«Ночь печали»
Совет астролога. — Как унести награбленное золото? — Отступление во тьме. — Битва на дамбе и паническое бегство. — Груды трупов вместо мостов. — Грабители не расстаются с золотом даже в свой смертный час. — Полный разгром
Военный совет испанцев долго не мог решить, когда же лучше уйти из города — днем или ночью. Наконец Кортес призвал к себе некоего Ботельо. Этот солдат был родом из Италии и занимался предсказанием судьбы по звездам. В минуту такой опасности мог оказаться полезным и его совет.
Ботельо пользовался в войске Кортеса уважением. По свидетельству историка Овьедо, он уже раньше предсказал Кортесу, что того постигнут ужасные невзгоды, затем же он заслужит всеобщий почет и обретет большое счастье.
Астролог предложил покинуть цитадель этой же ночью, хотя у конкистадоров не было надежды ускользнуть незамеченными. Ботельо заявил, что верит в счастливый исход отступления больше, чем в свою собственную звезду, которая сулит ему погибель. Последующие события показали, что в отношении себя астролог не ошибся, ибо он пал в битве за дамбу.
Кортес, смеявшийся в свое время над Веласкесом за его веру в астрологов (предсказавших, что губернатор будет обманут Кортесом), внял совету Ботельо, учитывая к тому же, что ацтеки до сих пор обычно воздерживались от ночных сражений.
Капитан-генерал сделал все, что мог, чтобы вывезти из Теночтитлана награбленные у ацтеков сокровища. Многие солдаты все еще носили при себе свою часть добычи — золотые цепи, ожерелья и другие драгоценности. Причитающуюся же королю пятую долю и большую часть золота, захваченного Кортесом и офицерами, перелитого в золотые слитки, снесли по приказу капитан-генерала в один из залов дворца. Командующий поручил офицерам охранять королевское золото и велел навьючить его на восемь лошадей и восемьдесят тласкальцев.
Но и после этого осталась немалая груда золота и серебра, для которой не хватало ни лошадей, ни носильщиков. Тогда Кортес, по свидетельству Берналя Диаса и Овьедо, разрешил солдатам взять из этой груды кто сколько захочет, лишь бы драгоценности не остались этим ацтекским собакам. Однако он посоветовал соблюдать меру и не брать слишком много: в темную ночь, полную опасностей, трудно будет идти с тяжелой ношей.
Бывалые ветераны послушались совета командира и взяли с собою лишь небольшие, но ценные предметы. Люди же Нарваэса, увидев наконец драгоценности, о которых столько наслышались, не могли побороть своей алчности. Они не только увешали себя тяжелыми золотыми цепями, но и набили золотом карманы, сумки и мешки.
Похоже, разумнее всех поступил хронист Берналь Диас: он давно уже заприметил, что ацтеки превыше всего ценят не золото и серебро, а чальчивитль — нефрит. Поэтому бывалый солдат засунул за пояс четыре зеленых камня. Впоследствии, добравшись до Тласкалы, он смог получить в обмен на них все, что хотел, в том числе и золото.
Кортес установил строгий порядок отступления. Впереди во главе с Сандовалем шли двести испанских пехотинцев. Их задача была расчищать путь войску. Затем следовал отряд из четырехсот тласкальцев и ста пятидесяти испанцев, одни из них несли на себе сооруженный накануне переносный мост, другие охраняли его. Тлакопанская дамба была прорвана в трех местах, но для постройки трех мостов не было ни времени, ни возможностей. Этот же мост предполагалось разбирать каждый раз после того, как по нему пройдет войско, и переносить к месту следующей переправы.
Сам капитан-генерал командовал отрядом из отборных солдат — ветеранов и отважнейших офицеров, который охранял лошадей и носильщиков с золотой поклажей, тяжелую артиллерию и знатных пленников — сына и двух дочерей Монтесумы, правителя Тескоко Какамацина и других ацтекских вельмож, которых Кортес хотел использовать в качестве заложников во время переговоров с ацтеками.
Замыкали шествие конница, артиллерия и большая часть солдат Нарваэса. Арьергардом командовали Педро Альварадо и Веласкес де Леон.
Темной дождливой ночью 1 июля 1520 года конкистадоры, сотворив молитву, вышли на главную улицу города, где еще недавно бушевал жестокий бой. Вокруг не видно было ни души. Казалось, город погружен в глубокий сон и никто не слышит ни стука копыт, ни грохота колес. Испанцы решили уже, что им удастся беспрепятственно выбраться из столицы. Авангард достиг дамбы и начал наводить мост через первый прорыв.
Однако конкистадоры просчитались. Ацтекские часовые из своих укрытий зорко следили за противником и дожидались, пока он отойдет подальше от своего укрепленного лагеря. На узкой плотине испанское войско теряло свои боевые качества, лишалось маневренности и не могло использовать для защиты пушки и лошадей. А это только и нужно было хитроумным ацтекским военачальникам.
По другой версии, отступающих испанцев лишь случайно заметила ацтекская женщина, которая в этот поздний час стирала белье в озере у дамбы.
Как бы там ни было, ацтеки объявили тревогу лишь в то время, когда испанцы наводили мост. По улицам с громкими криками побежали гонцы, с высоких пирамид раздались звуки труб, сделанных из раковин, в храме бога войны загудел барабан из змеиной кожи. Проснулся весь Теночтитлан.
Испанцы поспешили начать переправу. Сандоваль с отрядом всадников испытал прочность возведенного моста, за ними последовали пехота и тласкальцы, затем Кортес с конницей и тяжело груженными лошадьми, повозки с порохом и часть орудий. Тем временем послышался глухой гул, похожий на шум бури в лесу. Он становился все сильнее. Это со всех сторон к дамбе бежали вооруженные ацтеки. Над темной гладью озера раздавались бесчисленные всплески весел.
Грянул страшный боевой клич индейцев. Он несся отовсюду: с глади озера, с его берегов. Со всех сторон в испанцев полетели копья, стрелы и камни. К дамбе одна за другой приближались лодки: ацтеки хотели захватить чужеземцев живьем — разгневанные боги требовали жертв. Наступление ацтеков проходило широким фронтом по обе стороны дамбы.
Испанцы думали лишь о своем спасении. Торопливо отражая атаки, они прямо по трупам двигались вперед.
Отход испанского войска, состоявшего теперь не из сотен, а из тысяч человек, продолжался несколько часов. Передовые отряды достигли второго канала, пересекавшего дамбу, и остановились, так как не могли переправиться через него. Ацтеки атаковали беспрерывно, и Кортес посылал гонца за гонцом, торопя арьергард разобрать переносный мост и доставить его ко второму каналу.
Между тем на мосту продолжалась неописуемая сутолока: люди, кони, орудия — все сбилось в кучу. Стремясь пробиться вперед, испанцы падали в воду, а там их ожидала смерть или ацтекский плен.
Наконец конкистадорам удалось перейти мост. Под градом стрел они попытались разобрать его, но напрасно: опоры моста под тяжестью людей, орудий и лошадей столь глубоко ушли в грунт, что их невозможно было сдвинуть с места. А ацтеки и здесь не прекращали атаки. В конце концов испанцы вынуждены были оставить мост.
Весть об этом несчастье быстро разнеслась по всему войску испанцев, узнали о нем и союзники. Вопли отчаяния заглушили шум битвы. Где же укрыться? Путь к отступлению отрезан и пробиваться можно только вперед.
Началась страшная паника. Дисциплины как не бывало, каждый думал лишь о своем спасении. Сильные, прорываясь вперед, сбивали с ног и топтали слабых и раненых.
Бой бушевал на всем протяжении дамбы, и темная толпа испанцев была прекрасной мишенью для ацтекских стрел и дротиков. Индейцы жаждали мести и, тесня друг друга, бросались на ненавистных чужеземцев, стараясь уничтожить их всех до единого или погибнуть в бою. Испанцы тщетно пытались отбить эти яростные атаки. В такой толчее да еще в кромешной ночной тьме их военное искусство, железный строй и огнестрельное оружие теряли свои преимущества. Сколь бы много ацтеков ни было убито — места их в строю сразу же занимали другие. Все слилось в какой-то фантастический клубок, где каждый рубил вслепую, не задумываясь, сразил ли он друга или врага.
Ацтекские лодки на полном ходу подлетали к дамбе и многие суденышки разлетались вдребезги. Ацтеки из них бросались в бой. Враги тесно сплетались в рукопашной схватке и порой скатывались с дамбы в воду, где решалась судьба испанцев: смерть от ацтекской палицы или же плен и гибель на жертвенном камне.
В ночной темноте раздавался гром пушек и мушкетов, выбрасывавших языки пламени, свистели стрелы и дротики, слышались глухие удары палиц, ржание раненых лошадей, боевые кличи индейцев, предсмертные стоны раненых и плач женщин (конкистадоров сопровождали жены — испанки и индианки. Хронист Торкемада упоминает об одной из испанок — Марии де Эстраде, которая в эту ужасную ночь, не отставая от мужчин, отважно сражалась с мечом в руках).
Ушедшие вперед отряды испанцев были прижаты ко второму каналу. Сандоваль, Ордас и несколько других рыцарей и офицеров, стараясь показать пример, первыми бросились на лошадях в воду. За ними последовали и остальные воины. Некоторым удалось укрыться на другой стороне, другие утонули, а третьих на берегу поджидали сотни ацтеков, которые сбрасывали несчастных обратно в озеро.
Во время этой схватки прорыв в дамбе заполнился трупами людей и лошадей, пушками, повозками и тюками с вещами, и постепенно образовался переход, по которому испанский арьергард перебрался на другую сторону канала. Кортес, въехав на лошади в воду, пытался навести хоть какой-то порядок, но голос его тонул в воплях отчаяния.
Наконец Кортесу удалось догнать передние отряды, достигшие уже третьего канала — самого широкого и глубокого. Офицеры, стараясь ободрить людей, снова первыми бросились верхом на лошадях в воду, и многие солдаты вплавь последовали за ними, держась за хвосты и гривы лошадей или за доски и бревна. Легче всего было переправиться тем, у кого не было ни поклажи, ни тяжелых доспехов. Многих же, по свидетельству Овьедо, увлекли на дно золото и серебро, с которыми они даже в свой смертный час не пожелали расставаться.
Битва не утихала всю ночь. Массы людей непрестанно двигались по дамбе и казалось, что насыпь колышется, как во время землетрясения. И точно так же по обе стороны дамбы на темной глади озера колыхались бесчисленные ацтекские челны. По словам хрониста Камарго, поток испанцев и тласкальцев на дамбе напоминал огромного червя, который, извиваясь, старается сбросить с себя свирепых муравьев, облепивших его со всех сторон.
Битва на дамбе (со старинного рисунка)
«И все же мы продвигались вперед! — вспоминает старый солдат Берналь Диас. — Трудно сказать, что сталось бы с нами, если бы все происходило не ночью, в темноте, а при дневном свете! Несомненно, не спасся бы ни один человек!»
Со всех сторон раздавались отчаянные вопли:
- Помогите, тону! Помогите, меня хватают, убивают!
Яростные проклятия смешивались с воплями и мольбами о помощи. Однако в этот страшный час конкистадоры тщетно взывали к своей покровительнице деве Марии и всем святым.
Наконец Кортес со своими ближайшими сподвижниками благополучно перебрался на другую сторону канала. Шум битвы остался позади. Но тут пришло известие, что арьергард испанцев окружен и погибнет, если никто не придет на помощь.
Кортес с офицерами, невзирая на страшную опасность, поскакал обратно, снова перебрался на лошадях через канал и напал на ацтеков. Альварадо, командовавший арьергардом, потерял коня и лишился всей артиллерии. Огонь пушек в самом начале битвы еще как-то сдерживал ацтеков, но из города к ним подходили все новые й новые пополнения. Подобно неукротимому потоку, они крушили все на своем пути, разметали пушки и теснили испанских воинов, сбивая их с ног.
Хотя Кортес со своими людьми и приостановил волну наступления, однако долго продержаться не мог.
Конкистадорам еще раз пришлось вплавь преодолевать третий канал. Альварадо в нерешительности остановился перед ним — пешим броситься в воду, где сновали лодки с ацтеками, означало верную смерть. В одно мгновение этот могучий человек, которому отчаяние придало сверхъестественную силу, уперся длинным древком своего копья в дно канала и перемахнул ка другой берег. Канал был очень широк и никому не приходила в голову мысль, что его можно преодолеть таким образом. Ацтеки просто остолбенели от изумления, они еще не видывали подобного прыжка.
- Этот человек настоящий сын солнца! — впоследствии говорили индейцы. Один из историков даже сравнил этот прыжок с удивительными подвигами греческих богов и героев.
Уже светало. Ночь, получившая в истории испанских походов название «Ночи печали» или «Ночи ужасов», подходила к концу. Кортес с всадниками следовал за остатками своей армии, беспорядочно покидавшей роковую дамбу. К счастью, испанцев преследовали лишь немногие ацтеки: внимание туземцев привлекли богатые трофеи, оставшиеся на поле боя.
Испанцы и тласкальцы, едва волоча ноги и даже не перевязав кровоточащие раны, спешили миновать пригород Теночтитлана. Остановились они лишь у большого храма, где почти все испанцы нашли себе убежище. В храме оказались также дрова и небольшие запасы продовольствия. (Хронисты упоминают, что в тот день конкистадоров снабдили продовольствием также некоторые селения дружественного испанцам племени отоми.)
Конкистадоры побросали на поле боя свои знамена, оружие, боеприпасы и золото. Это была настоящая катастрофа: погибло две трети войска — от четырехсот пятидесяти до восьмисот испанцев (согласно донесению Кортеса королю — сто пятьдесят, по утверждению другого историка — около тысячи двухсот), а также от двух до четырех тысяч тласкальцев (по другим источникам, их погибло восемь тысяч); были уничтожены почти вся конница и вся артиллерия — главные ударные силы испанцев.
Конкистадоры в панике побросали мушкеты, потеряли почти все награбленные ценности. Погибли дневники и документы Кортеса. Испанской власти над могущественным государством ацтеков пришел конец, развеялся миф о волшебной силе и непобедимости белых пришельцев.
В «Ночь печали» погибли и все знатные ацтекские заложники: дети Монтесумы, Какамацин и другие касики.
По данным историков, которые, однако, нельзя считать достаточно достоверными, Кортес выступил из крепости с войском, насчитывавшим тысячу двести пятьдесят испанцев, шесть тысяч тласкальцев и восемьдесят лошадей. Теперь же у него осталось лишь около пятисот испанцев, две тысячи тласкальцев и двадцать лошадей.
Сойдя с усталого коня, Кортес сел на ступеньки храма и печально взирал на своих воинов. Он недосчитался многих. Всадники, оставшиеся без лошадей, смешались с пехотой. Доспехи испанцев были изуродованы, и из-под них виднелись опухшие от ударов тела с кровоточащими ранами. Одежда превратилась в лохмотья, была мокра и запятнана кровью. Ранены были все до единого: один ковылял, опираясь на копье, у другого рука висела на перевязи, у третьего была разбита голова. Отовсюду слышались стоны, рыдания и жалобы.
Измученные солдаты растянулись на земле, лишь некоторые из последних сил пытались разжечь огонь, чтобы просушить одежду и хотя бы перевязать свои раны. Но усталость была сильнее боли, голода и жажды.
Даже Кортес, привыкший подавлять и скрывать свои чувства, на сей раз не смог совладать с собой и, закрыв лицо руками, горько заплакал. Что сталось с его мечтой о покорении ацтеков, с надеждой на славу, богатство и власть? Куда девалось то блистательное войско, с которым несколько недель назад он вступил в Теночтитлан?...
Но тут взгляд Кортеса упал на некоторых оставшихся в живых офицеров, с которыми он всегда связывал большие надежды. По-прежнему рядом с ним была и Марина — его подруга и переводчица. Уцелел и второй переводчик — Агилар, спасся от гибели Лопес,— корабельных дел мастер. Все это несколько утешило Кортеса.
Однако оставшееся войско — эта разгромленная банда разбойников, являлась теперь для него скорее обузой, чем опорой. И другой на его месте, очевидно, прежде всего позаботился бы о своем собственном спасении и поскакал бы к побережью.
Но слишком крепкие узы связывали Кортеса с конкистадорами, он был верен им до конца и даже в эти страшные дни не только не помышлял покинуть свое войско, но, напротив, старался вселить бодрость в своих израненных и удрученных воинов. Как всегда, он спокойно отдавал краткие и ясные приказания, собственноручно проверял оставшееся оружие, осматривал тяжелораненых, подбадривая их то похвалой, то шуткой.
После ужасной ночи нужно было во что бы то ни стало передохнуть, добраться до союзников—индейцев, до гарнизона Веракруса, заново собраться с силами и тогда опять попытать счастья. Иначе в Испании неудачливого авантюриста поднимут на смех и будут показывать на него пальцем, а то еще и повесят по приказу короля.