“НЕИЗВЕСТНАЯ ВЕЛИЧИНА”
Сражение на Роузбаде длилось около шести часов. Молодой Железный Ястреб, большую часть времени потративший на то, чтобы оставаться в стороне, вспоминал его, как “жестокий длительный бой”. Индейцы пытались увлечь солдат в холмы, превзойти их в числе и изрубить на куски, как они проделали это с Феттерманом. Поначалу попавшись в эту ловушку, солдаты, однако, отступили и перегруппировались. Затем сражение превратилось в затяжной бой с переменным успехом, который так не любили индейцы, поскольку это неизбежно вело к увеличению их потерь.
У Крука не было и мысли, сколько индейцев погибло, но тринадцать тел были найдены вблизи от линии войск. Смертельно раненый Чесоточный был единственным погибшим Шайеном. Девять солдат были убиты и тринадцать ранены во время отхода Ройалла с высот. Всего было ранен двадцать один человек. Среди правительственных индейцев погиб один Шошон.
На закате Крук провел совет с Кроу и Шошонами. Все еще убежденный в том, что враждебный лагерь находится за нижним каньоном, генерал предложил совершить ночной переход и атаковать на заре. Индейцы, однако, были категорически против. Нижний каньон являлся смертельной ловушкой. Склоны были покрыты лесом, в котором великолепно могли укрыться индейцы, заняв позиции над проходившей по каньону правительственной колонной.
Правительственные индейцы, кроме того, были отчасти лишены присутствия духа неспособностью солдат отличить во время боя друзей от врагов. Когда Крук и Гиббон решили, что правительственные индейцы будут носить красное, они не знали о популярности этого цвета у всех племен региона, в том числе и у враждебных индейцев. Очевидно, никто не посоветовался с Кроу, которые, когда им было сказано надеть красное, охотно на это согласились. Как прокомментировал капитан Лемли: “Этот неудачный выбор лишь внес дополнительную неразбериху (в сражение)”.
Запасов продовольствия у Крука хватало лишь на то, чтобы вернуться в базовый лагерь на Гусином ручье. В ходе боя количество боеприпасов уменьшилось до пятидесяти патронов на человека. Без сомнений поначалу генерал был убежден в том, что он сможет овладеть враждебным лагерем, атаковав его на заре, и пополнить свои запасы из индейских кладовых. Однако протесты его собственных индейских скаутов положили конец этой затее. К тому же лагерь находился незнамо где, на расстоянии многих миль от того места, где предполагал его найти Крук. Принимая во внимание степень истощенности запасов еды и боеприпасов, Круку не оставалось ничего кроме как возвратиться на Гусиный ручей.
Около полуночи погибших солдат завернули в одеяла и положили в длинную траншею на берегу Роузбада, возле зарослей диких роз у самой кромки воды. Могилу забросали камнями и землей, утрамбовали и разожгли на ней костер, горевший всю ночь.
Солдатам дали поспать до трех часов утра. Их завтрак состоял из кофе, галет и бекона. На земле лежал толстый слой инея. Хирург доложил, что состояние раненых вселяет надежды, и они неплохо перенесли ночь. Все уставшие животные отчасти пришли в себя благодаря хорошему пастбищу и холодной погоде. Для тяжелораненых изготовили индейские волокуши и к каждому приставили по шесть нижних чинов.
На заре Шошоны похоронили своего убитого товарища. Они погребли его на дне потока, в том месте, где часто переправляются лошади. Воины скакали взад и вперед над свежей могилой, чтобы скрыть любые следы. Вся колонна промаршировала по общей могиле, которой похоронили солдат. Была надежда, что Лакоты не найдут ее и не надругаются над телами убитых.
В первый день войска прошли двадцать миль, держась южнее от своего пути к полю сражения. Они двигались по высотам, чтобы не возникало необходимости переправлять раненых через водные потоки. На крутых подъемах и спусках нижние чины, сопровождающие раненых, распрягали волокуши и несли их как носилки. Несмотря на все предосторожности, раненые испытывали жестокую тряску. На особо крутом участке один из шестов, из которых были сделаны волокуши для капитана Генри, сломался. Тяжело раненый офицер вывалился из них и упал на камни с высоты двадцати футов. Когда его лицо обмыли, и он глотнул воды, Генри смог прошептать, что чувствует себя “великолепно” и “все вокруг так добры” – комментарии, сильно удивившие других офицеров, поскольку обычно Генри был неисправимым нытиком.
Той ночью Кроу покинули лагерь и направились в сторону дома. Обычно индейцы так и делали, если больше не предвиделось никаких сражений, но Кроу пообещали вернуться в течение пятнадцати дней. Случайно или нет, но в пределах же этого срока Крук ожидал прибытия свежих войск.
На следующий день войска прибыли к лагерю на Гусином ручье, встав биваком в двух милях от сооруженного из фургонов корраля в месте, более пригодном для пастбища. Крук отправил в Форт Феттерман курьера с предварительным донесением о сражении, которое следовало телеграфировать Шеридану. После краткого описания акции Крук сообщил: “Команда в итоге отбросила индейцев, приведя их в полное смятение и преследуя на протяжении нескольких миль. Наши Скауты убили многих во время отступления”.
Это хвастовство походило на бахвальство генерала, выигравшего сражение. Не было ни слова о том, что Крук едва избежал полного уничтожения, или что Лакотов и Шайенов отступили в полном порядке, полностью сохранив свою боеспособность.
Среди офицеров нашлись те, кто более осторожно оценивал результаты сражения. Капрон в своем дневнике отметил, что “результат сражения был в нашу пользу, но мы не сделали всего того, что могли бы сделать”. Миллс, однако, был искреннее и позже вспоминал: “Каждый из нас сделал очень краткие донесения о ходе боя, не особо гордясь нашими успехами”. Нижние чины знали, что их крепко побили. Они стали называть Крука “Джорджем Роузбадским”.
Поскольку Крук намеревался оставаться в лагере на Гусином ручье, раненых погрузили в фургоны и отправили в Форт Феттерман. Они покидали лагерь под приветственные крики и добрые пожелания своих товарищей. Капитан Никерсон и Том МакМиллан из чикагской “Inter-Ocean” – оба с ухудшающимся здоровьем – сопровождали раненых. Караван эскортировали две роты пехоты под командованием Капрона и Луна. Чуть позже в тот же день Шошоны также отправились домой в западный Вайоминг, оставив четверых воинов в качестве гарантии своего возвращения.
Крук рассчитывал, что за пятнадцать дней получит подкрепление в виде пяти дополнительных рот пехоты, вооруженных дальнобойными винтовками “Спрингфилд”, одной роты кавалерии, большого отряда гражданских скаутов и 300-500 Кроу, Шошонов, Не-Персе и, возможно, Пауни; а также запасы продовольствия на шестьдесят дней и от 300 до 400 дополнительных патронов на человека. За это время он надеялся также связаться с Терри и Гиббоном, шедшими с севера к нему навстречу.
“Сиу должны разделиться, чтобы охотиться на бизонов, и таким образом отдать себя в наши руки, или же оставаться едиными и быть порубленными на куски, или же отправиться в Резервации, побежденные”, - заметил Бурк.
Если смотреть вперед, оценка Бурка была правильна. На текущий момент, однако, армия была слабейшей из двух враждующих сторон и, как продемонстрировал Роузбад, не могла “порубить на куски” крупные силы враждебных индейцев. Хотя Крук и овладел полем боя, тактически и стратегически он потерпел поражение. Авторы передовицы в “New York Herald” видели это абсолютно ясно:
Отступление Крука после сражения на юг предоставило Сидящему Быку свободу в выборе мест для своих будущих операций, сделав того и впрямь весьма “неизвестной величиной уравнения”.
Эта передовица разъярила Крука, обвинившего “Herald” в том, что освещение ею сражения состоит из “самой возмутительной лжи”. В действительности Крук сам запутался во лжи, а описание кампании, сделанное “Herald”, было абсолютно достоверно. С корреспондентом Давенпортом, правдивые сообщения которого послужили основанием для передовицы, обошлись с “неуважением, которое трудно было стерпеть”, и “Herald” ответила трехмесячной анти-Круковской кампанией. Тем не менее, авторы редакционной статьи оценили ситуацию так же хорошо, как это мог сделать любой военный аналитик. Лакоты и Шайены контролировали весь регион и свободно перемещались по большим участкам трех федеральных территорий. Никто не знал, где они находились, или же чем они занимались.
Солдаты приписали Неистовой Лошади руководство враждебными силами при Роузбаде. Хотя вождь и участвовал в сражении, ни одно достоверное индейское свидетельство не говорит о единой командной структуре, сконцентрировавшейся в одной личности; их понятия о войне носили слишком индивидуальный характер, чтобы принять подобный контроль. Но поставленные перед необходимостью оправдать поражение крупной военной силы, генералы сочли удобным верить в то, что они сражались против индейского Наполеона, а в воображении белых людей Неистовая Лошадь более всего подходил к этой роли. Как результат, он стал самым серьезным противником - символическим “бякой”, ответственным за любое промедление военных - поражение которого означало бы поражение всех индейцев Степей.
После сражения усталые, но гордые Лакоты и Шайены вернулись в свое селение, расположенное теперь в пяти милях к востоку от реки Литтл Бигхорн. Некоторые семьи выхаживали своих раненых или оплакивали погибших, но большинство индейцев не ложились всю ночь, празднуя и слушая воинов, перечисляющих свои подвиги. Многие воины не участвовали в сражении, но жадно внимали тем, кто там побывал.
На следующее утро, когда Крук отступил, около двадцати юношей вернулись на поле боя. У них вовсе не заняло времени, чтобы обнаружить свежевскопанный участок земли, на котором остывала зола от большого костра. Они не поняли, что это массовое захоронение, но у них возникло подозрение, что белые припрятали там какие-то ценности. Юноши начали раскапывать землю руками.
Вскоре они откопали тела. Индейцы забрали себе погребальные одеяла, которые, как они решили, были нужнее живым, чем мертвым. Кроме того, они сняли с трупов украшения, и по крайней мере один солдат был оскальпирован. Разграбив могилу, индейцы взобрались на вершину гряды, откуда они смогли разглядеть войска Крука, отступающие на юг к своей базе в Вайоминге.
В индейском лагере женщины разбирали типи, готовясь к короткому переходу на запад, к берегам Литтл Бигхорна. Чесоточный – единственный погибший Шайен – был похоронен согласно обычаю в пещере на склоне холма. Лакоты оставили своих павших в принадлежавших тем палатках. Считалось скверным занимать палатку, в которой кто-то умер, поэтому их покинули и оставили стоять, как освященные гробницы погибших воинов.
Долина Литтл Бигхорна является узкой, поросшей травой степью. Если глядеть с юга, река извивается вправо, и в 1876-м году она была очерчена линией тополей. Восточные берега реки поднимаются к череде крутых холмов и гряд. За ними тянется холмистая степь. С левой или западной стороны дно долины представляет собой степь с небольшими холмами и лощинами.
Удовлетворенные тем, что Крук отступил далеко на юг, и больше им ничто не угрожает, в новом лагере люди занимались выпасом лошадей, охотой и снабжением своих семей. Вожди проводили советы. Ночью состоялись пиршество и танцы.
“Я никогда не видела столько собравшихся вместе индейцев, как в тех шести лагерях”, вспоминала женщина, известная как Кэйт Большая Голова.
Заседания советов кочевали из лагеря в лагерь. Глашатаям приходилось проезжать через все селение, объявляя место очередного совета. Каждый отдельный лагерь управлялся своим внутриплеменным правительством. На советах вожди встречались как равные, но один – Сидящий Бык – был признан главным вождем всего селения.
Присутствовали не все вожди Лакотов. Лидеры фракций Красного Облака и Пятнистого Хвоста оставались в своих агентствах. У Шайенов, однако, были представлены почти все из их сорока вождей, а также двое из четверых “стариков” или старших вождей.
Среди воинов, все еще прикованных к постелям ранами, полученными в битве при Роузбаде, находился Лакота по имени Гремучий Ястреб. Ему прострелили бедро, и все думали, что он уже не поднимется. Однако знахарь по имени Волосатый Подбородок, сила которого проистекала от духа медведя, не сдавался.
Сперва Волосатый Подбородок призвал Черного Лося и еще пятерых мальчишек исполнить роль медведей. Он выкрасил тело и лицо Черного Лося в желтый цвет, потом провел по одной черной полосе справа и слева от глаз к носу. Затем он связал ему волосы пучками так, чтобы они походили на медвежьи уши, и воткнул в волосы несколько орлиных перьев. Всех остальных ребят он выкрасил в красный цвет, а к головам прикрепил настоящие медвежьи уши. Сам Волосатый Подбородок накинул на плечи медвежью шкуру и затянул песню. Пока он пел, в типи вошли две девушки, одна держала в руках чашу с водой, у другой была какая-то целебная трава. Они протянули Гремучему Ястребу чашу и траву. Затем раненому дали палочку из красного тростника, он встал и поковылял за девушками, опираясь на священную красную трость. Ребята тем временем должны были прыгать вокруг него и рычать как медведи. Затем наружу на четвереньках выбрался Волосатый Подбородок, одетый в медвежью шкуру. Он был очень похож на настоящего медведя. Вскоре Гремучий Ястреб пошел на поправку.
Черный Лось говорил, что эта церемония проводилась 24 июня. В тот же самый день вожди решили переместить лагерь с изрезанного восточного берега Литтл Бигхорна на равнину, лежавшую на другой стороне реки, чтобы охотникам было легче добраться до видневшихся там больших стад антилоп.
По пути к новому месту разведчик сообщил о новой опасности – солдаты наступали с северо-востока, двигаясь вдоль по Роузбаду. Вожди решили оставаться на новом месте всего одну ночь, а затем передвинуть лагерь дальше вниз по долине, чтобы отдалиться от солдат. Тем временем разведчики будут наблюдать за войсками. Если те свернут к Литтл Бигхорну и подойдут к лагерю с миром, индейцы будут говорить. Их отношение было записано племенным историком Шайенов Джоном Стоит В Лесу:
Может быть, теперь они хотят от нас что-то другое, не возвращения назад в резервацию. Мы поговорим с ними. Но если они хотят сражаться, мы дадим им эту возможность, так что все были готовы.
Новый лагерь расположился возле речного берега. Селение теперь выросло настолько, что оно протянулось на три мили вдоль реки, а в самой своей широкой точке на две мили ушло в прерию.