путешественники двигались к югу. Их новый товарищ, казалось, уже полностью освоился с ними, но беседовать с ним по‑настоящему не удалось ни разу. И пришелец, и юноши усердно старались преодолеть непонимание: Иуитемаль заучивал слова на майя, Хун‑Ахау – на языке гостя (Ах‑Мис довольно быстро отказался от таких попыток). Но все‑таки их разговоры состояли из отрывочных фраз: «вот вода», «здесь ночлег», «хорошая еда», «плохая еда», «идем», «стой!». Как Хун‑Ахау ни горел желанием узнать что‑нибудь поподробнее об их неожиданном товарище, ему это не удавалось.
Но зато Хун‑Ахау преуспел в другом. Каждый день Иуитемаль учил его стрелять из лука, и юноша делал заметные успехи. Сперва стрелы не слушались его, летели в сторону или падали рядом, но постепенно все наладилось. Юноша занимался упорно – он оценил по достоинству мощь и возможности нового оружия. Для упражнений ему служила специальная стрела с тупым наконечником, сделанная его наставником. Ах‑Мис тоже нашел себе дело – под руководством того же Иуитемаля он изготовлял одну за другой настоящие боевые стрелы, благо обсидиан для наконечников попадался в горах достаточно часто. Стрелы получались очень добротные, и Ах‑Мис немало гордился этим. А когда Хун‑Ахау убил в первый раз такой стрелой зазевавшегося неподалеку кролика, восторгу юношей не было границ.
Вскоре Хун‑Ахау и Ах‑Мис узнали наконец, чем в действительности занимается их необычный гость.
Утром прошел сильный, но кратковременный дождь, затем выглянуло солнце. Юноши не спеша двигались по узкой долине, когда‑то бывшей, очевидно, руслом горного потока. Крупные и мелкие камни, нанесенные сюда бурными водами, затрудняли передвижение.
Неожиданно Иуитемаль остановился и повелительным жестом остановил своих спутников. Он долго смотрел, поворачивая голову, на легкие струйки испарений, поднимавшихся от разогретых солнечными лучами камней. Хун‑Ахау и Ах‑Мис недоуменно переглядывались, не решаясь нарушить царившую вокруг тишину. Кого увидел их друг в этом безлюдном и, казалось бы, спокойном месте?
Вдруг Иуитемаль шумно вздохнул, глаза его заблестели и, радостно восклицая: «Чальчиуитль! Чальчиуитль!»[44] – он бросился в сторону, увлекая за собой юношей.
В нескольких десятках шагов от их пути лежали два небольших серых – каждый размером с человеческую голову, – совершенно непримечательных с виду камня. Иуитемаль опустился около них на колени и долго молился. Затем он вынул из складок набедренной повязки тонкую, чудесно отшлифованную нефритовую иглу длиной около двух ладоней. Оба конца ее были остро заточены. Он проколол иглой мочки ушей и вымазал кровью бока облюбованных им камней. После всех обрядов чужеземец встал и, увидев недоуменные лица друзей, поднял один камень. Видя, что объяснить словами ничего не удастся, он с размаху ударил им о другой. Однако камень был так крепок, что не раскололся.
– Помоги ему, Ах‑Мис, – попросил Хун‑Ахау. Великан, вырвав камень из рук удивленного Иуитемаля, с силой ударил им о камень, лежащий на земле. И тот, и другой раскололись на несколько крупных кусков, и Хун‑Ахау с изумлением увидел, что сколы засверкали на солнце. Он поднял один осколок. В его руках был обломок прославленного нефрита, составлявший целое богатство. Так вот кем оказался их странный пленник: он был бродячим искателем нефритовых камней! Укан как‑то рассказывал юноше, как находят священный камень. А теперь Хун‑Ахау своими глазами увидел это.
Радостный Иуитемаль с помощью Ах‑Миса тщательно собрал все куски и сложил их в сплетенную из гибких прутьев корзинку. Еще раз внимательно оглядев долину, он спокойно пошел вперед, а юноши последовали за ним. Увлеченный находкой Ах‑Мис несколько раз дергал чужеземца за руку, указывая то на один, то на другой камень, но искатель нефрита, улыбаясь, отрицательно качал головой, даже не останавливаясь.
Через два дня после того, как они нашли нефрит, произошло новое событие. Проснувшись утром, они не обнаружили около себя Иуитемаля. Странный гость исчез так же внезапно, как и появился. И если бы не положенные на землю около груди спящего Хун‑Ахау нефритовая игла для жертвоприношений, пять довольно крупных кусков сырого нефрита и маленький божок из зеленого камня, то юноши подумали бы, что с чужеземцем случилось какое‑то несчастье. Но оба они хорошо помнили статуэтку странного горбатого карлика, которую Иуитемаль всегда носил на шнурке на груди. И, найдя ее, они правильно решили, что перед ними были прощальные подарки ушедшего.
Куда он ушел? Почему оставил их, уже подружившись с ними? Этим вопросам суждено было остаться без ответа. Целый день юноши рыскали по окрестностям, разыскивая чужеземца и выкрикивая его имя. Но им отвечало только звонкое горное эхо. Иуитемаль исчез бесследно.
Проведя еще одну ночь на этой стоянке, друзья с печалью в душе двинулись дальше.
[41] Дерево бирсонима толстолистная. Плоды его напоминают по форме вишни, но белого цвета и обладают своеобразным ароматом.
[42] Дерево аннона пурпуреа, плоды которого употребляются в пишу.
[43] Враг (яз. науа).
[44] Нефрит (яз. науа). В древности мастера Мексики и Гватемалы умели находить нефритовые булыжники по особого вида испарениям, поднимавшимся от них после дождя.