Обитатели царского двора: элита общества майя в классический период

Представления ученых об общественном устройстве древних майя с течением времени менялись не менее радикально, чем видение их политической системы. В первой половине XX века С. Морли, Э. Томпсон и другие видные майянисты того времени разрабатывали так называемую «теократическую концепцию», в соответствии с которой ведущую роль в обществе майя классического периода играли жрецы-астрономы – служители богов и хранители сокровенных знаний. Эту интеллектуальную элиту Э. Томпсон весьма резко противопоставлял основной массе крестьян-общинников, за счет труда которых жречество обеспечивалось всем необходимым. Опираясь на данные археологических раскопок в Пьедрас-Неграс, этот ученый выдвинул гипотезу, что коллапс цивилизации классического периода был вызван масштабным восстанием угнетаемых низов. Сегодня, однако, такие утверждения уже не встречают сколько-нибудь широкой поддержки, поскольку стало очевидно, что структура общества древних майя была довольно сложной, ее нельзя сводить к примитивной схеме существования двух враждующих между собой классов. Помимо элиты и крестьянских низов существовала довольно многочисленная прослойка «среднего класса», состоявшего из архитекторов, скульпторов, писцов, ремесленников, торговцев, воинов.[i] После дешифровки иероглифической письменности перед исследователями, изучающими элиту общества майя классического периода, открылись новые перспективы, поскольку в надписях обнаружено очень много различных титулов, которые присваивали знатным особам из окружения правителя. Относительно их точного значения ученые продолжают спорить. Тем не менее, общее представление о людях, имевших доступ в царский дворец, сегодня уже можно составить.

Ближе всего к «священным владыкам» находились их родственники и наследники, особый статус которых проистекал из кровных связей с царем и основанных на них прав на власть.[ii] Надписи из городища Йашчилан свидетельствуют о том, что цари майя практиковали многоженство. Так, у «Священного Па’чанского Владыки» Ицамкокаах-Бахлама ІІІ было две или три жены, а у его сына Йашуун-Бахлама IV даже четыре.[iii] В условиях высокой детской смертности и постоянных войн полигамия обеспечивала непрерывность правящего рода, но, с другой стороны, это была мина замедленного действия, так как со временем царских отпрысков становилось слишком много и ожесточенная конкуренция между ними, возможно, послужила одним из факторов, приведших к гибели цивилизации классического периода.[iv] Брак был тесно связан с войной и политикой: победители брали себе жен из побежденных царств, закрепляя новые отношения путем создания единого рода. Например, царь Са’аля К’ахк’-Тилив-Чан-Чаахк взял себе жену из Туубаля после завоевания этого царства.[v] С другой стороны, династическими браками часто подтверждались союзнические отношения, например, жены сразу нескольких «Священных Канульских Владык» происходили из дружественного им царства Сакникте’.[vi] Царские сыновья получали титул ч’ок, «юноша». Наследников престола именовали баах ч’ок, «главный юноша». Как правило, трон передавался от отца к сыну. Несколько особый порядок существовал в Баакале VII – начала VIII веков, где младший брат «священного владыки» становился его преемником даже в тех случаях, когда у старшего брата имелись собственные сыновья.[vii] Авторы монументальных надписей стремились не оставить сомнений в законности власти правителей и потому старательно избегали упоминаний о междоусобицах внутри династии. Тем не менее, мы знаем несколько ярких примеров таких конфликтов (десятилетнее «междуцарствие» в Па’чане, война между двумя ветвями кукульского правящего дома), показывающих, что отношения в царских семьях далеко не всегда складывались безоблачно.

Из числа лиц, статус которых не проистекал из родственных связей с царем, чаще всего в иероглифических текстах упоминаются сахали и ах к’ухууны. Сахали, согласно общепринятому мнению, составляли провинциальную элиту и являлись наместниками «священного владыки» в небольших селениях, зависимых от столицы. Например, несколько поколений сахалей правили в селении Йашнииль (Эль-Кайо), которое входило в состав царства Йокиб-К’ина’, свои сахали были в городах, контролировавшихся Па’чаном (Йашчиланом) и так далее. Ранг сахаля был наследственным – известны особы с титулом «юный сахаль».[viii] Вместе с тем, в Йашнииле зафиксирован случай, когда предыдущий сахаль умер через четыре года после того, как передал власть преемнику. Из этого некоторые исследователи делают вывод, что смена сахалей производилась с приходом к власти нового царя-сюзерена, а «династии» сахалей существовали только на уровне стабильного назначения представителей одного клана.[ix] Сахали принимают участие в тех же церемониях, что и цари, причем как вместе со своим повелителем, так и самостоятельно. Внешние атрибуты изображенных на монументах сахалей также мало отличаются от царских. Вместе с тем, сахали, несомненно, занимали подчиненное положение по отношению к «священным владыкам». Они назначались на свою должность царями и, в отличие от последних, не имели собственных божественных покровителей, не вступали в непосредственные отношения с богами.[x] Среди самих сахалей, видимо, также существовала определенная иерархия, по крайней мере, в надписях встречается титул «главный сахаль».

Панель неизвестного происхождения, хранящаяся ныне в Музее искусства Кливленда. Прорисовка Д. Монтгомери. В надписи на этом памятнике упомянут один из представителей династии сахалей, которая правила в Йашнииле (Эль-Кайо).

Еще одну группу внутри правящей элиты майя в классический период составляли ах к’ухууны. Перевод этого термина остается предметом споров. Традиционно выражение ах к’ухуун переводят как «человек священной бумаги» или «человек священной повязки» (то есть царской короны). Подобный титул хорошо подходил бы для представленных в изобразительном искусстве особ, которые иногда удерживают царские налобные повязки в «коронационных» сценах, хотя мы не имеем четких примеров, когда такие слуги обозначены титулом ах к’ухуун.[xi] С. Джексон и Д. Стюарт предложили и альтернативный перевод титула ах к’ухуун, «хранитель, почитатель чего-то», связывая его с организацией ремесленного производства в столице и распределением ценных вещей (например, предметов из раковин или тканей) между членами царского двора.[xii] М. Зендер в своем диссертационном исследовании подробно обосновал перевод «служитель культа».[xiii]

Нетрудно заметить, что от точного перевода зависит определение функций ах к’ухуунов. Исследователи единодушно признают их лицами, которые несли некую службу при дворе и находились в подчинении у царей. При описаниях сражений они практически не упоминаются[xiv], зато часто присутствуют рядом с правителем во дворце. По мнению Д. Беляева и А. Токовинина, ах к’ухуун «был общим термином для чиновников, не различая занятых в центральном и дворцовом управлении».[xv] Другие исследователи подчеркивают, что ах к’ухууны помогали царям в осуществлении ритуальных церемоний и наделяют их жреческими функциями.[xvi] Своих ах к’ухуунов имели не только цари, но даже сахали, например, Чак-Сууц’ из Баакаля. Как и в случае с подчиненными владыками, связь ах к’ухууна со своим господином была персональной и не прерывалась после смерти последнего.[xvii]

Притолока 4 из так называемого «Городища R». Прорисовка Н. Грюбе. «Священный Па’чанский Владыка» Йашуун-Бахлам IV танцует вместе со своим ах к’ухууном Ахк-Мо’.

Подавляющее большинство упоминаний о сахалях и ах к’ухуунах датируется VII-VIII веками, что, очевидно, можно объяснить ростом численности всего населения и в частности элитной прослойки, а также тем обстоятельством, что сохранилось не так много надписей за III-VI века. Помимо временных бросаются в глаза также географические различия: наибольшим могуществом знать обладала в царствах, расположенных в долине Усумасинты (Баакаль, Йокиб-К’ина’, Па’чан, Шукальнаах и другие).[xviii] Здесь сановники не только часто изображались вместе с царем на его памятниках, но и создавали свои собственные монументы, например, биография Чак-Сууц’а изложена на знаменитой «Панели рабов» из Паленке. Напротив, в Петене монументальные надписи высекали исключительно по приказу царей, вероятно, именно поэтому там была очень популярна парадная расписная посуда, на которую наносилось имя ее хозяина: владение изысканными чашами, блюдами или сосудами являлось признаком высокого общественного статуса.

В нескольких надписях, главным образом на керамике, встречается загадочный титул лакам. Судя по редкости упоминаний, его носители занимали в общественной иерархии место ниже сахалей и ах к’ухуунов. Возможно, лакамы руководили сбором дани для правителя. На вазе К4996 запечатлена сцена принесения тремя лакамами дани «Священному Владыке Ик’а’» Тайель-Чан-К’иничу. Недавние находки в Эль-Пальмаре показывают, что лакамы могли также играть важную роль во время военных походов. На сосуде К5763 они предстают в облике воинов с дротиками в руках, напрашивается вывод, что лакамы командовали отрядами в войске царя. Как полагает А. Лакадена, в классический период лакамы принадлежали к «среднему классу» общества майя и управляли небольшими  административными единицами, селениями или городскими кварталами, отвечая, среди прочего, за сбор дани и набор войска на подотчетной им территории.[xix]

Ваза K5763. Изображение лакамов как воинов с дротиками в руках.

Более очевидна связь с военными действиями особ, носивших титулы йахав к’ахк’, «владыка огня» и йахав те’, «владыка копья». На царских монументах они очень часто упоминаются как пленники, захват которых символизировал победу над силами противника. Лиц с титулом йахав к’ахк’ традиционно считают военачальниками, командовавшими войском на поле битвы, хотя М. Зендер, опираясь главным образом на тексты из Комалькалько, предположил, что так называли военных жрецов, которые совершали жертвоприношения и несли изображения богов во время сражения. Служители культа с подобными функциями существовали перед испанским завоеванием на Юкатане, а также у других народов в Мезоамерике, в частности у ацтеков.[xx] Титул йахав те’ до недавнего времени переводили «владыка из его дерева», при этом «дерево» воспринимали в качестве метафорического обозначения рода. В такой интерпретации он должен был указывать на принадлежность лица к определенному роду, чаще всего царскому. Однако в августе 2010 года на Восьмом международном конгрессе майянистов А. Лакадена убедительно обосновал точку зрения, что йахав те’ – это военное звание, которое переводится как «владыка копья». К категории родственных военных званий этот исследователь также относит титулы баах тоок’, «главный кремень», баах пакаль, «главный щит» и баах те’ «главное копье».[xxi]

Притолока 1 из Бонампака. Прорисовка П. Мэтьюза. Царь Ак’е’ и Шукальнааха Йахав-Чан-Муваахн ІІ захватил в плен военачальника из Сакц’и’.

Из иероглифических надписей следует, что один и тот же высокопоставленный сановник мог иметь сразу несколько титулов. Например, уже упоминавшийся баакальский сахаль Чак-Сууц’ получил от царя должность «владыки огня» и затем возглавлял войско во время походов. В Комалькалько археологи обнаружили внутри одного из храмов датируемое концом VIII века погребение, стены которого были украшены сделанными из штука изображениями девяти персонажей. К каждому портрету прилагалась иероглифическая подпись, содержавшая имя и титулы особы. К сожалению, личные имена сохранились плохо, но важно, что многие из этих персонажей обозначены сразу двумя высокими титулами, ах к’ухууна и йахав к’ахк’а. Вероятно, они символизировали похоронную процессию хозяина гробницы.[xxii]

Помимо чиновников и военачальников о комфорте правителей заботились писцы, музыканты, живописцы и скульпторы. Видимо, в своих дворцах цари держали и многочисленную прислугу, но об этих людях известно очень мало, так как они не упоминаются в официальных надписях. Зато наглядное представление о бурной жизни в пределах царского двора дают яркие дворцовые сцены на керамике, где мы часто видим восседающего на троне правителя в окружении придворных и слуг. Как уже было сказано, многие зафиксированные в надписях титулы и звания по-прежнему еще ждут удовлетворительного объяснения, например, украинский исследователь Ю. Ю. Полюхович недавно обнаружил на раковине из Симоховеля новый, неизвестный ранее титул ах ти’хуун.[xxiii] Таким образом, дальнейшие исследования в этом направлении могут существенно повлиять на представления современных ученых о правящей элите древних майя. Однако уже сейчас мы можем констатировать, что цивилизация майя классического периода являла собой пример сложного, иерархически организованного общества. На вершине властной вертикали стоял «священный владыка», любимыми занятиями которого были ведение войн, служение богам, расширение сферы политического влияния, прославление себя через установление монументов и строительство храмов.

Ваза K1453, образец сцены из придворной жизни. Правитель в пышном головном уборе, с веялом в руке и ожерельем на шее отдыхает на троне. Рядом карлик держит перед владыкой пиритовое зеркало, в которое тот внимательно смотрит. Видны музыкальные инструменты, рядом с троном стоят наполненные чем-то сосуды.