ПРИМИРЕНИЯ

ГЛАВА XIII.

     то  была  встреча,  память о  которой  навсегда  сохранится  в  истории человечества. Кристобаль Колон  был европейцем,  создавшим  Карибскую  лигу, конфедерацию   христианских  племен,  живших  на  всех   землях,  окружавших Карибское море с востока, севера и юга.

     Йаш,  король  сапотеков,  продолжая  дело  своего  отца,  стремившегося объединить  все племена  сапотеков  и  заключить  союз с империей  тарасков, разгромил ацтеков, и его королевство металлургов  и судостроителей  достигло самого высокого в западном полушарии уровня культурного развития.

     В  своих  достижениях  они  шли  удивительно  параллельным  путем.  Оба положили   конец  повсеместной  практике   человеческих  жертвоприношений  в странах,  которыми  правили.  Оба приняли у себя  такие  формы христианства, которые  оказалось  легко  объединить  после  их  встречи. Колон  и его люди научили  тайно  и,  после   их   крещения,   карибов,  европейским   методам судовождения  и   техники  судостроения;  в  правление  Йаша  торговые  суда сапотеков ходили в дальние плавания вдоль обоих побережий империи сапотеков. Острова Карибского моря  были слишком бедны железной рудой,  и это тормозило развитие металлургии  и металлообработки у  тарасков; но когда  Колон  и Йаш объединили  свои  империи,  у  Колона  нашлось   достаточно  людей,  знающих металлообработку,  которые помогли тараскам добиться  таких успехов,  что те даже научились лить пушки.

     Историки  рассматривают  встречу  этих  двух   людей  в  Чичен-Ица  как величайший в истории пример примирения народов. Можно представить себе,  что произошло бы, если бы Александр Македонский не покорил персов, а объединился с  ними. Если  бы римляне  и парфяне стали одной нацией. Если бы христиане и

магометане, если бы монголы и китайцы...

     Но это  невозможно было себе  представить.  Единственное,  что  убедило историков  в возможности  такого объединения, было существование союза между Карибской Лигой и империей сапотеков.

     На  большой центральной площади Чичен-Ица,  где  когда-то  богам народа майя приносились человеческие жертвы, христианин Колон  обнял язычника Йаша, а потом  крестил его. Колон представил свою дочь и наследницу Беатрис-Тагири Колон,  а  Йаш своего  сына  и  наследника Йа-Хунакпу  Ипоштли.  Их  тут  же

обвенчали, после чего Колон и Йаш отреклись от власти в пользу своих  детей. Конечно, оба они до самой  смерти оставались фактическими правителями в тени трона, но союз не распался, и на свет появилась  страна, получившая название Карибии.

     Правление  в этой империи  было  хорошо налажено. Хотя всем племенам  и языковым группам, входившим в ее состав, было даровано право самоуправления, были  изданы одинаковые  для всех законы, которые должны были неукоснительно выполняться. Эти законы обеспечили беспрепятственную торговлю и передвижение по   всей   территории   Карибии.   Христианство   не   было   провозглашено государственной  религией, однако принципы отказа от насильственных действий и  частного  владения  землей были  обязательны  для  всех,  а  человеческие жертвоприношения  и  рабство  --  строго запрещены. Именно поэтому  историки датируют  начало  гуманистической эры с момента встречи Йаша  и Колона  днем летнего солнцестояния 1519 года по христианскому летоисчислению.

     Влияние европейской цивилизации оказалось весьма мощным,  особенно если учесть, что проводниками этой культуры была лишь небольшая горстка  людей во главе с Колоном. Нет ничего удивительного в том, что, попав на Гаити, где не было письменности, испанцы использовали свой алфавит для записи языков тайно

и  Карибов, и  что испанский язык  был, в конце  концов,  принят в  качестве основного  в торговле, правлении и  ведении записей повсеместно в  Карибской Лиге. Наконец, в испанском  языке уже  существовал  определенный запас слов, имеющих непосредственное отношение к христианству, торговле и закону. Однако

все  эти нововведения никоим образом нельзя считать европейским завоеванием, поскольку  они  не  носили  насильственного   характера.   Испанцы   первыми отказались  от  идеи частного владения  землей, которое  в  старом мире было причиной  неравенства  людей. Именно испанцы научились  терпимо относиться к различным  религиям, культурам  и  языкам,  не  пытаясь  силой  добиться  их единообразия. Если провести параллель между поведением участников экспедиции Колона и нетерпимостью и зверствами инквизиции, изгнанием евреев и войной  с маврами в  самой Испании, нельзя не признать, что  испанцы  принесли с собой

кое-что  полезное  --  язык  общения,  алфавит,  календарь,  -- но истинными христианами их научили быть тайно.

     У Йаша и Колона была  еще одна общая черта: у каждого  из них был некий загадочный  советник.  Рассказывали, что  учитель Йаша, Хунакпу Один, явился непосредственно   из  самой  Шибальбы  и  приказал   са-потекам   прекратить человеческие жертвоприношения и  поискать  себе  другого  жертвенного  бога, которым, как они позднее  уверовали, был Иисус Христос. Учителем Колона была его жена, женщина  с такой темной кожей, что по слухам она  была африканкой, хотя этого, конечно, не могло быть. Тайно звали эту женщину Видящая во Тьме, Колон -- Дико. И под этим  именем она вошла  в  историю, хотя значение этого

имени, если оно вообще существовало, было утеряно. В отличие от роли Хунакпу Один, ее роль не была столь ясна историкам; известно было, правда, что когда Колон сбежал от  бунтовщиков. Дико взяла его к себе в  дом, выходила его,  а затем, приняв христианство, помогла ему начать великое дело  обращения в эту веру  народов,  населявших  бассейн  Карибского  моря.   Некоторые  историки утверждали, что  именно Дико поборола жестокость испанских  христиан. Но сам Колон  был столь незаурядной фигурой,  что  историкам было трудно  составить себе четкое представление о роли остальных людей из его окружения.

     В  этот  день  1519 года,  когда  официальные  церемонии закончились, а празднество,   пляски  и  танцы  по   случаю  объединения  двух   королевств продолжались  далеко   заполночь,  произошла  еще  одна   встреча.  Встреча, свидетелями  которой  были только  ее участники. Они  встретились на вершине большой пирамиды в Чичен-Ица в последний час перед рассветом.

     Она пришла  туда первой и ждала его  там, в темноте. Когда он  появился наверху башни и увидел ее, то поначалу не  мог вымолвить ни слова. Молчала и она. Они сели друг  против друга.  Она  принесла с собой  циновки, чтобы  не сидеть на голых камнях. Он принес немного еды и питья. Они разделили трапезу и молча ели ее. Но подлинным праздником  было то,  как они смотрели друг  на друга.

     Наконец она нарушила молчание.

     -- Ты добился даже больших успехов, чем мы мечтали, Хунакпу.

     -- И ты. Дико.

     Она покачала головой.

     -- Нет, да  к тому же  это  было нетрудно.  Он изменился сам, почти без моей помощи.  В свое время  Вмешавшиеся не ошиблись в  выборе, когда сделали его своим орудием.

     -- Но и мы сделали его тем же. Нашим орудием.

     -- Нет, Хунакпу. Я сделала его своим  мужем.  У нас семеро  детей. Наша дочь -- королева Карибии. Мы прожили хорошую жизнь. А твоя жена Шок, похоже, нежная, любящая женщина.

     -- Она  и есть  такая. Но  и  сильная. -- Он улыбнулся.  --  Это третья сильная женщина из тех, которых я знал.

     Слезы потекли по лицу Дико.

     -- О, Хунакпу, мне так не хватает моей матери.

     -- Мне тоже. Я до сих пор вижу ее иногда во сне, как она тянется, чтобы опустить переключатель. Она протянула руку и положила ему на колено.

     -- Хунакпу, ты не забыл, что мы когда-то любили друг друга?

     -- Ни на день. Ни на час.

     -- Я всегда  думала:  Хунакпу  будет гордиться  тем, что я  сделала. Ты думаешь,  это нехорошо с моей стороны? Ожидать того дня, когда я покажу тебе результаты моих трудов?

     -- Кто, как не ты,  может оценить,  чего я достиг? Кто, как не я, может понять, насколько ты превзошла в своих успехах наши мечты?

     -- Мы изменили мир, -- сказала она.

     -- По  крайней мере, на данный момент, -- уточнил Хунакпу.  -- Они  еще могут найти способы повторить все старые ошибки.

     Она пожала плечами.

     -- Ты рассказала ему? -- спросил Хунакпу. -- О том, кто мы  и откуда мы пришли?

     -- Я рассказала ему то, что он мог понять. Так или иначе, он знает, что я не ангел.  И он знает, что существовал другой  вариант истории, в  котором Испания  уничтожила  народы Карибии. Когда он  понял это,  то плакал  целыми днями.

     Хунакпу кивнул.

     -- Я пытался рассказать Шок, но для нее между Шибальбой и Службой почти нет разницы.  Как  их  ни  назови  -- богами или  учеными,  для  нее тут нет существенной разницы.

     -- И знаешь, я тоже не могу усмотреть большого различия.  Когда мы были с  ними, нам и в голову не приходило, что мы -- боги. Это просто были мама и папа и их друзья, -- улыбнулась Дико.

     --  А  для  меня это  была работа. Пока  я  не  встретил  тебя. Или  ты встретила меня. Или, как там это получилось.

     -- Но ведь получилось, -- сказала Дико, как бы подводя черту.

     Он наклонил голову  набок  и посмотрел на нее искоса,  давая ей понять, что сейчас задаст вопрос, ответ на который он уже знает.

     --  Это  правда,  что  ты  не  будешь  сопровождать  Колона,  когда  он отправится на восток?

     -- Я не думаю, что Испания готова принять посла, женатого на африканке. Нельзя требовать от них слишком многого.

     -- Он уже стар. Дико. Он может не дожить до возвращения домой.

     -- Я знаю, -- ответила она.

     -- Теперь, когда столицей Карибии будет  Атетулька,  не переедешь ли ты туда? Ждать его возвращения?

     --  Хунакпу, уж не рассчитываешь ли ты, что в нашем возрасте  мы начнем подавать  плохой  пример? Хотя,  признаюсь,  мне было  бы любопытно  увидеть двенадцать шрамов, которые, как утверждает легенда, есть у тебя на... теле.

     Он рассмеялся.

     -- Нет, я не предлагаю тебе любовную интрижку. Я люблю Шок, а ты любишь Колона. У нас обоих впереди еще слишком  много  работы,  поэтому не стоит ею рисковать. Я просто надеялся, что мы будем видеться, о многом беседовать.

     Она задумалась, но в конце концов покачала головой.

     -- Это было бы слишком... трудно для меня. Это слишком трудно для меня. Когда я  вижу тебя, мне вспоминается  другая жизнь. То  время, когда я  была другим человеком.  Ну,  может быть, время от времени. Раз  в несколько  лет. Приплывай на Гаити и посети нас в  Анкуаш. Моей Беатрисе захочется вернуться домой в горы. В Атетульке, она же на побережье, должно быть, очень жарко.

     --  Йа-Хунакпу  ужасно хочется побывать  на  Гаити --  он  слышал,  что женщины там не носят одежды.

     --  Да, кое-где они  до сих  пор ходят обнаженными.  Но  повсюду в моде яркие цвета. Боюсь, он будет разочарован.

     Хунакпу взял ее за руку.

     -- Я не разочарован.

     -- Я тоже.

     И так они долго сидели, взявшись за руки.

     -- Я думал, -- сказал Хунакпу, -- о  третьем, который заслужил место на вершине этой башни.

     -- Я тоже думала о нем.

     --  Мы переделали культуру, так  что  теперь  Европа и Америка—Карибия могут встретиться,  не уничтожая друг друга, -- сказал Хунакпу. -- Но именно он дал нам время, чтобы осуществить все это.

     -- Он умер быстро, однако успев посеять семена сомнений среди испанцев. Наверное, сцена его смерти была впечатляющей. Но я рада, что не видела ее.

     На  востоке  над  джунглями забрезжил  рассвет.  Хунакпу, заметив  это, вздохнул и встал.  За ним встала  и Дико,  расправив  плечи,  во весь  рост. Хунакпу рассмеялся.

     -- Я совсем забыл, какая ты высокая.

     -- Я теперь немного сутулюсь.

     --  Это  ничего  не  меняет,  -- сказал  он.  С пирамиды они спустились поодиночке. Никто их не видел. Никто не мог предположить, что они знакомы.

     Кристобаль Колон вернулся  в Испанию весной 1520 года. Его уже никто не ждал. Ходили легенды об исчезновении трех каравелл, уплывших  на  запад; имя Колона стало, по крайней мере в Испании, синонимом сумасшедших затей.

     А дорогу  в Индию  проложили  португальцы, и теперь  португальские суда господствовали  на  всех  торговых  путях, пролегавших  через  Атлантический океан. Они  как  раз начали  изучать  побережье  большого  острова,  который назвали по  имени легендарной  земли Бразилии.  Причем некоторые утверждали,

что  это,  может быть, даже континент. В особенности,  на этой версии  стали настаивать, когда одно из судов  вернулось с сообщением, что к северо-западу от первоначально открытых пустынных земель простираются  гигантские джунгли, через которые протекает река -- настолько широкая и  полноводная, что вода в океане становится пресной на двадцать миль от ее устья. Жители этой земли -- бедные,  жалкие дикари, которых  легко  победить.  И  поработить их  намного проще, чем  свирепых африканцев, которых к тому же  охраняли болезни, всегда смертельные  для  белых людей.  Моряки, высадившиеся в  этой  вновь открытой Бразилии, тоже  болели,  но болезнь быстро прошла, не  унеся с собой  жертв. Более  того,  те,  кто  переболел  ею,  говорили  потом,  что,   выздоровев, чувствовали   себя   даже  лучше,  чем  до   болезни.  Эта   "чума"   теперь

распространялась  по   Европе,  не  причиняя  никакого  вреда,  и  некоторые говорили, что там,  где прошла бразильская  "чума", оспа и настоящая чума -- Черная  Смерть  никогда  больше не  появлялись.  От  этого Бразилия казалась какой-то  волшебной  страной,  и   португальцы  готовили  экспедицию,  чтобы исследовать  побережье  и  подобрать  подходящие  места  для  устройства там провиантских  складов.  Возможно,  безумец  Колон  вовсе  не  был  таким  уж сумасшедшим. Если бы удалось  найти подходящий участок берега для  пополнения припасов, то можно было бы отправиться в Китай, плывя на запад.

     Так обстояли дела в Европе, когда у берегов Португалии, вблизи  Лагоса, появился  флот  из  тысячи  судов, плывших  на  восток  в сторону Испании, к Гибралтарскому  проливу. Португальский  галеон,  обнаруживший  эти  странные суда, сначала  отважно  направился им навстречу.  Однако  потом, когда стало ясно, что  эти  неизвестные  суда заполнили море от  горизонта до горизонта, капитан  принял  мудрое  решение  повернуть  назад  и помчался  в  Лиссабон. Португальцы,   наблюдавшие  это  зрелище  с  южного  побережья   Португалии, утверждали, что флоту потребовалось трое суток, чтобы пройти мимо. Некоторые суда подошли настолько близко к берегу, что наблюдавшие могли с уверенностью сказать:  кожа  у моряков  была коричневого  цвета,  и  они  принадлежали  к какой-то  невиданной  расе. Очевидцы  также говорили,  что суда были  хорошо вооружены;  любой  из  них   не  уступал  самому  мощному  военному  галеону португальского флота.

     Португальские моряки благоразумно укрылись  в порту  и  оставались там, пока флот не прошел мимо. Если  это был враг, лучше  его  не провоцировать и надеяться, что он найдет дальше на востоке какую-нибудь более подходящую для завоевания землю.

     Первые суда вошли  в порт Палос. Если кто-нибудь и заметил, что это тот самый порт, откуда Колон  отправился в  свою экспедицию, то вслух об этом не говорилось. Коричневокожие люди, сошедшие  на берег, поразили всех  тем, что свободно говорили  по-испански,  хотя в  их  языке было  много новых слов, и произносили они их необычно. Незнакомцы сказали, что приплыли из королевства Карибия, которое находится на огромном острове между Европой  и  Китаем. Они добились встречи с монахами из Ла Рабиды и передали святым отцам три сундука чистого золота.

     -- Один из них это подарок королю и королеве Испании в благодарность за то,  что  они двадцать восемь  лет  тому  назад  послали к нам три судна, -- сказал  предводитель карибийцев.  -- Другой подарок -- Святой  Церкви, чтобы помочь ей оплатить отправку миссионеров,  которые будут проповедовать учение Христа во всех уголках Карибии, -- всем, кто  захочет их  слушать. А  третий сундук -- это деньги, которые мы готовы заплатить за участок земли с хорошим источником пресной воды и удобной гаванью, где мы могли бы построить дворец, в котором отец нашей королевы Беатрис-Тагири хочет достойно встретить короля

и королеву Испании.

     Мало кто из монахов  Ла  Рабиды еще помнил дни, когда  Колон  был у них частым гостем. Однако, один помнил  это  очень хорошо.  Он  был отдан сюда в учение еще мальчиком, пока его отец  пробивал свое  дело при дворе, а  потом уплыл на  Запад в погоне  за  своей  безумной мечтой.  Когда  отец так и  не вернулся,  он  принял  духовный  сан, и  был  теперь всеми  уважаем  за свою святость. Он отвел предводителя карибийцев в сторону и спросил:

     --  Вы сказали,  что Испания послала вам  три  корабля.  Ими командовал Кристобаль Колон, не так ли?

     -- Именно так, -- ответил коричневокожий человек.

     -- А что с ним стало? Он жив?

     -- Он не только жив,  но является отцом нашей королевы, Беатрис-Тагири. Это  для  нее мы строим дворец и, поскольку вы помните его, мой друг, я могу сказать вам,  что  на самом деле  он возводит его не  для  короля и королевы Испании, хотя и примет  их там. Он строит этот дворец, чтобы пригласить туда своего сына Диего и узнать, что стало  с ним, и попросить у него прощения за то, что не возвращался к нему все эти долгие годы.

     -- Я Диего Колон, -- ответил монах.

     --  Я так  и  думал, -- сказал коричневокожий человек. -- Вы  похожи на него. Только моложе. А ваша мать, должно  быть, была красавицей, потому  что те черты, что отличают вас от отца, вы явно унаследовали от матери.

     Предводитель не улыбнулся, но Диего заметил  смешливые  искорки  в  его глазах.

     -- Передайте  моему отцу,  --  сказал Диего, -- что  многих  судьба или случай разлучают с их семьями,  и только недостойный сын будет рассчитывать, что отец попросит у него прощения за то, что вернулся домой.

     Земля  была   куплена,  и  семь  тысяч   карибийцев  начали  заниматься куплей-продажей  по  всей южной Испании.  Это  вызвало много толков и немало страхов, однако  все  они называли себя  христианами, расплачивались золотом так  щедро, как будто  выкапывали  его из земли, а  их  солдаты  были хорошо

вооружены и очень дисциплинированны.

     Дворец для отца королевы Беатрис-Тагири строили год, и когда закончили, стало ясно, что он скорее похож на город, чем  на дворец.  Собор, монастырь, аббатство,   университет   были  спроектированы  испанскими   архитекторами; значительная  часть  работ была  выполнена  хорошо оплачиваемыми  испанскими рабочими, трудившимися бок о бок с этими странными коричневыми  мужчинами из Карибии.  Женщины,  прибывшие  на   судах,  постепенно   осмелели  и   стали показываться  на  людях.  Летом  они  носили  яркие  легкие  платья, а когда наступила  зима, научились  носить  более теплую  испанскую  одежду.  К тому времени, когда  строительство города было закончено,  и  король  и  королева Испании получили  приглашение нанести туда визит, город был примерно поровну заселен испанцами и карибийцами, которые и трудились, и молились вместе.

     Испанские   ученые  учили   карибийских   и   испанских   студентов   в университете;  испанские священники учили  карибийцев  говорить  по-латыни и читать  мессу;  испанские  купцы приезжали  в  город торговать  продуктами и разными  товарами,  а  уезжали  с   необычными   произведениями   искусства,

сделанными из  золота и  серебра, меди  и  железа,  ткани  и камня.  Лишь со временем они узнали, что многие из  карибийцев не христиане, но у них это не имеет значения. Все жители Карибии были равны и сами выбирали себе веру. Это действительно было странным,  и  никому  из  представителей власти в Испании

даже  в  голову  не  приходило  заимствовать  такой  порядок.  Но  поскольку карибийцы  язычники не  пытались  проповедовать  свою  веру  в  христианской Испании, их присутствие можно  было  терпеть. И, наконец, у этих  карибийцев было столько золота! И столько быстроходных  судов! И так много превосходных

пушек и ружей.

     Когда  король и королева  Испании  прибыли --  изо  всех  сил  стараясь выглядеть  как можно более величественно среди роскоши  карибийского дворца, -- их провели в огромный тронный зал великолепного здания. Их подвели к двум тронам  и предложили  сесть.  Лишь  после этого  появился  сам отец королевы

карибийцев и преклонил перед ними колена.

     -- Королева Хуана, -- сказал он, -- я глубоко сожалею, что ваши  мать и отец не дожили до  моего возвращения  из экспедиции,  в которую  они послали меня в 1492 году.

     -- Так, значит, Кристобаль Колон не был безумцем,  -- сказала она. – И это не было пустым капризом Изабеллы, когда она послала его туда.

     --  Кристобаль  Колон  был  преданным  слугой  короля  и  королевы,  -- подтвердил  он.  -- Но я  ошибся,  измеряя расстояние до  Китая.  Зато нашел земли, о которых европейцы никогда ничего не знали.

     На столе перед тронами он поставил небольшой сундучок, и достал из него четыре книги.

     -- Вот судовые журналы моего путешествия и описание  всех моих действий с тех пор. Мои корабли  были уничтожены, и я не мог вернуться. Но,  выполняя поручение  королевы Изабеллы, я  сделал все, что было  в моих  силах,  чтобы обратить как  можно  больше  людей в христианство. Моя дочь  стала королевой Беатрис-Тагири Карибии, а ее муж -- король Йа-Хунакпу Карибии. Точно так же, как ваши родители объединили своим браком Арагон  и Кастилию, так и моя дочь и ее муж объединили два больших королевства в одну страну. Дай-то Бог, чтобы их дети так же хорошо и мудро правили Карибией, как вы Испанией.

     Он  выслушал любезные  речи  королевы Хуаны и короля Энрике, которые те произнесли, приняв его дневники и карты. Пока они говорили, он вспоминал то, что  ему рассказывала Дико: в  другой  истории, в той, где его  суда не были уничтожены и  он  вернулся домой  с "Пинтой"  и  "Ниньей".  Его открытие так обогатило  Испанию, что Хуану выдали замуж за  другого мужчину, который умер молодым. От этого она  потеряла рассудок,  и сначала  ее  отец, а  потом сын правили страной вместо нее. Как  странно, подумал он,  что среди всех прочих перемен  и изменений, которые ему удалось совершить с Божьей помощью, была и эта: избавление  этой  очаровательной женщины  от  безумия.  Она никогда  не узнает этого, потому что ни он, ни Дико не скажут ей о другой ее судьбе.

     Речи были произнесены, и королевская  чета, со  своей  стороны, вручила ему  много  прекрасных  подарков  -- по  испанским  стандартам -- для короля Йа-Хунакпу и королевы Беатрис-Тагири. Он принял их с благодарностью.

     -- Карибия большая  страна, -- сказал он, -- и там еще есть много мест, где до сих  пор не слышали имени Христа. Кроме  того, в ней  много природных богатств,  и  мы  приветствовали  бы  торговлю  с  Испанией.  Мы просим  вас направить к нам священников,  чтобы просвещать  наш  народ.  Мы  просим  вас послать купцов  для торговли с нами. Но поскольку Карибия --  мирная страна, где невооруженный человек может пройти из одного конца королевства в другой, не подвергая себя опасности, вам не  потребуется посылать туда солдат. Более того, моя дочь и ее муж  просят вас оказать  им большую услугу, передав всем другим правителям  Европы,  что,  хотя мы  с радостью примем  присланных ими священников и купцов, любое судно, которое войдет в Карибские воды с оружием любого вида на борту, будет отправлено на дно моря.

     Предупреждение было достаточно  ясным -- фактически оно стало  ясным  с того самого момента, когда тысячи судов карибийского флота впервые появились у берегов Португалии. От короля Португалии уже поступило заявление, что  они отказываются от всех планов исследования Бразилии, и Кристофоро был убежден, что другие монархи будут столь же благоразумны.

     Были  составлены и  подписаны  документы, подтверждающие  вечный мир  и особые дружественные отношения между монархами Испании и Карибии.  Когда они были подписаны, настало время заканчивать аудиенцию.

     -- Я хочу  попросить  ваши  величества  о  последней милости, -- сказал Кристофоро. --  Этот город известен всем  как  Город Карибийцев. Дело в том, что я  не  хотел  давать ему название,  пока не мог  лично  попросить  у вас разрешения назвать его в честь вашей  матери, милостивой  королевы  Изабеллы Кастильской. Только  благодаря ее вере в Христа и оказанному мне доверию был построен этот город  и установились такие дружеские отношения между Испанией и Карибией. Даете ли вы мне высочайшее разрешение?

     Разрешение  было охотно дано, и Хуана с Энрике еще целую неделю прожили во   дворце,  чтобы  почтить  своим  присутствием   церемонию,  связанную  с официальным наименованием города -- Сьюдад Изабелла.

     Когда  они  уехали, началась серьезная работа. Основная  часть флота  с карибийскими экипажами должна была вскоре вернуться в Карибию. С пассажирами -- исключительно испанцами  -- священниками  и купцами. Сын Кристофоро Диего отказался  от  предложенного ему отцом богатства  и  попросил разрешить  ему вместе  с  другими  францисканцами  миссионером   отправиться   в   Карибию. Конфиденциальные   расспросы  и   осторожно  наведенные   справки  позволили Кристофоро найти своего другого сына, Фернандо. Его с детских лет готовили к тому,  что  он  станет деловым  партнером  своего деда,  купца  из  Кордовы. Кристофоро пригласил его в Сьюдад Изабелла, где официально признал его своим сыном  и дал ему одно из карибийских судов. Вместе они  решили назвать судно "Беатрис де Кордоба", в память матери Фернандо. Фернандо был также обрадован тем, что отец дал то же имя своей дочери, ставшей королевой Карибии. Вряд ли Кристофоро когда-либо рассказал Фернандо о существовании еще одной женщины в его жизни, в честь которой в действительности была названа королева Беатрис.

     Из своего  дворца Кристофоро  наблюдал, как восемьсот карибийских судов подняли  паруса,  направляясь в Новый Свет и  увозя с собой  двух первых его сыновей,  каждому из  которых предстояло  выполнить свою  особую миссию.  Он смотрел, как  еще сто пятьдесят  судов  отправляются группами по три, четыре или пять, чтобы доставить послов и торговцев  в каждый порт  Европы и каждый город мусульман. Он наблюдал за тем, как послы и  принцы, крупные торговцы и ученые, а  также священнослужители прибывают  в Сьюдад Изабелла, чтобы учить карибийцев и, в свою очередь, учиться у них.

     Бог, несомненно, исполнил обещание, данное на том берегу, неподалеку от Лагоса.  Благодаря  стараниям  Кристофоро,  слово  Божье  было  донесено  до миллионов. Королевства  пали у  его ног,  а  богатства, прошедшие через  его руки, под его неусыпным контролем превысили все, о  чем он  когда-то  мечтал

ребенком  в  Генуе. Сын ткача,  который тогда  цепенел  от  страха  при виде жестокостей сильных мира сего, стал  одним из самых сильных и богатых людей, причем  добился этого  без всякой  жестокости.  Стоя на коленях,  Кристофоро неустанно благодарил Бога за его безграничную доброту.

     Но в тишине ночи, сидя на балконе, откуда  открывался  вид  на море, он вспоминал  свою  жену  Фелипу,  которой   уделял  так  мало  внимания;  свою терпеливую  любовницу  Беатрис в  Кордове;  сеньору  Беатрис  де  Бобадилья, которая умерла, не дождавшись  его  триумфального  возвращения  в Гомеру. Он вспоминал своих  братьев и сестер в Генуе,  которые теперь уже  все лежали в могиле, и весть о  его славе  так и не достигла  их ушей. Он  думал о годах, которые мог бы  провести с Диего,  с  Фернандо, если бы  не покинул Испанию. Существует ли в мире триумф без потерь, без сожаления, без боли?

     Затем он подумал о Дико. Она могла никогда не стать женщиной его мечты; временами он подозревал, что когда-то она  тоже любила другого, которого так же  безвозвратно  потеряла,  как  он --  своих  обеих Беатрис. Дико была его учителем, его партнером, его любовницей, его товарищем, матерью стольких его детей,  его  истинной королевой, когда  они создали великое  королевство  из тысяч деревень  на пятидесяти  островах и двух континентах. Он любил  ее. Он был благодарен ей. Она была для него подарком от Бога.

     Так было ли это изменой с его стороны -- мечтать провести хотя бы  один час в беседе с  Беатрис  де Бобадильей? Мечтать  вновь поцеловать Беатрис из Кордовы и услышать, как  она  громко смеется  над его  рассказами?  Мечтать, чтобы он мог опять показать свои карты и журналы Фелипе, -- чтобы она знала, что его безумная одержимость стоила боли, причиненной им обоим?

     За  все  хорошее   приходится  дорого   платить.  Вот  в  чем  убедился Кристофоро, оглядываясь  на свою  жизнь. Счастье -- это не жизнь без боли, а скорее жизнь, в  которой болью мы платим за что-то хорошее. Вот  что  ты дал мне. Господь.

     Педро де Сальседо и его жена Чипа прибыли в Сьюдад Изабелла осенью 1522 года,  привезя с собой письма Колону от его дочери,  зятя и самое главное -- от  его Дико. Они нашли  старика  дремлющим на  балконе. Поднимающийся  бриз приносил с собой сильный запах моря, что предвещало дождь с запада. Педро не

хотел будить его, но  Чипа настояла, говоря,  что он  не  захотел бы  ждать. Когда Педро слегка коснулся его плеча. Колон открыл глаза и сразу узнал их.

     -- Педро, -- пробормотал он. -- Чипа.

     -- Письма, -- сказал Педро, -- больше всего -- от Дико.

     Колон улыбнулся, взял письма и, не открывая, положил их себе на колени. Он  опять  закрыл глаза,  как  бы намереваясь вздремнуть.  Педро  и Чипа  не уходили,  а все  смотрели на него, с любовью и грустью, вспоминая  прошедшие дни и великие достижения.  Затем он вдруг как будто пробудился от сна. Глаза его широко раскрылись, и он поднял руку, указывая пальцем на море.

     -- Константинополь! --  воскликнул он. Затем откинулся в кресле, и рука его упала на колени. Интересно, что ему снилось, подумали они.

     Но уже несколько  мгновений спустя Педро заметил, что старик сидит не в той позе, что раньше. Да разница была:  он больше не дышал. Педро наклонился и поцеловал его в лоб.

     -- Прощай, мой Главнокомандующий, -- произнес он.

     Чипа также поцеловала его седые волосы.

     -- Теперь ты на пути к Богу, мой друг, -- промолвила она.

     Затем  они   пошли,  чтобы  сообщить  дворцовым   слугам,  что  великий первооткрыватель умер.