Провинция Позорных столбов
Мы плыли все дальше и неизменно вдоль берегов обитаемых и однажды поутру, часов около восьми, увидели селение, живописно раскинувшееся на одном из холмов; это было, судя по его виду, главное селение какого-то большого владения (debia ser cabeza de algun gran senorio), и, чтобы заглянуть туда, мы попытались было с риском для себя подойти к берегу, но это было невозможно, ибо напротив селения находился остров, и, когда мы захотели войти [в пролив, отделяющий его от суши], вход в него уже остался выше по течению; и по этой причине мы проплыли мимо селения и смогли лишь на него полюбоваться. В нем стояло семь позорных столбов и на каждом из них были нанизаны отсеченные человеческие головы, поэтому сию провинцию мы назвали Провинцией Позорных Столбов; она протянулась вниз по реке на двадцать лиг. От этого селения к реке спускались дороги, сделанные руками здешних жителей, и по обе стороны они были обсажены фруктовыми деревьями; по всей вероятности, там жил самолично владыка той земли.
Мы плыли по течению и на следующий день увидели другое селение, подобное только что описанному; запасы пищи у нас были на исходе, и нам не оставалось иного выхода, как только напасть на него; все индейцы спрятались, ожидая, видимо, момента, когда мы высадимся на сушу; наши товарищи спрыгнули на берег, индейцы же, видя, что нам податься некуда, выскочили из своих засад [и налетели на нас] с превеликой свирепостью. Во главе туземцев был их капитан или сеньор, который воодушевлял их своими истошными криками, и один из наших арбалетчиков прицелился, выстрелил и сразил его наповал. Индейцы, видя, [что он испустил дух], не захотели разделить с ним его участь и повернули вспять; кое-кто из них засел в своих домах, как в крепости, давая нам отпор и не прекращая борьбы, но в конце концов и они бежали (В варианте Медины (стр. 44) говорится: «Когда капитан увидел, что они [индейцы] отнюдь не намерены сдаваться да к тому же причинили нам вред и ранили кое-кого из наших товарищей, он приказал поджечь дома, в коих они засели, и лишь после этого индейцы их покинули и бросились наутек…»
У Овьедо этот эпизод описан более подробно и служит наглядной иллюстрацией жестоких нравов испанских конкистадоров: «…но на следующий день, в среду, мы добрались до другого селения, в коем внутри бухио (buhios) было много всякого люда и женщин. Однако из этого отнюдь не следует, что было недостаточно людей, чтобы оборонять от нас со своими луками да стрелами побережье, и что оные будто бы выказали менее упорства в том сопротивлении, которое вознамерились нам оказать. Тем не менее, едва несколько из наших солдат спрыгнуло на сушу, как индейцы, ранив одного из наших, обратились в бегство. Ранение сие оказалось неопасным, ибо у тех стрелков не было отравы. И благодаря ловкости одного из аркебузников по приказу капитана был подожжен большой бухио; сделано так было для того, чтобы дать острастку индейцам, а христианам — возможность без риску запастись кое-какой провизией для продолжения своего плавания. И так как в том бухио засело несколько индейцев, кои не пожелали его покинуть и продолжали обороняться, выпуская оттуда множество стрел, они из-за своего упрямства все там и сгорели вместе со своими женами и чадами, но так и не захотели покориться и избежать своей страшной участи. И посему было прозвано то поселение селением Спаленных (el pueblo de los Quemados). Были там найдены утки, куры, попугаи и кое-какая рыба.
В этом месте у нас закралось подозрение, что обитатели той земли применяют отраву, потому что было обнаружено множество стрел и копий, пропитанных неведомой смолою. И капитан велел сие проверить, и хотя испробовать это на невиновном, быть может, и было в некотором роде бесчеловечностью, помыслы его преследовали лишь благую цель — узнать истину и развеять у христиан страх перед отравою. И дабы сие проверить, у одной индианки, что была с нами на бригантине, пробили руки стрелой, которая, как думали, была пропитана той отравой, что индейцы употребляют повсюду на материковой земле, но так как она не умерла, сомнение покинуло боязливых, и всех очень порадовало столь приятное известие») (Бухйо — индейская круглая постройка из пальмовых ветвей и тростника, служившая жилищем для нескольких семей), и мы, таким образом, запаслись пищей, в каковой — хвала господу владыке нашему — в селении отнюдь не было недостатка, ибо черепах (тех, о которых я уже говорил) было там без счету, всяких уток и попугаев — полным-полно, а о маисовом хлебе даже и говорить не приходится. Потом мы ушли оттуда и переправились на один из островов, чтобы отдохнуть и полакомиться тем, что мы только что раздобыли.
Из этого селения мы увели с собой одну из индианок, оказавшуюся весьма смышленой (una india de mucha razon). Сия индианка нам поведала, будто неподалеку отсюда, в глубине страны, находится много таких же, как и мы, христиан и что живут они у некоего сеньора, который привез их с низовьев реки; она сказала также, что среди них якобы были две белые женщины, а у прочих христиан женами были индианки, от которых у них есть дети. Эти люди, без сомнения, из тех, что отправились вместе с Диего де Ордасом и потом пропали без вести, и, если верить тому, что говорила индианка, находятся они на северном берегу (См. комментарий 2 к отрывку из «Всеобщей и подлинной истории Индий» Овьедо).
Мы поплыли вниз по реке и не заходили больше в селения, потому что еды у нас было вдоволь; по истечении нескольких дней мы вышли за пределы этой провинции; на самой ее границе лежало очень большое поселение; указав на него, индианка нам сказала, что если мы хотим идти к этим христианам, то дорога в те края берет свое начало здесь, но мы не располагали такой возможностью, а посему посовещались и пошли далее [в уверенности], что придет пора, и их вызволят оттуда, где они сейчас находятся.
От этого селения отчалило каноэ с двумя безоружными индейцами и подошло к бригантине, на которой был капитан. Они прибыли на разведку и только то и делали, что высматривали да вынюхивали, и сколько наш капитан ни уговаривал их подняться на корабль, и сколько ни одаривал их всякой всячиной, они ни за что не соглашались сделать это и наконец, показав куда-то в сторону от реки, уплыли.
На ночь мы остановились против упомянутого селения и спали в бригантинах. Едва наступил день и мы пустились в путь, как из селения высыпало множество людей, которые сели [в лодки] и устремились нам наперерез, дабы напасть на нас посреди реки, куда мы уже успели выбраться. У этих индейцев уже имеются стрелы (Карвахаль, вероятно, имеет здесь в виду отравленные стрелы, так как о том, что индейцы сражаются при помощи стрел, ранее уже не раз говорилось), и они сражаются при их помощи; мы дожидаться их не стали и пошли своим путем.
Мы продолжали наше плавание и отправлялись за едою лишь тогда, когда были уверены, что индейцы не окажут нам сопротивления. По прошествии четырех или пяти дней мы решили взять одно селение, ибо видели, что его не обороняют. Там было найдено много маиса и ничуть не менее овса, точно такого же, как наш, из которого туземцы выпекают хлеб; нам попалось совсем недурное — вроде нашего пива — вино, и было оного там в изобилии. В этом селении мы обнаружили целый погреб с вином, что доставило отнюдь не малую радость нашим товарищам; мы нашли здесь также весьма добротную одежду из хлопковой ткани.
В этом селении находилось святилище, внутри коего было вывешено всевозможное воинское снаряжение, над которым в самом верху находились две митры, очень хорошо и натурально сделанные, и они удивительно были похожи на митры наших епископов. Они были сшиты из какой-то ткани, но мы не знаем из какой, так как то был и не хлопок и не шерсть, и обе они был и многоцветны.
Из этого селения мы отправились дальше и устроились на ночлег на другом берегу реки, по нашему обыкновению — в лесу. Тут со стороны реки появилось много индейцев, и они хотели напасть на нас, но, хоть и не по доброй воле, пришлось им убраться восвояси.
Во вторник 22 июня (Описка автора либо переписчика: в 1542 г. 22 июня приходилось на четверг, здесь же речь идет о вторнике 20 июня) мы увидели большое селение на левом берегу реки; заметили его по домам, которые белели вдалеке. Мы шли посреди реки и хотели повернуть к селению, но не смогли [этого сделать] из-за сильного течения и тяжелых волн, которые вздымались выше, чем на море (У Карвахаля было достаточно оснований сетовать на «сильное течение и на тяжелые волны, которые вздымались выше, чем на море». У Амазонки, несмотря на поразительно малый уклон (около 20 км на 1 км) и огромную ширину (ниже Икитоса — 5–7 км, ниже Манауса — около 25 км, в низовьях — около 80 км) средняя скорость течения в связи с многоводностью реки значительна — 2,55 км в час.
Орельяна спускался по Амазонке вместе с паводковыми водами в самый разгар влажного периода, когда полая вода затопляет огромные пространства и создает в протоках неистовые и запутанные течения, скорость которых обычно составляет 4–9 км в час. Что же касается волн, то на Амазонке, даже вдали от океана, они действительно очень высоки и опасны).
В ближайшую среду мы пристали к селению, раскинувшемуся вдоль маленькой речушки, протекавшей по просторной равнине [шириною] в четыре лиги. Селение это целиком лежало в долине и посреди него была площадь, по обеим сторонам которой стояли дома. Здесь мы нашли много съестного. И это селение по расположению домов мы нарекли селением Улицы (el pueblo de la Calle) (В варианте Овьедо это селение названо Скрытым (Pueblo Escondido)).
В следующий четверг мы прошли мимо нескольких других селений, не больших и не маленьких, но мы и не собирались подле них останавливаться. Все эти селения служат пристанищем для рыбаков, приходящих из глубины страны.