Супруг, отец, властитель

V

В том же самом дворце монарха, где впервые мы пред­ставили читателям родных и близких Моктесумы, собрались к ночи празднества, о котором мы рассказали в предыдущей главе, оставшиеся в живых высокородные члены этого многострадального семейства.

Распустив косы в знак глубокого траура, одетая в длинную, широкую темную тунику, молча сидела вдова Моктесумы в углу зала, а ее маленький сын забавлялся тем, что ощипывал сухую гирлянду из кипарисовых ветвей и семпоальксочитлей[65], которую только что отложила в сторону Текуиспа.

Эта молодая девушка, чья красота, окропляемая слезами, сияла подобно цветам, увлажненным небесной росой,- вместо зеркальца, из-за которого она ссорилась несколько месяцев тому назад со своими младшими братьями, полными жизни и радости, а ныне взятыми смертью, сжимала в руках плотную черную ткань, усеянную жемчужинками ее слез: это было траурное по­крывало, лежавшее на Веласкесе до погребения.

Текуиспа с тоской глядела на это покрывало, менее темное, чем ее длинные смоляные волосы, беспорядочно ниспадавшие на голую спину, и тихо напевала куплет из одной испанской песни, которую она слышала от своего погибшего возлюбленного:

Счастье всегда улетает.
Если ветер сильный повеет;
Только горе верным бывает.
Крыльев оно не имеет!

- Печальна твоя песня,— сказала Уалькацинтла, укачивая на коленях засыпавшего Учелита.

- Печальна, как мое сердце,— ответила Текуиспа.— Ви­дишь это покрывало, окрашенное краской ночи? Так вот, Уаль­кацинтла, еще темнее мысли твоей сестры. Боги набрасывают иногда на души смертных покровы более мрачные, чем те одеж­ды, в которые одета ночь.

- Не говори так, о Текуиспа! — сказала супруга Куаутемока.— Куаутемок только что поднялся на трон Акамапицтля[66], и боги благоволят к народу Мехитли[67].

- Такие события,— ответила Текуиспа, качнув своей пре­лестной головкой,— существуют и имеют значение только для тех, кто живет среди живых. Но не для той, которая отдала свою душу памяти мертвых!.. Да, на твоего супруга сейчас возложили священную корону-копильи. А мог ли что-нибудь сделать его отец по своей воле, великий властитель с белыми волосами, под которыми, как под снегом вулканов, горел святой огонь доброде­тели и силы? А где сейчас гордый тлатоани из Матлальцина, мудрый всезнающий Куитлауак и отважный Какумацин, один из самых именитых? Стоило дунуть богу Тлакатеуктли, и они исчез­ли, как пыль придорожная. Так же рассеиваются и наши надеж­ды: надежды человеческие хрупки и преходящи, как сам чело­век! Это зерна, посеянные на песке; это замки, построенные на волнах!

- Не думай так, заклинаю тебя именем наших богов! — вос­кликнула супруга нового великого властителя, Куаутемока.— Мертвые лежат в покое на своих каменных ложах, и не спускают с них взора Тонатиу и Местли, а их подвиги будут вечно жить в памяти соратников, которые посеяли желтые семпоальксочитли на тихом поле усопших. Зачем же печалить сердце тех, кто помнит о мертвых и любит живых? Оставь усопших, Текуиспа, оставь их в покое на каменных ложах.

- На этих страшных ложах,— содрогнулась младшая дочь Моктесумы.— На этих ложах, которые никогда не согреет лю­бовь и к которым вечная ночь никогда не пошлет свои сны, набальзамированные сладким обманом! Как может покоиться там скованный невидимыми цепями смерти тот, кто никогда не знал покоя? Как может спать тот, забытый всеми, чьи помыслы были велики и животворны, как солнце? Веласкес, дни пройдут за днями, века за веками, прежде чем твое сердце очнется от сна могилы!.. Как можешь ты всегда быть там, где отдыхаешь не от усталости, где спишь, не видя снов, где существуешь без жизни!.. Счастливый ты, Какумацин! По крайней мере, ты не лежишь, навеки слившийся с мрамором тесной гробницы! Ты опустился в серебряные волны, обласканные луной, в прохладную дыша­щую пропасть, где находятся дворцы своенравного Тлалока, и украшаешь себя кораллами и жемчугами для празднества душ!

 -Ты не перестаешь говорить об этом,—сказала Уалькацин­тла,— как ребенок, который все время возится с тупой стрелой. Сестра! Твои горькие речи отпугивают добрых духов, хранящих сон моего сына.

- Ты права,— ответила Текуиспа.— Прости меня, я буду молчать! Нехорошо, когда воспоминания звучат рядом с жизнью, у которой еще нет прошлого. Я постараюсь быть такой же, как Миасочиль. Она всегда молчит и тихо глотает слезы. Она мудрее, чем я.

Вдова Моктесумы только вздохнула в ответ и поцеловала головку сына, прижатого к груди.

- Но она, как и ты,— мать! — прошептала Текуиспа.— Ей что-то осталось от мужа: искра его души, капля его крови! Сын доносит до нее любовь супруга. Несчастна та, сердце которой сжигает любовь, но в чреве которой никогда не будет плода! Несчастна та, которая плачет над прахом любимого и не имеет сына, который скажет: «Утешься, мама, твое счастье — во мне, я — плод твоей любви».

- Текуиспа,—сказала Уалькацинтла, скрывая искреннюю жалость к ней под маской суровости.— Такие слова не пристало говорить девушкам. Губы, не знающие поцелуя мужчины, чисты, как бутоны, готовые раскрыться, и должны источать лишь неж­ный аромат, достойный того, чтобы унестись в небо на крыльях ветерка. Стенания по былой любви, вздохи по неисполненным желаниям, воспоминания об утраченных наслажденьях проститель­ны только таким, как Миасочиль, которые одиноко страдают в холоде и мраке своих траурных ночей,— таким женщинам слишком много двух половин брачного ложа и слишком мало одной половины собственной души.

В этот миг дверь красного дерева распахнулась и в покои вошел Куаутемок в одеянии великого властителя.

- Твой супруг стал отцом Царства ацтеков,— сказал он Уалькацинтле, и она, не выпуская из рук сына, склонилась перед ним и взволнованно произнесла:

- Да просветит всевышний Теотль[68] твой разум! Да укрепит великий Уицилопочтли твое сердце, и пусть будут милостивы к тебе боги домашнего очага — тепикстотоны! Благослови своего сына и положи на его голову свою властительную руку, чтобы когда-нибудь ацтекские воины сказали: «Он достоин того велико­го властителя, который его породил и которого боги призвали на трон Акамапицтля, хотя глаза этого властителя еще не видели луга с цветами своей двадцать второй весны».

Куаутемок почтительно приблизился к вдове Моктесумы и промолвил:

— Уйми на время свою тоску, дочь героев, обратись с моль­бой к богам и попроси сохранить того, кто ныне хочет возвысить царство до трона Моктесумы. Боги всегда выслушивают просьбы несчастных и одобряют советы вдов.

—- Будь удачлив и счастлив! — тихо, но проникновенно ска­зала властительная вдова.— Боги придадут крепость твоим юным плечам, дабы ты никогда не согнулся под тяжестью короны.

- Не опасайся,— ответил героический юноша.— Мое тело умащено священным маслом и стало крепким, как железо. Я чув­ствую, как торжественный голос уэй-теописка наполнил мою душу высоким вдохновением героев Аскапоцалько и потомков Чимальпопоки, пребывающих в своих небесных обителях и забыв­ших о былых раздорах[69]. Вдова Моктесумы! Кровь подлых вра­гов или кровь из моих жил смоет пятна позора со славы ацтеков, и тень твоего супруга сможет без стыда войти во дворцы Солнца, ибо сын его навсегда сотрет воспоминания о былой слабости его духа. А ты, Текуиспа, сними траур и укрась голову гирляндой, ибо сегодня народ поет гимн воинов и даже мертвые вздрогнут в своих могилах от жажды бессмертия и свободы!

Народ, действительно, заполнил площадь с радостными воп­лями: «Слава Анауаку! Слава великому властителю!» Куаутемок с воодушевлением отвечал на их крики:

- Да, слава Анауаку! Слава или смерть! Венки на головы воинов или на могилы погибших героев!

- Куаутемок! — заговорила молодая супруга властителя.— Ты думаешь только о славных делах. Ты стал великим власти­телем и забываешь, что ты отец? Твои губы уже не целуют Учелита и твоя грудь полна только желания отомстить и побе­дить? Посмотри, посмотри же на своего сына. Ты разбудил его своим кличем, и он тянется к своему отцу.

— Они тоже мои сыновья,— ответил Куаутемок, указав на площадь, заполненную людьми.— Они тоже называют меня от­цом. Я принадлежу теперь всему Анауаку, жена, и громадная ответственность лежит на мне. Но не бойся, я сумею быть верховным вождем и остаться супругом и отцом! Подойди ко мне. Почему твои глаза затуманились слезами?.. Подойди, Уалькацинтла, и прижмись вместе с сыном к моему сердцу, полному любви к вам обоим. Сегодня ночью я отдамся счастью быть с тобою, завтра же я буду с ними, завтра, дочь Моктесумы, не проси у меня ни нежных ласк, ни счастливых слез, ибо завтра Ацтекское царство потребует от меня великих забот, чтобы оно могло спать спокойно, огромных усилий, чтобы восстановить его былое могущество.

- Твоя супруга не раба, неспособная это понять,— ответила Уалькацинтла.— Я дочь, внучка и жена великих властителей, ни робости нет в моем сердце, ни своекорыстия в мыслях.

- Ты — любимая половина моей души, - ответил муж, об­нимая ее.— Если когда-нибудь мое имя прозвучит в песнях бро­дячих певцов, а потомки назовут меня большим воином, то этим я буду обязан тебе, Уалькацинтла. Твои глаза разжигают огонь и страсти, и героизма. Прекрасная и достойная женщина могуще­ственна, как боги, и заслуживает поклонения, как божество.

Супруги остались одни. Миасочиль ушла искать на своем супружеском ложе покоя, которого не находила, и заглушала горесть бессонницы, тихо лаская осиротевшего младенца. Теку­испа, еще больше опечаленная и одновременно растроганная сценой чистой и счастливой любви, которой ей отныне никогда не изведать, тоже неслышно скрылась, укутавшись в траурное покрывало, и тогда, когда Куаутемок и Уалькацинтла забывали в объятиях друг друга и величие и скорбь земную, безутешная дева отвечала на ликующие возгласы народа и тихий шепот счастливых супругов все тем же грустным куплетом испанской песни, прерывая его жалобными вздохами:

Счастье всегда улетает,
Если ветер сильный повеет;
Только горе верным бывает,
Крыльев оно не имеет!