Послесловие

Поездки в Мексику все больше убеждают меня в том, что тра­диционная мексиканская экзотика стала уходить на второй план... И все больший интерес проявляется к загадочному и таинствен­ному прошлому этой страны.

Прилетевшего в Мексику иностранца теперь ведут не на бой быков или на площадь Гарибальди, где собираются марьячис, а в Музей антропологии или на площадь Трех культур.

Огромное здание Музея антропологии расположено в тенистом парке Чапультепек. Перед входом стоит гигантский, вытесанный из камня бог дождя Тлалок. Ему поклонялись древние жители Мексики. Бога нашли где-то далеко от столицы в горах и везли его оттуда на специальной платформе.

В больших, хорошо освещенных залах музея с поразительным художественным вкусом расставлены древние орудия труда индей­цев, предметы быта, вывешены картины, рассказывающие о про­шлом, сделаны макеты древних поселений.

Много удивительного можно узнать, бродя по залам музея в Чапультепеке. У древних индейцев Мексики была высоко развита хирургия. В большом почете у них были спортивные игры, и одна из них, тлачтли, очень напоминала современный баскетбол. На заре развития человечества у индейцев были свои обсерватории и свой солнечный календарь, отличавшийся большей точностью, чем евро­пейский. В цифровой системе индейцев раньше, чем в Европе, Ин­дии и арабском мире, появилось понятие нуля.

Долго я бродил по удивительным залам Музея антропологии. Было жаль покидать этот удивительный уголок прошлого Мексики. Но всякое свидание когда-то кончается. Я пошел к выходу — и тут вдруг обратил внимание на огромную белую стену, на которой золотом высечены такие слова: «Веру в будущее народы найдут в величии своего прошлого. Пусть проходят цивилизации, но люди всегда будут помнить тех, кто жил прежде и кто создал мир, в ко­тором мы живем».

Мне представляются очень мудрыми эти слова и не менее мудрым решение мексиканцев создать в своей столице площадь Трех культур. Эта площадь находится почти в самом центре горо­да. Здесь были снесены дома колониального периода, снят верхний слой земли и обнажены остатки древних пирамид ацтекской сто­лицы Теночтитлан.

Новая площадь Трех культур — символ величия прошлого ин­дейской столицы. Перед людьми открылись древние пирамиды Те­ночтитлана. Неподалеку от них стоит испанский храм Сантьяго Тлателолко — темные стены, бойницы вместо окон. Именно таки­ми и были века испанского владычества. Но теперь вокруг площа­ди поднялись многоэтажные дома. На их фоне испанский храм кажется маленьким и ничтожным.

Не только в столице открыты для обозрения памятники про­шлого. В разных уголках страны с каждым годом все больше и больше открывается памятников старины. Это пирамиды, это пре­красные дворцы, это скульптуры. Несколько веков они пролежали в джунглях под толстым слоем земли. Мексиканские археологи сни­мают вековой покров земли, и перед нами во всей красоте пред­стают творения рук древних индейцев.

Когда осматриваешь древние города мексиканских индейцев, то в тебе борются разные чувства. Сомнения перемежаются с вос­торгом, восторг с удивлением. Удивительно не только то, что ин­дейцы могли строить такие огромные пирамиды, такие прочные дворцы. Удивляет та архитектурная точность, с которой они это де­лали, ощущение линий, неповторимое мастерство скульпторов того времени. Сотни лет в земле пролежала искусно вырубленная из монолита голова индейца ольмека. Голова эта весит несколько де­сятков тонн. Ее вырубили из монолита высотой 4 метра и шири­ной 3. Трудно даже представить, как могли индейцы передвинуть такой кусок скалы и обработать его. А с какой филигранной точ­ностью сделан этот скульптурный портрет! В нем видно все: и на­стороженное выражение глаз индейца, и чуть нахмуренный лоб, и немного приплюснутый нос, и резко очерченный чувственный рот. Сколько потребовалось труда, чтобы вырубить из огромной глыбы такой удивительный по художественному воздействию скульптур­ный портрет индейца ольмека!

Должно быть, тогда жили великие люди.

Часто на широких автострадах Мексики, по которым так лихо проносятся автомобили, увидишь индейцев. Идут они по обочине один за другим — гуськом. На индейцах широкие рубахи навыпуск, короткие штаны. Тяжелая ноша за плечами. У женщин за спиной в плетеных мешках дети.

Идут индейцы молча, не глядя по сторонам. У них свой мир, непохожий на тот, в котором живут мексиканцы, проносящиеся на автомобилях по асфальту.

Но именно предки этих индейцев были хозяевами мексиканской земли. Это они десять, пятнадцать и даже двадцать веков назад создали поразительную по своему уровню цивилизацию, построили неповторимые по своей красоте и архитектурному вкусу города Чичен-Ицу, Паленке и Теночтитлан. Мы можем сейчас только га­дать о том, как развивалась бы древняя цивилизация индейцев в Мексике, если бы на берег этой земли не высадились испанские завоеватели. Именно с этого дня началась печальная история мекси­канских индейцев. Огнем и мечом испанцы уничтожали великие до­стижения народа, живущего на этой земле. Они хотели уничто­жить все, что было до них на этой земле. Они хотели, чтобы жизнь здесь началась с нуля по тем законам и правилам, которые гос­подствовали в Европе. Вот почему сжигались драгоценные рукописи майя. Вот почему великий город ацтеков Теночтитлан был дотла уничтожен испанскими завоевателями. На этом месте они воздвиг­ли свои католические храмы, свои дворцы, которые были похожи на дворцы в Мадриде и Валенсии.

С тех пор вот уже четыре с лишним века происходит падение жизненного уровня индейцев, их духовное и физическое порабоще­ние. Поначалу индейцев теснили испанские завоеватели. Они захва­тывали лучшие земли, прибрежные леса, они оттесняли индейцев от богатых месторождений золота, серебра, платины. Впоследствии, когда начался промышленный прогресс Мексики, снова страдали индейцы. Строительство новых городов, фабрик, расши­рение латифундий — все это шло за счет того, что индейцев от­тесняли с хороших земель. Конечно, многие индейцы становились батраками в помещичьих хозяйствах. Но города, фабрики, лати­фундии не могли принять всех индейцев, и они уходили в глубь страны искать новые земли и основывать новые поселения. Так и сохранились до наших дней индейские деревни, в которых свои за­коны, свой, индейский образ жизни и свой древний индейский язык.

По официальным данным, в Мексике насчитывается более трех миллионов таких индейцев. Этнографы считают эту цифру явно за­ниженной.

Слово «индеец» в Мексике произносят с любовью и грустью. Ведь у большинства мексиканцев течет индейская кровь. Они пол­ны доброжелательства к своим «нецивилизованным» собратьям. В столице есть Национальный индейский институт, который иногда направляет к индейцам учителей и врачей. Но чтобы кардинально решить индейскую проблему, нужны огромные средства и плодо­родные земли. А денег на это у правительства нет, и плодородные земли уже давно все заняты.

Так и живут миллионы индейцев в «своих уголках», подальше от главных дорог, по соседству с непроходимыми болотами, пусты­нями и скалистыми горами.

Много раз я посещал индейские деревни в Мексике. Но особенно памятно мне одно путешествие: к индейцам масатекос.

На юге Мексики, там, где властвуют над землей тропические леса, сейчас можно встретить поселения индейцев масатекос.

Кажется даже странным, что в наш XX век сохранились еще на земле такие селения.

...Около маленького провинциального магазина проселочная до­рога кончилась, и я вылез из грузовика-вездехода. За магазином плотной стеной стоял тропический лес.

- Хосе! — крикнул шофер и два раза нажал на сигнал.

На пороге магазина появился хозяин, невысокий толстый че­ловек в шляпе, похожей на ковбойскую.

- Этому человеку нужны лошади и проводники. Он поедет к масатекос.

Хосе пригласил меня в магазин. После яркого солнечного све­та в магазине показалось темно. Чего только не было в этой лав­ке: веревки, подковы, сушеное мясо, бананы, топоры и лопаты... Рядом с прилавком стоял стол.

- У нас тут, конечно, не ресторан, — сказал Хосе и, сняв шляпу, несколько раз махнул над столом, отчего мухи, сильно жужжа, взвивались к потолку. — Садитесь!

Хосе поставил передо мной бутылку кока-колы и ушел.

Вскоре послышались ржание лошадей, непонятный гортанный говор. Два индейца с большим мачете на поясе и винтовками за спиной держали под уздцы лошадей.

Хосе сговорился с ними о цене, и мы тронулись в путь.

Лошади тянулись одна за другой по узкой лесной тропинке. Джунгли подступали с обеих сторон и, казалось, хотели остано­вить нас.

На небольшой поляне мы остановились и слезли с лошадей. Чтобы размяться, я сделал несколько шагов в сторону леса.

Проводник закричал:

- Стойте!

Я оглянулся вокруг, но ничего опасного не заметил. Провод­ник схватил меня за руку и подвел к лошади. Потом стал что-то торопливо счищать с моих брюк. Но на брюках я ничего не увидел.

Оказалось, он счищал пинолильос. Эти насекомые невидимы для глаза. Они как пыльца — живут на листьях, на траве. Они проникают в поры кожи, и тогда появляется нестерпимый зуд. Это я испытал на себе, несмотря на то, что проводник так старательно счищал пинолильос с моих брюк. Страдая от нестерпимого зуда, я всю остальную часть пути думал о том, сколько всевозможных ужасов поджидают человека в этом лесу. Наши слова «заблудил­ся в лесу» совсем не подходят к джунглям. Там можно пропасть.

Пропасть можно, даже когда знаешь дорогу. Хорошо, что сейчас впереди и сзади вооруженные проводники.

Деревня индейцев масатекос предстала перед нами как-то не­ожиданно. Вдруг джунгли расступились, и я увидел большую, за­литую солнцем поляну, на которой в беспорядке расставлены маленькие хижины, сделанные из тонких палок, похожих на бам­бук, и покрытые листьями пальм.

Мое появление в деревне вызвало всеобщее оживление. Жен­щины в длинных самотканых платьях с красными полосами на груди, почти обнаженные мужчины, голые ребятишки наперегонки сбегались на дорогу и недоверчиво, с любопытством осматривали меня, особенно мои сумки и фотоаппараты. Проводники о чем-то говорили собравшимся, но шум не уменьшался.

Может быть, шум и не утих бы, если бы не появился Маурилио, представитель Национального индейского института, с кото­рым мы познакомились в столице. Он увел меня в свою хижину.

В хижине дымил небольшой костер, бросая блики на стены и на лица людей. Мы сели вокруг костра. Принесли большую кор­зину с душистыми плодами манго. Обдирая золотистую кожу пло­дов, мы вели неторопливый разговор.

- Масатекос, — говорил Маурилио, — относятся к мирным племенам. Они занимаются сельским хозяйством. В этом поселке живет только часть племени. Сто двадцать шесть семей. Власть у них держит совет старейшин и шаман, которого называют «брухо».

Я посмотрел в небольшое окно, в котором не было стекла. Джунгли засыпали. Смолкли крики обезьян. Правда, какие-то звуки еще неслись из леса. Кто-то будто стонал, кто-то тревожно вскри­кивал. Какие-то светлячки, очень яркие и подвижные, то бегали по земле, то прыгали, а иногда и летали.

На черном бархатном небе ярче проступали звезды.

Земля отдыхала от зноя. Воздух еще больше наполнился ароматом. Листья, трава, цветы распустили свои лепестки, чтобы вдохнуть ночную прохладу и набрать живительную влагу для сле­дующего знойного дня.

В темноте, которая так близко подступала к глазам, показа­лись огни фонарей и послышались голоса масатекос. Они пошли охотиться на ягуаров и тапиров. Сколько опасностей ждет их в этом грозном ночном лесу! Я опять вспомнил пинолильос, которые изредка давали о себе знать. Но, возможно, эти самые пинолильос и не кусают индейцев. Или, может быть, индейцы привыкли к их укусам.

А беседа у очага продолжалась. Она кончилась лишь за полночь.

Я не мог уснуть. Может, непривычной была кровать с поло­гом, а может, не спалось потому, что до слуха доносились голоса индейцев.

- Маурилио! — позвал я.

Маурилио откликнулся не сразу. Очевидно, я нарушил его раздумья. Маурилио называют «счастливым индейцем», он учил­ся в школе и теперь живет в городе.

- О чем говорят твои односельчане? — спросил я.

Они хотят завтра собрать деньги и дать их мне, чтобы я купил в городе две винтовки. На днях ягуар опять утащил ребенка.

Некоторое время было тихо. Но потом послышался старче­ский голос.

- Старик говорит, — перевел мне Маурилио, — что ягуары едят людей потому, что люди сами в этом виноваты.

Заявление старика было встречено с недоверием. Когда шум немного улегся, старик откашлялся и начал рассказ:

Жил когда-то человек, и любил он гулять по округе с пал­кой в руках. (Маурилио переводил мне слова старика, сохраняя даже интонации индейской речи.) И вот однажды повстречались тому человеку на пути ягуары. Они зарычали, будто хотели ска­зать: «Зачем ты, человек, пришел сюда?» Но человек не испугался. Он знал, что ягуары не едят людей. «Что вы рычите? — спросил человек. — Садитесь рядом. Расскажу я вам сказку. И, если по­нравится, я буду приходить к вам каждый день».

Может, ягуары не понимали, о чем говорит человек, но они послушно сели. Человек не торопясь стал рассказывать. «Однажды шел бедняк по дороге и нашел колечко. Колечко было волшебное: скажи ему, что ты хочешь, и тут же твое желание исполнится. И стал тот бедняк королем... А что случилось с колечком, я завтра расскажу», — пообещал человек и ушел.

Ягуары долго сидели на том месте, что-то рычали друг другу, потом ушли. Но на следующий день в тот же самый час они собра­лись около камня. Пришел и человек. Он сел на камень и про­должил рассказ: «Король подарил то колечко королеве. И она но­сила его. Но вот приехал один заморский шарлатан-доктор, усыпил королеву, снял с нее драгоценное колечко и уплыл далеко за океан...»

И опять ушел человек. На следующий день снова собрались ягуары, и он снова пришел. И так повелось каждый день. После полудня, когда немножко спадала жара, ягуары собирались около камня. Обязательно являлся человек и продолжал свой рассказ.

Но однажды человек не пришел. Слишком много накопилось у него дел по хозяйству. А ягуары сидели и ждали. И так как че­ловек не пришел, они решили навестить его ночью. Они взобрались на хижину, стучали по крыше лапами, но человек делал вид, что не слышит их. Наутро человек притащил к дому много камней и сделал из них высокий забор.

Ягуары снова пришли ночью и, увидев забор, поняли, что че­ловек больше не хочет встречаться с ними... «Значит, он нарушил обещание, — решили они. — Он не хочет больше рассказывать нам сказки». Ягуары разломали крышу дома и съели человека. С тех пор они мстят людям.

— Нечестный был тот человек, — задумчиво произнес кто-то из слушателей. — Пообещал — выполняй!

- А ты думаешь, все звери и птицы честные? — послышался звонкий задористый голос. — Как бы не так! Вот, например, ку­рица. На вид невзрачная скотинка, а ведь она просто обманщица. Говорят, тысячу лет назад на земле был такой голод, что звери и птицы умирали. И однажды курица — она тогда была дикой птицей — прилетела из тропического леса в деревню и увидела на пороге дома женщину с кукурузным початком в руках. Курица жадно глядела, как женщина выковыривает из початка золотые зерна и бросает их себе в рот. Может быть, потому, что курица была очень голодна, она вдруг подошла к женщине и заговорила че­ловеческим голосом. «Дай мне хоть несколько зерен», — попросила курица. Женщина удивилась. Впервые она слышала голос курицы. Но зерен у нее было мало, и она не хотела отдать их. «Кшш!» — крикнула женщина. Курица не улетела. «Лучше ты мне дай по­есть, — еще громче сказала курица, — или я придумаю тебе та­кое наказание, какого ты не ожидаешь». Женщина испугалась и дала несколько зерен курице. Курица проглотила зерна и осталась жить около дома. А женщина, боясь наказания, обещанного кури­цей, накормила ее и на следующий день, а потом привыкла кор­мить курицу всегда.

Индейцы негромко посмеялись. Посмеялся вместе с ними и Маурилио. Я тоже улыбнулся, представив безобидную курицу в роли обманщицы.

На том и кончились индейские посиделки. Мягко ступая босы­ми ногами, индейцы направились по тропинкам к своим хижинам. В лесу смолкли цикады. Вскоре заснул Маурилио. А я лежал с открытыми глазами. Была какая-то удивительная, отрешенная ти­шина, которую я ощущал впервые в жизни. Тихо было не только здесь, но и за сотни километров вокруг. Это был океан тишины.

И мне подумалось о том, как же должен чувствовать себя индеец в грохоте больших городов, шумных железных дорог и автомобильных трасс. Так велика разница между этим миром и тем, откуда прибыл я! И сон в этой тропической ночи в джунглях был иным, не похожим на тысячи снов, виденных мною до этого.

Новый день в деревне начинается рано. Звонкий лай собак и крики петухов, плач детей и странный говор хозяек перемежаются с криками обезьян в лесу, которые тоже очень рано начинают свой трудовой день.

Я выглянул из хижины и увидел на площадке ребятишек, го­лых, чумазых, с круглыми и удивительно подвижными глазами. Некоторые из них что-то грызли — наверно, ствол сахарного трост­ника. Здесь же стояли и взрослые и с любопытством ждали, ко­гда же появится иностранец.

Вместе с Маурилио я вышел из хижины. Поздоровался со все­ми по-испански, но, видимо, я мог сделать это и по-русски, потому что мало кто из этих людей знал испанский. Да индейцам, очевид­но, не так уж и важно было поговорить со мной. Важно идти ря­дом, рассматривая мое лицо, одежду, фотоаппарат, часы.

Так я и шел по улице в шуме гортанных споров и разгово­ров. И, наверно, со стороны был похож на пленника этого индей­ского племени.

Отсюда, с улицы, хорошо были видны небольшие квадраты ку­курузных полей, окруженные плотной стеной джунглей. Трудно в этих краях отвоевывать землю у леса. Лес так силен, что он сно­ва и снова пускает свои корни на расчищенных под посевы участ­ках. Правда, крестьяне сеют не так, как у нас. Они берут острую палку, делают ею углубление в земле и бросают туда зерна ку­курузы. Три года без всяких удобрений земля дает хорошие уро­жаи. На четвертый год расчищается новый участок, а старый за­растает.

Жизнь у индейцев масатекос проходит на улице, около хижи­ны. Кто-то точит мачете, местный парикмахер стрижет своего со­брата. Под большой крышей из пальмовых листьев разместился «детский сад». Из белых простынь, привязанных концами к верев­ке, сделаны люльки. Пока матери работают в поле, младенцы по­качиваются в люльках. Около некоторых хижин иногда увидишь трех, а то и четырех женщин. Большинство индейцев имеют по нескольку жен.

На следующий день мы решили навестить «брухо», местного знахаря. По узкой тропинке на околице деревни шагала семья. Впереди шел мужчина. За ним гуськом три женщины. За спиной у каждой в мешке сидел ребенок, в руках — тяжелые плетеные корзины. У мужчины никакой ноши не было. Он крутил меж паль­цев тоненькую, хорошо обструганную палочку — ведь он глава семьи!

За нами шла толпа индейцев. Правда, когда мы приблизились к хижине «брухо», шумный говор смолк. Люди остановились на почтительном расстоянии от хижины.

Я подходил к жилищу «брухо» с волнением. С детских лет я представлял себе колдуна с гремящим бубном в руках, испол­няющего феерический танец. И вот наконец я увижу настоящего шамана.

Первым в хижину вошел Маурилио. Он сказал несколько слов по-индейски и только потом пригласил меня. Переступив порог, я увидел человека, спокойно сидевшего по-турецки на земляном полу. На голове у него была повязка красно-синего цвета. Глаза опущены.

Мы сели напротив шамана. Но взгляд колдуна не изменился. По-прежнему вид у него был отрешенный и замкнутый.

Я смотрел на «брухо» и думал о его безграничной власти над жителями поселка. Конечно, дело здесь не столько в религиоз­ных чувствах, сколько в том, что «брухо» единственный человек, ко­торый лечит людей. До ближайшей больницы нужно добираться целый день.

- Я лечу только в понедельник, во вторник, в среду и вос­кресенье, — хмуро говорил шаман, глядя по-прежнему на земляной пол. — В остальные дни лечить запрещено богом. Нельзя лечить ночью. Потому что ночью дух покидает тело и возвращается толь­ко утром...

- А где же вы научились лечить людей? — спросил я.

- Нигде! Я все понял сам, — твердо сказал «брухо». — Од­нажды ночью, лет сорок назад, бог позвал меня к себе и сказал, какие травы лечат людей.

...Всякий раз, когда я покидал индейские деревни, я думал о том, что эти люди являются наследниками своих знаменитых пред­ков — индейцев ольмеков, майя, ацтеков. Но откуда им знать зако­ны медицины и архитектуры, законы акустики и астрономии, кото­рые в таком совершенстве знали индейцы десять с лишним веков назад!

...Новые археологические открытия в Мексике, на мой взгляд, имеют не только научное значение. Они открывают великое про­шлое Мексики и тем самым дают индейцам веру в себя и в свое будущее.

Очевидно, когда-нибудь в Мексике настанет День индейцев. В их деревнях построят школы и больницы. В непроходимые джунгли, к «племенам масатекос проведут дороги, на раскаленной земле отоми построят колодцы.

И, наверное, тогда снова воспрянут духом потомки великих жителей Мексики, сумевших создать на заре развития человечества высокую цивилизацию зодчих, скульпторов, художников, медиков и ученых.

В. Чичков