ТЯЖЕЛОЕ ИСПЫТАНИЕ
Глава 29
После того как прошел шок разочарования, Колона охватила злость. Теперь он корил себя за то, что согласился изменить курс. Быстрыми шагами направился он к рулевому. Отстранив его, он взялся за румпель и не выпускал его, пока нос каравеллы не повернулся к западу.
- Идем этим курсом, - коротко приказал он остолбеневшему матросу.
Только подымаясь на шканцы, Колон обратил внимание на сильную качку. Ветер стих, паруса обвисли. Оглядев небо, он весь подобрался, увидев поднимающиеся с горизонта черные облака. Его громкие крики разбудили спящих на шкафуте. Те, кто вскакивал, получали четкие приказы.
- Убавить паруса. Быстро! Пошевеливайтесь. Взять на гитовы паруса бизани. Близится шторм!
Качка усиливалась с каждой минутой, волны поднимались все выше. Но его внимание вновь привлек шкафут. Ирес вскочил на камингс люка и вещал с него, как с трибуны.
- Идиоты! Бедные обманутые идиоты! Земля исчезла. Ее и не было. Мы видели мираж. Мы плыли к фата-моргане. Вот куда завел нас этот дон Кристобаль. Идиоты! Земли нет. И не будет, если плыть в том же направлении. Этому надо положить конец. Пора поворачивать назад.
Матросы оглядывали пустой горизонт. Разочарование медленно перешло в злость и ярость. Радужные надежды обратились в прах. Дюжина наиболее отчаянных под предводительством Иреса, двинулась на корму, чтобы завладеть румпелем. Колон встретил их у трапа, вооруженный кофель-нагелем.
- Назад крысы! - прогремел он. - Назад!
Но Ирес, ослепленный яростью, гордый тем, что стал главарем мятежников, рванулся вперед, на несколько шагов опережая остальных.
Колон махнул кофель-нагелем, и ирландец с разбитой головой покатился по палубе, остановив следовавших за ним. А мгновением позже подоспевшие Аранда, Коса, Брито, цирюльник-хирург, стюард и еще два-три офицера атаковали мятежников сзади.
- Разойдитесь, собаки! Дорогу! - орал Аранда, щедро раздавая тумаки. - Дорогу!
Мятежники сдаваться не собирались. Колон ударом кофель-нагеля сломал руку Гомесу, в которой тот зажал нож, уложил еще одного из нападавших. Постепенно в драку втянулась вся команда, на той или другой стороне. Мятежников, однако, было больше, и Колон чувствовал, что те берут верх. Он дрался, как лев, отражая и нанося удары.
Аранда с его людьми не смог пробиться к адмиралу. Наоборот, его оттеснили на бак, и Колон на какое-то время остался один на один с нападавшими. Но затем подоспели Хименес, Санчес и еще четверо обедневших дворян, отправившихся в Индии за золотом. Они-то прекрасно понимали: случись что с Колоном, несдобровать им всем. Мечами они проложили путь к адмиралу, окружили его плотной стеной. Один из них рухнул от удара веслом, но нападавший матрос тут же поплатился за это своей жизнью, ибо Хименес проткнул его мечом.
Колон швырнул кофель-нагель в мятежников, а сам подхватил с палубы меч упавшего дворянина. Схватка разгорелась с новой силой, и никто не замечал все усиливающейся качки.
Но внезапно корма "Санта-Марии" поднялась столь высоко, что нос ушел под воду, а волна прокатила по шкафуту, сбивая людей с ног, нападавших и защищающихся, таща их за собой к бортам, к переборкам бака. Колон удержался на ногах, успев схватиться за поручень трапа, остался один на пустой, вздыбленной палубе. А в следующее мгновение нос резко пошел вверх и человеческая лавина покатилась по корме.
Она погребла бы Колона под собой, если б тот не успел взбежать по трапу.
Но тут порыв ветра, пойманный гротом, выпрямил каравеллу, и Колон, опытный мореплаватель, в несколько секунд оценил ситуацию.
Волны становились все выше. Черные облака затянули полнеба, поглотив солнце. Держась за поручень одной рукой, сжимая меч в другой, Колон крикнул: "Слушать меня! Всем, кому дорога жизнь!"
Морская вода охладила самые буйные головы, все они поняли, что каравелла в смертельной опасности. И взгляды их устремились к человеку на трапе, которого они только что хотели уничтожить. А решительный вид Колона внушал мысль, что только он может спасти и каравеллу, и команду. И теперь его короткие, ясные приказы выполнялись мгновенно.
- Укоротить паруса! - И матросы, забыв про синяки, ссадины, раны, подстегиваемые паникой, бросились к мачтам. - Хасинто! - Крикнул он боцману. - Четверых на бизань. Взять паруса на гитовы. Остальные, задраить все люки. Коса, зарифить фок. Оставить только трисель, убрать остальные паруса!
Вновь через плечо глянул он на черный, с металлическим отливом горизонт.
- Поторапливайтесь! Поторапливайтесь, если хотите жить.
Колон мог бы их и не подгонять. Настоящие матросы, в минуту смертельной опасности они и думать забыли о мятеже. Им и раньше случалось попадать в жестокие шторма. И они знали, что капитан, знающий свое дело, убережет их от беды. Не обращая внимания на качку, лезли они на мачты, и скоро реи "Санта-Марии" оголились. А дворяне, только что храбро сражавшиеся, стояли на баке с побледневшими лицами, ибо им-то казалось, что любой шторм неминуемо кончается кораблекрушением. В битве с природой они чувствовали себя совершенно беспомощными.
И своим следующим приказом Колон поручил Аранде отвести их на кубрик, где они были бы в безопасности и не мешались бы под ногами.
За кормой появилась стремительно приближающаяся белая линия бурунов. Шторм накатывал на "Санта-Марию". И первый его вал ударил в корму, едва последние матросы спустились с мачты. "Санта-Мария" ушла носом в воду, затем выпрямилась и затряслась, как собака, вылезшая из реки.
Колон отдавал команды, стоя на шканцах. Коса, с рваной раной на голове, полученной в схватке, сошел с бака и нетвердой походкой направился к корме.
Шторм неумолимо приближался, молнии то и дело пронзали черные тучи. Хлынул тропический ливень, вздымая фонтаны у водопротоков палубы. Протестующе стонало дерево, скрипели натянутые канаты, дребезжали блоки.
По правому борту сквозь пелену дождя виднелись силуэты "Пинты" и "Ниньи", также с голыми мачтами. Размерами в два и более раза меньше флагмана, они были более устойчивыми, податливыми в управлении и под уверенной рукой Пинсонов противостояли урагану лучше "Санта-Марии". Но и Колон, восстановив контроль над командой, чувствовал себя уверенно, не сомневаясь, что из схватки с океаном он тоже выйдет победителем.
Колон спустился по трапу, крепко держась за поручень, подхватил под руку Косу, позвал хирурга, чтобы тот перевязал штурману голову, распорядился подтянуть вдоль шкафута спасательный конец, велел Аранде поддерживать порядок на баке, принял решение удвоить число рулевых на каждой вахте. Но море было столь бурным, что он не мог полностью довериться никому из рулевых, а мгновенное замешательство последних или просто неловкое движение могли привести к катастрофе. Поэтому он сам встал у румпеля, чтобы держать нос "Санта-Марии" против ветра и поворачивать руль при его перемене.
Только теперь, когда были приняты все возможные меры предосторожности, Колон понял, что шторм этот, немилосердно бросающий маленькое суденышко с гребня волны в глубокую впадину и поднимающий обратно, чтобы снова сбросить вниз, не что иное, как божественное вмешательство, спасшее его от другой смертельной опасности. Если б не водяной вал, едва не поставивший каравеллу на попа, его судьба была бы решена. Мятежники, числом превосходящие тех, кому достало ума стать на его сторону, наверняка одержали бы верх. Колон, конечно, мог остаться в живых, но о плавании к Индиям пришлось бы забыть.
В этот час, более чем когда-либо, видел он себя оружием в руке Божьей, о чем не побоялся сказать докторам из Саламанки. Этот шквал, спасший ему жизнь, был не чем иным, как знаком Его благоволения. Буйство природы напомнило мерзавцам об их бессмертных душах и заставило воззвать к милосердию, молить о прощении.
И среди молний, рассекающих почерневшее небо, в грохоте грома, под неистовыми порывами ветра, с водяными волами, перекатывающимися через нос и шкафут "Санта-Марии", Колон, стоя рядом с перепуганными рулевыми, от всего сердца благодарил свою покровительницу деву Марию за своевременно оказанную помощь, пусть и выразившуюся в жестоком урагане.
Хладнокровие Колона постепенно успокоило матроса, стоящего у румпеля, так что нос каравеллы ни на йоту не отклонился от заданного курса.
Два часа спустя другой матрос, посланный Косой, мертвой хваткой цепляясь за спасательные концы, чтобы не оказаться за бортом, добрался до кормы, чтобы сменить рулевого. Подоспел он вовремя, потому что последние полчаса рулевой уже едва держался на ногах от усталости, и адмиралу все чаще приходилось браться за румпель.
Когда вновь прибывший добрался до них, очередная волна с такой силой тряхнула корабль, что матроса бросило на адмирала, и они вдвоем едва не упали. Каравеллу начало разворачивать бортом к ветру, вода в мгновение ока смыла планшир правого борта, и Колон едва успел всем телом навалиться на румпель, чтобы вернуть "Санта-Марию" на прежний курс.
- Хесус Мария! - завопил рулевой в тот ужасный момент, когда почувствовал, что руль не слушается его.
- Ты устал, Хуан. - Колон ни в чем не упрекнул его. - Пора тебя сменить. Можешь идти, но скажи сеньору Косе, чтобы он прислал сюда плотника и двух парней покрепче.
У румпеля встал сменщик, а когда прибыли плотник и два матроса, Колон приказал им снабдить румпель хомутом, прикрепив с каждой стороны по блоку с двумя талями на каждый. С такой упряжью управлять румпелем стало намного легче.
И не было на корабле ни единого человека, кто в те часы не помянул бы Колона в своих молитвах. Все они поняли, что только он может спасти каравеллу и их самих. Тем временем на корме появился Коса со свеженаложенной повязкой на голове. Стоя рядом с Колоном, ему приходилось кричать, чтобы адмирал услышал его.
- Я опасался, что балласт переместится, когда она чуть не перевернулась, - прокомментировал Коса тот момент, когда румпель чуть не вырвался из рук рулевого. - Если бы это случилось, мы уже предстали бы перед нашим создателем. Просто чудо, что каравелла осталась на плаву.
- Чудо, - согласился Колон. - Как вы только что сказали. Все это чудо. - Он склонился к уху штурмана. - Балласт очень беспокоит меня. Вернее его недостаток. Мы выпили почти все вино, воду, и еды осталась самая малость. Правда, у нас есть пустые бочки. "Санта-Марии" не хватает массы.
Он повернулся к плотнику, который все еще возился с талями.
- Кликни мне боцмана с дюжиной матросов.
Когда они пришли, Колон приказал шестерым спуститься в трюм через люк у румпеля, чтобы вытащить на палубу пустые бочки. По мере поступления их осторожно скатывали на шкафут, наполняли морской водой, закупоривали и отправляли обратно в трюм, где расставляли согласно указаниям Косы, а плотник и его помощник закрепляли бочки с помощью распорок.
На все это ушло немало времени, матросы получили не один синяк, три бочки смыло за борт, когда их наполняли водой, но в итоге увеличение балласта позволило хоть немного уменьшить килевую качку каравеллы.
Руководя всей операцией, адмирал оставался рядом с рулевым и не сдвинулся с места после того, как отпустил боцмана с дюжиной матросов. За ведь день он ничего не ел, лишь утолил жажду кружкой подогретого вина с пряностями, которую принес ему заботливый слуга. Не покинул он своего поста и с наступлением ночи, и рассвет следующего дня застал его у румпеля. Рулевые же менялись регулярно, и каждому он был готов прийти на помощь, чтобы исправить любую ошибку. В результате нужный курс выдерживался при любых обстоятельствах, даже при едва заметных колебаниях ветра.
Дважды за ночь на корме появлялся Коса, предлагая сменить его. Один раз в сопровождении Аранды. Но адмирал оставался непоколебим. Он полностью доверяет только себе и никому другому, сказал он, и сам, разумеется с Божьей помощью, преодолеет выпавшее на их долю тяжелое испытание.
Второй день урагана он провел у румпеля, и не однажды его интуиция и мастерство спасали корабль при неожиданных порывах ветра. Казалось, шестое чувство предупреждало его о надвигающейся опасности, и всякий раз он успевал отвратить ее.
А ближе к вечеру шторм начал выдыхаться. Прекратился дождь, ветер притих, зеленые волны перестали перекатываться через нос "Санта-Марии", грозя увлечь ее на дно морское. Деревянный корпус еще зловеще скрипел, но, по крайней мере, не дал течь, и не сломался ни один рангоут. К наступлению ночи с востока дул лишь легкий бриз, хотя море еще не успокоилось. Только тогда под очистившимися от облаков небесами Колон, с посеревшим лицом, с налитыми кровью глазами, передал управление кораблем Косе, а сам направился в каюту. Перед тем как ступить на трап, он оглядел море и небо. Менее чем в четверти мили от "Санта-Марии" различил силуэты двух других каравелл эскадры, мирно поднимающихся и опускающихся на волнах, идущих уже под всеми парусами. И они выдержали шторм, в чем, собственно, Колон и не сомневался, полагаясь на опыт Пинсонов.
Он глянул на шкафут. Там собрались люди, тридцать шесть часов назад жаждавшие его смерти. Они выползали из укрытий, благодарили Бога за то, что остались в живых, еще не пришедшие в себя от пережитого ужаса, отбросив все мысли о мятеже, ибо осознавали, что жизнь им спас тот самый человек, которого они хотели убить. А самые набожные расценивали шторм как божественное вмешательство, спасшее их бессмертные души от вечных мук.
В каюте адмирал первым делом опустился на колени перед образом девы Марии, чтобы возблагодарить ее за покровительство, уберегшее корабль, названный ее именем, от опасностей урагана. Затем снял насквозь промокший камзол, скинул башмаки, без сил рухнул на кровать и мгновенно заснул.
И было ему в ту ночь видение, о чем он рассказывал позже, хотя едва ли его можно назвать иначе, чем сон. Образ, которому он молился перед тем, как уснуть, увеличился в размерах до человеческого роста, а затем сошел с картины и поплыл к кровати, широко раскинув руки.
- Спи спокойно, Кристобаль, - послышался голос. - Ибо я с тобой и охраняю тебя.
Но эти ясные печальные глаза, эти полные губы, изогнувшиеся в божественной улыбке, принадлежали не деве Марии, а Беатрис Энрикес.