Оперение орла

В очаге догорали дрова. Старуха разгребла золу, раздула огонь и подбросила дров. Потом повернулась и приказала мне сесть. Я окинул взглядом низкую узкую комнату и заметил в дальнем ее конце дверь, заставленную решеткой из ивовых прутьев. Старуха поймала мой взгляд и, кивнув мне, сказала:

— Да, там, за решеткой находится священная змея.

Не успела она выговорить последнее слово, как змея подползла к решетке и подняла голову. Я не верил своим глазам — эта голова была величиной с два моих кулака! Змея поднималась все выше и выше, казалось, она обнюхивает решетку и ищет выхода. Никогда еще я не видел такой толстой и длинной змеи. Молча смотрел я на нее, старуха тоже молчала. Наконец змея соскользнула на пол и медленно уползла в темноту. Тогда только Поаниу заговорила:

— Юноша, лишь очень немногие, кроме членов Патуабу, видели священную змею. Тебя я привела сюда и разрешила ее увидеть потому, что ты совершив великий подвиг, убив большого бурого медведя. Ты храбр и сумеешь оказать мне услугу. Я знаю, ты достанешь то, что мне нужно.

— А что же тебе нужно? — спросил я, когда она умолкла.

— Орлиные перья и пух для молитвенных палочек. Мой запас истощился. Я хочу, чтобы ты поймал орла и принес мне его перья.

— Но я никогда не ловил орлов. Я не знаю, как…

— Ты скоро узнаешь, как это делается. Наш Самайо Оджки — твой добрый отец Начитима — все тебе расскажет, и ты пойдешь к западне священной змеи на развалинах пуэбло Тонкое Дно.

Я ничего не понимал.

— Какая западня? — с недоумением спросил я.

— Начитима все тебе объяснит, — нетерпеливо перебила она. — Обещаешь ли ты сделать это для меня?

— Да, постараюсь, — ответил я.

— Хорошо. Я знаю, что ты добьешься успеха. Не забудь, что я член Патуабу и, следовательно, могу тебе помочь. Хотя я одинокая старуха, но мне известно все, что происходит в нашем пуэбло. Я знаю, о чем ты говорил не так давно с твоей доброй матерью Келеманой: ты сказал, что хочешь сделаться членом Патуабу. Тогда я впервые посмотрела на тебя внимательно. А теперь ступай. Я должна идти к священной змее.

Смущенный, я вышел и поспешил домой. Мне хотелось рассказать обо всем Начитиме. И он и Келемана очень обрадовались; по их словам, Поаниу оказала мне великую честь, поручив достать орлиные перья. Они решили проводить меня до развалин пуэбло, где находилась западня священной змеи, а Начитима обещал рассказать мне все, когда мы туда придем.

Два дня спустя мы вышли из Пуэбло. Кроме нашего семейства, в путь отправились Кутова с женой и Чороманой, Потоша, его жена и наш старый летний кацик с женой. Мы переправились через реку, спустились в долину и стали подниматься по старой «тропе Древних людей», которая вела к заросшему лесом плоскогорью.

Было после полудня, когда, поднявшись на высокую скалу, мы посмотрели вниз и увидели развалины пуэбло, которое на языке индейцев-кверис называется «Тиуони». Тэва назвали это пуэбло «Тонкое Дно», потому что некогда жившие здесь гончары выделывали глиняную посуду с очень тонким дном. Внизу, на северном склоне узкой долины, виднелись полуразвалившиеся дома и развалины нескольких кив. С горы сбегал ручей, который некогда орошал маисовые поля Древнего народа.

Начитима сказал мне, что с того места, где мы стоим, видна лишь часть развалин. По узкой тропинке, извивавшейся между скалами, мы спустились в долину, и я увидел вырытые в белых скалах пещеры, в которых много лет назад жили люди. Одна пещера находилась над другой, и скалы походили на трехэтажные дома.

Наш кацик повел нас в большую пещеру, находившуюся в стороне от пуэбло, и сказал, что она будет служить нам жилищем. Мы оставили здесь нашу поклажу — одеяла и съестные припасы, а я, подойдя к старику-кацику, спросил, почему люди покинули это пуэбло и кто обратил его в развалины!

— Много лет назад, — сказал мне кацик, — здесь, в этой долине, и в других горных долинах жили наши предки тэва. Конечно, и потомки их остались бы здесь, если бы не напали на них навахи и апаши. Эти дикие племена пришли с севера и стали воевать с мирным народом тэва. С горных вершин они стреляли в людей, работавших на поле, сбрасывали с гор каменные глыбы на дома, лепившиеся у подножья скал. Кончилось тем, что тэва вынуждены были уйти отсюда. Вот почему эта плодородная долина стала необитаемой.

— Горько мне думать, что навахи — мое родное племя! — воскликнул я.

— Но теперь ты тэва, настоящий тэва! — перебила меня Келемана.

— Да, и ты и Одинокий Утес стали настоящими тэва, — сказал старый кацик. — Я знаю, что вы оба никогда не будете обижать мирных людей.

Одинокий Утес улыбнулся и закивал головой, и у меня тоже стало легче на душе.

Кутова, Потоша и брат пошли на охоту, а мы с Начитимой и летним кациком отправились в киву Оперенной змеи, выстроенную Древним народом в большой пещере. Крыша кивы давно провалилась, часть стены рухнула, но кое-где еще сохранились изображения Оперенной змеи и отца Солнца, нарисованные на стене красной и желтой красками.

Старый кацик остался в киве, а я с Начитимой поднялся по узкой крутой тропинке на вершину скалы. Здесь, у самого края пропасти, находилась западня для орлов. Это был четырехугольный сруб из подгнивших сосновых бревен; ветром давно снесло с него крышу. Мы остановились в нескольких шагах от сруба, и Начитима сказал мне, что это и есть западня Поаниу, хранительницы священной змеи. Здесь — и только здесь, над кивой Оперенной змеи, — ловят орлов для Поаниу.

Мы покрыли сруб новой крышей из тонких палок, хвороста и травы, затем Начитима подробно рассказал мне, что нужно делать, чтобы поймать орла.

На закате солнца мы спустились в долину и вернулись в старую пещеру. Наши охотники убили оленя, и мы поели оленины и маисовых лепешек.

Начитима разбудил меня незадолго до рассвета. Взяв ружье, я вместе с ним отправился в путь и на склоне горы убил большого индюка. Потом мы поднялись на скалу, где находился сруб, и крепко-накрепко привязали индюка к средней палке крыши. После этого Начитима разрезал ему грудь, обнажив сердце, и помазал кровью его перья. Отодвинув хворост, я влез в западню, а Начитима снова прикрыл отверстие ветками и, пожелав мне успеха, удалился.

Сквозь просветы в крыше виднелось небо, а между бревнами в срубе были щели, и я мог смотреть вниз, в долину. Вскоре я увидел Келеману и Чороману; они вышли на опушку леса, сели на берегу ручья и посмотрели вверх, на сруб. Еще накануне они мне обещали прийти сюда и ждать, пока мне не посчастливится поймать орла. Внезапно я почувствовал прилив любви к ним обеим. Я был уверен, что нет на свете женщин добрее и великодушнее, чем моя мать и будущая моя жена. И они меня любили — это я знал и был счастлив. Мне захотелось стать достойным их любви, ради них совершить великие подвиги.

Каркая, прилетел ворон, опустился на крышу сруба, посмотрел на индюка и направился к нему. Я просунул в отверстие прут, который дал мне Начитима, и ударил им птицу. Испуганный ворон вспорхнул и перелетел на ветку сосны, которая росла неподалеку. Оттуда он посмотрел вниз, на крышу сруба, словно старался угадать, кто его ударил. «Кра, кра!» каркал он, и вид у него был такой глупый, что я невольно расхохотался. Через несколько минут он вернулся: видно, очень хотелось ему полакомиться индюком. Тогда я еще раз сильно ударил его прутом, и он быстро улетел.

На сруб опустились сарычи и еще несколько серых хищных птиц, но ни одной из них я не позволил отведать лакомого кушанья. Они улетели и уселись на ветвях деревьев, которые росли у края пропасти. Я слышал, как они сердито кричали, словно спорили, кому из них лететь к срубу, чтобы узнать, кто их прогнал. Наконец одна из птиц — должно быть, самая смелая — снова опустилась на сруб, но я больно ударил ее, и больше она не повторяла своей попытки.

Эта возня с птицами меня позабавила и сократила часы ожидания. Было около полудня, когда над моей головой раздался какой-то гул. Начитима меня предупреждал, что этот шум возвещает приближение орла. Потом все стихло, и я увидел, что на край крыши опустилась большая птица. Это был орел. Сначала он сидел неподвижно. Мне было плохо видно его, но я догадывался, что он смотрит на индюка. Я затаил дыхание. Я боялся, что он услышит биение моего сердца. Со мной было мое ружье, и я мог бы легко его пристрелить, но Начитима объяснил мне, что тогда Поаниу не возьмет перьев. Орла я должен поймать живым и потом задушить. Я весь дрожал, пот лил с меня градом. Я пристально смотрел в отверстие крыши и ждал удобного случая.

Орел встрепенулся, и перья его зашуршали. Неуклюже зашагал он по крыше. Я не спускал с него глаз. Подойдя к индюку, он остановился и сильным острым клювом оторвал кусок мяса. Стараясь не шуметь, я поднялся на ноги, осторожно просунул обе руки в щель между двумя палками и схватил орла за лапы, повыше когтей. Он распростер крылья, пытаясь улететь, и едва не оторвал меня от земли. Хворост и трава, служившие крышей, разлетелись в разные стороны, и я притянул к себе орла. Он размахивал крыльями, царапая мне руки, и пытался выклевать мне глаза. Не успел я опомниться, как он клюнул меня в подбородок. Смотри, шрам остался у меня на всю жизнь.

Я и не подозревал, что орел может оказаться таким опасным противником. Силы мои иссякли. Но огромная птица уже лежала на земле у моих ног. Я придавил ее коленями, не вставал, пока она не перестала дышать. Тогда я перебросил ее через стенку сруба и вылез из западни. Задыхаясь, я упал на землю у края пропасти.

Крича, размахивая руками, Келемана и Чоромана бежали к скале. За ними шли мужчины. Я взвалил орла на спину, взял ружье и, шатаясь, зашагал по тропинке им навстречу. Старый кацик взял из моих рук птицу, осмотрел ее оперение и не нашел никаких недостатков. Все меня хвалили. У меня сильно болел подбородок, но я был так счастлив, что забыл о боли. Кацик объявил, что он сам снимет оперение и от моего имени передаст его Поаниу. Я очень обрадовался, так как Начитима обещал мне пойти на охоту.

Мы все вернулись в пещеру, где остались наши пожитки. Женщины приготовили маисовые лепешки и жирную оленину. Когда мы поели, Келемана и Чоромана сказали, что они боятся оставаться здесь одни, пока мы будем охотиться. Тогда Начитима предложил им идти с нами, а летний кацик попросил нас подождать, пока он снимет оперение. Пока мы отдыхали, он начал осторожно сдирать кожу с орла, стараясь не помять перьев. Вдруг где-то неподалеку раздались громкие голоса. Быстро схватили мы наши ружья и выползли из пещеры, чтобы узнать, кто идет. С первого же взгляда мы узнали индейцев из нашего пуэбло; их было человек сто, мужчин и женщин.

Их привел военный вождь Огоуоза — Облачная Ветвь, который узнал, что Начитима ушел в пуэбло Тонкое Дно. Наши воины хотели идти на охоту, и Огоуоза просил Начитиму отправиться на следующий же день. Решено было начать охоту утром на склоне горы Обсидиан. Начитима взял свой мешок с молитвенными палочками и ушел в дальнюю пещеру, чтобы ночь перед охотой провести в уединении.

Вечером я заметил, что Чоромана задумчива и грустна.

— Что с тобой? — спросил я.

Она ничего не ответила, и я не стал настаивать. Но когда я поужинал и вышел из пещеры, она последовала за мной. Мы уселись на земле под нависшей скалой, и Чоромана шепнула мне:

— Мой будущий муж, Огота меня пугает.

— Что он сделал? — спросил я.

— Смотри!

Она протянула мне руку, и я увидел большой синяк чуть-чуть повыше локтя.

— Я собирала хворост на берегу ручья; он подошел ко мне, схватил за руку и зашипел: «Эй, ты! В последний раз я тебе говорю: брось эту собаку наваха! Я, Огота, буду твоим мужем!» Он хотел еще что-то сказать, но в это время к ручью спустились женщины. Огота до боли сжал мне руку, повернулся и ушел.

Я задрожал от гнева:

— Этому нужно положить конец!

Я хотел было встать, но она удержала меня и воскликнула:

— Нет, нет! Не ходи к нему! О, зачем я тебе рассказала? Я знаю, что Огота не может причинить мне зла. Больше мы никогда не встретимся с ним наедине. Подумай, что будет, если ты отдашься гневу и убьешь его! Его друзья убьют тебя, а мой отец, Начитима и Потоша захотят отомстить. О, неужели ты не понимаешь, что должен держаться от него подальше?

Это я понимал и обещал сегодня не говорить с Оготой, но добавил, что проучу его, если он посмеет снова ее обижать.

— Чоромана, — сказал я, — этому нужно положить конец. Пойдем к твоим родителям, скажем им, что я хочу быть твоим мужем, а ты — моей женой. Тогда Огота не посмеет тебя тронуть.

— О, если бы мы могли это сделать! Но ты забыл о клятве, которую я дала моему деду. Этой клятвы я не нарушу, да и моя мать не согласится, чтобы я стала твоей женой, пока ты не вошел в Патуабу.

— Но зачем, зачем старик взял с тебя эту клятву?

— Он очень меня любил, вот почему ему хотелось, чтобы мой муж был великим человеком и вождем.

— Тяжело у меня на сердце. Кажется мне, что не миновать нам беды,

— сказал я.

Ночь спустилась в долину. В пещере развели костер, мы встали, и Чоромана шепнула мне:

— Не бойся. Быть может, нас ждет немало тяжелых испытаний, но я уверена, что все уладится.

В ту ночь я почти не спал. На рассвете вернулся Начитима и, переговорив с Огоуозой, объявил, что пора собираться на охоту.

Вскоре после восхода солнца все охотники выстроились на площадке перед пещерами. Пятерым Начитима велел остаться в разрушенном пуэбло и охранять женщин, а остальным приказал следовать за ним. Включая моего брата, нас было сорок шесть человек; у двадцати четырех имелись не только лук и стрелы, но также и ружья. Мы вышли из долины и поднялись на поросшее лесом плоскогорье. Отсюда ясно видна была вершина священной горы Обсидиан. Казалось, гора находится совсем недалеко и мы дойдем до нее задолго до полудня.

Все шли гуськом по лесой тропинке. Мы с братом старались ни на шаг не отставать от Начитимы. Вдруг Одинокий Утес наступил на развязавшийся шнурок своего мокасина и оборвал его. Пришлось остановиться и починить ремень. Мы с братом остановились, а остальные охотники обогнали нас. С ними был Огота, который злобно посмотрел на меня, но я сделал вид, будто не замечаю его. Я боялся встретиться с ним глазами, так как не надеялся на свою выдержку.

Вскоре мы догнали отряд, но не стали пробираться к Начитиме, а пошли сзади. На широкой просеке Начитима и Огоуоза сделали остановку, но нигде не видно было ни лосей, ни оленей, и через несколько минут мы тронулись дальше. Мы с братом пересекли просеку и только что вышли на лесную тропу, как вдруг раздались выстрелы, громкие крики, и на наших охотников напал отряд индейцев, разукрашенных перьями и разрисованных черной и красной красками. Я узнал их с первого же взгляда — это были уты, близкие друзья навахов; много раз видел я индейцев этого племени в лагере моего отца. В первую минуту я испугался, думая, что на нас напали навахи, но, убедившись в своей ошибке, очень обрадовался. Я увидел, как упали трое из нашего отряда, услышал голоса Огоуозы и Начитимы, призывавших нас стрелять в неприятеля. Я побежал вперед; брат ни на шаг от меня не отставал. Вскоре мы пробились в первые ряды наших воинов и бросились на утов. Военный вождь Огоуоза громко кричал:

— Вперед! Смелей! Стреляйте, стреляйте!