Часть II

Индейцы майя



Они пришли с севера, и даже слово "север" - "шаман" на их языке - связано с понятием "древний", "оставшийся позади". Трудно сказать с достоверностью, когда индейцы майя заселили вначале земли Гватемалы и Гондураса, а затем и полуостров Юкатан. Скорее всего в первом тысячелетии до нашей эры, и с тех давних пор история, культура, вся жизнь майя связаны с этой опаленной солнцем, залитой тропическими ливнями, заросшей буйной растительностью, затопленной болотами землей.



На этой земле сегодня проживает около двух миллионов человек, принадлежащих к большой языковой семье майя-кичэ. Они потомки тех, древних майя. (Мы будем пользоваться термином "майя", применяя его ко всей языковой семье майя-кичэ, населяющей в настоящее время территорию, в которую входят полуостров Юкатан и штат Чиапас (Мексика), Гватемала и часть Гондураса. Это соответствует принятой терминологии.)



Здесь обнаружено более ста остатков больших и маленьких городов и городищ, развалин величественных столиц, сооруженных древними майя. А сколько их еще скрывают заросли сельвы?



Странно звучат их названия: Тик'аль, Копан, Майяпан, Паленке... (Здесь и дальше даются общепринятые названия городов и отдельных сооружений майя, многие из которых были присвоены им после испанского завоевания и, следовательно, не являются подлинными названиями на языке майя, ни их переводами на европейские языки; например, название "Тик'аль" придумали археологи, а "Паленке" - испанское слово "крепость".)



Они возникли в разное время; разной была их судьба, хотя сейчас все они одинаково лежат в развалинах. Их безжизненные камни, разукрашенные причудливыми узорами, великолепными фресками, барельефами и скульптурами, не хотят отдавать свои сокровенные тайны.



И действительно, многое еще остается неразгаданным в истории этой удивительной и неповторимой цивилизации. Возьмем хотя бы само слово "майя". Ведь мы даже не знаем, что оно обозначает и как попало в наш лексикон. Впервые в литературе оно встречается у Бартоломе Колумба, когда он описывает встречу своего легендарного брата Христофора - первооткрывателя Америки - с индейской лодкой - каноэ, приплывшей "из провинции, называемой майя".



По одним источникам периода испанской конкисты, название "майя" применялось ко всему полуострову Юкатан, что противоречит приведенному в сообщении у Ланды названию страны - "у луумил куц йетел кех" ("страна индюков и оленей"). По другим - оно относилось лишь к сравнительно небольшой территории, центром которой была древняя столица Майяпан. Высказывались также предположения, что термин "майя" был именем нарицательным и возник из презрительной клички "ахмайя", то есть "бессильные люди". Впрочем, есть и такие переводы этого слова, как "земля без воды", что, несомненно, следует признать простой ошибкой.



Однако в истории древних майя остаются до сих пор нерешенными и куда более важные вопросы. И первый из них - вопрос о времени и характере заселения народами майя территории, на которой оказались сконцентрированы основные очаги их цивилизации в период ее наивысшего расцвета, обычно называемого Классической эпохой (II - X века). Многочисленные факты говорят, что их возникновение и стремительное развитие происходили повсеместно и почти одновременно. Это неизбежно приводит к мысли, что к моменту прихода на земли Гватемалы, Гондураса, Чиапаса и Юкатана майя, по-видимому, уже обладали достаточно высокой культурой. Она была единой по своему характеру, и это служит подтверждением, что ее формирование должно было происходить на сравнительно ограниченной территории. Оттуда майя тронулись в далекий путь не как дикие племена кочевников, а как носители высокой культуры (или ее зачатков), которой предстояло в дальнейшем, уже на новом месте, расцвести в выдающуюся цивилизацию.



Почему было предпринято это великое переселение, можно лишь догадываться. Прибегая к историческим аналогиям, следует предположить, что оно не носило добровольного характера, ибо, как правило, переселения народов являлись результатом ожесточенной борьбы с нашествиями кочевников-варваров.

Откуда могли прийти майя? Не вызывает сомнений, что они должны были покинуть центр весьма высокой и обязательно более древней культуры, чем сама цивилизация майя. И действительно, такой центр был обнаружен на территории нынешней Мексики. В нем сосредоточены остатки так называемой ольмекской культуры, найденные в Трес Сапотесе, Ля Венте, Веракрусе и других районах побережья Мексиканского залива. Но дело не только в том, что культура ольмеков самая древняя на территории Америки и, следовательно, она "старше" цивилизации майя. Многочисленные памятники ольмекской культуры - застройки культовых центров и особенности их планировки, типы самих сооружений, характер оставленных ольмеками письменных и цифровых знаков и иные остатки материальной культуры - убедительно свидетельствуют о родстве этих цивилизаций. Возможность такого родства подтверждается и тем, что поселения древних майя с вполне сложившимся обликом культуры появляются повсеместно в интересующем нас районе именно тогда, когда внезапно обрывается активная деятельность религиозных центров ольмеков, то есть где-то между III - I веками до нашей эры.



Казалось бы, все предельно ясно, но и сегодня мы не можем с абсолютной уверенностью назвать древних майя прямыми наследниками культуры ольмеков, как бы заманчиво и на первый взгляд достоверно ни выглядело это. Современная наука о майя не располагает необходимыми данными для такого утверждения, хотя все, что известно об ольмеках и древних майя, также не дает достаточно веских оснований сомневаться в родстве (во всяком случае, косвенном) этих наиболее интересных культур Америки.



То, что наши знания о начальном периоде истории древних майя, от которого нас отделяют тысячелетия, не отличаются желательной точностью, не представляется чем-то исключительным - подобных примеров в исторической науке довольно много. Но нам так же мало известно и о более близких временах из их истории. Мы не можем с достоверностью говорить даже о событиях, потрясавших сравнительно недавно обширные территории, заселенные индейцами майя. Почему, например, в конце IX века нашей эры были почти одновременно покинуты и разрушены грандиозные религиозные центры Классической эпохи? И что послужило причиной внезапного ухода майя с насиженных мест в Гватемале, Чиапасе и Юкатане?



Огромные пирамиды, храмы и дворцы Тик'аля, Вашактуна, Копана, Паленке и других городов Классической эпохи, на строительство которых были затрачены невероятные духовные и физические усилия, по сей день хранят следы разрушений, нанесенных человеческой рукою. Но чьей? Чужеземца-победителя? Или родственных майя варварских племен, предпринявших "великое переселение"? Или то была рука безжалостно эксплуатируемого раба? А может быть, вспышка неизвестной дотоле болезни, опустошившей целые города и крестьянские селения, заставила майя уйти оттуда? Или голод, вызванный засухой либо тропическими ливнями, уничтожившими поля кормильца маиса? Но ведь могли быть и иные причины. Например, восстания крестьян, доведенных до крайности бесконечными поборами, благодаря которым правители и жрецы утоляли свое тщеславие, возводя бессмысленно гигантские пирамиды и храмы.



Правда, чем выше была пирамида, тем "ближе" к богам находились храмы и молившиеся в них жрецы. Да и соседям становилось не по себе при виде устрашающе громадных сооружений! Но от этого строителям майя не становилось легче. Они не знали металла, не постигли тайны вращающегося круга-колеса, у них не было вьючных животных. Голыми руками они построили гигантский архитектурный ансамбль Тик'аля, одна из многочисленных пирамид которого, так называемая "пирамида IV", имела семидесятиметровую высоту! Такое могло оказаться не под силу даже самому трудолюбивому народу. И народ восстал. Он перебил ненасытных правителей и жрецов и ушел искать "землю обетованную".



Так могло случиться еще и потому, что подсечно-огневой способ ведения сельского хозяйства, которым пользовались майя, быстро истощал земли. Каждые четыре-пять лет крестьянам приходилось выжигать леса под новые участки посевов кукурузы, ибо для естественного восстановления плодородия старых участков требовались десятилетия. Постепенно поля крестьян "уходили" все дальше и дальше от городов. Доставка продуктов становилась все труднее, а свободных рабочих рук все меньше. Жрецы же и правители не только не умеряли свои "аппетиты", а наоборот, каждый из них стремился превзойти предшественников величием и грандиозностью сооружений, заставляя ради этого работать на пределе "экономическую машину" страны, пока однажды она не взорвалась...



Паленке





Узкая неровная дорога змейкой бежит по холмистой местности, лениво поднимаясь в гору. Машину бросает из стороны в сторону, особенно на поворотах. Крутой подъем, левый вираж, и мы въезжаем на постепенно расширяющуюся площадку-террасу. Одной своей стороной она упирается в горы; другая обрезана кромкой глубокого обрыва.



Прямо перед нами на высоком (метров десять, не меньше) искусственном холме - прямоугольной платформе - стоит величественный дворец, вернее то, что сохранилось от его многочисленных галерей, коридоров и лестниц, соединявших и разделявших четыре различных по своим размерам внутренних двора. В одном из них, юго-восточном, возвышается огромная четырехэтажная башня. Любопытно, что каменная лестница, которая ведет к ее верхним этажам, начинается не во дворе, а лишь с первого этажа, служащего массивным основанием почти квадратной башни. Может быть, древние майя пользовались подставной лестницей, чтобы подниматься туда? Нам же, чтобы попасть к лестнице, приходится взобраться на широкую стенку, примыкающую к башне (очевидно, пристройка более позднего периода).



Обливаясь потом, поднимаемся по крутым ступенькам на четвертый этаж. На его широкой площадке стоит массивная каменная скамья. Кто и зачем установил ее здесь? Быть может, воины правителя Паленке следили отсюда за лежащей внизу бескрайней равниной - она просматривается с башни на десятки километров, - чтобы своевременно заметить и предупредить о приближении боевых отрядов других племен и народов, влекомых богатством и славой Паленке и не раз вторгавшихся в эти земли? Или главной заботой было неусыпное наблюдение за крестьянскими поселениями, разбросанными внизу, у подножия гор? Ведь в истории народа майя известны восстания бедноты!



Но башня скорее всего была построена с иной целью, хотя одновременно могла служить и сторожевой. Эта своеобразная обсерватория, и на массивной каменной скамье по ночам сидели жрецы-астрономы, наблюдавшие за движением небесных светил.



То, что древние майя познали в астрономии, просто потрясает. Лунный месяц, высчитанный жрецами-астрономами Паленке, равен 29,53086 дня, то есть длиннее фактического (29,53059 дня), высчитанного при помощи современной точнейшей счетно-вычислительной техники и астрономического оборудования, всего лишь на 0,00027 дня. Столь поразительная точность отнюдь не случайная удача жрецов Паленке. Жрецы-астрономы из Копана - другой столицы древних майя Классической эпохи, отделенной от Паленке сотнями километров непроходимой сельвы, - достигли не меньшего: их лунный месяц короче фактического на 0,0039 дня!



Для майя астрономия была не абстрактной наукой. В условиях тропиков, где нет резко обозначенных природой времен года и долгота дня и ночи остается почти неизменной, астрономия служила практическим целям. Благодаря своим астрономическим познаниям жрецы сумели высчитать продолжительность солнечного года: 365,2420 дня! Иными словами, календарь, которым пользовались древние майя, точнее нашего современного на 0,0001 дня! (Продолжительность солнечного (тропического) года по григорианскому календарю, которым мы пользуемся, - 365,2425 дня; фактическая продолжительность - 365,2422 дня.)



Год делился на восемнадцать месяцев; каждый соответствовал определенным сельскохозяйственным работам: подысканию нового участка, рубке леса, его выжиганию, посеву ранних и поздних сортов кукурузы, сгибанию початков, чтобы защитить их от дождя и птиц, сбору урожая и даже уборке зерен в хранилища.



Летосчисление майя велось с некой мифической нулевой даты. Она соответствует, как высчитали современные ученые, 5041 738 году до нашей эры! Известна также начальная дата хронологии майя, но и ее, несомненно, также следует отнести к числу легендарных - это 3113 год до нашей эры.



С годами календарь майя становился все сложнее и сложнее. Все больше и больше терял он свое первоначальное значение практического пособия по сельскому хозяйству, пока, наконец, не превратился в руках жрецов в грозный и весьма действенный инструмент мрачной и жестокой религии...



Дворец в Паленке имеет не только башню, но и подземелье: параллельные подземные галереи с помощью трех лестниц соединяют наружные помещения дворца; есть выход за его пределы с южной стороны. Галереи полностью лишены естественных источников освещения. В некоторых из них стоят каменные столы, похожие на алтарь.



Зачем они были построены? Для чего служили? Сейчас трудно установить. Может быть, здесь жили жрецы, ибо верхние помещения дворца сооружены скорее всего для важных религиозных обрядов, а не для жилья, и сплошь покрыты украшениями. Повсюду - на стенах, потолках, колоннах, в нишах и даже на ступеньках лестниц (!) - сохранились остатки великолепных барельефов и фресок. Трудно представить себе, каким чудом искусства выглядел дворец в период расцвета Паленке.



Со стен дворца хорошо видны остальные сооружения Паленке. Они со всех сторон окружают дворец. Зодчие майя расположили их на таком расстоянии друг от друга и от дворца, что можно без помех любоваться изящной красотой каждого сооружения. Почти все они гордо возвышаются на высоких пирамидах, и кажется, будто чьи-то гигантские руки протянули их к вам на невидимых ладонях. Это храмы Солнца, Креста, Креста с листьями, Льва, Графа и другие постройки, сложенные из белого камня талантливыми руками древних строителей. Есть здесь и площадка для игры в мяч (спорт у майя носил ритуальный характер), и подземный канал-акведук, подводящий воды ручья Отолюм почти вплотную к платформе дворца. Акведук построен из больших каменных плит; высота его превышает три метра. В период тропических ливней он, несомненно, служил водоотводным каналом.



Однако наиболее интересное сооружение Паленке - Храм надписей.



Храм надписей





Он стоит на гигантской пирамиде, тыльная сторона которой опирается на крутой склон высокой горы. В ясную погоду белокаменная пирамида, увенчанная храмом, видна с равнины за многие километры. Более семидесяти высоких ступеней нужно преодолеть, чтобы добраться до верхней платформы, на которой покоится храм. Его стены когда-то были украшены огромными плитами, сплошь покрытыми многочисленными барельефами необычайной выразительности и реализма и иероглифическими надписями; отсюда название храма. Надписи помогли установить несколько дат, одной из которых был 692 год.



Мексиканские археологи, работавшие в Паленке в 1949 году, обратили внимание на необычное покрытие пола в храме. Оно состояло из хорошо отшлифованных плит; некоторые из них выделялись огромными размерами. В центральной комнате храма - обычно это главное помещение - в одной из плит был ясно виден двойной ряд небольших отверстий, закупоренных, правда не наглухо, каменными пробками. Более того, массивные стены храма не лежали на полу, а уходили вглубь. Это наводило на мысль, что под каменным настилом может находиться какое-то сооружение. Плиту подняли и - под ней обнаружили потайную камеру со ступеньками, уходящими вниз. Вернее, археологи увидели только одну ступеньку, да и то засыпанную землей и камнями. Начались раскопки...



Мы спускаемся по лестнице, уходящей в глубь пирамиды. Кажется, что она почти вертикально падает вниз. Невероятно трудно заставить себя опускать ногу на каждую нижнюю ступень. Ступени высокие и влажные от сырости. Наконец внизу появляется площадка. Движения становятся уверенней, но... это не конец спуска, а только поворот направо, и опять те же мокрые огромные каменные уступы-монолиты.



Только теперь понимаешь, почему мексиканским археологам потребовалось четыре сезона, чтобы добраться до конца лестницы. Сколько тонн камня и земли пришлось им извлечь на поверхность, чтобы расчистить путь!



Лестница заканчивается небольшим коридором, в конце которого археологи обнаружили сложенные в ящики предметы, подношения; глиняную посуду из-под пищи, раковины, заполненные красной краской, серьги и другие украшения из яшмы и одну крупную жемчужину. А за невысокой стеной, вернее барьером, лежали истлевшие останки пяти или шести юношей. Дальше пути не было. Однако, внимательно изучив стены, археологи увидели на облицовке левой стены ясно вычерченный контур небольшой треугольной плиты. По всей вероятности, это был вход, но куда он вел?



Треугольную плиту удалось извлечь из стены 15 июня 1952 года. То, что было обнаружено за ней, поразило весь ученый мир, занимающийся изучением древних американских культур. За треугольной плитой находилась огромная камера, вернее, склеп весьма внушительных размеров: 9 метров длиной, 4 - шириной и 7 - высотой. Стены склепа были украшены гипсовыми барельефами; девять богато разодетых фигур, по-видимому, символизировали Владык ночи - божества майя из подземных миров.



Внизу лежала гигантская плита (длина - 3,80 метра; ширина - 2,20; толщина - 0,25). В первый момент плиту приняли за украшенный резным орнаментом и рисунками пол, однако между плитой и стенками склепа оставалось сравнительно большое пространство - чуть меньше метра. Заглянув туда, археологи убедились, что перед ними не пол, а действительно плита, прикрывающая какое-то странное продолговатое сооружение: формой оно напоминало лежащий на полу кувшин с широким горлышком, разрезанный вдоль и пополам. Больших трудов стоило поднять плиту. И вот тогда мексиканские ученые увидели самое главное: под плитой находился саркофаг, а на дне его лежал скелет крупного мужчины лет сорока-пятидесяти. Изнутри саркофаг был выкрашен красной краской.



Краска лежала также на костях и украшениях - по-видимому, умерший был завернут в красное покрывало, и, когда оно истлело, краска осела на сохранившиеся останки и украшения.



На умершем была диадема и множество других украшений из яшмы: серьги, несколько колье, нагрудный знак, браслеты, каждый из которых состоял из двухсот зерен, кольца на всех пальцах. В руках скелет "держал" четки. Лицо умершего было покрыто мозаичной маской из нефрита, с глазами из раковин и зрачками из обсидиана.



В саркофаге и под ним находились многочисленные предметы обихода, несомненно оставленные для загробной жизни, несколько статуэток, в том числе из яшмы, и две великолепные человеческие головы из гипса. По-видимому, покойный особенно любил именно эти две скульптуры, что свидетельствует о его весьма изысканном вкусе. Зная об этом, люди оказались настолько щедры к умершему, что сломали скульптуры и отдали ему гипсовые головы в вечное владение.



Теперь стала понятна последовательность когда-то разыгравшихся здесь событий: установив плиту и замуровав треугольным камнем вход в склеп, жрецы принесли в жертву нескольких юношей, чтобы они сопровождали усопшего в его загробной жизни, а потом коридор и всю огромную лестницу засыпали камнями и землей, чтобы никто не мог проникнуть туда. Однако умершего настолько высоко чтили (по крайней мере жрецы), что вдоль всей лестницы, от склепа до вершины пирамиды, проложили тоненькую змейку из смеси извести, которая как бы соединяла последний приют умершего - склеп и храм, давая тем самым возможность живым и мертвому поддерживать между собой постоянный "контакт".



Кем он был? Правителем древнего Паленке или жрецом? А может быть, и тем и другим, это бывало в истории древних майя. Диего де Ланда писал, правда, что обычно при погребении жрецов вместе с их телом клали и книги. К сожалению, в саркофаге не оказалось рукописей майя, однако это еще не доказательство. Могли быть и исключения.



Но сохранились высеченные на камне иероглифические надписи как в самом Храме надписей, так и в склепе и на плите - крышке саркофага. К тому же на плите изображен персонаж, весьма похожий на реконструкцию маски из нефрита, покрывавшей лицо умершего, а на самом краю крышки выведены те же таинственные знаки...



Религиозные представления древних майя



Вселенная - йок каб (буквально: над землей) - представлялась древним майя в виде расположенных друг над другом миров. Прямо над землей находилось тринадцать небес, или тринадцать "небесных слоев", а под землей скрывались девять "подземных миров", составлявших преисподнюю.



В центре земли возвышалось "Первоначальное дерево". По четырем углам, строго соответствовавшим странам света, росли четыре "мировых дерева". На Востоке - красное, символизирующее цвет утренней зари. На Севере - белое; быть может, в памяти людей сохранился когда-то виденный их предками, пришедшими с севера, белый цвет снега? Черное дерево - цвет ночи - стояло на Западе, а на Юге росло желтое - оно символизировало цвет солнца.



В прохладной тени "Первоначального дерева" - оно было зеленым - разместился рай. Сюда попадали души праведников, чтобы отдохнуть от непосильного труда на земле, от удушливого тропического зноя и насладиться обильной пищей, покоем и весельем.



Древние майя не сомневались, что земля была квадратной, в крайнем случае, прямоугольной. Небо, словно крыша, покоилось на пяти подпорках - "небесных столбах", то есть на центральном "Первоначальном дереве" и на четырех "цветных деревьях", росших по краям земли. Майя как бы перенесли планировку своих древних общинных домов на окружавшую их видимую вселенную, смоделировав ее в своем сознании по образу и подобию того, что в далекие времена было конкретной реальностью. По-видимому, и центральное "Первоначальное (мировое) дерево", бывшее в понятии майя началом всех начал, имело не менее реальную и вполне земную "модель" - центральный столб наиболее примитивных и древних жилищ с круглой планировкой.



Удивительнее всего, что представление о тринадцати небесах возникло у древних майя также на материалистической основе. Оно явилось непосредственным результатом длительных и весьма тщательных наблюдений за небом и изучения в мельчайших, доступных невооруженному человеческому глазу подробностях движения небесных светил. Это позволило древнейшим астрономам майя, а скорее всего еще ольмекам, в совершенстве усвоить характер перемещений Солнца, Луны и Венеры по обозримому небосклону. Майя, внимательно наблюдая за движением светил, не могли не заметить, что они перемещаются не вместе с остальными звездами, а каждое своим собственным путем. Как только это было установлено, естественнее всего было предположить, что у каждого светила имелось свое "небо" или "слой неба". Более того, непрерывные наблюдения позволили уточнить и даже конкретизировать маршруты этих передвижений в течение одного годового пути, поскольку они действительно проходят через вполне определенные группы звезд.



Звездные маршруты Солнца майя разделили на равные по времени их прохождения отрезки. Оказалось, что таких отрезков времени тринадцать, и в каждом из них Солнце находилось примерно двадцать дней. (На Древнем Востоке астрономы выделили 12 созвездий - знаков Зодиака.) Тринадцать двадцатидневных месяцев составили солнечный год. У майя он начинался с весеннего равноденствия, когда Солнце находилось в созвездии Овна.



При некоторой доле фантазии - а древние майя не страдали ее отсутствием - группы звезд, сквозь которые проходили маршруты, легко ассоциировались с реальными или мифическими животными. Так родились боги - покровители месяцев в астрономическом календаре: "гремучая змея", "скорпион", "птица с головой зверя"; "длинноносое чудовище" и другие. Любопытно, что, например, знакомое нам созвездие Близнецов соответствовало созвездию Черепахи у древних майя.



Если представления майя о строении вселенной в целом нам сегодня ясны и не вызывают каких-либо особых сомнений, а календарь, поражающий своей почти абсолютной точностью, досконально изучен учеными, совсем иначе обстоит дело с их "подземными мирами". Мы не можем даже сказать, почему их было именно девять (а не восемь или десять). Известно лишь имя "владыки преисподней" - Хун Ахав, но и оно пока еще имеет только предположительное толкование: "Бог планеты Венера" (?).



Мертвые города открывают свои тайны



Но что это? Какой-то непонятный звенящий звук нарушил привычную симфонию девственной сельвы. «Дзинь!» - снова прозвучал он. И снова: «Дзинь!..»



Пугливый красавец кетсаль вспорхнул с высокой ветви и куда-то улетел. Вертлявое семейство обезьян сарагуат испуганно спряталось в шапке-копне гигантских листьев пальмы.



«Дзинь!..» - все настойчивей звучит в сельве. «Дзинь!..» - звенит в ушах ее обитателей, и страх гонит их с насиженных мест.



«Дзинь, дзинь, дзинь!..» - и живая стена лиан падает, а за ней появляется тот, кто осмелился нарушить вековой покой погребенных в сельве развалин.



Это человек!



Человек с трудом раздвинул толстые стволы лиан: прямо перед ним появился черный квадрат проема в каменной стене. Сдерживая волнение, он шагнул в проем. Лианы сомкнулись за ним. Теперь его окружали непроглядная тьма, холодная сырость и могильная тишина. Нервная дрожь охватила тело; тишина страхом вползла в сознание.



Нужно зажечь фонарь, но человек боялся увидеть что-то страшное. Луч на мгновение вспыхнул и сразу погас. Предчувствие не обмануло: на ступенях пирамиды валялись изуродованные, залитые кровью человеческие тела...



И тогда человек бросился назад, к проему, к товарищам, с которыми он проделал невероятно трудный и долгий путь, чтобы добраться сюда, в сердце сельвы Чиапаса.



- Они приносили в жертву людей!.. - бормотал он. - Они приносили их в жертву своим богам!..



Лишь через месяц ученые всего мира узнали о волнующем открытии: в непроходимых лесах мексиканского штата Чиапас обнаружен храм, внутренние помещения которого - три изолированные друг от друга камеры - сплошь расписаны великолепными фресками.



Храм с настенными росписями был не единственным строением вновь открытого религиозного центра. Как установили археологи при более поздних раскопках, к храму примыкало с десяток других культовых сооружений, составлявших с ним вместе единый архитектурный комплекс-ансамбль, типичный для священных городов древних майя Классического периода. Известный американский исследователь-майист С. Морли назвал его «Бонампак», что в переводе с майя означает «Стены с живописью». Прежнее название города пока установить не удалось, однако по хорошо сохранившимся на стенах храма иеороглифическим и цифровым знакам, образующим дату календаря майя, а также по стелам, имевшим свою самостоятельную датировку, был высчитан примерный год рождения как самого города, так и росписей: около 800 года новой эры.



Но ученые вскоре убедились, что город не достроили до конца: в силу неизвестных причин строительство было внезапно прервано, хотя до завершения оставалось не так уж много работ.



Место для города Бонампака и его планировка были удивительно удачно выбраны и разработаны древними зодчими. Он строился на берегу реки Лаканха, на ровной естественной площадке, окруженной с трех сторон высокой террасой. Террасу строители выровняли и на ней возвели основные сооружения города, в центре которых стоял храм с росписями.



Сравнительно скромные размеры Бонампака не позволяют ему претендовать на включение в число крупнейших центров древних майя, однако благодаря своим росписям он сыграл важнейшую роль в понимании ряда основных проблем этой выдающейся цивилизации доиспанской Америки.



Росписи Бонампака дали недвусмысленные ответы на многие дотоле спорные вопросы из истории майя. Прежде всего они неопровержимо доказали, что Классический период отнюдь не был эпохой глубокого мира, в том числе социального, как утверждало большинство зарубежных ученых, стремившихся доказать, что война появляется на землях майя лишь с приходом воинственных тольтеков - одного из мексиканских племен - и наступлением в истории майя так называемой Тольтекской эпохи (X - XVI века).



Достаточно даже беглого знакомства с росписями Бонампака - читатели, несомненно, догадались, что наш предшествующий рассказ был попыткой реконструировать обстановку, в которой эти росписи могли появиться на свет, - чтобы понять абсолютную несостоятельность подобных утверждений.



Возьмем, к примеру, вопрос о войне. До открытия Бонампака не было прямых доказательств, которые неопровержимо свидетельствовали бы, что война как таковая имела место во взаимоотношениях между городами-государствами майя Классической эпохи. Более того, сохранились показания очевидцев испанской конкисты, в том числе самого авторитетного из них - священника Бартоломе де лас Касаса, которые со всей настойчивостью утверждали, что древние майя не знали войны и среди них царили «мир и согласие».
(Бартоломе де лас Касас всю свою долгую жизнь посвятил бескомпромиссной и самоотверженной борьбе за права индейцев, бессмысленное уничтожение которых происходило у него на глазах. Он вполне сознательно допускал известную идеализацию их истории, стремясь вызвать к ним доброжелательное отношение монарха Испании и других влиятельных лиц королевского двора.)



Вполне естественно, что ученым следовало обратиться к косвенным доказательствам, но они потому и являются косвенными, что в принципе оспоримы и при желании, известной доле фантазии и риторического искусства могут быть одинаково истолкованы как за, так и против доказуемого.



Основываясь на этом, идеализаторы истории майя довольно успешно защищали свою концепцию. Разве можно утверждать, говорили они, что крутые высокие склоны пирамид, увенчанные храмами и дворцами, ритуальное значение которых абсолютно очевидно, строились с таким расчетом, чтобы одновременно служить для обороны от вражеских нападений?



Правда, среди аргументов идеализаторов попадались и такие, что вызывали откровенную улыбку. На знаменитом барельефе из Храма солнца (Паленке), по праву относящемся к наиболее выдающимся образцам искусства майя, жрец, совершающий какой-то важный обряд, стоит на живом «пьедестале» - коленопреклоненном человеке в богатых украшениях. Логичнее всего предположить, что жрец-победитель стоит на спине пленного вождя (либо иной знатной персоны). Однако, поскольку среди майя царили «мир и согласие», как утверждают идеализаторы их истории, подобному объяснению не может быть места, и тогда остается только предположить, что «знатная персона» - простолюдины не носили таких богатых украшений - добровольно приняла на себя крайне унизительную роль «пьедестала».



Но росписи Бонампака избавляют от столь невероятных, а точнее, просто нелепых предположений. Среди многочисленных племенных образований этого древнего народа, находившихся к тому же на разных стадиях общественного развития, шла жестокая кровопролитная война, свойственная рабовладельческому обществу, процесс становления которого относится именно к классическому периоду истории древних майя.



Росписи, как и весь архитектурный ансамбль Бонампака, посвящены войне! Следовательно, война в жизни создателей этого священного города играла уже не случайную, а ведущую роль, коль скоро в ее честь, ради прославления военной победы возводятся многочисленные храмы и дворцы, целый священный город.



Хотел того художник, покрывший стены храма удивительными рисунками, или не хотел, но изображенные им сцены - мы их описали выше - с неопровержимой достоверностью раскрывают классовый характер общества, к которому он сам принадлежал и которое обслуживал своим изумительным искусством. Двухъярусное расположение изображаемых событий - религиозный обряд, предшествующий началу военного похода, сражение и пленение врагов, торжество победы - точно соответствует невидимым ступеням социальной лестницы. Каждый представитель своего класса вне зависимости от того, чем он занят на картине, неукоснительно располагается на ступени-ярусе, соответствующей его социальному положению и рангу. Здесь все предельно ясно и четко.



Верхний ярус - верхняя ступень социальной лестницы - отведен знати и жречеству, причем правитель - халач виник всегда в центре и чуть повыше своих «придворных». Проследить это крайне легко не только благодаря внешнему виду и форме одеяний, классовый характер которых не смог пока еще скрыть ни один художник мира, но и потому, что каждый из высокопоставленных персонажей выписан предельно индивидуально, то есть портретно, хотя всего только в профиль. Поэтому не составляет никакого труда обнаружить то или иное лицо (в буквальном смысле слова) среди действующих персонажей каждой из изображенных сцен, будь то бытовые картины, например подготовка халач виника во внутренних покоях дворца к торжественному обряду проводов войска, или полная движения и динамики сцена сражения во вражеском селении.



На нижнем ярусе художник изобразил народ; здесь разместились воины, «горожане», музыканты, танцоры и другие простолюдины. Они тоже непосредственные участники событий, запечатленных на стенах храма. На росписях Бонампака мы видим, однако, не пассивное, физическое, присутствие «толпы» или «народа», а его активное участие и эмоциональное согласие со всем происходящим. Благодаря этому совершенно отчетливо ощущается стремление художника передать духовную близость, объединяющую верхнюю и нижнюю ступени социальной лестницы, которую он сам открыл для нас.



Что это, противоречие? Вряд ли. Скорее всего гениальный создатель Бонампака верил в то, что хотел изобразить, но его огромный талант не позволил утаить жестокую правду жизни. Это тем более замечательно, что росписи Бонампака создавались «придворным» мастером и должны были не только увековечить военную победу халач виника, но и утвердить незыблемую окончательность освященных богами порядков на земле, всякое выступление против которых грозило небесной карой и жестокими страданиями и мучениями.



В росписях есть еще одна категория людей, общественное положение которых также легко угадывается; это рабы-прислужники и пленные враги. Первые из них своей полной безучастностью даже к наивысшим эмоциональным «взрывам» как бы духовно отстранены художником от происходящих событий. Это не действующие персонажи, а скорее предметы естественной необходимости, без которых и дом не дом, и царь не царь. К пленным рабам, наоборот, интерес значителен, но обращение с ними не оставляет сомнений в том, что их ожидает в дальнейшем: жертвенный камень или рабство. В этом и устрашение на будущее, и социальный смысл изображенного конфликта.



По-видимому, основной причиной войны ко времени создания росписей была уже не борьба из-за земель или охотничьих угодий (проблема источников воды в Бонампаке не могла существовать, так как город стоит на берегу реки Лаканха, впадающей в многоводную Усумасинту); война служила источником добывания рабов, быстрого обогащения, ибо раба можно было выгодно продать или заставить работать на себя фактически без каких-либо затрат.



Однако и этим не ограничиваются достоверные сведения о древних майя, которые подарил современному миру Бонампак. Теперь уже никто не станет отрицать, что они практиковали, и в довольно широком масштабе, жестокий обряд человеческих жертвоприношений. Из росписей мы также узнаем о быте майя, их одежде, вооружении, манере вести войну; знакомимся с некоторыми из обычаев и обрядов. Мы, наконец, можем почти безошибочно сказать, что форма правления стала наследственной (появление в рисунках юного «наследника»), хотя и не знаем, была ли верховная власть светской или духовной.



Бонампак заполнил огромный пробел и в наших знаниях об искусстве древних майя, и, если раньше мир восхищался их архитектурой, скульптурой и керамикой, теперь стало возможным по достоинству оценить, каких совершенств могла достичь в Классический период настенная живопись. Но росписи Бонампака, к сожалению, пока что явление исключительное. Во всяком случае, среди огромного множества малых и больших священных городов майя не обнаружено других произведений настенной живописи, которые по своему мастерству приближались бы к ним. Именно поэтому многие исследователи справедливо считают, что их создатель был гениальным, неповторимым художником. Правда, есть немало оснований предполагать, что могут быть найдены и другие росписи, совпадающие по времени с росписями Бонампака, и только тогда путем сравнения станет возможным окончательно оценить мастерство бонампакского художника. Сейчас установлено, что работал он в храме не один. По-видимому, им самим был выполнен главный контурный рисунок (черной краской), а раскраской занимались его помощники и, очевидно, он сам. Работа в коллективе представляется обязательной, если росписи в Бонампаке велись по сырой штукатурке (фрески), к чему склоняется большинство исследователей, а также из-за размеров расписанных стен (длина храма 16,5 метра; ширина - 4; высота - 7 метров).



Но в Бонампаке мы сталкиваемся еще с одним интересным явлением, также опровергающим псевдоисторическую концепцию идеализаторов: одна из камер храма (последняя, если идти по ходу повествования картин) оказалась незаконченной.



Может быть, случайно погиб гениальный художник и труд его оказался незавершенным? Но тогда почему помощники не окончили работу своего учителя, тем более что черные линии рисунка и в этой камере нанесены той же твердой рукой? Им ведь оставалось заполнить красками лишь сравнительно небольшие участки стены; они хорошо владели этим искусством.



Почему недостроены и другие сооружения Бонампака? Почему некоторые из стел с изображениями важных персон (правитель? Верховный жрец?) умышленно повреждены человеческой рукой? Создается впечатление, что тот, кто сделал это, хорошо знал, кого (и наверняка за что) нужно «бить».



Точно такие же повреждения были обнаружены и в Яшчилане - крупном религиозном центре, расположенном рядом с Бонампаком, причем характер культовых сооружений обоих городов настолько близок, что невольно напрашивается мысль о прямом родстве этих центров.



Да и не только Яшчилан и Бонампак, а фактически все или почти все священные города Классического периода несут на себе следы насильственных разрушений. О чем могут говорить разбитые «физиономии» скульптур, барельефов, стел? Почему, наконец, одна из стел самого крупного и самого древнего из священных городов майя, Тик'аля, оказалась закопана в землю... вверх ногами? Кто и зачем совершил столь очевидную неразумность? А может быть, это вовсе и не свидетельство проявления человеческой глупости, а нечто совсем другое, например месть? И не связано ли все это с загадочным явлением Классического периода, когда один за другим погибали священные города майя, навсегда покинутые своими обитателями?..