Второе восстание

В течение всего года после того, как Инка Манко бежал от Оргоньеса, он чувствовал себя потрясенным и неуверенным в себе. Он был встревожен той легкостью, с которой испанцы проникли в Виткос, а ведь о нем Овьедо писал, что «это мес­то, по мнению многих, укреплено сильнее всех других мест в мире». Теперь Манко хотел реорганизовать свою армию в бо­лее отдаленной цитадели. Его сын Титу Куси писал, что «не­которые вожди индейцев-чачапояс сказали ему, что проведут его в свой город Рабанту, где находится отличная крепость, и в ней он может обороняться от всех своих врагов. Он последо­вал их совету». Верховный жрец Вильяк Уму не хотел покидать район Куско, но Манко «решил, что [на севере] он будет в бе­зопасности от своих врагов христиан. Там он не услышит ржа­нья и топота копыт их лошадей, а их острые мечи больше не будут рассекать плоть его подданных». «После того как Родриго Оргоньес ушел с берегов реки [Вилькабамбы], Инка собрал тех из своих людей, которые должны были пойти с ним, и ска­зал им, что они должны спрятаться в самом укромном уголке Анд, раз боги позволили их врагам завоевать империю их пред­ков Инков Юпанки. Там они смогут жить в безопасности, не боясь уничтожения или попадания в руки христиан. Индейцы и главные орехоны слушали Инку с воодушевлением и согла­сились отправиться в добровольную ссылку вместе с ним».

Предложение вождей племени чачапояс было заманчивым. Вероятно, они имели в виду стоящую на вершине горы кре­пость Куэлапе, которая возвышается над левым берегом реки Уткубамбы в южной части района расселения индейцев-чача­пояс. Выбор этой крепости был бы превосходным. Из всего множества развалин в Перу Куэлапе производит впечатление самого крепкого оборонительного сооружения, по европей­ским стандартам военной фортификации. Сам район достаточно отдаленный, так как провинция Чачапояс располагает­ся к востоку от большого каньона реки Мараньон и от доро­ги в Кито. Он находится на последнем открытом пространстве предгорий Анд: еще несколько миль на восток — и душные леса Амазонки прочно вступают в свои права. Инки присое­динили этот район к своей империи только при Уайна-Капаке; а первая дорога для колесного транспорта, соединяющая его с Тихоокеанским морским сообщением, была завершена не раньше 1961 года. Крепость Куэлапе занимает длинный гре­бень горы, до которого можно с большим трудом добраться пешком, если утром начать подъем от реки Уткубамбы, распо­ложенной далеко внизу. Любопытно, что имеющая 800 ярдов в длину стена укрепления сейчас огораживает пространство, покрытое густыми лесными зарослями, хотя горные склоны внизу представляют собой возделанные поля, и вся эта мест­ность расположена на высоте свыше 3 тысяч метров над уров­нем моря. Внешние стены крепости Куэлапе находятся в пре­восходном состоянии и местами возвышаются более чем на 50 футов. Они облицованы 40 рядами длинных прямоугольных гранитных блоков. Крутая наклонная дорога с нависшими над ней наклонно расположенными стенами ведет в загадочный мрак крепостного ограждения. Там, возвышающиеся над сплетением деревьев и подлеска, стоят остатки стен внутренних ограждений, сторожевых башен, бастионов и трех сотен круг­ах домов. Было подсчитано, что необъятные стены Куэлапе одержат 40 миллионов кубических футов строительного материала, что в три раза превышает объем Великой пирамиды.

Очевидно, Манко отправился из Виткоса на северо-запад со всеми своими подданными и передвигался днем по направлению к городу Рабанту, расположенному в той же стороне, что Кито». Возможно, он путешествовал по малонаселенной местности, граничащей с нижним течением реки Апуримак, так как его сын писал, что он посетил индейцев-пилькосуни, которые населяли район между рекой и плато Пахональ. Большая часть этого района и по сей день остается неисследованной, затем он, вероятно, вышел к верхнему течению реки Уальяга и «устроил себе жилье в месте, где сейчас стоит город Уануко», 1еко к западу от главной дороги. Но по какой-то причине Манко покинул свое северное убежище. Может быть, он решил, что провинция Чачапояс находится слишком далеко от центра империи инков или же что покрытые лесами скалы Вилькабамбы все же были более надежным укрытием, нежели мощные стены Куэлапе. Возможно, в нем жили подозрения — справедливые, — что чачапояс могут его предать. Вполне вероятно также, что ссоры между сторонниками Писарро и Альмагро придали ему бодрости духа. Он знал, что отдельные группы испанцев можно уничтожить, если они окажутся в труднопроходимой местности. Его скитания также показали, что людские национальные ресурсы были еще очень велики и не подверглись полному уничтожению после поражения в Куско.

Поэтому Манко решил организовать ни много ни мало, а новое восстание против захватчиков. Это была большая военная кампания, последняя серьезная попытка вытеснить испанцев из Перу. Это была замечательная демонстрация мужества и решительности Манко, а также его способности быстро восстанавливать свое физическое и душевное равновесие. Он и его военачальники предприняли попытки начать серию мятежей в различных местах на всем протяжении южных Анд, от реки Мараньон до Юго-Восточной Боливии и Чили.

В северных районах Манко было легко поднять свое восстание. Генерал Иллья Тупак, который командовал армией Инки на севере, так и не распустил свою армию после того, как Кисо Юпанки был убит во время штурма Лимы. Иллья Тупак напал на колонну войск Алонсо де Альварадо, когда она двигалась по направлению к Абанкаю в 1537 году, а затем отошел на север и разместился в районе Уануко. Иллья Тупак вершил здесь власть как военный диктатор и охотно откликнулся, когда его родственник Манко провозгласил второе восстание. К северу от Уануко восстало племя индейцев-кончукос, которые жили в горах, граничащих с рекой Мараньон в ее верхнем течении. Тысячи индейцев этого племени спустились к прибрежному городу Трухильо, убивая всех испанцев или сотрудничающих с ними индейцев, которые им попадались. Их приносили в жер­тву божеству этого племени Катекилю.

От Уануко Манко двинулся на юг к Хаухе и попытался принудить местное племя уанка присоединиться к восстанию. Его попытка не принесла успеха. Индейцы Хаухи испытывали не­довольство властью инков и приветствовали первых испанцев, Многие из них помогали испанцам из отряда Рикельме воевал с воинами Кискиса. В 1536 году они присоединились к восста­нию только тогда, когда стало ясно, что восставшие занимают! господствующее положение. Но позднее они с радостью помогали Альварадо в проведении репрессий против инков.

Получив в Хаухе категорический отказ, Манко отправился на юг и разместил своих людей в плодородной долине не­много севернее от современного Аякучо. Возможно, они даже какое-то время занимали огромные, огороженные каменными стенами сооружения, которые являются развалинами Уари и Тиауанако. С этой своей базы воины Манко предприняли ряд успешных нападений на путешественников, двигавшихся по главной дороге инков. Испанских купцов приводили в ужас слухи о том, что пленников инки отвозят в Виткос, где их «подвергают пыткам в присутствии женщин, мстя им таким образом за полученные раны; жертвам втыкают снизу острые колья и проталкивают их до тех пор, пока кол не выйдет из рта. Сообщения об этом вызвали такой ужас, что многие не отваживались отправиться в Куско — будь то по личным или служебным делам — без хорошо вооруженной охраны».

Когда в конце 1538 года Франсиско Писарро достиг Куско, он отправил королевского представителя Ильяна Суареса де Карвахала с большим войском, чтобы справиться с этой угро­зой: постараться взять в плен ускользающего Инку и успокоить страхи племен, проживающих в Хаухе. Ильян Суарес пошел на запад до Вилькасуамана, а затем отправился на северо-запад но дороге в Хауху.

Манко к этому времени находился в деревушке Онкой, рас положенной высоко в горах к северо-западу от Андауайласа, а ее жители устроили в честь его приезда праздник. Его разведчики донесли ему, что «свыше двух сотен отлично вооруженных всадников разыскивают его». Ильян Суарес вскоре узнал о местонахождении Инки. Он повернул с королевской дороги на восток и спустился к бурной реке Вилькас (Пампас). Губернатор Писарро писал королю: «Мы все желаем схватить Инку, и с этой целью [Ильян Суарес] попытался охватить его с двух сторон. Сам он остался с кавалеристами на одной стороне, чтобы занять верхний путь к отступлению». Он послал энергичного молодого коман­дира по имени Вильядиего с группой в 30 человек восстановить «мост через Вилькас и захлопнуть ловушку для Манко. Вильядиего должен был оставаться у моста, пока все не будет готово чя атаки. Вместо этого он «захватил сторожей у моста и подверг юс пытке веревкой», пока они не выдали, что Манко находится в деревне Онкой, непосредственно над ними, и с ним всего 80 приближенных. «Когда Вильядиего услышал это, он обрадо­вался, думая, что будет легко взять в плен или убить Инку и что он получит много почестей и большую награду». Вильядиего не­медленно повел своих людей вверх по крутой тропинке, которая вела от речного каньона к деревне Онкой. В числе его 30 бойцов были 5 аркебузьеров и 7 арбалетчиков.

По воспоминаниям Титу Куси, именно сестра-королева Ман­то Кура Окльо прибежала сообщить ему о приближении врага. Он сам пошел посмотреть и поспешно вернулся, чтобы органи­зовать своих людей. В числе трофеев у него имелись четыре до­шли, которые были быстро оседланы для него и для еще троих вождей королевской крови. Женщин в лагере инков поставили вершине горы с копьями в руках, чтобы они выглядели как воины. Манко уже научился к этому времени ловко ездить на коне, держа в одной руке копье, и теперь он не мог отказать себе удовольствии верхом на лошади участвовать в сражении с пешими испанцами. Вильядиего и его люди совершенно измучи­тесь: они никак не могли отдышаться после крутого подъема по каре и без воды. Ведь Манко предусмотрительно уничтожил ирригационный канал, чтобы лишить их воды. Когда командир испанского отряда услышал приближение индейцев, он стал ударять по кремню, а его аркебузьеры быстро зажгли фитили. Но они слишком медленно заряжали. И хотя одним выстрелом из аркебузы был убит один индеец, а из нескольких арбалетов удалось выпустить стрелы, этого все же было недостаточно. Двухчасовое сражение закончилось полной победой Инки. Вильядиего, с рукой, перебитой боевым топором, покрытый ранами, умер, сражаясь. 24 испанца были убиты или сброшены вниз со скал; шестеро оставшихся спаслись бегством вниз по горному склону. Воины Манко раздели тела своих врагов и принесли добычу в Онкой. «Они и мой отец, — писал Титу Куси, — очень радовались этой победе, и в ее честь в течение нескольких дней проходили празднования с танцами».

Манко воодушевила победа над Вильядиего, и он почувствовал себя достаточно сильным, чтобы наказать индейцев-уанка за их симпатии к испанцам. В ходе нескольких воору­женных столкновений по дороге в Хауху он «убил и уничтожил многих из них, приговаривая: «А теперь зовите своих друзей на помощь!» Так и сделали индейцы-уанка: они послали испан­цам просьбы о помощи. Но инки были на подъеме. Полковод­цы Манко Паукар Уаман и Юнкальо атаковали и нанесли по­ражение большому отряду испанцев и их индейских союзником в Юрамайо, в лесах к востоку от Хаухи. И хотя Юнкальо по­гиб в бою, много испанцев было убито, а их имущество было отвезено в Вилькабамбу.

После второй своей победы Манко совершил акт мщения главной святыне индейцев-уанка — Уари Уилька. Он разру­шил огороженную территорию, прилегающую к гробнице, каз­нил жрецов и протащил каменного идола по земле, прежде чем столкнуть его в глубокую реку. Инки всегда увозили таких местных божков в Куско, где они становились заложниками и гарантами правильного поведения подчиненных пле­мен. Осквернение святыни Уари Уильки было самым эффектным средством Манко для наказания индейцев-уанка и индейцев Хаухи за сотрудничество с врагами и предательство.

Когда до Франсиско Писарро дошла весть о поражении Вильядиего, он испугался, что «Инка осмелеет, соберет еще больше воинов, разобьет Ильяна Суареса и нанесет дальнейший ущерб». Поэтому он поднял в ружье в Куско 70 конником и 22 декабря 1538 года выступил вместе с ними из города. Хотя он ни разу не столкнулся с Инкой, Писарро отправился защищать уязвимый участок высокогорной дороги от налетов отря­дов Манко. 9 января 1539 года он основал в Уаманге испан­ский город, первоначально названный Сан-Хуан-де-ла-Фронтера, и оставил в нем 24 жителя и 40 солдат под командовани­ем капитана Франсиско де Карденаса. Этот человек позднее писал: «В то время, когда я там оказался, город находился и большой опасности, так как в нем было очень мало испанцев, а Инка был поблизости со многими восставшими воинами, <...> и они убили нескольких испанцев».

Пока Манко активно действовал в центральных Андах, его военачальники поднимали восстания в более южных районах: в кунти-суйю, в окрестностях озера Титикака и в Чаркасе, са­мой восточной оконечности империи инков. Воинствующим жрец Вильяк Уму действовал в горах к югу и юго-западу от Куско, в районе, который считался юго-западной четвертью империи инков, — кунти-суйю. Епископ Висенте де Вальверде, который сменил Вильяка Уму на посту духовного лиде­ра Куско, описывал его как человека, который «распоряжал­ся жертвоприношениями и управлял храмами Солнца; в этой стране он был как епископ или папа». Висенте де Вальверде отмечал, что Вильяк Уму обладал большим влиянием на мо­лодого Инку. По донесениям Франсиско Писарро, «Вильяк Уму наносил большой вред, смущая умы индейцев» в этом районе, который в начале первого восстания Манко стал аре­ной очагов сопротивления захватчикам.

Дальше на юге действия индейцев были еще более успеш­ными. За перевалом через Вильканоту лежит огромное плато, высокое и в основном безлесное плоскогорье. После голово­кружительных склонов и тесных, замкнутых долин Анд путе­шественник с облегчением видит ровную земную поверхность и нечто вроде горизонта. Плоскогорье расположено на слиш­ком большой высоте, чтобы там можно было выращивать ку­курузу или завезенные из Европы злаки, но оно дает большие урожаи картофеля, киноа и других местных культур, а ее хол­мистые просторы, покрытые чахлой травой, кормят стада лам и альпака. Это густонаселенная местность; ее жителями явля­ются индейцы, говорящие на языках аймара и кечуа, но они все живут в разбросанных там и сям деревушках и маленьких поселках, так что здесь сохраняется ощущение одиночества в разреженном прозрачном воздухе. На северном краю плоскогорья лежит великое озеро Титикака. В ясные дни озеро с кру­тыми голыми террасами склонов острова Титикака или полуострова Копакабана может быть похожим на Средиземное море. Воздух неподвижен, индейские мальчишки-пастухи наигрыва­ют на своих тростниковых дудочках заунывные мелодии, во­круг — овцы, навозные жуки, кружащиеся над головой птицы и завезенные сюда эвкалипты. Ледяная вода озера — глубоко­го синего цвета, она отражает чистое небо. Но эта иллюзия быстро рассеивается, когда внезапный порыв ветра проносит­ся по озеру: вода меняет цвет на серый. Над плато преоблада­ет холодный ветер.

Колыбелью цивилизации Анд было скорее озеро Титикака, нежели Куско. Его культура тиауанако возникла на территории Перу за много веков до эволюции или распространения пле­мени инков, и инки относились к этому району с благогове­нием. Действие их легенд о создании мира и потопе происхо­дит на берегах этого озера. Во время экспансии инков Пачакути направил свои завоевательные походы на юго-восток и дошел до берегов озера Титикака. Его сын, Инка Тупак Юпанки, встретил серьезный отпор со стороны племен, обитавших на плодородных северном и западном берегах озера, в особен­ности со стороны племен лупака и колья. Инка Тупак сокру­шил сопротивление своих врагов в боях у холма Пукара и у реки Десагуадеро, которая была единственным стоком вод озе­ра. Это произошло всего лишь за пятьдесят лет до завоеватель­ного похода испанцев. Восстание Манко в 1538 году началось как столкновение между теми же самыми индейцами - колья и лупака. Вероятно, по наущению дяди Манко по имени Тисо вождь индейцев-лупака Карьяпакса напал на индейцев-колья и принялся опустошать их земли в наказание за их сотрудни­чество с испанцами. Индейцы-колья обратились за помощью к испанцам в Куско.

Эрнандо Писарро незадолго до этого казнил Альмагро. Он приветствовал перспективу сулящей доход экспедиции в Кольяо (так испанцы называли колья-суйю), так как эта область так и не была по-настоящему оккупирована или разграблена с того само­го времени, когда через нее прошел Альмагро по пути в Чили. К счастью для Эрнандо Писарро, теперь в Куско оставалось срав­нительно небольшое количество сторонников Альмагро. Сразу же после сражения у Лас-Салинаса Педро де Кандия — доблест­ный грек, который был одним из первых последователей Писар­ро и который произвел артиллерийский залп на площади в Кахамарке, — убедил себя, что страна сказочных богатств Эльдора­до находится в джунглях к востоку от дороги между Куско и озе­ром Титикака. Кандия был достаточно богат, чтобы организовать великолепную экспедицию из трех сотен наиболее энергичных испанцев из Куско. Экспедиция оказалась в чрезвычайно труд­нопроходимой местности, и вскоре ряды ее участников пореде­ли от голода, от нападений лесных индейцев, от разрушительного воздействия тропического леса и, возможно, в конечном счете от мятежа. Спустя много месяцев домой вернулась только полови­на участников похода. С уходом этой экспедиции Эрнандо Пи­сарро почувствовал себя достаточно сильным, чтобы убить Аль­магро. Он считал, что его положение теперь достаточно проч­но, чтобы он мог покинуть Куско и отправиться в Кольяо, взяв с собой своего младшего брата Гонсало и марионеточного Инку Паулью, который всегда имел особенно большое влияние в юж­ной части империи.

Индейцы-лупака решили занять позицию у Десагуадеро, за­росшей травой и ничем не примечательной реки, по которой вода озера Титикака стекает в озеро и болота Поопо и по ко­торой проходит современная граница между Перу и Боливией.

С виду неторопливая, река Десагуадеро довольно глубока и имеет сильное течение. Сначала дело приняло плохой оборот для испанцев. Отставший солдат из головной походной заста­вы под командованием Гонсало Писарро попал в плен и был принесен в жертву индейцами в их святилище за рекой — ве­роятно, это были останки самого Тиауанако. Когда Эрнандо Писарро с основными силами подошел к Десагуадеро, он об­наружил, что обычный мост из тростниковых понтонов, по форме напоминающих бананы, разобран, а на дальнем берегу приготовилось к обороне большое количество индейцев.

Писарро обнаружил склад бальсовых бревен в Сепите; по приказу Уайна-Капака они были перенесены сюда на спинах людей-носильщиков по многим сотням миль горных троп. Из этого дерева был построен плот, и Эрнандо Писарро отплыл на нем, взяв с собой около 20 человек, блистающих тяжелы­ми средневековыми доспехами. Град камней и стрел встретил их с противоположного берега. Это было чересчур для греб­цов-индейцев. Они оставили свое занятие, и вскоре плот уже беспомощно плыл, кружась, вниз по течению реки, неся на себе закованных в металл ветеранов.

Другие испанцы верхом на лошадях въехали в казавшиеся спокойными воды, чтобы помочь своему командиру. Но водо­росли скрывали глубокое илистое дно. Кони ушли под воду под тяжестью доспехов своих наездников, и 8 из них утонули бес­следно. В конце концов, Эрнандо Писарро достиг северного берега реки под насмешливые выкрики индейцев-лупака. От­части он был обязан своим спасением людям Паулью, которые стремились доказать свою верность испанцам. Как впослед­ствии свидетельствовал Паулью, «Эрнандо Писарро находился уже дальше вниз по течению реки, но когда я, Инка, увидел его, я помог ему и сделал то, что я должен был сделать тогда и по сей день считаю своим долгом делать для каждого слуги его величества, хотя я имел возможность уничтожить их всех до одного».

Той ночью из запасов бальсового дерева инков были сде­ланы два больших плота. На следующий день их спустили на воду, и испанцы поплыли на них по речному заливу. На пер­вом плоту в толпе 40 одетых в латы испанцев находился Эр­нандо Писарро. За ним шел второй плот, на котором был Гон­сало Писарро и кони, которых нужно было держать подальше от берега, пока испанцы не закрепятся на плацдарме. Вероят­но, эти плоты выглядели как живые иллюстрации к сюжету гобелена Байё, на котором армия Вильгельма плыла к Гастин­гсу. Эрнандо Писарро спрыгнул в воду, которая оказалась ему по грудь, и пошел вброд к берегу, борясь с водорослями. Да­же будучи пешими, испанцы были неуязвимы благодаря сво­им стальным доспехам и шлемам, «так как их нельзя было по­разить копьем, и они передвигались с места на место, не неся почти никаких потерь». Подоспели индейцы-союзники на сво­ей флотилии тростниковых лодок, лошадей свели на твердую землю с плота, и испанцы получили возможность собрать за­ново понтонный мост, который их противники просто перета­щили к южному берегу реки. Как только испанцы сели на ло­шадей, сражение было выиграно. День закончился обычным кошмарным преследованием индейцев по ровной саванне в на­правлении развалин Тиауанако. В плен был взят вождь Кинтираура, а его деревня была сожжена.

Братья Писарро продвигались дальше по плато, милостиво относясь к сдающимся местным жителям. Эрнандо решил вер­нуться в Куско, чтобы приветствовать своего брата Франсиско Писарро и объясниться с ним по поводу казни его партнера Альмагро. Он оставил ведение этой военной кампании на Гонсало Писарро, не подозревая еще, что впереди его ждет еще одно восстание индейцев.

Манко отправил своего дядю Тисо в Кальяо. Он был самым грозным из оставшихся в живых полководцев Уайна-Капака, человеком, который сидел чуть ниже Чалкучимы на коронации преемника Атауальпы Тупака Уальпы в Кахамарке. Тисо начал с казни Инки Чалько Юпанки, который был правителем колья-суйю, назначенным еще Уайна-Капаком. Чалько слишком уж старался помочь Альмагро в 1536 году, «он вел его в Чили, по­казывая ему дороги и заставляя индейцев, которые встречались им по пути, повиноваться ему и не причинять ему никакого вреда». Как утверждал впоследствии внук Чалько, «Инка Ман­ко узнал, что наш дед благосклонно относился к испанцам, и послал одного из своих военачальников по имени Тисо с боль­шой армией убить его... Тисо схватил его в провинции Покона, где жили индейцы-чарка и чинча, и убил его там однажды ночью, когда я [его внук] был вместе с ним».

Вдохновленные влиятельным Тисо и руководствуясь чув­ством самосохранения, племена Консоры и Поконы с восточ­ных предгорий плато объединились в союз с воинственным племенем чинча. Возглавляемые вождем племени чинча Торинасео, они решили оказать сопротивление продвигавшим­ся вперед испанцам.

Теперь Гонсало Писарро перенес завоевательный поход на территорию, которую губернатор Писарро описывал королю как «малонаселенную местность, в которой укрепился военачальник Тисо, дядя Инки». В течение пяти дней Гонсало Писарро прокла­дывал себе дорогу в долину Кочабамбы. Оказавшись в ней, он, его отряд из 70 европейцев и 5 тысяч индейцев-союзников об­наружили, что находятся в окружении воинов, которые заняли все тропинки, ведущие из долины. Испанцы провели тревожную ночь в окружении мигающих огней костров индейской армии, расположенных на склонах гор вокруг того жилья, в котором они расположились. Командир ободрял их речами, полными бра­вады, но их лошади были под седлами, а их часовые настороже. На следующее утро они опять начали сражение с броска в самую гущу воинов противника. Гонсало Писарро сам встал во главе од­ного отряда. Другой был под командованием капитана Гарсиласо де ла Веги, который после женитьбы на женщине из рода Инки Чимпу Окльо, крещенной как Палья Исабель Юпанки, не­давно стал отцом ребенка, которому предстояло стать самым из­вестным хронистом инков: это был Инка Гарсиласо де ла Вега. Третий отряд возглавил Оньяте, который заботился о сыне Ман­ко Титу Куси с момента его пленения. В этот же отряд входили и 5 тысяч индейцев рьяного Паулью.

Сражение было яростным, так как индейцам «удалось ок­ружить лагерь бесчисленным количеством толстых кольев, что­бы испанцы не смогли использовать своих лошадей». Индей­цам-союзникам пришлось убирать эти препятствия. Коренные жители издавали боевые кличи, от которых кровь стыла в жи­лах, и обе противоборствующие стороны дрались, «сцепившись друг с другом, причем кастильцы наносили врагу ощутимые потери своими копьями и мечами и топтали индейцев своими конями». Гонсало Писарро и Оньяте вступили в бой с вождями Консоры и Поконы, у которых было 8 или 9 тысяч воинов.

 А тем временем индейцы-чинча атаковали испанскую пехоту и их союзников-индейцев, которые находились в поселке под защитой кавалеристов с Габриэлем де Рохасом во главе. Решающим фактором в этом последнем бою было отношение воинов Паулью. Паулью явно надо было проявлять всю полноту своей власти, чтобы удержать их от искушения присоединиться к сво­им соотечественникам. На следующий год он утверждал, что в ходе сражения был момент, когда «индейцы убили двоих хрис­тиан и ранили 15 человек, которые стали спасаться бегством». «Но я подтянул резервы, обеспечил им подкрепление и заставил их повернуться лицом к врагу. А так как мои собственные воины обратились в бегство, я убил нескольких из [моих] индейцев». Мартин де Гуэльдо подтвердил это заявление Паулью: «Этот свидетель видел, как Паулью ходил с обнаженным мечом в руке, и слышал, как тот сказал, что ранил нескольких своих индейцев, потому что они обратились в бегство. Свидетель также видел, как он выражал несогласие своим вождям, потому что они не соби­рались воевать, и видел, что он заставил их вновь повернуться лицом к врагу». Алонсо де Торо зашел еще дальше в восхвалении Паулью: «Если бы там не было Паулью, испанцы понесли бы тя­желые потери. А если бы он встал на путь измены, они пестра дали бы еще больше — спаслись бы лишь немногие или вообще никто». Для дела национального освобождения стало трагедией то, что Паулью так решительно поддерживал испанцев, так как он был, без сомнения, отличный солдат. Он знал, что воюет против сподвижников своего брата и все же, по словам Гуэльдо, он не повернул 5 тысяч своих воинов против 70 испанцев, даже когда те совершенно выдохлись, сражаясь целый день на такой боль­шой высоте над уровнем моря. Его убежденность в том, что ис­панцы неизбежно одержат победу, и его стремление удержать за собой титул Инки перевесили всякое чувство патриотизма.

Сражение у Кочабамбы длилось целый день и ночь «с величайшим упорством, которое было характерно для любых сра­жений с индейцами этой страны». Твердость Паулью имела ре­шающее значение, так как индейцы-чинча, которые никогда раньше не сталкивались в бою с испанскими солдатами, не вы­держали первыми и бросились бежать в горы, а их вождь на бегу кричал: «Мы пропали!» Испанские конники сломили дух индейцев-чарка и вторую половину дня провели в опустоша­ющем преследовании, в результате которого на поле боя оста­лось 800 мертвых индейцев.

Несмотря на это, побежденные все еще контролировали си­туацию. Они храбро сражались, убили и ранили много испан­цев и их лошадей и уничтожили «большую часть испанских ин­дейцев-союзников». Они отправили сообщение Тисо, «который был главнокомандующим Инки в этой провинции и одним из самых основных врагов христиан». Тисо быстро собрал еще 40 тысяч новобранцев, чтобы довести до конца осаду Кочабам бы. Гонсало Писарро со своей стороны удалось отправить кон­ного гонца через вражеские боевые позиции к своим братьям с просьбой о помощи. Эрнандо в это время уже шел походным маршем на юг, а Франсиско только что возвратился в Куско из своей экспедиции, во время которой он основал город Уаманга в январе 1539 года. В качестве подкрепления губернатор от­правил к своим братьям 45 жителей Куско.

В это время, в начале 1539 года, второе восстание Манко продолжало развиваться. Везде, на протяжении тысячи миль, появлялись вооруженные группы индейцев, начиная от племе­ни кончуко и кончая племенем чарка. Но успехи были кратковременными. Испанцы осознали опасность и теперь отпра­вились подавлять восстание в каждом районе. Призыв о помо­щи из Кочабамбы достиг Тисо слишком поздно. Племена чар­ка были деморализованы после сражения с Гонсало Писарро. Гарсиласо де ла Вега подверг наказанию индейцев Поконы, убив еще 400 человек. Восстание быстро рассыпалось, когда сильные отряды подкрепления под командованием Эрнандо Писарро и Мартина де Гусмана сумели обойти главную дорогу и вошли в Кочабамбу через горы. Первым сдался вождь Поконы. [Испанцы хорошо его приняли и позвали к себе в союзники. Другие вожди взяли себе это на заметку. Один за другим они сдались и приняли вассальную присягу королю Карлу: вожди Анкимарки, вождь племени чинча Торинасео, вождь племени мойо Тараке. А затем, к удивлению испанцев, пожаловал и сам Тисо. «Тисо сказал, что он сдастся Эрнандо Писарро, если тот помилует его и даст ему слово, что не нанесет лично ему никакого вреда. Эрнандо дал ему слово, и Тисо пришел». «Все были сильно удивлены этим, так как Тисо был самым лучшим из подданных Инки». Губернатор Писарро назвал его пленение «величайшим подарком судьбы». 19 марта 1539 года Гонсало Писарро въехал в Куско вместе со своими высокопоставленны­ми пленниками, и епископ Вальверде единым духом назвал и Тисо, и Паулью «нашими добрыми друзьями, с которыми мы в мире».

Неустрашимый Вильяк Уму все еще держал под своим конт­ролем кунти-суйю. Писарро послал против него Педро де лос Риоса, и в течение восьми месяцев в этом отдаленном рай­оне шли ожесточенные бои. Испанцам приходилось сражать­ся главным образом в пешем строю, так как «этот район был очень труднодоступный и гористый, и его нельзя было завое­вать на лошадях». И лишь не раньше октября 1539 года вер­ховный жрец сдался на милость испанцев.

На севере восстание длилось дольше. Иллья Тупак контро­лировал весь район к северу от Хаухи, включая Бомбон, Тарму и провинцию Атавильо, в которой начинались долины рек Тихоокеанского бассейна. Алонсо де Альварадо, проигравший Альмагро в сражении у Абанкая, в 1536 году совершал завое­вательный поход против индейцев-чачапояс, из которого был отозван губернатором Франсиско Писарро, когда началось пер­вое восстание Манко. Сразу же после победы в Лас-Салинасе Альварадо решил возобновить свой поход. Эрнандо Писарро позволил ему покинуть Куско, и в середине 1538 года его сол­даты уже двигались к северу от Хаухи. Иллья Тупак узнал об их приближении и собрал силы для сопротивления. Они застали колонну Альварадо врасплох на заснеженной пуне к се­веру от озера Хунин и серьёзно ранили по крайней мере од­ного всадника, прежде чем их отбросили назад. Только тогда Альварадо получил возможность продолжить свой поход к го­роду Чачапояс.

Манко посылал одного из главных орехонов, своего двою­родного брата Кайо Топу, склонить на свою сторону племя чачапояс, по-видимому, прежде, чем самому отправиться туда н поисках убежища. Но Кайо Топа не выполнил поручения: вождь племени чачапоя Гуаман отказался присоединиться к восстанию вопреки согласию, которое кто-то из его сподвижников до этого передал Манко. Поэтому когда Альварадо до­стиг Чачапояса, ему был оказан хороший прием, а его хорошее обращение с индейцами обеспечило безопасность нового по­селения, которое он основал в Рабанту. Сам Кайо Топа благо даря предательству попал в плен, когда отряд испанцев и ин­дейцев, шедший в глубь страны из Трухильо, напал на него на заре. Так еще одно сильное племя перешло на сторону испан­цев и стало воевать против инков.

В Уануко коренное население осталось непокоренным. Сильный вооруженный отряд под командованием Алонсо Меркадильо вместо того, чтобы отправиться туда, остался в Тармс и в течение семи месяцев терроризировал мирных жителей. Через королевского казначея Алонсо Рикельме они пожалова­лись, что люди Меркадильо жили в городе, «потребляли их ку­курузу и скот, отнимали у них золото и серебро, которое они имели, забирали их жен, держали многих индейцев в цепях и делали из них рабов, <...> занимались вымогательством и оскорбляли вождей, пытали их, чтобы они выдали им свое зо­лото и.серебро». Другой отряд испанцев под командованием Алонсо де Ориуэла разгромил и взял в плен военачальника Ин­ки Титу Юпанки и вновь открыл дорогу через чинча-суйю.

В середине 1539 года Гонсало Писарро отправился на север, чтобы стать губернатором Кито, но задержался, «так как ему при­шлось воевать с индейцами провинции Уануко. Они вышли сра­зиться с ним, и он оказался в такой опасности, что маркиз Пи­сарро вынужден был послать Франсиско де Чавеса к нему на по­мощь». По прибытии в Кито Гонсало Писарро отправился в во­сточные джунгли в поисках золотого человека и эльдорадо. Он спустился к реке Напо, и группа его людей под предводитель­ством Франсиско Орельяна отплыла вниз по течению реки и со­вершила первый удивительный десант на Амазонку.

В это время до Лимы дошла весть о мятеже в Уайласском ущелье, где индейцы убили двоих испанцев-энкомендеро. Это выглядело как начало или возобновление еще одного восста­ния коренных жителей Перу. В июле 1539 года Франсиско де Чавес был послан городским советом Лимы на подавление это­го мятежа и для наказания его зачинщиков. С кровожадной яростью приступил Чавес к выполнению своей репрессивной миссии. В течение трех месяцев он носился по долинам Уауры и Уайласа и далее до мест проживания индейцев-кончуко во­круг Уануко. Эта экспедиция была кровавой баней. Чавес гра­бил дома, уничтожал посевы, вешал мужчин, женщин и детей без разбора. «Война была такой жестокой, что индейцы стали бояться, что их всех убьют, и стали молить о мире». Говорили, что Чавес зарубил 600 детей в возрасте до трех лет, сжег и за­колол многих взрослых индейцев. Об этих фактах сообщалось в королевской хартии 1551 года, в которой король Карл поста­новил, чтобы в Перу организовывались школы и чтобы мате­риальное содержание было предоставлено 100 детям из владе­ний Чавеса, убитого десятилетием раньше.

Сам Иллья Тупак остался в живых. В ноябре 1542 года Кристобаль Вака де Кастро сообщил императору, что он посылает «капитана Педро де Пуэльеса в провинцию Уануко, которая была опустошена [испанцами в 1541 году] и в которой до сих пор нет мира». «Я послал его туда, чтобы он заново населил ее и умиротворил, а также победил Иллью Тупака, еще одного индейца, который является таким же мятежником, как и Ин­ка, и к тому же его родственником». Сьеса де Леон писал, что Иллья Тупак «был причиной многих несчастий», но, в конце концов, в 1542 году его «после значительных препятствий» взял в плен Хуан де Варгас. Но возможно, Сьеса де Леон и ошибал­ся, так как, по сообщениям Сарате, в 1544 году Иллья Тупак все еще продолжал бороться с испанцами. Иллья Тупак — один из невоспетых героев сопротивления инков. Он противостоял захвату испанцами сьерры в 1536 году и затем в течение, по крайней мере, восьми лет он продолжал жить и поддерживать власть Инки в стратегически важной провинции Уануко. Даль­ше к югу население продолжало подвергаться репрессиям. Жи­тели нового города Уаманги выступили, чтобы «наложить су­ровое наказание на несколько деревень, которые участвовали в восстании; было убито и сожжено немалое число индейцев». Сам Манко благоразумно отошел за реку Апуримак, когда услышал, что сильные отряды под командованием Франсиско Писарро и Ильяна Суареса де Карвахала охотятся на него. Ис­панцы были убеждены, что он доживает свои последние дни. В феврале 1539 года Писарро написал королю, что Манко «ре­тировался с немногими своими людьми в полнейшем беспорядке, и с ним почти покончено», но в той же самой депеше он признал, что Манко снова «рассылает гонцов по всей стра­не, чтобы еще раз поднять ее на восстание». Епископ Вальверде писал: «Дни взбунтовавшегося Инки сочтены, так как он ведет за собой очень мало людей. Коренное население страны так устало от войны, что не пойдет за ним, а останется в сво­их деревнях». Епископ надеялся, что Манко можно выманить из его укрытия, и рекомендовал обращаться с ним милости­во, если он выйдет сам. Писарро был менее мягок: «Когда на­ступит лето, он не сможет защититься от меня, так как сейчас вся страна против него. Он будет у меня в руках, мертвый или пленный». И Вальверде, и Писарро, оба они признавали, что дух восстания поддерживали только два его мужественных ли­дера — Инка Манко и Вильяк Уму. «Если бы они были схва­чены, вся страна немедленно покорилась бы, как это и долж­но быть... Но до тех пор, пока у коренного населения есть на свободе вожак, оно всегда может дать волю своим пагубным фантазиям».

Оставив идею скрыться в Чачапоясе, Манко решил построить для себя новое убежище в районе Виткоса, которое будет уже не таким уязвимым для испанской кавалерии, каким оказался Виткос. Он решил превратить поселок Вилькабамбу в свою новую столицу. Его сын писал: «Он вернулся в город Виткос и оттуда от­правился в Вилькабамбу, где и остался на отдых в течение не­скольких дней. Он построил дома и дворцы, чтобы сделать это место своей главной резиденцией, потому что там теплый кли­мат». Новая столица располагалась ниже, чем Виткос, и глубже в лесах Амазонки. Вероятно, Манко выбрал это место потому, что там он спасся от Оргоньеса, когда тот со своим отрядом про­ник в Виткос.

Вилькабамба — это название, полное тайны. Это затерянный город Инков, легендарная последняя столица Инки Манко и его преемников. В течение свыше двухсот лет, с момента возобнов­ления интереса к археологии доколумбовых времен, существу­ют предположения относительно местонахождения Вилькабамбы. Последующие поколения принимали различные пункты за наиболее вероятное ее расположение. Чтобы понять причину по­иска Вилькабамбы, необходимо знать историю ее оккупации в XVI веке. Потрясающая история этих поисков будет изложена несколько позже.

В начале 1539 года Манко получил небольшую передышку, чтобы построить Вилькабамбу. Трое братьев Писарро продол­жали активно действовать. Третьего апреля Эрнандо уехал из Куско в Испанию, чтобы оправдаться перед королем Карлом за казнь Альмагро. Чтобы смягчить короля, он взял с собой кое-какие сокровища, а также анонимный отчет об осаде Кус­ко, который настолько восхвалял его заслуги, что создавалось впечатление, будто он противостоял Манко один на один. Гу­бернатор Франсиско Писарро уехал в район Кальяо, в котором недавно был восстановлен порядок его братьями. Король Карл сделал его маркизом, но Писарро еще не решил, название ка­кой территории лучше взять для своего титула; он предпочи­тал выбрать что-нибудь выгодное, например территории, на которых располагаются серебряные рудники, но так и не при­шел к окончательному решению. В комплекте с титулом мар­киза шел и новый герб. На нем были изображены семь индей­ских вождей, скованных золотыми цепями и образующих круг. В его центре был изображен Атауальпа с металлическим обру­чем на шее и двумя опущенными вниз руками, которые были погружены в два сундука с сокровищами, — так в геральдике отразилось подчинение индейцев в ходе конкисты и захват их сокровищ.

В апреле самый младший из братьев Писарро, Гонсало, от­правился наносить Манко завершающий удар в Вилькабамбе. Испанцы возлагали большие надежды на экспедицию Гонса­ло. «Полагают, что раз [Инка] окружен со всех сторон, то он не сможет избежать смерти или плена. Когда это будет сдела­но, в стране снова воцарится мир; но до этого — все очень неопределенно». В нашем распоряжении имеются отчеты оче­видцев об этой кампании с обеих сторон: со стороны испан­цев и со стороны индейцев. Обе версии были записаны в одно и то же время, тридцать лет спустя, двоюродным братом Гонсало Педро Писарро и сыном Манко Титу Куси, который в 1539 году был похищен из дома Оньяте в Куско и отвезен к своему отцу в Вилькабамбу.

Гонсало Писарро возглавлял большую экспедицию: «300 са­мых лучших военачальников и солдат», согласно оценке Педро Писарро. Но молодому Титу Куси показалось, что испанцев бы­ло несчетное количество: «Я не могу сказать, как много их было, так как джунгли были густые, и невозможно было сосчитать их». С ним также был отряд индейцев, который возглавлял его друг Инка Паулью.

Испанцы продвигались верхом в глубь территории инков, насколько это было возможно. Затем им пришлось оставить лошадей под охраной и следовать дальше пешком до места, где, по слухам, укрепился Инка. По-видимому, они переправились через реку Урубамбу по мосту Чукичака и отправились вверх по ущелью реки Вилькабамбы до перевала, огибая Виткос. Вероятно, отсюда дорога к новому убежищу Манко в Вилькабамбе шла через джунгли, которые были слишком густы для ло­шадей: никакая иная местность не заставила бы испанцев рас­статься со своими любимыми животными.

По мере продвижения по долине реки Вилькабамбы захват­чики вступали в многочисленные стычки с местным населением. «Однажды утром они шли гуськом по скалистому горному скло­ну под названием Чукильюска, очень крутому и опасному и [по­крытому] джунглями и подлеском». Гонсало Писарро был во гла­ве колонны, а его двоюродный брат Педро Писарро и Педро дель Барко замыкали шествие. Гонсало остановился, чтобы вынуть камешек из сапога, и приказал Барко встать впереди. В этом мес­те тропинка проходила по двум новым мостам над небольшими речками, и джунгли внезапно расступились, открыв на склоне горы расчищенное пространство шириной около сотни ярдов. Педро дель Барко повел колонну через открытое место и далее в джунгли, расположенные за ним. Чуть позже Педро Писарро почувствовал, что новые мосты должны были бы их насторожить, так как оказалось, что индейцы их построили специально для за­сады. Люди Манко стали вдруг катить вниз на колонну по откры­тому горному склону «огромные валуны в большом количестве». Три испанца были ими сметены и погибли. Лучники, спрятав­шиеся среди деревьев, одновременно открыли огонь и убили еще двоих. Передние ряды испанцев побежали вперед, но обнаружи­ли, что проход преграждает кусок скальной породы, укреплен­ный индейцами посредством брустверов. Задние ряды колонны, где находились Гонсало Писарро и Инка Паулью, ринулись на­зад. По словам кипу-камайоков, индейских хранителей устной истории, которых опросили три года спустя, Гонсало вместе с другими военачальниками хотел отступать, думая, что голова колонны уничтожена. Паулью настаивал, что было бы ошибкой бросать авангард, и испанцы последовали его совету, несмотря на подозрение, что, возможно, он заманивает их в новую ловушку. Педро Писарро чувствовал, что индейцы небрежно сделали то, что могло бы быть отличной засадой. Им следовало бы не откры­вать огня до того момента, пока голова колонны не начнет ата­ковать препятствие на тропинке, а сбрасывать валуны нужно бы­ло только тогда, когда и остальные захватчики столпятся на от­крытом месте. Но все произошло так, как произошло, и испан­цы вновь соединились вместе и отступили той ночью до пункта, где они оставили своих коней. Среди них было «много раненых и тех, кто струсил», и они отправили в Куско гонца за подкреп­лением. По словам кипу-камайоков, на Чукильюске было убито 36 испанцев.

В ожидании подкрепления Гонсало Писарро попытался вести с Инкой переговоры. С этой миссией были посланы два родных брата сестры-королевы Манко Куры Окльо. Манко пришел в ярость от предательства этих людей, которых звали Уаспар и Инкиль. Он отверг все мольбы Куры Окльо и приказал казнить их, заявив: «Лучше уж я отрублю их головы, нежели они увезут с собой мою». Кура Окльо «была так опечалена смертью своих братьев, что отказалась уходить с того места, где они были казнены». Спустя десять дней после первого сражения Гонсало Писар­уже с большим количеством солдат вновь решил атаковать укрепление у Чукильюски, которое находилось в четырнадцати милях от самой Вилькабамбы. Индейцы проделали бойницы в своей вновь построенной стене и пытались произвести (.выстрелы из четырех или пяти аркебуз, захваченных в Вильядиего. Они не успели овладеть сложностями артиллерийской стрельбы. «Из-за того, что они не научились загонять заряд в аркебузы, они не могли причинить никакого вреда. Они положили ядро слишком близко к жерлу ствола аркебузы, и поэтому при стрельбе оно упало на землю». Сотня лучших испанских солдат — и среди них Педро Писарро — пробралась пешком через густой подлесок на вершину горы. Пока их соотечественники продолжали лобовую атаку укрепления, отряд, находившийся наверху, спустился «на пампу, которая лежала по другую сторону горы, где была резиденция Инки Манко».

Когда индейцы заметили, что этот отряд обходит их с фланга, бегуны помчались предупредить Манко, который все еще находился в своем укреплении. «Когда он услышал об этом, три индейца взяли его на руки и понесли к реке, которая протекает рядом с этим укреплением; они бежали так быстро, что почти летели». Инка нырнул и переплыл ее. Когда Инка скрылся, защитники укрепления рассеялись в джунглях. Ата­кующие испанцы стали в спешке подниматься на гору, думая, что Манко захватили там в плен. «Если бы мы поняли, что он находится в этом форте, он ни за что не ушел бы от нас. Мы, испанцы и наши индейцы-союзники, нашли бы его, если бы не полезли наверх, думая, что он там». Титу Куси писал, что его отец кричал с дальнего берега реки: «Я Инка Манко! Инка Манко!» Мансио Сьерра де Легисамо вспоминал, что Манко кричал оттуда, что «он и его воины уже убили 2 тысячи испанцев до и во время восстания и что он собирается убить их всех и вернуть себе во владение землю, которая принадлежала его предкам». Люди Гонсало Писарро «шли по его следу более двух месяцев», но Манко прятался у лесных племен, так что они так и не нашли его. И, тем не менее, несмотря на его открытое неповиновение, он уже второй раз за последние два года сумел ускользнуть просто чудом.

Хотя испанцам не удалось захватить в плен самого Инку, они опустошили его новое поселение Вилькабамбу. В июле 1539 года они вернулись в Куско вместе с одним из его братьев, Куси-Римаком, и с его женой Курой Окльо, которая, согласно традиции инков, была также его сестрой. Титу Куси описывал несчастья, свалившиеся на эту бедняжку, которая была свиде­тельницей недавней казни двух своих братьев, но худшее жда­ло ее впереди. Она и испанцы достигли города Пампаконаса, где испанцы попытались изнасиловать ее. «Она не позволяла сделать это и яростно защищалась, а потом измазала тело не­чистотами, чтобы мужчины, которые пытались насиловать ее, почувствовали отвращение и тошноту. И таким образом она защищала себя много раз во время этой поездки, пока они не приехали в [Ольянтай]тамбо».

Пока женщину королевской крови инков держали там, по­ступило сообщение о том, что Манко желает вести переговоры о сдаче. Это заставило маркиза Писарро поспешить в конце сен­тября с возвращением из Арекипы, где он собирался основать город, который в настоящее время стал вторым городом в Пе­ру. Между двумя правителями произошел обмен посланниками. К одному письму Кура Окльо приложила записку о том, что с ней обращаются хорошо. Писарро зашел так далеко, что со слугой-негром и двумя крещеными индейцами послал Манко пони и немного шелка. Но Манко расправился со всеми посланцами, включая даже подаренного коня.

Писарро пришел в ярость от такого отказа. Он чувствовал, что сейчас неподходящее время для того, чтобы посылать еще одну карательную экспедицию, так как его деятельный млад­ший брат Гонсало в этот момент был в пути к Кито. Поэто­му, обманутый в своих ожиданиях, старый губернатор обрушил свой гнев на любимую жену Инки, с которой, согласно утвер­ждению Сьесы де Леона, он и его секретарь Пикадо вступили в половую связь, о чём ходили слухи. Куру Окльо раздели до­нага, привязали к столбу, а затем индейцы-каньяри ее били и пускали в нее стрелы, пока она не умерла. Она сказала сво­им палачам: «Скорей прикончите меня, чтобы полностью на­сытиться». Больше она не сказала ничего и терпела все муки молча и не двигаясь. Большинство испанцев испытали отвра­щение при виде такой жестокости, «действий, совершенно не­достойных здравомыслящего христианина». Для усиления этого зверства тело Куры Окльо было пущено вниз по реке Юкай и корзине, чтобы люди Манко нашли его. Инка «был охвачен горем и отчаянием из-за смерти своей жены. Он рыдал и очень горевал по ней, так как очень ее любил».

Не удовлетворившись этим кровожадным убийством, Писарро казнил и многих индейских вождей, которые сдались в плен испанцам. Вильяк Уму и некоторые вожди протестовали против убийства Куры Окльо и из-за этого были заподозрены в сочувствии мятежникам. Вильяк Уму был взят в плен в кунти-суйю совсем недавно, в октябре. Ильян Суарес де Карвахал писал, что верховный жрец был человеком, обладавшим большой властью среди индейцев. Если с ним хорошо обращаться, он может стать самой влиятельной фигурой, которая заставит Инку выйти с миром значительно быстрее». Вместо мягкого обращения Писарро сжег Вильяка Уму заживо. А также он сжег Тисо, который мирно жил в Куско в течение последних девяти месяцев. Эти казни в большинстве официальных хроник имели оправдания. Но главный священник Куско Луис де Моралес открыл всем, что Писарро убил 16 военачальников Манко, отвезя их в Юкай под предлогом, что там он выделит им земли. Титу Куси записал, что, помимо Вильяка Уму и Тисо, Пи­сарро сжег «Тайпи, Танки Уальпу, Орко Баранку, Атока Суки, <...> Оскока и Курьятау и многих других бывших военачальников, чтобы они не смогли вернуться к моему отцу; так ис­панцы обеспечивали безопасность своего тыла». Это предатель­ское убийство без суда военачальников Инки было одним из самых постыдных деяний конкисты.

Таким образом, второе восстание Манко закончилось, не считая сопротивления Илльи Тупака в Уануко. Это была последняя попытка национального масштаба изгнать европейских захватчиков. Хотя испанцы и не испытывали особых труд­ностей в подавлении отдельных очагов восстания, местное на­селение продемонстрировало небывалую храбрость и упорство в предпринимаемых попытках. Нельзя сказать, что империя инков сдалась без борьбы. И у индейцев было утешение: вопреки всем предсказаниям, их Инка был все еще на свободе. Покрытые джунглями горы Вилькабамбы спасли Манко и заработали себе репутацию гибельного места. Эрнандо Писарро сообщил королю, что испанцы, вернувшиеся с Вилькабамбы, были приведены в смятение лишениями и отсутствием продо­вольствия. «Они пишут, что требуются немалые ресурсы, что­бы проникнуть в этот край. Это можно сделать, только понеся большие расходы, а так как те, ктг ходил туда, не могли себе позволить этого, их энтузиазм истощился». Инка Манко остал­ся жив.