Решения Толедо

В течение двенадцати лет своего пребывания на посту вице-короля Франсиско де Толедо пытался определить будущее ко­ренного населения Перу путем составления огромного свода законов, охватывающих почти все аспекты управления страной. Толедо был неутомим. Он настаивал на том, чтобы увидеть все собственными глазами, прежде чем принять решение о спо­собе исцеления. Он был честен и пользовался уважением, но при этом был холоден и жесток. Это был человек, обладающий умом и энергией прекрасного юриста и темпераментом аске­та. Его присутствие внушало всем уважение и заставляло по­виноваться. В течение срока своих полномочий вице-король приобрел могущество и завоевал авторитет. Но автократичес­кие методы Толедо создали ему врагов среди духовенства и в аудиенсиях Перу, и у него было мало друзей в Совете по де­лам Индий в Испании. Даже король Филипп прохладно отно­сился к этому выдающемуся государственному деятелю, хотя именно король держал Толедо на службе вопреки противодей­ствию со стороны Совета по делам Индий. Толедо постоянно старался продвигать интересы испанской короны и церкви, но при этом он пытался оставаться строго в рамках юридических и церковных традиций.

Отношение Толедо к перуанским индейцам возникло не­посредственно под влиянием предложений, которые изложил Хуан де Матьенсо в своей работе «Гобьерно дель Перу». Ин­дейцев необходимо было защитить от жестокого обращения, но это была отеческая защита более высокоразвитой цивилизации. Перуанцы не сумели стать равноправными гражданами коло­ниального общества. Теперь Толедо отбросил в сторону всю ложь о том, что индейцы пользуются правами свободных граж­дан. В его законодательстве им отводилась роль послушного пролетариата; это были люди, стоящие на более низкой ступени общества, но обладающие определенными юридическими правами, которые власти обязаны защищать.

Хотя законы Толедо детально охватывали многие аспекты жизни коренного населения Перу, что было вполне осуществи­мо, он остался в памяти потомков потому, что решил три фун­даментальные проблемы: объединение индейцев на жительство в городах, организация рудников и установление системы при­нудительного труда в масштабе государства.

Объединение индейцев в более крупных поселениях и го­родах давно уже считалось панацеей для решения многих про­блем Перу. Еще в 1503 году, до открытия Мексики и Перу, появилось королевское предписание, гласившее, что «необхо­димо, чтобы индейцы были собраны в городах, где они жили бы все вместе». Этот же самый приказ постоянно повторял­ся сменяющим друг друга губернаторам колоний. Объединить индейцев в городах рекомендовали бесчисленные политики-теоретики, профессионалы и дилетанты, которые предлагали свои идеи на рассмотрение королю. Филипп II вновь повторил этот приказ Гарсии де Кастро в 1565 году; это же предписание стало одним из основных, высказанных новому вице-королю Толедо Хунтой Магной.

Такой энтузиазм у официальных лиц по поводу индейских поселений возник из понимания того, что индейцами будет легче управлять, если они будут жить в городах. Испанцы так­же считали, что цивилизованно жить можно только в городе. В королевском указе говорилось: «Это очень удобно и необ­ходимо для увеличения численности индейцев, чтобы лучше обучать их догматам нашей святой католической веры и что­бы они не бродили в одиночку и не пропадали в необжитых местах, влача животное существование и поклоняясь своим идолам». Толедо принял на себя выполнение задачи, которая отпугивала его предшественников. В двух сериях инструкций от 1571 года он назначил виситадорес — инспекторов, кото­рые должны были изучить каждый уголок Перу и организо­вать объединение его жителей в новые поселения. Инспекто­ра должны были проинформировать энкомендеро, курака и индейцев о целях своей миссии. Они должны были провести перепись населения и осуществить расследование по длинно­му ряду вопросов, касавшихся истории и управления каждой области. Им вменялось в обязанность расспрашивать, не под­вергаются ли индейцы притеснениям со стороны энкоменде­ро или курака, налагать наказания и принуждать к возмеще­нию убытков, если произвол имел место. Они должны были изучить возможности каждого региона в отношении уплаты податей, заново определить соответствующий объем налогов и установить размер поденной платы для чернорабочих, «чтобы индейцы получали более соответствующую их труду заработ­ную плату и пищу, чем это было до нынешнего времени».

«Но главная причина, по которой проводится эта всеобщая инспекция, состоит в том, чтобы... индейцев, живущих по­рознь в различных местах, собрать в городах с хорошей пла­нировкой, расположенных в местах со здоровым климатом». Задачей инспекторов было попытаться заручиться поддержкой энкомендеро и курака, выбрать место для нового города, на­чертить аккуратный план его улиц и площадей, обеспечить наличие в городе церкви, здания городского совета, тюрьмы, вождю предоставить дом, а каждой индейской семье — жили­ще с дверью, выходящей на улицу, чтобы легче можно было осуществлять контроль. Они должны были организовать пере­езд индейцев в новый город в течение короткого промежутка времени и проследить за тем, чтобы их бывшие дома затем были разрушены.

Испанцы не испытывали трудностей в поиске оправданий для таких переселений. Толедо, как обычно, утверждал, что все это делается в интересах коренных жителей. «Им оставили их идолопоклонство, пьянство и наложниц, чтобы испан­цам и их касикам было легче тиранить и эксплуатировать их и чтобы не было никого, кто мог бы защитить их или обес­печить им справедливый суд и хорошее обращение». «Чтобы научиться быть христианами, они сначала должны научиться быть людьми, установить форму правления, научиться себя вести и жить разумно. <...> Невозможно ни обратить этих ин­дейцев в христиан, ни заставить их жить цивилизованно, не переселив их из разрозненных поселений в города». Испан­цы мучились оттого, что не имели возможности осуществлять контроль за тем, что происходит в дальних сельских общинах. Иезуит Бартоломе Эрнандес писал, что они живут «в крошеч­ных хижинах, очень грязных и темных, в которых они соби­раются все вместе и спят как свиньи. Там они напиваются, и отцы путаются со своими дочерьми, а братья с сестрами без каких-либо ограничений. Средством искоренения этого явля­ется переселение этих индейцев в города. Вице-король [Толе­до], как истинный христианин, принял этот метод решения проблемы очень близко к сердцу».

Индейцы видели все это совсем иначе. Перу — страна вер­тикального рельефа, похожего на стиральную доску, в котором крутые горные склоны чередуются с резко уходящими вниз до­линами. Ехать по стране означает постоянно медленно выби­раться наверх из одной долины, а затем зигзагом, так же мед­ленно, спускаться в следующую. Высоко по краям долин рас­полагаются крохотные индейские деревушки; кажется, что их поля прилепились к горе, как мокрые лоскуты. Эти деревуш­ки оказываются несколькими жалкими хижинами с соломенными крышами, окруженными двумя-тремя террасами или по­катыми полями кукурузы и картофеля. Индейцы, живущие в них, выращивают достаточно продукции, чтобы только выжить. Они спят все вместе на грязном полу, приготовляют свою чичу и спиртные напитки на основе сахара и окружают себя мор­скими свинками, курами и собаками. Они живут в бедности, почти на грани прожиточного минимума. Но они счастливы и полны гостеприимства, не потревоженные в своем уедине­нии нуждами или амбициями меркантильного общества. Они есть и были глубоко консервативными крестьянами, тесно свя­занными с каждым утесом и родником в их маленьком мирке. Для них аккуратно спланированные города вице-короля Толе­до олицетворяли собой конец свободе, отрыв от традиционных святынь и переселение в места, где они будут больше подвер­гнуты принудительному труду и эксплуатации со стороны ис­панского общества. Индейцы предложили Толедо 800 тысяч песо, если он от­кажется от программы переселения их в города. Но непреклон­ный вице-король отмел предложение в сторону: по его мне­нию, это только подтверждало их стремление остаться возле своих святынь, чтобы продолжать отправлять древние рели­гиозные ритуалы и сожительствовать «с сестрами и даже до­черьми». Он знал, что они предпочитают «жить порознь, рас­сеявшись в горах и каньонах под присмотром своих вождей». И переселения начались, несмотря на скептицизм испанцев и бурное противодействие индейцев. При переселении происхо­дили волнующие сцены, когда рыдающих женщин отрывали от их жалких лачуг.

Переселение было колоссальным мероприятием, в которое было вовлечено полтора миллиона человек. Оно так и не было как следует изучено, но очевидно, что оно имело место, по крайней мере, в южной части Перу, где при сем присутство­вал сам вице-король, как вдохновитель всей акции. Диего Да­вила Брисеньо, коррехидор Уарочири, писал, что он пересе­лил индейцев-яуйо из более чем 200 деревень «в 39 городов, в которых они живут в настоящий момент». Индейцы пыта­лись уничтожать первые поселения, но Давила Брисеньо за­вершил их переселение, «построив прекрасные храмы и боль­ницы, разрушив все древние города и вынудив индейцев жить в новых поселениях. Главный курака Дон Себастьян, умею­щий говорить по-испански и разумный человек, очень помог в этом деле». Андрес де Вега занимался переселением индей­цев Хаухи и писал, что «дома, которые начали строить для пе­реселенцев, маленькие и прямоугольные, похожи на дома Кас­тилии, а до этого хижины строили круглые. В качестве строи­тельного материала используется адоба и глина или плитняк и глина, а крыши кроют соломой и ольхой. Только церкви и некоторые здания, принадлежащие муниципалитету или важ­ным лицам, имеют черепичные крыши». Инспектора в кунти-суйю лицензиаты Мексия и Эррера сообщали в 1571 году, что они основали 47 поселений, временами объединяя жителей до 18 деревень в одном городе. Хуан де Матьенсо докладывал королю об объединении индейцев из 11 деревень Вильянуэва-де-ла-Плата и отмечал, что были построены дома для двух индейцев-алькальдов, двух касиков и нотариуса. Лицензиат Хуан Мальдонадо де Буэндия сообщал, что он создал 22 но­вых города из 226 деревень в районах Мокегуа и Арика на южном побережье Перу. «В наиболее крупных городах я оста­вил избранных алькальдов и рехидоров, которые получили со­ответствующие предписания и ограниченную юрисдикцию с тем, чтобы они могли осуществлять самоуправление. Я поделил подати среди неимущих индейцев так, чтобы каждый знал, сколько он должен заплатить, и чтобы касики не могли отнять у них их собственность под предлогом сбора податей.

В ходе моей инспекции свыше 400 взрослых индейцев были обучены основам христианской веры и получили крещение: хотя эта страна была открыта уже довольно давно, они жили как язычники, потому что их деревни находились так далеко друг от друга. Свыше 500 индейцев, которые жили в грехе, сочетались браком. Стариков и вдов, которых раньше касики не щадили, теперь не притесняют. А энкомендеро теперь лишились своих империй, в которых они были владыками своих индейцев».

Таковы были идеальные представления испанцев о переселении индейцев в новые города. Некоторые из испанцев-администраторов были не столь оптимистичны в отношении этих новых поселений. Луис де Монсон признавал, что среди индейцев-рукана, живущих около Уаманги, есть такие, «кото­рые были переселены на расстояние от одной до двух лиг [4— миль] от своих бывших домов. Они постоянно жалуются, говоря, что их поля находятся в их покинутых деревнях и им приходится прилагать большие усилия, чтобы ходить туда и делывать их». Антонио де Чавес и де Гевара высказывался нее откровенно о последствиях этих действий для провинции Уаманга в целом. «Города, которые недавно были заселены, по большей части непостоянны. Из-за физического истощения, связанного с переездом в другие климатические районы и места с нездоровыми условиями жизни, находящиеся далеко от их полей, многие индейцы с позволения губернаторов и коррехидоров своего района были возвращены в свои деревни».

Хотя некоторые попытки осуществить переселение индейцев потерпели неудачу, большинство из них были успешными. Эти аккуратные чистенькие поселения сыграли важную роль в том, чтобы заставить воспоминания о временах правления Инков и об их религии поблекнуть и сделать перуанских индейцев более восприимчивыми к правлению испанцев. Бальтасар Рамирес выражал свое восхищение теми способами и энергией, с которой Толедо завершил это великое переселение всего за два года. Он назвал это «великолепно проделанной работой, имеющей огромную важность как для мирской, так и для духовной жизни».

Сам Толедо рассматривал эти переселения индейцев как необходимую прелюдию к истинному обращению их в христианство. Пока индейцы были рассеяны по удаленным ху­торам и деревням, перед священником каждой энкомьенды стояла невыполнимая задача. Толедо сообщал королю: «Я об­наружил, что вероучение, которое проповедуют туземцам эти священники, пресно и сухо, и делают они это pro forma [ради формы] — как это явствует из уровня христианизации индейцев». Церковь сама начала уже бить тревогу и критико­вать себя. Многие духовные лидеры поняли, что, хотя хрис­тиане и завоевали Перу, христианство не завладело душами и сознанием (или, как сейчас говорят, сердцами и умами) ин­дейцев. Разрушительное возрождение национальной религии в середине шестидесятых годов XVI века продемонстрирова­ло настоятельную необходимость сделать усилия церкви более действенными. Второй церковный совет собрался в Лиме в 1567 году, на котором большое внимание было уделено тому, как пресечь практику языческих верований. Священники по­лучили указание искоренять «бесчисленные суеверия индей­цев, церемонии и дьявольские ритуалы». Они должны были подавлять пьянство и уничтожать все туземные обряды, оста­навливать деятельность колдунов-знахарей, обнаруживать и разрушать туземные святыни и талисманы.

В течение последней трети XVI века и в начале XVII цер­ковь предприняла наступательную кампанию с целью искоре­нения всякой духовной оппозиции. В 1570 году Синод в Кито дал указание священникам бороться со всеми «слугами дьяво­ла, которые препятствуют распространению нашей христиан­ской религии. Есть известные колдуны, которые занимаются этим в союзе с дьяволом, окруженные многими суевериями. Некоторые охраняют узка и общаются с дьяволом; другие дей­ствуют как священники, выслушивают исповеди индейцев и проповедуют поклонение дьяволу». В течение этих лет велся поиск вождей, стоящих во главе туземной религии; их подвер­гали физическим наказаниям, сажали в колодки или заклю­чали в тюрьму. Но эти охоты на ведьм почти никогда не за­канчивались сожжением на костре или казнью, как в более поздних колониях Северной Америки. Также для священни­ков было очень важно уничтожить бесчисленные святыни, по­читаемые индейцами. Они принялись за это с апостольским рвением: Франсиско де Авила хвастался, что в течение всей своей миссионерской карьеры он лично сжег свыше 30 тысяч идолов и 3 тысячи мумий. Даже такие разрушительные дей­ствия не искоренили все языческие верования. Хуан Мелендес жаловался, что «они возвращаются к своим древним идо­лам, как собаки к блевотине». Анды и по сей день полны религиозных предрассудков: почти на каждом рынке, кладбище и в каждом индейском доме есть необычные предметы, име­ющие магическое значение.

Крестовый поход церкви против язычества создал важный побочный продукт литературного плана. Были составлены первые словари языка кечуа, которые должны были помогать священникам в их миссионерской работе. Один был состав­лен Хуаном де Бетансосом, женатым на принцессе инков, а другой был опубликован в Вальядолиде в 1560 году Доминго де Санто Томасом, защитником сыновей Атауальпы. Автором самого лучшего словаря языка кечуа был Диего Гонсалес Олгин. Луис Бертонио и Диего де Торрес Рубио составили сло­вари языка аймара, на котором говорят в районе озера Титикака, а Луис де Вальдивия составил словарь для индейцев Чили. Миссионерам также помогали тщательные исследования туземных религий, с которыми они боролись. Все хрони­сты, писавшие об инках, естественно, изучали их религию, но теперь появились руководства именно для того, чтобы помочь искоренить идолопоклонство. Среди авторов этих ценных ис­следований были Поло де Ондегардо, Хуан де Бетансос, пер­вые монахи-августинцы, Кристобаль де Молина из Куско, Франсиско де Авила, Кристобаль Каррильо де Альборнос, Эрнандо де Аведаньо, Хосе де Аррьяга и Педро де Кирога. Боль­шая часть наших знаний о религии индейцев почерпнута из этих антиязыческих отчетов.

Власти знали, что распространению христианства мешало угнетение индейцев испанцами. Король часто давал указания своим губернаторам в колониях, чтобы они защищали корен­ное население. Франсиско де Толедо попытался выполнить свой долг и здесь. Этот суровый вице-король, гонитель инков, издал множество законов, касающихся жизни индейцев. Как честный и глубоко законопослушный человек, он ненавидел порочное угнетение. Но он защищал индейцев, не испытывая к ним сострадания. Это была снисходительная забота просве­щенного начальника. «Я информирован о том, что индейцы не свободны, что является результатом их слабости, глупости и сильного преклонения перед испанцами... Вследствие этого мой долг протектора индейцев — следить за тем, чтобы их не обманывали, когда они работают». Поэтому Толедо установил шкалу заработной платы и жалованье, обеспечивающее лишь прожиточный минимум, для различных категорий рабочих-индейцев. Обычный чернорабочий должен был получать в ме­сяц один песо, половину фанега (три четверти бушеля) куку­рузы и клочок земли для выращивания еще кое-какой пищи.

Другие рабочие, домашние слуги, пастухи, старики или под­ростки получали еще меньшую плату и паек. Толедо так­же настаивал на том, чтобы поденщики получали свою плату серебром безо всяких вычетов или удержаний сразу же в кон­це каждой недели.

Толедо не симпатизировал традиционным угнетателям ин­дейцев — энкомендеро, курака и священникам. В своем док­ладе королю от марта 1572 года он жаловался на «позорные деяния, совершаемые первыми конкистадорами в отношении индейцев, на их жестокость». Он соглашался с тем, что индей­цы, проживающие в энкомьендах, не должны работать лично на энкомендеро, они должны только платить подати.

Толедо колебался относительно того, стоит ли делать права на владение энкомьендами бессрочными. Совет города Куско, который состоял исключительно из энкомендеро, предложил выкупить права на бессрочное владение 150 энкомьендами, но Толедо посоветовал королю продать это право только несколь­ким лучшим колонистам в каждой общине. Будучи сам родом из феодальной семьи, Толедо надеялся создать прослойку зем­левладельцев-аристократов в каждом перуанском городе. Точно так же для утверждения власти испанцев в индейских районах он опирался на гарнизоны крепостей, таких, как Колькампата Инки Карлоса. На самом деле никакого решения в отноше­нии передачи энкомьенд в навечное владение так и не было принято. Кортесы Кастилии (парламент) в 1573-м и 1574 годах рекомендовали продавать это право за такую сумму, которая основывалась бы на ежегодном доходе в виде податей, получа­емом с каждой энкомьенды. Король не предпринял никаких действий помимо созыва в 1579 году еще одной специальной комиссии — Хунты де ла Контадуриа Майор. Результатом ее работы стала рекомендация, схожая с той, которую дали дис­кредитировавшие себя члены комиссии в 1562 году. Но король Филипп снова бездействовал. В 1584 году была предложена но­вая формулировка, и тогдашний вице-король Перу высказал­ся в 1586 году за широкие права для всех энкомендеро на бес­срочное владение энкомьендами. Филипп II, разгневанный за такие противоречивые советы, в 1592 году приостановил все дальнейшие дискуссии по этому вопросу.

А тем временем энкомьенды теряли свою значимость: объем произведенной в них руками индейцев продукции и достав­шихся тяжким трудом податей был незначителен по сравнению с состояниями, которые делались на рудниках и на торговле кокой. Многие энкомьенды отошли к короне после смерти их вторых владельцев. Новым угнетателем индейцев стал коррехидор, королевский чиновник, назначенный управлять владе­ниями короны. Коррехидоры назначались только на несколь­ко лет, поэтому они должны были наращивать темпы и делать эксплуатацию более изощренной, чтобы успеть сколотить себе состояние за срок своего недолгого пребывания на этом посту. В течение этого периода некоторые семьи энкомендеро успе­ли приобрести документы о передаче им правового титула на земли индейцев. Собственность, полученная таким загадочным и незаконным образом, стала ядром, вокруг которого сформи­ровались асьенды многих современных видных семей Перу.

Франсиско де Толедо критиковал гнет со стороны курака даже больше, чем гнет энкомендеро. Следом за Хуаном де Матьенсо он выражал свое резкое осуждение. «Если эти касики дурны, они побуждают толпу подражать им в том образе жизни, который обычно так плох, что его нужно увидеть сво­ими глазами, чтобы поверить... Они устраивают пьяные пи­рушки и закрывают глаза на все пороки, которые процветают на них. Они побуждают поклоняться идолам и мумиям умер­ших и содержать наложниц — не одну, а пятьдесят или сотню. На них лежит ответственность за грабежи и тиранию, от кото­рой страдают эти несчастные люди. Ведь если индеец платит четыре или шесть песо податей, они отнимут у него еще со­рок песо сверх этого. Они обременяют несчастных бедняков податями, за исключением богатых индейцев, родственников своих любовниц и вождей низшего ранга — все они являются орудиями их злодеяний, в том числе убийств индейцев, кото­рые не исполняют их желания».

Так как Толедо считал курака мелкими жестокими тирана­ми, он, естественно, издал законы, чтобы ограничить их власть. Он даже предпринимал попытки не допускать, чтобы курака занимали официальные посты в его новых городах. Но он при­знавал, что «индейцами нельзя править, не используя курака в качестве инструментов исполнительной власти как в мирской, так и в духовной жизни». И он полагался на курака в сборе по­датей и в определении норм выработки. Толедо запретил ку­рака или другим индейцам иметь испанское оружие, играть в кости, устраивать пирушки или дарить подарки испанцам, по­купать испанские товары выше определенной стоимости или путешествовать верхом на лошадях или в паланкине; исклю­чение делалось только для больных или вождей провинций. Но он подтвердил право каждого курака и его старшего сына на освобождение от уплаты податей и личных повинностей и основал специальные учебные заведения для сыновей курака, чтобы вырастить из них образованную национальную аристократию. Он также перенял инкскую систему наследования ти­тула касика: неспособный или нелояльный курака мог быть лишен своего поста в пользу своего сына, а его младшего сына могли выбрать в преемники, если он подавал больше надежд, чем старший.

Сначала Толедо не был уверен в том, каким образом за­щищать индейцев от их угнетателей. Настоятель августинцев Хуан де Виверо, который крестил Титу Куси, в 1572 году по­рекомендовал королю ввести в Перу должность генерального защитника индейцев, который сопровождал бы вице-короля и имел бы заместителей в каждом городе. На нем лежала бы от­ветственность за «защиту этих обездоленных индейцев, ибо за ними некому присматривать. Всякий, кто будет находиться на этом посту, должен пользоваться поддержкой и благосклонно­стью Вашего Величества и ваших посланников: ведь это бу­дет постоянное мученичество, если он будет выполнять все, что ему положено». Толедо пытался следовать этому совету. В 1575 году он назначил генеральным защитником индейцев некоего Бальтасара де ла Круса, но перед этим он сделал это­го человека протектором индейцев в Потоси и убедился в его добросовестности. Генеральный защитник индейцев стал вы­разителем интересов коренного населения. Он представлял на рассмотрение прошения и выступал с судебными исками от их имени, «так как индейцы не имеют права обращаться в суд». Каждую неделю он отчитывался перед вице-королем и прини­мал своих помощников в различных городах. Его обязанности были обычными: обеспечить, чтобы жалованье платилось пра­вильно и чтобы энкомендеро, курака и священники не взи­мали незаконные поборы и не заставляли на себя работать.

Генеральный защитник был номинальной фигурой в ог­раждении коренного населения от произвола. На более низ­ком уровне работа велась коррехидорами де индеос, которые появились при Гарсии де Кастро. Инспектора, назначаемые Толедо, осуществляли правосудие наряду с коррехидорами де индеос и видели, с какими проблемами те сталкиваются. По­началу Толедо не мог избавиться от подозрений в отношении коррехидоров де индеос, сознавая, что у церковников и у ку­рака должны быть какие-то основания для того, чтобы про­тиводействовать им. Но выводы генеральных инспекторов и его собственные наблюдения заставили Толедо изменить свое мнение. Он увидел, что такие чиновники были необходимы для областей, находящихся за пределами сферы деятельности испанских коррехидоров в немногих городах, которые были основаны европейцами. В ноябре 1573 года он рекомендовал королю санкционировать их деятельность. 27 февраля 1575 го­да по этому поводу появился королевский указ, и Толедо из­дал многословные предписания, регламентирующие деятель­ность этих официальных лиц. Теперь они стали называться судьями индейцев, и их число сильно сократилось до 71 че­ловека в соответствии с количеством провинций, на которые он разделил Перу. Он мудро распорядился, чтобы этим судь­ям индейцев жалованье платили энкомендеро, а не сами ин­дейцы. Он настаивал на том, чтобы эти новые чиновники не были энкомендеро и не могли занимать другую должность. Они должны были быть старше двадцати шести лет, обладать хорошим характером и занимать приличное место в обществе. И очевидно, они должны были быть альтруистами, сочувству­ющими индейцам. Среди испанцев в Перу было почти невоз­можно отыскать такие образцы совершенства.

В 1578 году Толедо потерял терпение в отношении протек­торов индейцев, «потому что каждый из них обирал и обма­нывал индейцев, а также притеснял дюжинами судебных ис­ков». Вместо них он создал новую форму защиты индейцев в каждом городе: о законных нуждах индейцев в каждой Аудиенсии заботились защитник и прокурадор. В конце срока сво­их полномочий эти новые чиновники должны были подвер­гаться «ресиденсии», то есть другой чиновник проводил кри­тический обзор их деятельности и поведения, что могло при­вести к позору или безобразному судебному разбирательству. Должностные обязанности чиновников, которые были созда­ны или обновлены Толедо, были определены в ряде указов в 1574, 1575, 1579 и 1580 годах. Последние декреты охватили все аспекты защиты индейцев и включали в себя одиннадцать новых положений, в которых была предпринята попытка за­щитить индейцев от отдельных испанцев, занимавшихся сре­ди них спекуляциями, а также от метисов, энкомендеро, свя­щенников и касиков. Покидая Перу в 1582 году, Толедо со­ставил для короля письменный отчет о периоде своего прав­ления. В нем он выступал в защиту своих новых чиновни­ков: «Я прошу Ваше Величество сохранить должности корре­хидоров де индеос ввиду их явной полезности для индейцев... Они незаменимы, потому что берут на себя большую часть правовых обязанностей юристов и аудиенсий, занимаются лицензиями духовенства и монашества, вопросами доходов и коммерческой деятельности испанцев, надзором за граница­ми власти энкомендеро, а также вопросами власти и тирании касиков». Это был благородный призыв губернатора колонии. Король Филипп ответил одобрением указов Толедо в июле1584 года и рекомендовал их в качестве основы для будущей системы правления в Перу.

Современные Толедо испанские авторы, такие, как иезуит Хосе де Акоста или доминиканец Родриго де Лоайса, одобрили появление должностей коррехидоров де индеос, но выразили сомнение в возможности подыскать подходящие кандидатуры на эти посты. Это был тот самый случай, когда человеческая природа нанесла поражение добрым намерениям законотвор­чества. Испанцы были далеко впереди других колониальных наций на пути поиска идеалистов, которые посвятили бы себя справедливому управлению и защите жителей какого-нибудь отдаленного района. Без сомнения, многие выполняли свои обязанности добросовестно, но не осталось письменных сви­детельств их усилий. Однако другие пытались извлечь пользу из своего краткосрочного назначения, эксплуатируя индейцев посредством монопольной торговли и других вымогательств. Поэтому на протяжении всего колониального периода вопрос защиты коренного населения продолжал волновать вице-коро­лей Перу. Вышестоящие власти были, по крайней мере номи­нально, на стороне индейцев и пытались помочь им.

На значительно более низком уровне индейцам позволи­ли осуществлять самоуправление в новых поселениях. Самые уважаемые советники Толедо, особенно архиепископ Лоайса и политики-теоретики Поло де Ондегардо, Хуан де Матьенсо и Хосе де Акоста, подчеркивали потребность в большем количе­стве алькальдов и рехидоров из числа индейцев, чтобы расши­рить власть новых коррехидоров де индеос. Матьенсо предла­гал, чтобы в каждом районе на пост коррехидора с судебными полномочиями сроком на два года ставили испанизировавшегося индейца из другой провинции. Толедо не предпринимал смелых шагов, подобных этому, но он утвердил создание ряда индейских должностных лиц для управления новыми поселе­ниями. Индейский алькальд мог отправлять правосудие на са­мом низшем уровне. У него был специальный жезл с крестом, выгравированным на его серебряной верхушке. Он проводил судебное разбирательство на городской площади, но никаких записей при этом не велось. Он мог слушать уголовные де­ла, но приговорить мог только к штрафу до одного песо или к двадцати ударам плетьми: никаких смертных приговоров, уве­чий или кровопролития. Он также мог заниматься граждан­скими исками индейцев друг к другу, если речь шла не более чем о 30 песо.

В указах о назначении этих новых чиновников Франсиско де Толедо был больше озабочен тем, чтобы провести в жизнь свои пуританские предрассудки, нежели уступить им широ­кие полномочия. Индейские чиновники многократно получа­ли указания подавлять все сомнительные действия, которые «были так оскорбительны нашему Господу Богу и вызваны дья­вольским наваждением». Это касалось добрачных половых от­ношений, внебрачного сожительства, кровосмесительных свя­зей и пьянства. Все было направлено на то, чтобы защитить незамужних индианок в возрасте от десяти лет от внимания возможных насильников, включая мирские и церковные влас­ти, а также их собственных братьев и отцов. Толедо также стре­мился ограничить деятельность женщин с сомнительной репу­тацией, которые, очевидно, «работали» в тамбо или путеше­ствовали вместе с курака. Индейские алькальды несли ответ­ственность и за поддержание в надлежащем состоянии боль­ниц, которые финансировались из пожертвований индейцев, и за охрану порядка на улицах, и за организацию рынков. Во всем этом едва ли упоминалась цель, заявленная в заглавии и преамбуле к указам Толедо, — «управление индейцами с наме­рением предотвратить несправедливости и притеснение, чини­мые им со стороны их энкомендеро».

В тех местах, где самоуправляющимся сообществам индей­цев позволили развиваться, они стали преуспевающими общи­нами. Мигель Ахия писал, что в таких общинах в Перу число индейцев «увеличивается и множится в изобилии. У них до­статочно еды и одежды, и они довольно богаты и имеют доста­ток, чтобы платить свои подати. Одежда, которую они носят, лучше и дешевле, чем обычно, потому что они ее делают в сво­их собственных мастерских». Но очень часто скромного индей­ца, который старался выполнять свои обязанности на одном из выборных постов, сокрушал его курака, священник или корре­хидор. Метис Фелипе Пома де Аяла, который жил в индей­ских общинах с индейцами-чиновниками, писал, что «первым [индейцам-]алькальдам индейцы не подчинялись и не оказы­вали уважения, их называли «мичок кильискачи», что означа­ло «судьи, уполномоченные шпионить и сплетничать». Обыч­но в алькальды индейцы выбирали молодых людей, чтобы с ними можно было не считаться».

Все усилия Толедо, направленные на благо индейцев, сошли на нет и рухнули под натиском неутолимых требований рудни­ков. Вице-король тщетно пытался примирить две противореча­щие друг другу вещи: защиту индейцев и отчаянную нужду в ра­ботниках на рудниках. Как добросовестный чиновник, стоящий на страже государственных интересов, Толедо должен был обес­печить продолжение притока перуанских богатств в Испанию. Сопротивляющихся, упрямых индейцев нужно было заставить добывать ртуть и серебро — силой, если понадобится.

Вскоре после прибытия в Перу Толедо созвал специальную Хунту с целью проведения обсуждения вопроса, насколько со­гласуется с нравственностью принуждение индейцев к работе на рудниках. В эту комиссию, возглавляемую архиепископом Лоайсой, вошли шесть магистратов, восемь известных церков­нослужителей и бывший губернатор Гарсия де Кастро. В ок­тябре 1570 года она пришла к единогласному заключению, что разработка месторождений была в интересах общества, поэто­му принуждение к работам на рудниках можно было позволить без угрызений совести.

Во время своей генеральной инспекции вице-король сделал остановку в Хаухе и отправил своего близкого друга д-ра Лоарте проинспектировать огромные ртутные рудники Уанкавелики. За прошедшее десятилетие они быстро разрослись, и те­перь стало ясно, что поденная плата, предложенная владель­цами рудника, больше не может заставить индейцев добывать ртуть. Поэтому Толедо взял на себя нелицеприятную задачу принудить провинции, расположенные вокруг Уанкавелики, предоставлять определенное количество рабочих, призванных, как на службу в армию, для работы на рудниках. Оправданием этому служило поручение, данное ему Советом ученых мужей Лимы. Он писал королю: «Хотя раньше здесь это осуждалось в подобных случаях и запрещалось указами Вашего Величест­ва и хотя священники и епископы настоятельно подчеркивали вред и беды, которые этот труд приносит туземцам, не было подано ни единого голоса против». Успокоив таким голосо­ванием свою совесть, Толедо легализовал использование при­нудительного труда на государственной службе. Раньше инки обязывали индейцев работать на общее благо, и эта система на­зывалась «мита». Слово «мита» снова возродилось и стало обо­значать принудительный труд на рудниках — на общее благо «родины», расположенной на другом конце света.

Согласно предписаниям Толедо новобранцев для Уанкавели­ки следовало брать из горного района протяженностью 200 миль, который включал в себя Хауху и Уамангу. Три тысячи индейцев должны были отрабатывать миту в течение одного месяца или двух месяцев в период сезона дождей с января по апрель, когда работать на поверхности не было возможности. Это количество представляло собой около одной седьмой всего взрослого насе­ления этого района. Толедо установил поденную плату в разме­ре одного реала, или томина, серебра. За один томин в Хаухе в то время можно было купить двадцать яиц, или шесть авокадо,

или три фунта хлеба. Эту плату дополняли десять фунтов мяса и три восьмых бушеля кукурузы на человека в месяц. Толедо поста­рался обеспечить, чтобы горнорабочие получали плату серебром без задержек, чтобы им выплачивалась компенсация зато время, которое у них ушло на дорогу до рудника и обратно, и чтобы они работали только в дневные часы. Таким образом, Толедо поднял ежедневный заработок митайос — рабочих рудников, чем вызвал шумные протесты владельцев рудников. Но он поднял его недо­статочно высоко, чтобы у индейцев оставались излишки после уплаты податей.

Итак, митайос собирались все вместе и отправлялись от­бывать срок своей обязательной службы. Некоторые из них обслуживали огромные жаровни с растапливаемой ртутью, но большинство работали под землей среди ядовитой пыли и дыма от сальных свечей. Антонио Васкесу де Эспиносе навсегда вре­залась в память картина: «Три-четыре тысячи индейцев усерд­но трудятся, взламывая твердую кремнистую породу кирками и кувалдами. Наполнив свои небольшие мешки, несчастные карабкаются, нагруженные рудой, вверх по лестницам или сна­стям, одни из которых похожи на мачты, а другие — на кана­ты, но лезть по ним так трудно и тяжело, что человек и с пус­тыми руками едва ли может подняться по ним. Вот так они работают в этом руднике среди множества свечей, громкого шума и неразберихи».

У церковнослужителей, голосовавших за принудительный труд на рудниках, стали появляться серьезные сомнения от­носительно того, что они сделали. В июле 1570 года архиепис­коп Херонимо де Лоайса, осознавший последствия политики, которую он одобрил, формально взял назад свой голос. Мно­гочисленные свидетельства тяжелой жизни и случаев смерти индейцев на ртутных рудниках стали достигать Лимы, и дру­гие церковники на заседании Хунты в 1571 году последовали примеру Лоайсы. Теперь они настаивали на том, что, хотя ра­бота на рудниках сама по себе была достойная, индейцев сле­дует убеждать выполнять ее, а не заставлять. Ничего не изме­нилось, и 11 марта 1575 года церковнослужители, входившие в Хунту, подписали коллективное письмо. В нем они отри­цали одобренную ранее формулировку «принуждать и застав­лять» и пришли в смятение, обнаружив, что «индейцев при­нуждают работать на рудниках; они бурно жалуются на это, и это причиняет им большие страдания и вред». Спустя неделю семь врачей из недавно основанного университета в Сан-Маркосе написали коллективное письмо, в котором сообщали ко­ролю, что индейцев в течение четырех лет силой принуждают работать на рудниках. «Мы полагаем, что Ваше Величество не был поставлен об этом в известность, раз Вы не приказали прекратить это. Ибо это противоречит закону Божьему и че­ловеческому; свободных людей принуждают и заставляют так много трудиться, что это является пагубным для их здоровья и жизни». В этот же самый день архиепископ тоже написал письмо, протестуя против того, что индейцам на рудниках платят жалованье низкопробным серебром и бесчестно обра­щаются с ними. «Короче говоря, они лишены свободы. Ука­зы соблюдаются только в той их части, которая касается того, чтобы «принуждать и заставлять» их работать. Эти слова я сам написал в указах, действуя без размышлений, что заслужива­ет осуждения. Здесь мы сделали все возможное, чтобы испра­вить ситуацию, но все продолжается, как и было. Ради любви к Господу пусть Ваше Высочество прикажет отменить их!» Это было смелое признание своей ошибки. Но было уже слишком поздно. Толедо действовал с одобрения Хунты, и обязатель­ная мита получила законодательную поддержку. Утвержденная однажды, она стала слишком ценной, чтобы ее отменять.

Это случилось во время пребывания в Перу Толедо, когда Фернандес де Веласко открыл новый технологический процесс, который позволял использовать ртуть уанкавеликских рудни­ков при очищении твердых руд Потоси. Толедо ликовал, узнав о возможностях этого «величайшего союза в мире». Поэтому он поспешил пересечь Боливийское альтиплано по направлению к Потоси, как только закончил свою инспекцию и реоргани­зацию в Куско.

Потоси становился уже огромным городом с населением 150 тысяч человек, что делало его одним из самых крупных городов во всем христианском мире, по величине уступающим лишь Лондону, Парижу и Севилье и равным Неаполю и Ми­лану. Это был горделивый, броский и быстро растущий город, изобиловавший миллионерами, которые сколотили свои ка­питалы на горнодобывающей промышленности. Карл I даро­вал Потоси титул Имперского Города с подходящей хвастли­вой надписью на его гербе: «Я — богатый Потоси, сокровище мира и зависть королей». Филипп II прислал в город щит с такой надписью: «Для могущественного императора или муд­рого короля эта высокая гора серебра могла бы завоевать весь мир».

В течение пяти дней Потоси отмечал приезд высокопостав­ленного посетителя расточительными празднествами. Толедо собрал на встречу горняков, чтобы решить вопрос о строи­тельстве водяных мельниц для измельчения руды, чтобы по­том ее можно было очищать при помощи ртути. Четверо бо­гатых владельцев рудника вызвались построить за свой счет искусственное озеро для сбора вод летних дождей. Затем они потратили 3 миллиона песо на постройку системы из 32 озер, шлюзового канала длиной 10 миль, 18 плотин и сотен водя­ных колес: это было замечательное произведение инженерного искусства, которое обеспечивало энергией производственный процесс, дающий стабильный поток серебра. К концу XVI ве­ка быстро растущий город Потоси был так же притягателен, как и Клондайк, и Лас-Вегас: 14 танцевальных залов, 36 игор­ных домов, семь или восемь сотен профессиональных игро­ков, один театр, 100 или 200 проституток и дюжина велико­лепных церквей в стиле барокко.

Все это необузданное богатство зависело от труда тысяч индейцев: владельцы рудников требовали, чтобы в шахтах еди­новременно работали 4500 человек. Для удовлетворения этой постоянной потребности Франсиско де Толедо организовал гигантских размеров миту, которую он регламентировал при помощи столь характерных для него объемистых декретов, вы­шедших в Ла-Плате в феврале 1574 года. Толедо обозначил район, охватывающий большую часть Южного Перу, Боливии и Северо-Западной Аргентины. Шестнадцать высокогорных провинций, простирающихся от Куско к югу на 600 миль по прямой до Тарихи в современной Аргентине, были вынужде­ны поставлять рабочих-митайос. В этой области проживало около 95 тысяч пригодных к этой работе мужчин в возрасте от восемнадцати до пятидесяти лет; не подлежали призыву на эти работы только курака, их сыновья и немощные индейцы. По системе Толедо под призыв подпадала единовременно одна седьмая часть пригодных для миты мужчин; но на практике курака приходилось отсылать людей в Потоси чаще, чем_ на один год раз в семь лет. По этой системе в любое время в Потоси находились около 13 500 митайос, из которых 4500 че­ловек работали в течение недели под землей, в то время как остальные две трети работали на поверхности или отдыхали. Объявление об очередном наборе на миту рассылалось всем курака в каждой общине за два месяца до того дня, когда ра­ботники должны быть уже на месте. Тогда курака был обязан по закону обеспечить свою долю людей, даже если это озна­чало дорогостоящий наем работников на непостоянную рабо­ту, чтобы заполнить бреши, вызванные сокращением числен­ности населения. Некоторые индейцы имели возможность от­купиться от отбывания миты. Но большинство отправлялось в путь в сопровождении начальника миты. Альфонсо Мессия описывал один такой отряд, шедший из района Чукито, рас­положенного вдоль западного берега озера Титикака. «Из про­винции Чукито каждый год отправляются 2200 индейцев для отбывания миты. Обычно все идут со своими женами и деть­ми. Дважды я видел их и могу сообщить, что всего их идет, должно быть, семь тысяч душ. Каждый индеец берет с собой по крайней мере восемь или десять лам и несколько альпака себе на пропитание. На них они перевозят свою пищу, куку­рузу и чуньо, одеяла и соломенные тюфяки, чтобы защитить себя от сильного холода, так как они всегда спят на земле. Ко­личество всего этого скота обычно превышает тридцать тысяч голов... и стоит свыше трехсот тысяч песо. Чтобы проделать путь длиной более ста лиг до Потоси, у них обычно уходит два месяца, так как скот и дети не могут идти быстрее. Из всего этого количества людей, вместе со своим добром ушедших из провинции Чукито, назад возвращаются только около двух ты­сяч: из других пяти тысяч одни умирают, а остальные остают­ся в Потоси или близлежащих долинах, потому что у них нет скота на обратный путь». Мессия показал, что такие индейцы в действительности несут чистые убытки, отправляясь в По­тоси. Их доход за семнадцать недель работы в течение шести месяцев пребывания в Потоси составлял 46 песо, но им тре­бовалось 100 песо, чтобы обеспечить себя и заплатить подати за те десять месяцев, которые прошли со времени их ухода из Чукито и до момента их возвращения.

Оказавшись в Потоси, несчастный митайо терпел «четы­ре месяца непосильного труда в шахтах, работая по двена­дцать часов в день, спускаясь на глубину 60—100 эстадо [350— 600 футов] в вечную темноту, где всегда нужно работать при свечах, где воздух в недрах земли тяжел и полон испарений». В указах Толедо, регламентировавших работу на рудниках, го­ворилось, что индейцы должны были начинать работу через полтора часа после восхода солнца и заканчивать ее на закате с часовым перерывом в полдень. Но по мере того, как стволы шахт углублялись в гору, даже эти установленные часы тяже­лого труда игнорировались: работников заставляли оставать­ся под землей по шесть дней кряду. Когда занималась заря над открытым всем ветрам альтиплано, каждый понедельник у подножия горы появлялись «капитанес де ла мита» со свои­ми группами рабочих. Эти люди спускались в забой и рабо­тали там группами по трое: двое кирками ломали руду, пока не догорала сальная свеча, а тем временем третий отдыхал. Ночью они спали в шахте. Условия постепенно становились все более невыносимыми. Управляющие рудниками назнача­ли тяжелые еженедельные нормы для каждого митайо и на­лагали на них штрафы в размере однодневного заработка при недовыполнении нормы на каждые 100 фунтов. Рудники пус­тели каждое воскресенье, а также в дни главных святых, ко­торых было тринадцать. В эти дни, согласно традиции, индей­цам разрешали проводить изыскания для себя, и они сумели пресечь все попытки лишить их этой привилегии. Но даже это не давало митайо возможности заработать достаточно, чтобы прокормиться и вернуться в свою деревню: многим приходи­лось оставаться в Потоси и работать в качестве вольнонаем­ных рабочих — мингас, чей заработок превышал фиксирован­ную плату митайос в три раза. Некоторые из этих мингас при­выкали к климату, заработной плате и условиям работы в По­тоси и оставались на неопределенное время. В XVII веке в Потоси проживали около 40 тысяч мингас. В этом отдаленном быстро растущем городе женщин не хватало. И хотя были ин­дианки, которых всякий мог купить за деньги, многие индей­цы обращались к гомосексуальным контактам и обижались на то, что у испанцев это вызывает глубокое негодование.

Это было незадолго до того, как огромные рудники Пото­си и Уанкавелики начали подрывать всю структуру поселений в центральных и южных Андах. Индейцы ненавидели тяжелый труд в неестественных для них условиях и свое вынужденное отсутствие дома. Самым очевидным способом избежать этой принудиловки был побег от обязательной повинности и бро­дяжничество в других частях Перу. Такие побеги стали пред­ставлять собой серьезную проблему. Диего Муньос де Куэльяр подсчитал, что через сорок лет после узаконивания миты Толедо население связанных с ней провинций сократилось на­половину. К середине XVII века население 16 охваченных митой провинций сократилось более чем на три четверти. Остав­шиеся индейцы должны были поставлять такие же отряды митайос, какие собирали их предки при Толедо, а поденная пла­та митайо в Потоси оставалась неизменной в течение двухсот лет. Оттого, что побеги стали частым явлением, а от тех, кто еще оставался, требовали чаще отбывать эту повинность, сель­ское хозяйство этих районов непоправимо пострадало. И по иронии судьбы, сумма королевских податей, которую не заплатили индейцы, убежавшие из королевских владений в Чаркасе и Кольяо, реально превысила одну пятую доходов от се­ребряных рудников, положенных королю.

Франсиско де Толедо, добросовестного слугу короны и че­ловека, который хотел защитить индейцев, помнят за легали­зацию миты на рудниках. Он только принимал неизбежное: Перу был завоеван ради ценных металлов, и раз уж были об­наружены серебряные и ртутные месторождения то из них нужно было извлекать пользу. Истинная и поразительная за­бота о благосостоянии коренного населения, таким образом, была побеждена неутолимой потребностью в серебре. Населе­ние империи инков было привычным к совместному труду на общее благо и продолжало трудиться, но уже на ее завоевате­лей-испанцев. Около четырех пятых всех мужчин на террито­рии бывшей империи стали подлежать призыву на принуди­тельные работы. Из них 90 процентов должны были работать в энкомьендах, чтобы заплатить налоги сельскохозяйственной продукцией, а у около 40 процентов индейцев были еще до­полнительные трудовые повинности либо на рудниках, либо на текстильных фабриках, расположенных вдоль побережья.

Несмотря на всю эту эксплуатацию, коренное население выжило вместе со своим языком и традициями, многие из ко­торых не изменились. К концу колониальной эпохи в начале XIX века его численность сократилась настолько, что стала менее одного миллиона человек, но затем выросла до отмет­ки, превышающей самые высокие оценки численности насе­ления империи инков. В настоящее время говорящие на языке кечуа индейцы Перу образуют большинство населения, что совершенно отличается от ситуации, которая сложилась с ко­ренным населением бывших колонии в Северной Америке, своим выживанием перуанцы в значительной степени обязаны своему упорству, негостеприимному расположению большей части Перу на большой высоте над уровнем моря и тому факту, что Испания разрешила въезд в страну только из мет­рополии и больше ниоткуда. Но также это произошло благодаря подлинной заботе церкви и правительства страны о благополучии коренного населения на протяжении всего колониального периода. Как бы сильно испанцы ни эксплуатировали и ни притесняли перуанских индейцев, они оставили их на их землях и резко положили конец рабству или проявлениям экстремальных расовых предрассудков, которые имели место в других европейских колониях.