Заключение
Проблемы развития докапиталистических общественно-экономических формаций имеют для историка огромный теоретический и практический интерес и не случайно на протяжении последних десятилетий подвергаются самому оживленному обсуждению со стороны ученых разных стран. Вместе с тем следует со всей определенностью сказать, что пока даже среди исследователей-марксистов существуют разногласия по целому ряду принципиальных вопросов. Особенно острые споры вызывает проблема перехода первобытнообщинных обществ к эпохе цивилизации, характер первых государств, их формационная принадлежность. Прошедшие за последние годы в различных гуманитарных институтах Академии наук СССР дискуссии об «азиатском способе производства» показали это со всей очевидностью. Их итоги подведены недавно в обстоятельной монографии В.Н.Никифорова[1141]. В ходе дискуссии выявилась особо важная роль так называемых раннеклассовых обществ Азии, Африки и доколумбовой Америки для понимания процесса сложения и развития первых государственных образований.
Археологические открытия последних десятилетий ввели в научный оборот новые огромные фактические материалы по всем указанным регионам. Значительных успехов добились и специалисты в других областях исторических знаний. Все это вселяет надежду на то, что уже в не столь отдаленном времени многие спорные проблемы древней истории будут успешно решены. Но прежде чем приступить к широким историческим обобщениям, необходимо тщательно собрать и изучить конкретные данные по каждому из названных крупных регионов. Настоящая работа — одна из многих, которые осуществляются сейчас в указанном направлении. Однако как бы ни были важны сами по себе описания конкретных древних культур и цивилизаций, часто разделенных тысячами километров океанских просторов, пустынями, лесами и горами, еще существеннее сопоставить их между собой, определив тем самым место каждой в рамках всемирного исторического процесса и выделив общее и особенное в их развитии. В ходе изложения конкретного исторического материала по доколумбовой Мезоамерике (в том числе и по древним майя) автор попытался практически обосновать глубокое внутреннее сходство местных социально-экономических институтов с теми порядками, I которые были характерны для первых раннеклассовых государств Ближнего Востока (Шумер, Египет и др.). При желании можно без труда показать значительную близость общественной структуры древних майя с городами-государствами йорубов в Тропической Африке (XII — XIX вв. н.э.), сведения о которых были обобщены в превосходной работе Н.Б.Кочаковой[1142].
Все это позволяет с достаточной уверенностью отнести доиспанские цивилизации Мезоамерики к большой группе раннеклассовых государств Старого и Нового Света. Вопрос о точной их формационной принадлежности служит предметом острейших научных дискуссий[1143]. До сих пор в литературе выдвигались три основные точки зрения по поводу характера этих обществ. Первая из них рассматривает указанные выше общества как «переходные» от первобытнообщинного строя к цивилизации, но относящиеся тем не менее к «первичной», или «архаической (т.е. первобытнообщинной), формации[1144]. Сторонники второй точки зрения приписывают данные общества к новой, не известной ранее антагонистической формации (по поводу характера которой, правда, нет единого мнения, о чем говорят и ее названия: личностная, феодально-рабовладельческая, протофеодальная, общинно-деспотическая и т.д.)[1145].
И, наконец, есть третье, наиболее многочисленное направление, сторонники которого считают, что раннеклассовые государства Древнего Востока, Тропической Африки и доколумбовой Америки относятся к рабовладельческой общественно-экономической формации[1146].
Прежде всего, следует со всей решительностью отвергнуть первую точку зрения, как наиболее непоследовательную из всех. Ни один из историков древности, изучавший какое-либо конкретное раннеклассовое общество, не отрицал наличия в нем той или иной формы государства. Основное затруднение состоит обычно в том, чтобы определить на базе существующих источников, стожились или нет в данном обществе классы. Именно из-за неопределенности этого процесса для древнейших этапов цивилизации и происходят все разногласия. При этом часто забывается важнейший ленинский вывод о том, что появление классов и государства — процесс единый и взаимосвязанный[1147]. «Существование государства, — пишет С.Д.Ковалевский, — свидетельствует о том, что в нем уже сложились классы»[1148]. И если имеющиеся в распоряжении историка источники в большинстве случаев не позволяют определенно судить о степени развития процесса классообразования в том или ином обществе древности, то вывод о наличии или отсутствии в нем государства можно сделать на той же источниковедческой базе с гораздо большей уверенностью.
Именно этот факт (наличие государства, наследственных царских династий) позволяет отнести указанные выше раннеклассовые общества к одной из антагонистических формаций.
Какой именно из них? Учитывая всю сложность и дискуссионность данного вопроса, автор счел себя не вправе прямо высказывать мнение о формационной принадлежности доиспанских цивилизаций Мезоамерики. Тем более, что имеющийся фактический материал (археологический и историко-этнографический) не дает еще возможности сколько-нибудь полно судить на этот счет. Мне представляется, что на современном уровне наших знаний будет вполне достаточно доказать типологическую близость древнеамериканских цивилизаций (в данном случае майя) с раннеклассовыми обществами Ближнего Востока. Вместе с тем итоги «второго раунда» дискуссии об «азиатском способе производства» продемонстрировали явное преобладание критической (разрушительной) линии в выступлениях сторонников повой антагонистической формации над созидательной линией. В результате, старая «пятичленная» схема всемирного исторического процесса полностью сохраняет свое основополагающее значение и с известными модификациями и уточнениями в отдельных своих звеньях (здесь имеется в виду прежде всего рабовладельческая формация и определение ее в свете последних работ И.М.Дьяконова, В.Н.Никифорова, Г.Ф.Ильина, Ю.В.Качановского и др.) по-прежнему служит надежным теоретическим оружием в практической работе исследователя.
С проблемой происхождения и развития древнейших государственных образований тесно связана проблема происхождения и развития раннего города. Это тем более очевидно, что, судя по «исследованиям советских и зарубежных ученых, древняя государственность прошла в своем развитии ряд этапов от примитивных и небольших «номовых» («племенных», «сегментных», «полисных») государств к царствам и затем — империям…»[1149]
Первому из упомянутых здесь этапов и посвящена настоящая работа. Для теоретической разработки проблемы раннего города особенно важны данные из первичных очагов городских цивилизаций: в Старом Свете — Месопотамия, Египет и др.; в Новом — Мезоамерика и Перу. Во всех названных областях процесс возникновения и развития города протекал в «чистом» виде, без влияния извне со стороны более высоких культур.
Видимо, можно считать доказанным, что в этих первичных очагах цивилизации наиболее ранней формой территориально-политической организации раннеклассовых обществ явились города-государства («номы», по И.М.Дьяконову), т.е. крупный городской центр (столица) и его округа с рядом более мелких зависимых селений.
Структура типичного города-государства в доколумбовой Мезоамерика X–XVI вв. и на Древнем Востоке отличается поразительным сходством: метрополия и ее сельскохозяйственная округа, обычно не превышающая по размерам расстояния, которое может пройти за день пешеход, в среднем — на удалении до
Столица — основное политико-административное, культовое и экономическое ядро города-государства. Это прежде всего место пребывания правителя и его приближенных, а также храма главного городского божества и связанного с ним жречества. Здесь же находились представители знати, воины, торговцы, чиновники, ремесленники и т.д. Однако основную массу городского населения составляли, вероятно, общинники, занимающиеся различными видами сельскохозяйственного производства.
Большие и малые селения, входившие в округу столицы, политически зависели от последней. Они в большинстве случаев копировали по своей планировке и структуре метрополию, будучи как бы ее уменьшенной копией.
Подсечно-огневое земледелие майя (система «мильпа») способно было давать устойчивый прибавочный продукт, достаточный для содержания господствующей верхушки общества, государственного аппарата и других групп населения (концентрация прибавочного продукта в руках знати доказывается наличием монументальной архитектуры, культовой и светской, каменной скульптуры, предметов роскоши и дорогих украшений в царских гробницах — во всех майяских городах классического периода).
Этому во многом способствовали селекция важнейших сельскохозяйственных растений и гибридизации их на протяжении архаического периода (II–I тысячелетий до н.э.), а также создание к рубежу н.э. четкого и детально разработанного агрокалендаря, строго регламентирующего порядок и сроки всего цикла земледельческих работ.
Индейцы-майя из горных и равнинных (в речных долинах) областей создали у себя также в доиспанский (в том числе и в классический) период различные виды интенсивного земледелия (ирригация, террасы, «возвышающиеся поля» и др.).
Хотя земледелие, безусловно, играло основную роль в экономике древних майя, последняя имела комплексный и сложный характер. В зависимости от особенностей местных природных условий у майя получали соответствующее развитие те или иные виды хозяйственной деятельности: на побережье Юкатана — добыча соли и морских продуктов, рыболовство; в лесах Петена — маисовое земледелие и эксплуатация лесных ресурсов — охота, собирательство диких семян, плодов и растений, добыча древесины и т.д.
Заметное место в сельскохозяйственном производстве занимали пчеловодство и разведение индеек.
В I тысячелетии н.э. развитие ремесла и торговли в городах майя достигло весьма значительного уровня. Однако профессиональный характер носили лишь внешняя торговля и те виды ремесла, которые обслуживали нужды правящей верхушки (производство предметов роскоши, оружия, культовых вещей и т.д.). Многочисленные сельские общины продолжали во многом оставаться замкнутыми и самообеспечивающимися организмами.
Древнейшие города майя возникают первоначально в наиболее цветущих и густонаселенных земледельческих областях — на наиболее плодородных землях, на удобных путях сообщения, вблизи источников воды и разного рода сырьевых ресурсов.
Ранний майяский город вероятно происходит по прямой линии от бывшего племенного центра — места обитания вождя и местонахождения святилища главного божества племени. Такие крупные племенные центры, судя по находкам в Цибильчальтуне, Тикале, Вашактуне и др., появляются у майя в позднеархаическое время (500–100 гг. до н.э.).
Все «археологические» признаки города майя (каменные дворцы и храмы со ступенчатым сводом, планировка зданий вокруг прямоугольных двориков и площадей, «акрополи», культ стелы-алтаря, иероглифическая письменность и календарь) представлены в комплексе где-то к рубежу н.э. В процессе происхождения майяских городов классического периода важную роль играл институт царской власти: город — это, прежде всего, столица государства, местопребывания правителя и его двора. Царские дворцы, гробницы, храмы царских предков, со стелами и алтарями, определяли внешний облик центральной части любого крупного города майя в I тысячелетии н.э.
Города выступают здесь прежде всего как продукт объединения (добровольного или насильственного) нескольких соседских общин (синойкизм), что хорошо отражено и во внутренней городской структуре (кварталы-общины).
Типичный город доколумбовой Мезоамерики накануне конкисты (в том числе и майяский) наделен всеми признаками свободной самоуправляющейся общины. Сами понятия общины и города, в их терминологическом и фактическом применении, тесно связаны между собой. Например, испанский термин «пуэбло» (pueblo) означает «город», «поселение» и, в то же время, «территориальная община». Однако раннеклассовые цивилизации Месопотамии и Мезоамерики не знали резко выраженной противоположности между городом и деревней. В этих древнейших городах существовали и профессиональные ремесленники и корпорации торговцев, но обслуживали они, главным образом, нужды правящей элиты общества, не затрагивая глубин сельской экономики.
Ранний город отличался от деревни не столько экономически, сколько политически. Под городом обычно подразумевалось центральное поселение, урбанизированное ядро, политико-административный и культовый центр нескольких сельских общин. Он владел определенной территорией, имел политическое самоуправление, являясь в то же время и государством.
В древних языках Месопотамии и Мезоамерики (например, у майя) отсутствуют даже специальные термины, соответствующие нашим понятиям «город» и «деревня». У шумеров слово «уру» (uru), а у вавилонян «алу» (ālu) — означало буквально «селение» и применялось и к крупному столичному городу и к жалкой деревушке из нескольких глинобитных хижин[1150]. У индейцев-майя наблюдается совершенно аналогичная картина. В словарях (испано-майяских и майя-испанских), составленных в XVI в. католическими миссионерами и проповедниками, нет особого термина для обозначения города, а употребляется общий термин «ках» (cah) — «селение».
Следовательно в доиспанской Мезоамерике I тысячелетия н.э. понятия «город» и «деревня», в нашем понимании этого слова, не существовало. На практике имело место противопоставление «столицы» города-государства и входящих в него остальных селений. По-видимому, и само понятие «город» в то время почти совпадало с понятием «столица». Это, однако, не означает, что в археологической практике, при классификации древних поселений мы должны ограничиваться только двухчленной схемой. В действительности, исходя из определенных количественных критериев (размеры площади), некоторые исследователи предлагают трехчленную классификацию для майяских (У.Буллард) и шумерских (Р.Мак-Адамс) поселений. Весь вопрос в том, что на одном лишь археологическом материале мы не можем пока ничего сказать о статусе «городков» (towns) и «малых ритуальных центров», выделенных этими авторами, не можем доказать их реальный городской характер, отличающий их от простых земледельческих селений. Таким образом, крупнейшие города майя I тысячелетия н.э. совпадают фактически со столицами небольших территориально-политических объединений, именуемых обычно городами-государствами. Интересно, что общее количество этих столиц для Центральной области майя в классический период — 18, примерно равно числу столиц постклассических «провинций» (государств) Юкатана — 16–18. Однако следует помнить, что не все столицы Центральной области функционировали в качестве таковых на протяжении III–IX вв. н.э., хотя они и сосуществовали в конце данного отрезка времени, между 600 и 900 гг. н.э. Следовательно, и в I тысячелетии н.э. мы видим у майя небольшие территориально-политические единицы — города-государства, своеобразный вариант раннего античного «полиса»: столица и подвластная ей округа из сельских общин.
Город, столица, метрополия выступает в данном случае как политико-административный, культовый и хозяйственный центр определенного замкнутого географического района или территории. Сопоставление признанных образцов доиспанского урбанизма в Мезоамерике — Теночтитлана и Теотихуакана — с классическими памятниками низменных районов майя позволяет установить более аморфный характер планировки и структуры майяских «центров»; меньшую плотность застройки и разбросанность зданий в них, а отсюда и меньшую плотность населения на единицу площади; отсутствие там в большинстве случаев каких-либо внешних оборонительных укреплений (стен, рвов, валов, палисадов и т.д.).
В то же время постклассические города юкатанских майя — Майяпан, Тулум, Чичен-Ица и другие — бесспорно (судя по письменным источникам и данным археологии) имели урбанизированный характер и одновременно, по ряду существенных моментов (планировка, характер застройки и др.) были близки классическим памятникам Центральной области. Классические центры майя (предполагаемые столицы «номовых» государств) очевидно выполняли ряд важнейших городских функций: политико-административную, культовую, хозяйственную (ремесло, торговля и др.). Они занимали значительную площадь и зачастую имели население свыше 10 тысяч человек.
Следовательно, решающее значение при определении городского статуса того или иного памятника древности имеет его функциональное назначение. Если мы сопоставим в этом плане майяские «центры» I тысячелетия н.э., города юкатанских майя кануна конкисты и города Центральной Мексики (Теотихуакан — Теночтитлан), то нетрудно убедиться, что по своим важнейшим функциям все они очень похожи друг на друга.
Не исключено также, что классические «центры» майя представляют собой плохо известный нам в Старом Свете, наиболее ранний этап существования города, когда его физический облик не сложился еще в четких и законченных формах. Видимо, известной аналогией майяским «центрам» I тысячелетия н.э. могут служить столичные города Иньского Китая (XVIII–XII вв. до н.э.): с четко выделенным (и часто обнесенным стеной) ритуально-административным ядром (дворцы, храмы царских предков и т.д.) и аморфными районами жилой застройки (иногда еще не слившимися в единое целое, а существовавшими в виде отдельных селений вокруг метрополии)[1151].
Что касается структуры общества майя в классический период, то, к сожалению, мы можем сказать о ней очень немного.
Вся полнота власти внутри майяского города-государства в I тысячелетии н.э. была сосредоточена в руках правителя («халач-виника» постклассических времен). Данные письменных источников кануна конкисты и ряд бесспорных археологических признаков (некоторые мотивы классического искусства, заупокойные храмы и гробницы с особо пышным ритуалом) свидетельствуют о наличии у майя обожествления царя, что косвенно указывает, в свою очередь, на существование уже в то время деспотической формы правления (наподобие той, что известна нам в фараоновском Египте и городах-государствах Шумера). Имеется ряд данных в пользу того, что к рубежу н.э. у майя появился культ царских предков, ставший, вероятно, со временем общегосударственной религией.
По мере развития и укрепления первоначальных городов-государств все отчетливее наблюдается тенденция к укрупнению этих сравнительно мелких территориально-политических единиц в более широкие, хотя и неустойчивые государственные образования, когда один более сильный «ном» путем завоевания, династических браков, политических интриг, союзов и т.д., подчиняет себе несколько других, заставляя их выплачивать ему дань.
Мы не знаем точно, были ли такого рода крупные территориально-политические объединения в Центральной области майя в I тысячелетии н.э. (это невозможно решить без письменных источников), но можно напомнить, что в XVI в. на полуострове Юкатан испанцы встретили свыше полутора десятков самостоятельных государств («провинций»), наиболее крупные из которых занимали территорию до 9000 кв. км и имели население до 120 тыс. человек. Вполне возможно, что подобные же «провинции» во главе с Тикалем, Копаном, Паленке и другими наиболее значительными центрами существовали уже и в классическом периоде. Видимо, в I тысячелетии н.э. дальше этой ступени майя и большинство других индейских народов доколумбовой Мезоамерики так и не пошли.
[1141] Никифоров В.Н., 1975.
[1142] Кочакова Н.В., 1968.
Это сопоставление является тем более плодотворным, что основой хозяйства у йорубов служило мотыжное ручное земледелие (подсечно-огневое и переложное) — в целом очень похожее на майяскую систему «мильпа».
[1143] Качановский Ю.В., 1971.
[1144] Виткин М.А., 1972, с. 104.
[1145] Никифоров В.Н., 1975, с. 12.
[1146] Качановский Ю.В., 1971.
[1147] Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 39, с. 68, 69, 72.
[1148] Ковалевский С.Д., 1977, с. 4.
[1149] Кобищанов Ю.М., 1973, с. 73.
[1150] Дьяконов И.М., 1973, с. 33.
[1151] Wheatley Р., 1970, р. 160–172.