Победы маршала Морильо

Мы порвали цепи, мы обрели свободу, а теперь наши враги пытаются превратить нас снова в рабов…

Симон Боливар

 

Боливар вновь в Картахене. И он вновь просит новогранадцев оказать ему помощь войсками и снаряжением для освобождения его родины.

Но поражения – плохая рекомендация для получения помощи. Победы испанцев действовали удручающе на местных жителей. Многие из них, отчаявшись, винили во всех неудачах Боливара, требовали его смещения и наказания. И вновь на первый план выплывали подозрительность, местничество, страх и прочие мелкие страсти, свойственные колониальному мирку, возникшему в Новом Свете в результате 300‑летнего владычества испанцев. Боливару предстоит испить не один глоток из этой горькой чаши…

В Картахене всем управляет Кастильо, тот самый Кастильо, который год тому назад покинул Боливара на границе с Венесуэлой, предсказывая, что его поход на Каракас закончится бесславным поражением.

– В гибели Второй республики виновен исключительно Боливар, – утверждал Кастильо. – Каракасец – безрассудный молодчик; не объяви он испанцам войну насмерть, население не ожесточилось бы против патриотов и республика восторжествовала бы. Боливар погубил Венесуэлу, а теперь стремится захватить власть в Новой Гранаде, чтобы погубить и нас.

Кастильо ошибался. Венесуэльские патриоты потерпели поражение вовсе не из‑за взбалмошности Боливара, а потому, что не сумели привлечь на свою сторону крестьянские массы. В то время как Бовес освобождал рабов и обещал льянеро землю и прочие блага, Боливар и другие руководители патриотов, в их числе и сам Кастильо, считали возможным справиться с врагом одними военными средствами.

Кастильо и его друзья обратились к конгрессу, заседавшему в Тунхе, с требованием лишить Боливара права командовать войсками. Республиканскую армию, утверждали они, должен возглавить человек, не скомпрометировавший себя участием в «славной кампании», которая так плачевно закончилась.

Возможно, что Кастильо удалось бы отстранить Боливара от руководства военными действиями, если бы не пришло сообщение, что в Новую Гранаду из Венесуэлы прибыла спасшаяся от разгрома дивизия генерала Урданеты, сподвижника каракасца. В Венесуэле остался отряд этой дивизии под командой Сантандера для ведения партизанской воины.

Урданета уступил командование дивизией Боливару. Каракасец уже не был беглецом‑одиночкой. Теперь он возглавлял хотя и небольшое, но в условиях Новой Гранады весьма важное воинское соединение.

Принимая командование, Боливар сказал:

– Солдаты! Пока оружие у вас в руках, есть надежда на победу. Вы не остались без родины, ибо для нас родиной является вся Америка, а врагом – испанцы, где бы они ни находились. Наша цель – независимость и свобода!

Теперь Боливар мог прибыть в Тунху, предстать перед конгрессом и вновь потребовать оказать ему доверие.

Несмотря на его ошибки и недостатки, несмотря на поражение Второй республики, многие жители Новой Гранады относились с уважением и даже восхищением к Боливару – этому прирожденному борцу, готовому вновь и вновь сражаться с испанцами, питавшему фанатическую уверенность в окончательную победу над, казалось бы, неодолимым врагом.

Разве только в Венесуэле терпели поражение патриоты? – спрашивали сторонники Боливара. Разве Идальго и Морелос не были разгромлены в Мексике и разве испанцам не удалось подавить освободительное движение в Эквадоре, Перу, Чили? Нет, видимо, причину этих неудач следует искать не столько в личных качествах тех или иных руководителей, сколько в том, что патриотическое движение в целом еще не обладало нужной зрелостью и политической мудростью.

Так рассуждал, между прочим, и Камило Торрес, президент конгресса в Тунхе. Торрес радушно встретил Боливара и разрешил ему выступить перед депутатами.

– Мы являемся участниками великой драмы, сценой которой служит весь континент, – так начал Боливар свою речь. – Наши первые шаги были неуверенными, мы походили на ребенка, начинающего ходить, но школа, которую мы прошли, закалила нас. Падения помогли нам различить пропасти, а крушения – подводные камни. До сих пор мы действовали как бы в потемках, мы вели себя как слепые, поражения открыли нам глаза. Теперь у нас имеются опыт и знания. Именно теперь мы можем победить наших врагов и увенчать себя славой, оправдав все наши жертвы. Да, весь континент обагрен кровью американцев, эта кровь смоет позорное пятно рабства на нашем теле, эта кровь течет во имя свободы, которую, каких бы это жертв нам ни стоило, мы обязательно завоюем!

Боливар подробно доложил депутатам конгресса о событиях в Венесуэле. Он убеждал своих слушателей: несмотря на недавние успехи испанцев, у патриотов имеются все возможности одержать над ними победу.

– Генерал, – ответил Боливару Торрес от имени членов конгресса, – родина не погибла, пока ваша рука держит шпагу, с нею вы освободите Венесуэлу от угнетателей. Конгресс окажет вам поддержку, он одобряет ваши действия. Как генералу вам не повезло, но вы остаетесь выдающимся человеком. Однако прежде чем организовать новый поход на Каракас, мы поручаем вам подчинить конгрессу Боготу и всю провинцию Кундинамарку, очистить от годов карибское побережье Новой Гранады. Враг все еще в Санта‑Марте, и, пока он там, республика в опасности.

Боливар согласился. Необходимо было объединить все патриотические силы на борьбу с врагом. Боливар надеялся, что ему удастся убедить жителей Боготы подчиниться конгрессу. Подойдя к городу, Боливар, следуя уже установившейся традиции, обнародовал обращение к населению, в котором говорил:

«Небо мне предназначило быть освободителем угнетенных народов, и так будет, я никогда не стану завоевателем даже одного селения. Герои Венесуэлы, победившие во имя свободы в сотнях сражений, преодолели пустыни, горы и реки не для того, чтобы надеть оковы на своих соотечественников – сынов Америки. Наша задача – объединить народ под единым руководством и направить все наши силы к достижению единой цели – обеспечить Новому Свету его права на свободу и независимость».

Власти Боготы, подстрекаемые происпански настроенными священниками, отказались внять призыву Боливара. Епископ Боготы отлучил его от церкви и призвал население оказать каракасцу вооруженное сопротивление. Боготанцы не послушались епископа. Они встретили Боливара как избавителя.

Богота присоединилась к федерации. Благодарный конгресс назначил Боливара главнокомандующим вооруженных сил Новой Гранады с базой в Картахене.

Но Кастильо и на этот раз отказался подчиниться Боливару. Его даже не соблазнило звание генерала, присвоенное ему конгрессом. С частью своих войск, охранявших подступы к реке Магдалене, Кастильо отошел к Картахене.

– Боливар – это диктатор, жестокий и беспощадный кровопийца, он вас погубит, – внушали жителям Картахены мятежный генерал и его друзья.

Пока Кастильо пререкался с Боливаром, испанцы из Санта‑Марты перешли в наступление и захватили ряд постов на реке Магдалене. Боливар предлагал Кастильо предпринять совместное контрнаступление, но упрямец в ответ начал военные действия против главнокомандующего гранадской армии.

В разгар этих событий на горизонте появился новый грозный противник: к берегам Венесуэлы приближалась невиданная со времен конкистадоров по своей мощи испанская армада в составе 60 транспортов, сопровождаемых 25 военными кораблями. Они везли 11‑тысячную армию из отборных испанских полков, прошедших суровую школу войны с Наполеоном. Ею командовал маршал Пабло Морильо, которому Фердинанд VII поручил усмирить восставших американцев. Даже перед лицом этой новой смертельной опасности Кастильо не пожелал примириться с Боливаром и продолжал настаивать на его удалении из армии. Интересы патриотов требовали, чтобы в этих условиях один из противников уступил, с тем чтобы антииспанские силы могли объединиться для борьбы с врагом. Понимая это, Боливар созвал офицерский совет и заявил, что подает в отставку и немедленно покидает Новую Гранаду.

– Я не могу поступить иначе. Мое пребывание здесь грозит вызвать гражданскую войну. Мое отсутствие позволит сплотить всех гранадцев для сопротивления Морильо. Это единственный выход из создавшегося положения.

Офицеры согласились с Боливаром. Конгресс принял его отставку, и 9 мая 1815 года он оставил Новую Гранаду, отплыв по направлению к острову Ямайка. В пути Боливар мог наблюдать с борта своего корабля лес мачт испанской армады, подходившей к берегам его многострадальной родины.

Морильо, главнокомандующий испанской экспедиции и новый генерал‑капитан Венесуэлы и Новой Гранады, слыл не только за самого талантливого полководца испанской армии, но и был самым молодым испанским маршалом: ему только что исполнилось тридцать восемь лет.

Родом из бедной крестьянской семьи, Морильо начал свою военную карьеру рядовым солдатом. Он участвовал в Трафальгарской битве, был ранен и стал офицером, отличился в сражении при Байлене, где испанцам сдались два французских корпуса. За победу над французскими войсками при Витории Морильо получил звание маршала. Мужественный и упрямый, он был в то же время жестоким, недоверчивым и вспыльчивым. Типичный профессиональный солдат, преданный испанской короне и готовый выполнять любые приказы Фердинанда VII, Морильо мечтал о лаврах герцога Альбы, пролившего море крови во время подавления антииспанского восстания в Нидерландах в XVI веке.

Испанский командующий имел довольно смутное представление о народе, усмирять который его посылали, у него не было даже конкретного плана действий на месте, если не считать инструкций, предписывавших ему «навести порядок» в Венесуэле, на острове Маргарита и в Новой Гранаде. Тем не менее он не сомневался, что поручение короля выполнит.

Морильо надеялся не только на вооруженные силы, но и на свой талант дипломата. Испанское правительство, считая, что восстание в колониях – дело рук богатых креолов, поручило ему в первую очередь попытаться договориться с представителями креольской верхушки, пообещав им амнистию, возвращение конфискованной собственности и всяческие гарантии против действий банд льянеро.

Первым венесуэльцем, с которым встретился Морильо, был Моралес. Подчинив себе весь восток Венесуэлы, наследник Бовеса готовился на побережье Куманы к захвату Маргариты. Здесь он и увидел подходившую к берегам Венесуэлы армаду Морильо. Солдаты Моралеса с воплями ликования устремились на своих каноэ навстречу испанским кораблям. «Увидев подплывающие к нам маленькие баркасы‑лодки, в которых находились солдаты Моралеса, черного цвета, только с сомбреро на голове и с набедренной повязкой, мы буквально онемели от удивления, – писал один из участников экспедиции Морильо. – И это были победители! Что же представляли собой побежденные?»

Пристав к венесуэльскому берегу в районе Карупано, Морильо обнародовал манифест об амнистии, составленный в подлинно иезуитском духе. Офицер‑патриот подлежал амнистии при условии, если выдаст испанцам своего начальника, подчинит им провинцию или сдастся вместе со своими солдатами; причем капитан должен был привести к испанцам не менее роты численностью в сто человек, лейтенант – полроты, а младший лейтенант – четверть роты. В том же манифесте была обещана свобода рабам при условии, если они передадут в руки испанцев своего хозяина‑патриота или любого другого сторонника независимости.

Взяв в Карупано на борт Моралеса и его ближайших помощников, Морильо направился к Маргарите, где хозяином положения все еще оставался Арисменди, тот самый, который, будучи комендантом Ла‑Гуайры, по приказу Боливара расстрелял несколько сот испанских пленных.

Когда армада Морильо вошла в Асунсьон, главный порт Маргариты, Арисменди решил действовать хитростью, так как в открытом бою победить такого мощного врага не представлялось возможным. Представ перед Морильо, Арисменди «раскаялся» и обещал впредь сотрудничать с испанцами. Хотя Моралес требовал расправы над креолом, Морильо великодушно простил Арисменди, оставил за ним его поместья и обещал ему свое покровительство.

Морильо рассчитывал этим жестом привлечь на свою сторону тех креолов, которые, как думал испанский маршал, теперь мечтали только об одном: как бы сохранить свою жизнь и то немногое из былого богатства, что у них осталось. Но вскоре усмирителю пришлось отказаться от столь радужных надежд. Не успел Арисменди покаяться, как самый большой военный корабль экспедиции «Сан‑Педро» был кем‑то подожжен и сгорел. В огне погибли около девятисот испанских солдат, армейская казна и большое количество военного снаряжения.

Потеря «Сан‑Педро» вывела из себя Морильо. Явившись в Каракас, он наложил большую контрибуцию на население. Маршала Кахигаля, выступавшего с более умеренных позиций, Морильо отстранил от поста. Новым губернатором Венесуэлы стал генерал Сальвадор Моксо, известный своими жестокостями и грабежами колониальный служака.

Гражданские суды были ликвидированы и заменены военными советами, в их руках сосредоточилась вся административная и судебная власть. Была создана хунта секвесторов, которая занялась конфискацией имущества богатых креолов – участников освободительного движения. Специальная хунта по чистке лишала креолов, заподозренных в симпатиях к патриотам, должностей в колониальной администрации.

Вслед за Венесуэлой было необходимо «усмирить» Новую Гранаду, в чем Морильо не предвидел особых трудностей. Однако именно там он встретил первое серьезное сопротивление.

Картахена отказалась подчиниться испанскому маршалу. Эта мощная крепость возвышалась на выступе, уходящем далеко в море. От материка его отделяла болотистая местность. Вокруг города поднимались высокие крепостные стены.

В армии Морильо к тому времени насчитывалось шестнадцать тысяч человек, включая части Моралеса. Отправив несколько тысяч солдат в Пуэрто‑Рико, Перу и Панаму и оставив небольшие гарнизоны в городах Венесуэлы, испанский каратель во главе почти девятитысячной армии 12 июля 1815 года начал осаду Картахены.

Морильо окружил крепость и с моря и с суши. Население было полно решимости отстоять свой город; все жители, способные носить оружие, вступили в ополчение. Почти пять месяцев картахенцы мужественно сопротивлялись испанцам. Защитники гибли от голода: ели крыс, старую кожу, но никто не думал о капитуляции. Трудно приходилось и осаждающим: дизентерия и лихорадка косили их. Более 3600 испанских солдат оказались в госпиталях. Постоянные дожди размывали дороги, превращая местность вокруг Картахены в непроходимое месиво.

Вначале защитой Картахены руководил Кастильо, затем его сменил сподвижник Боливара венесуэлец Бермудес. В боях отличился и другой венесуэльский командир – Карлос Сублетте, а также новогранадец мулат Падилья. Защитники крепости умирали на своих постах от истощения. Наконец было решено раненых, детей и женщин выпустить из осажденного города.

Это был поистине поход теней. Лишь треть из них дошла до передовых позиций испанцев. Морильо их принял, но направил защитникам Картахены ультиматум: в течение трех дней сдать крепость, или он отошлет обратно их семьи. 4 декабря, когда был послан этот ультиматум, триста человек умерли от голода на улицах Картахены.

Патриоты отказались сдаться врагу, они решили пойти на прорыв. В ночь на 5 декабря они привели в негодность пушки и погрузились на корабли в надежде вырваться из кольца. Артиллерия испанцев открыла по ним огонь. Разразившаяся буря рассеяла корабли. Только немногим удалось благополучно достигнуть Антильских островов.

Так закончилась героическая оборона Картахены – одна из ярких страниц истории борьбы за независимость в Южной Америке.

Моралес первым вошел в крепость, походившую теперь на кладбище. Сотни трупов валялись на улицах. Воздух был пропитан зловонием. Свыше шести тысяч человек – треть населения города – погибли от голода и болезней, не считая тех, которые пали в боях. Осаждавшие потеряли около 3,5 тысячи человек. Моралесу сдались только шестьдесят три защитника города, не успевшие эвакуироваться. Он приказал расстрелять их, но дал слово помиловать скрывавшихся стариков, женщин и детей, Четыреста человек сдались ему. Моралес приказал всех их перерезать.

Морильо действовал столь же вероломно. Шесть руководителей обороны города, в их числе генерал Кастильо, поверившие в его обещание даровать им жизнь и сложившие оружие, были повешены. Всех этих жестокостей показалось мало для Морильо. Он восстановил в Картахене трибунал инквизиции, который продолжал расправы над беззащитным населением.

Новая победа испанцев произвела удручающее впечатление на новогранадские власти. Они обратились к Морильо с повинной, обещая пребывать впредь вернейшими вассалами короля Фердинанда VII. Правительство Новой Гранады фактически распалось.

Морильо, не встречая сопротивления, вошел в Боготу. Вскоре остатки новогранадской армии были им настигнуты и окружены к западу от города. Испанцы предложили патриотам сдаться, обещая сохранить им жизнь и военные звания. В ответ новогранадцы бросались в атаку с возгласами: «Да здравствует война насмерть!» Так погибли последние защитники Новой Гранады.

***

Через четыре месяца после прибытия в Южную Америку Морильо не без удовлетворения докладывал Фердинанду VII, что восставшие области усмирены и находятся под полным его контролем. Хунта секвестров конфисковала свыше 300 поместий стоимостью в 15 миллионов песо. Так поплатились креольские аристократы за свое вольнодумство. Испанский король был в восторге от действий Морильо и поспешил наградить его титулом графа Картахены.

Но не успели сведения о королевской милости дойти до Боготы, как стало очевидно, в том числе и для самого новоиспеченного графа Картахены, что торжествовать победу было еще рано. Поверженный враг то тут, то там вновь стал поднимать голову. В провинциях Новой Гранады стихийно возникали партизанские отряды, руководимые людьми из народа. Они были неуловимы, неожиданно наносили удары и исчезали, точно привидения.

Пока Морильо добрался до Боготы, ряды его войска в значительной мере поредели. По пути, идя навстречу просьбам местных церковников и других сторонников испанского господства, он был вынужден оставлять отряды для их охраны и в результате распылил свои силы на огромном расстоянии между Каракасом и Боготой. Это побудило венесуэльцев и новогранадцев вновь взяться за оружие, они надеялись сначала изолировать, а потом и ликвидировать испанские гарнизоны в отдельных населенных пунктах.

Восстали и жители острова Маргарита во главе с Арисменди. Большая часть острова вновь оказалась в их руках. Изменились настроения и в льяносах, где начали возникать антииспанские отряды. Льянеро, видя, что Морильо заигрывает с богатыми креолами, теперь нападали на своих бывших союзников.

В Венесуэле действовали партизанские отряды под руководством полковников Педро Сарасы, Хосе Тадео Монагаса, Мануэля Седеньо, негра Рохаса, индейца Хосе Мигеля Гуанагуаная. Партизаны были вооружены самодельными копьями, наконечниками которым служили иглы ядовитого кактуса пириту. Пользуясь поддержкой местного населения, они были неуловимы. Истребляя небольшие испанские гарнизоны, патрули и дозоры, партизаны незаметно подтачивали силы карателей. Испанцы не располагали резервами, в то время как ряды народных мстителей непрерывно пополнялись новыми волонтерами, многие из которых сложили свою голову в борьбе за независимость.

В числе погибших был и индеец Гуанагуанай. Испанцам удалось близ Барселоны захватить нескольких его бойцов. Им обещали сохранить жизнь, если Гуанагуанай сдастся. Индейский дождь, надеясь спасти своих товарищей, сложил оружие, но испанцы убили его вместе с другими пленными.

Сведения о дерзких партизанских действиях в Венесуэле обеспокоили Морильо. Он прекрасно знал по опыту борьбы с Наполеоном, как трудно воевать с восставшим народом, с партизанскими отрядами. Граф Картахены понял, что его ждет длительная и беспощадная война. Он писал испанскому правительству:

«Когда экспедиция под моим командованием появилась у берегов Венесуэлы, все преклонили перед нею колени, за исключением льянеро. Несомненно, что судьба вице‑королевства Новой Гранады решит судьбу Венесуэлы, но только если экспедиция получит новое подкрепление. Венесуэла находится в состоянии всеобщего восстания. У меня мало сил, и я смогу только в течение недолгого времени сдерживать повстанцев». Необходимо, предлагал Морильо, установить военную диктатуру – «деспотическую, тираническую, разрушительную». «Других средств нет. Пусть королевский двор откажется от иллюзий: или мы будем рубить головы нашим врагам, или они нас уничтожат. Мы не должны оказывать снисхождения негодяям».

Это были рассуждения обреченного, хотя на счету у Морильо числились пока одни лишь победы. Тюрьмы Боготы не вмещали всех арестованных патриотов. Испанцы заточали своих противников в монастыри. Военный трибунал чинил суд и расправу над патриотами. По его приговору Кампло Торрес – президент Новогранадской республики, Мануэль Родригес Торрисес – диктатор Картахены, эквадорский генерал Монтуфар были расстреляны в спину, их трупы повешены, потом четвертованы и в таком виде выставлены на поругание. С особой жестокостью расправлялись колонизаторы с представителями креольской интеллигенции, с «грамотеями» – студентами, учеными, которых считали главными виновниками провозглашения независимости. Всякий, кто умел читать и писать, рассматривался испанцами как потенциальный повстанец, ему угрожали арест и смертная казнь.

Испанцы казнили известного астронома и ботаника Франсиско Хосо де Кальдаса, сотрудника Гумбольдта и Бонплана. Когда у Морильо попросили даровать ученому жизнь или хотя бы разрешить Кальдасу привести в порядок его ценнейшую ботаническую коллекцию, граф Картахены изрек: «Испания не нуждается в мудрецах». Спокойно взошел Кальдас на эшафот и перед казнью воскликнул: «Да здравствует родина!»

Все напечатанные патриотами книги, журналы, газеты предавались огню. Политическим деятелям, ученым, старикам и подросткам, женщинам, цветным и белым, креолам и испанцам – участникам патриотического движения, их родственникам, друзьям и случайным знакомым – всем им угрожали виселица, расстрел, топор палача или смерть от палочных ударов.

Цвет гранадского общества погиб на плахе. С гордостью докладывал Морильо Фердинанду: «Я очистил вице‑королевство Новой Гранады от докторов, которые всегда являются зачинщиками смуты». Взамен он просил прислать испанских священников и теологов, ибо «дело покорения и усмирения должно проводиться теми же самыми методами, что и в начале конкисты». Инквизиция и военный трибунал – такова была программа усмирения, предложенная наместником испанского короля, о котором говорили, что у него сердце тигра, а голова мула.

Имущество арестованных подвергалось конфискации. «Патриоты должны быть лишены не только жизни, но и собственности», – поучал своих приближенных Морильо.

Пролив потоки крови в Новой Гранаде, Морильо во главе четырехтысячного отряда испанцев решил возвратиться в Венесуэлу для подавления быстро развивавшегося там партизанского движения. Переход через Кордильеры и льяносы убедил его в том, что судьба Испанской империи зависела от настроений льянеро: без их содействия было невозможно ни утолить голод в пути, ни найти дорогу сквозь тропические дебри, ни обнаружить брода в реках. Морильо понимал: чтобы удержать льянеро на стороне Испании, следовало дать им нечто более конкретное, чем обещания, которыми кормил их в свое время Монтеверде. Однако граф Картахены не имел ни полномочий, ни желания делить свою власть с полудикими жителями венесуэльских степей.

В Боготе в качестве наместника Морильо остался генерал Самано, считавший, что самое полезное для бога и короля дело – убивать патриотов. Его первым распоряжением было – соорудить постоянную виселицу на главной площади и устроить четыре лобных места в центральном парке города.

Одной из жертв Самано стала патриотка Поликарпа Салаварпета, двадцатипятилетняя голубоглазая светловолосая красавица с нежным сердцем и мужественной душой. Ее первой страстью была родина и независимость, а второй – Алехо Сабараин, молодой офицер республиканских войск. Мобилизованный простым солдатом в армию испанцев, Сабараин по совету своей невесты готовил восстание, но, будучи предан, бежал вместе с нею. По дороге их схватили и приговорили к смерти. Поликарпа громким голосом подбадривала патриотов, ожидавших казни. Ее убили выстрелом в спину вместе с ее любимым 11 ноября 1817 года. Новогранадцы сложили в честь Поликарпы песню, ставшую военным гимном патриотов Южной Америки.

Убедившись, что Самано достойный его последователь, Морильо назначал его вице‑королем Новой Гранады.

Чем больше неистовствовали испанцы, тем сильнее убеждалось местное население в необходимости борьбы с ними. Но кто же возглавит теперь эту борьбу – какой‑нибудь лихой льянеро или один из удалых партизанских командиров? Или случится так, что спасение придет из далекого Буэнос‑Айреса, где патриоты не только удерживали в своих руках власть, но и готовились вторгнуться в Чили, чтобы изгнать оттуда испанцев? А может быть, сам Боливар, точно птица Феникс, восставшая из пепла, вновь появится на континенте с горсткой готовых на бессмертные подвиги героев и совершит еще одно чудо – изгонит с родной земли свирепого Морильо и его карателей? Ответы на эти вопросы не заставили себя долго ждать.