Нежданный посетитель

VIII

«Теуктли с востока завоевали Тепеаку! Малинче разбил именитого вождя Тлочотлока, главного военачальника Ацтек­ского царства! Малинче и его теуктли вошли победителями в Хокотлан!»

Такие возгласы слышались всюду в Теночтитлане, такие же тревожные крики раздавались в Тескоко, Такубе, Хочимилько, Канауаке, Цомпанко, Атенко, Тепеполько, Койоакане, Истапалапе и других, расположенных неподалеку от столицы городах; то же самое с ужасом повторяли жители Нопалоки, Мисантлы, Нопалапана и Истаки, городков, соседствовавших с театром военных действий; и, наконец, те же вести, доставленные быстро­ногими гонцами в отдаленные земли, заставили содрогнуться в своих глухих дебрях неотесанного тлатоани из Альтепека, побледнеть от страха в своем роскошном дворце на золотом фундаменте богатейшего вождя-правителя земли Чиуауа, а также потерять сон сластолюбивого тлатоани из Атотонилько, чей главный город на дне долины, утопавшей в цветах и зелени, постоянно ласкаемой ветерком и наполненной пением птиц, уба­юкивал себя дремотным журчанием бесконечных водопадов.

Не падает, однако, духом бестрепетный великий властитель, хотя и удивленный этим поражением. Он собирает войска, стара­ется воодушевить воинов, вдохнуть в них силы и решает сам вести их на Тласкалу.

Месторасположение этой «республики», защищенной горной цепью Матлалкуэй и другими крупными горами, делали ее почти неприступной для армий, лишенных артиллерии или иного подоб­ного оружия, но при виде многочисленных, окрыленных вдох­новенными призывами Куаутемока, горящих местью отрядов, которые устремились под штандарт[75] Ацтекского царства к юно­му властителю, который сам поведет их в сражение и уже провоз­глашает победу, приободрились самые трусливые в Теночтитлане и приуныли — услышав такие вести,— самые бойкие в Тласкале.

Немало могущественных вождей-правителей воспылали же­ланием сражаться под командой великого властителя, и в столи­цу ацтеков спешат с отрядами молодых воинов из своих земель новый тлатоани из Койоакана (брат погибшего Уаско), отваж­ный тлатоани из Хочимилько, преемник Куитлауака из земель Истапалапы, а также вожди-властители Тескоко и Такубы — Коанакот и Нецальк,— каждый из которых оставил недавно об­ретенный трон и брачное ложе и откликнулся на военный зов столицы царства.

О, сколько слез проливается после недавних празднеств! Сколько прекрасных очей туманит горе, из скольких чистых уст вырываются проклятия, которыми осыпают жестокие требова­ния отчизны, гибельные амбиции, разжигающие войны!

Красивая и прежде улыбчивая Теуитла, недавняя юная суп­руга и властительница Такубы, но давнишняя и неизменная любовь мужественного Нецалька; Теуитла, которая за короткое время успела оплакать смерть двух братьев, погубивших друг друга; Теуитла, которая не унаследовала от Нецауалытильи твердость его духа, а обрела кроткий нрав своей матери, не вынес­шей смерти одного своего сына от праведного, но жестокого удара другого, Теуитла наполняет своим страданием весь дворец Такубы и, словно предчувствуя пагубный исход битвы, которая отнимет у нее супруга, когда еще не увянут цветы на ее брачном венце, надевает на себя темные одежды и не выходит из двор­цовых покоев, пытаясь жалобными стонами растрогать камен­ные божества.

Оталица, хрупкое и нежное существо, почти неземное созда­ние, рожденная в садах Такубы для сладостной любви и радост­ных ласк, Оталица, первый сердечный огонь которой погасила смерть и которая так нуждается в новой привязанности, чтобы смягчить боль жестокой потери, Оталица тоже вздыхает в оди­ночестве и вздрагивает при звуке военной раковины, которая возвещает скорое начало нового побоища, хотя предыдущее уже отняло у нее отца и возлюбленного, павших первыми жертвами войны.

Более сильная, но не менее любящая новая властительница царства — Уалькацинтла — украсила перьями своих цветов воен­ную корону мужа и, надевая собственными руками плюмаж на голову любимого, говорит вначале дрогнувшим, а затем обрет­шим твердость голосом:

- Пусть эти перья послужат путеводной звездой для храб­рых, завещай их своему сыну обожженными огнем врагов, но не попранными ногами противника, Куаутемок! Супруг мой! Я буду молить богов, пока ты сражаешься за родину, и научу Учелита поднимать ручки к небесам и просить за жизнь отца.

- Ты — прекраснейшая половина моей души! — отвечает растроганный герой. — Божественное волнение сотрясает мою грудь от твоих поцелуев, непобедимым должен стать тот, кто сражается за свой народ и честь своей семьи! Защитники очага — тепистотоны — будут хранить твой дом во время моего отсутст­вия, и да позволит великий Уицилопочтли мне скоро вернуться домой, чтобы усладить сон моего сына победной песней. Если же мне выпадет иная судьба,— добавил он после краткого молча­ния,— если перья, которыми ты увенчала мою голову, украсят труп на поле боя... Тогда, Уалькацинтла, скажи ацтекским тлато­ани, что Куаутемок просит и приказывает тому, кто заменит его на троне, стать отцом малолетнему сироте... И пусть сын живет свободным вместе с Ацтекским царством или будет погребен свободным под обломками царства.

 -Это я сумею сделать,— глухо сказала жена-властитель­ница.— Твоя супруга вскормлена не оленьим молоком и не мо­жет повелеть своему сыну склонить голову перед врагами. Если враг победит, не бойся, что дворец моих предков будет сдан под наши тихие стоны. Кровь моего сына и моя кровь хлынет на лица врагов и запятнает их победу, и войдут они сюда только через наши трупы.

Внезапно поникнув, жена великого властителя добавила тихо и грустно:

— Очень трудно разлучаться тем, кто любит друг друга, и еще труднее разлука, если зовет война. Но мы скоро опять будем вместе, каким бы ни был конец, который положат боги этим ужасным битвам; мы скоро опять будем вместе, обожаемый супруг души моей,— ты придешь ко мне с победой и славой или найдешь меня в обители Солнца. Смерть, которую я встречу до прихода врагов, даст мне право войти туда, и я приведу с собой сына нашей любви, которому еще неведом язык людей, но он обучится там языку богов, чтобы молить их заступиться за свою порабощенную родину.

Последние слова Уалькацинтлы утонули в бурных рыданиях, и, утешая ее, супруг сказал:

- Теописки громко возвещают о том, что боги настроены к нам милостиво, а войска Ацтекского царства пылают от яро­сти, и это предвещает победу. Гони прочь свои страхи, дочь Моктесумы, и пусть расставание не будет горестным, я еще не ухожу. Сейчас только вечер, и я не выступлю, пока Тонатиу не откроет ворота своим светлым лучам.

- Тогда иди, готовься к походу,— ответила, с трудом сдер­живая слезы, Уалькацинтла.— А потом возвращайся ждать рас­свет в объятиях той, чья душа полетит вслед за твоими войсками.

- Мы вместе принесем в жертву темистотонам двух гор­лиц,— ответил монарх,— как только появится на своем троне из черного дерева бледноликая Местли и стряхнет на землю жем­чужины росы со своего синего покрывала. А потом мы вместе встретим Тонатиу, ее лучезарного брата, и я не уйду, пока ты не споешь гимн в честь Уицилопочтли.

- Будет так, как сказал мой повелитель,— ответила Уаль­кацинтла и удалилась, отирая слезы, непрерывно катившиеся по щекам.

Куаутемок проводил ее любящим взглядом, пока она не скрылась в покоях сына, а затем, созвав высших военачальников, спокойно сделал последние распоряжения, касавшиеся выступле­ния войск.

Тем временем близилась ночь, и ее темные тени, еще не рассеянные луной, находившейся на ущербе, окутывали мраком огромный город, казалось, поглощали все шумы и шорохи. Внезапно великому властителю сообщили, что какой-то масеуаль из граничивших с Тласкалой земель — а оттуда бежали многие люди, не хотевшие воевать,— настойчиво просит принять его, ибо, как он уверяет, должен сообщить важные новости своему уэй-тлатоани. Куаутемок велел тотчас впустить пришельца и принял его наедине в том великолепном зале, который мы уже описывали, впервые представляя читателям нашего героя.

Масеуаль шел к роскошной мягкой скамье, на которой сидел монарх, с такой горделивой непринужденностью, не свойственной простолюдинам, что удивленный Куаутемок вперил в него пристальный взгляд.

К монарху приближался молодой человек лет двадцати ше­сти, высокий, мускулистый, прекрасно сложенный. Его продол­говатое, с очень резкими чертами и темными бровями лицо было отмечено печатью сурового мужества; черные блестящие глаза глядели надменно и холодно. Весь его облик настолько не гар­монировал с одеждой, что монарх не мог не заметить:

- Теуктли! Что заставило тебя предстать передо мной в чу­жом одеянии?

- Тлатоани Ацтекского царства!- ответил, не смутившись, лжемасеуаль.— Посмотри внимательней. Узнав меня, ты пой­мешь, почему я пришел к тебе в одежде твоих рабов.

- Я не могу вспомнить тебя,— сказал монарх, разглядывая его.

- И тем не менее,— ответил с гордой усмешкой незнако­мец,— ты мог бы меня вспомнить, ибо я всегда сражаюсь лицом к лицу,— и с тобой, и с твоими людьми. Никогда я не показывал вам свою спину и не позволял приблизиться ко мне ближе, чем на длину своего копья.

Куаутемок вскинул голову, словно вдруг уловил удивитель­ное сходство с кем-то, и, пригласив мнимого масеуаля подойти ближе, тихо сказал ему:

- В самом деле, мне кажется, что я вижу тебя не впервые. О теуктли, да не возвратят меня милостивые боги снова туда, где я тебя видел!

- Нет, то было счастливое время! — невесело заговорил незнакомец.— На благословенном поле боя сражались два храб­рых народа, во имя своей свободы и славы! Тогда не бежали с земель Тласкалы ее именитые воины, чтобы не бесчестить себя позорной войной! Тогда, о тлатоани, тогда Теночтитлан не во­оружал своих воинов, чтобы отомстить за невиданные оскорбле­ния! И в Тласкале никогда не были желанными гостями враги ее богов, и никогда не стремилась моя родина заливать землю кровью своих сынов во имя защиты иноземцев!

Голос молодого человека дрогнул от волнения и прервался, его суровое лицо на мгновение исказила судорога.

Куаутемок, не менее взволнованный, ответил, протянув ему руку:

— И ты, достойнейший враг ацтеков! Ты, Хокотенкатль, сын Хикатлантля! Ты, главный военачальник и опора своей республики! Как ты можешь допускать бесчестие твоего народа? Как ты позволяешь вооружаться свободным людям, чтобы защи­щать тиранов? Как могут проливать свою кровь те, кто почитает богов, для того, чтобы сохранить кровь тем, кто надругался над богами? Теночтитлан направлял в Тласкалу своих послов, нес­ших стрелы, опущенные наконечниками вниз, и звавших к прими­рению. Теночтитлан просил вернуть беглецов с его земель и напоминал Тласкале, что оба наших народа вышли из колыбели Большого озера. Тласкала повернула вверх наконечники стрел и объявила войну своим братьям теми же устами, какими клялась в братстве сынам чужих земель, почитателям чужеродных богов!

— Я всего лишь воин,— ответил военачальник тласкальцев, — и не могу противиться Совету, отцу нашей республики. Ты думаешь, что Хикотенкатль в упоении танцевал на площадях своего города в тот день, когда Тласкала, как пьяная женщина, забыв о достоинстве и чести, потеряв голову, бросилась в объ­ятия чужестранцев? Ты должен понять, тлатоани, что Хикотен­катль не мог ликовать в ту ночь, когда девушка, вышедшая из того же чрева, в котором зачалась и его жизнь, согреваемая той же кровью, которая бежит и по его жилам, была отдана на поругание одному из тех похотливых нечестивцев, которые, уни­зив сынов республики, позорили наших сестер? Представь это себе, властитель Ацтекского царства! Я произношу слова, кото­рые жгут мне язык и рвут душу на части. Я сам видел то, о чем сказал, и еще кое-что, о чем не говорю. Я видел это, как ты своими собственными глазами видел могущественного монарха, которого заковали в цепи его вероломные гости... И как тогда тебя, меня сейчас испепеляет ярость, но я бессилен, ибо в моей стране мы так же подчиняемся Совету, как вы — своему верхов­ ному вождю.

От чувства неловкости, вызванного этим напоминанием, по­мертвело бледное лицо венценосного юноши, и, нарушив краткое молчание, он сказал Хикотенкатлю:

- Велики бывают испытания, которым подвергают боги верность своих подданных, и потому велика должна быть ответ­ственность властителей. Судья, который превыше всех смертных судей, уже покарал Моктесуму, и когда-нибудь он покарает и Совет Тласкалы. Что касается тебя, ты показал свою твердую волю и честность, покинув родину, которая недостойна твоей помощи. Куаутемок раскрывает тебе объятия, и завтра Теночтитлан с радостью признает тебя своим сыном.

- Тот, кто родился в Тласкале,— ответил воин,— никогда не изменит матери. Если он видит ее бесчестие, то смывает ее позор кровью или слезами, но никогда от нее не отречется.

- Кровью, но не слезами,— ответил Куаутемок, вставая и крепко сжимая обеими руками руку Хикотенкатля.— Воин,— добавил он с горячностью,— едва первые проблески зари падут на землю, ты получишь войско и пойдешь с ним под моим гербом, чтобы изгнать из лона своей родины позорящих ее пришельцев.

- Тласкалец,— твердо ответил Хикотенкатль,— никогда не пойдет против Тласкалы ни под каким иным гербом, кроме тласкальского.

Куаутемок помолчал, потом, снова сжав руку собеседника, сказал:

 -Я уважаю твои чувства, но эти слова не дают повода нашему царству отвергать такого именитого воина, который пришел искать у нас прибежище. Властитель Мичоакана осмели­вается беспокоить нас, у Ацтекского царства хватит сил доблест­но сражаться сразу в двух войнах. Ты получишь такое же боль­шое войско, как то, которое я веду на Тласкалу, и пойдешь усмирять наглых тарасков.

- Тласкалец,— с еще большим пылом ответил республи­канский военачальник,— сражается только за Тласкалу!

С удивлением посмотрел на него молодой монарх.

- Тогда,— сказал он,— чего ты хочешь от меня? Почему бежал из Тласкалы и переодетым явился в мои владения?

- Почему я бежал из Тласкалы? Разве ты меня не понял, ацтекский тлатоани? Тласкала не ставит ни во что целомудрие своих дочерей, утоляя похоть чужеземцев. Тласкала пятнает сла­ву своих сынов, вооружая их для защиты нечестивцев. Тласкала идет сражаться против Ацтекского царства не за свою свободу, не за свою власть... За корыстные интересы хищных разбойников, за безнаказанность вероломных гостей!.. Хикотенкатль родился на свет не для того, чтобы его руками осуществлялись подлые замыслы чужих людей. Хикотенкатль покидает родную землю потому, что воздух, которым он там дышит, отравлен и удуш­лив; потому, что война, которая там затевается, постыдна и ги­бельна. Но Хикотенкатль — непримиримый враг врагов своей родины, будь то испанцы или ацтеки! Хикотенкатль, который не должен, не хочет, не может встретить твои войска под гербом своей опороченной родины, сам идет их искать в сердце твоего государства. Я пришел к тебе один, переодетый, безоружный, пришел, тлатоани, ни на что не надеясь, кроме твоего великоду­шия, без иной причины, кроме своего собственного отчаяния, подчиняясь лишь велению своей чести и храбрости. Я пришел попросить у тебя копье и клочок земли, где бы я мог вызвать на бой трех твоих самых смелых воинов, ибо не слабость духа и не страх заставили меня уйти с полей тех сражений, где будут биться мои соплеменники. Я и в другом месте сумею окрасить ацтекской кровью герб Тласкалы, стяги которой я покинул, потому что они прикрывают злодеев. Таково мое желание. Отвечай!

- Низко пало бы Ацтекское царство, — ответил монарх,— если бы послало своих воинов против одного славного воена­чальника, который хранит в своей душе древние высокие убежде­ния тласкальцев, тогда как тысячи обманутых и растленных сынов Тласкалы ныне вызывают наш гнев и выносят на суд бога Уицилопочтли свои злые намерения. Бог решит, кто прав: Тла­скала или Ацтекское государство, но Куаутемок не видит врага в человеке прямом и отважном, который идет к нему без оружия, оплакивая бесчестие родины. Я дам тебе и копье, и землю, но не противников. Теперь ты должен искать их среди неверных и под­лых друзей Тласкалы, а не среди ее благородных врагов.

- Подумай, о чем ты говоришь,— ответил военачальник-республиканец,— ибо, если ты решительно отказываешь мне в поединке, который я предлагаю, ты вынуждаешь меня вернуть­ся туда, куда мне не хотелось бы возвратиться. Хикотенкатль не может уподобляться женщине, когда зовет война и льется кровь.

- Куаутемок признает врагами только тех, кто защищает иноземцев за рубежами Тласкалы.

- Значит, мы еще увидимся,— сказал Хикотенкатль.— Ты принуждаешь меня к этому, ибо не годится воину стоять в сторо­не, когда вступают в бой его соратники. Я предпочел бы найти могилу в земле Царства ацтеков, чтобы моя неблагодарная родина не дала бы ногам чужеземцев топтать мои останки, но ты мне в этом отказываешь!

- Я предлагаю тебе свое покровительство,—ответил мо­нарх.— Я предлагаю тебе войско, которое с гордостью назовет тебя вождем, и даю владения, такие обширные и богатые, как у самых могущественных тлатоани царства.

- Сюда привела меня моя совесть, а не надежда на твои дары,— сухо заметил молодой военачальник.— Завтра ты высту­паешь против Тласкалы. Я ухожу сейчас и буду ожидать тебя. Если в сражении проиграет моя родина, окажи мне одну милость, достойную твоего великодушия. Вели похоронить мой труп и громко скажи своим войскам: «Человек, покоящийся здесь, умер не ради того, во имя чего сейчас воюет Тласкала; он умер, чтобы своей кровью смыть ее позор». Если же, напротив, востор­жествует счастливая судьба пришельцев и будут разбиты твои храбрые воины, я клянусь тебе, что проткну своим копьем и из­решечу всеми своими стрелами любого, кто осмелится сказать, что твое поражение менее славно, чем наша победа.

Напрасно хотел удержать его монарх: после этих слов, быст­ро завернувшись в свой груботканый плащ, он исчез в одном из дворцовых коридоров, где его ждали ацтекские воины, чтобы вывести из монарших покоев.

- Масеуаль, — спросил по дороге один из них,— ты случай­но не из Тепеаки?

- Ты — глупец,— высокомерно ответил переодетый вождь-тласкалец.— В побежденных и порабощенных городах не остают­ся такие люди, как я.

Он быстро удалился, а изумленные воины строили самые разные предположения, кем мог быть этот неизвестный, чья осанка и надменность явно не отвечали его нищенской одежде.

Однако более поразительные вещи скоро отвлекли их внима­ние. Было около девяти часов вечера, час выступления войск был еще далек, а многочисленные тлатоани устремились во дворец и настойчиво просили, чтобы их принял монарх. Небывалое оживление говорило о том, что какое-то тревожное событие вывело жителей Теночтитлана из их привычного спокойствия. Число именитых вождей, спешивших во дворец, непрерывно увеличивалось, и среди людских толп, собиравшихся на площа­дях, стали поговаривать, что, видимо, неожиданное и серьезное происшествие нарушило планы великого властителя.

Один высказывал предположение, что Тласкала испугалась, наконец решила заключить мир и выдать испанцев жаждавшему отмщения Теночтитлану; другой уверял, что правитель Мичоакана тотчас выступит с отрядами всех своих вождей-данников грабить Теночтитлан, как только великий властитель со своими войсками уйдет отсюда; а третий, несомненно опираясь на подо­зрения, внушенные появлением переодетого Хикотенкатля, сооб­щал не на шутку встревоженным слушателям как заведомо из­вестное, что сам Эрнан Кортес находится в городе, облаченный в потрепанное платье бедняка-масеуаля.

Истинную же причину волнений народ еще не знал, но мы поведаем о ней нашим терпеливым читателям в следующей главе.

---

[75] Штандарт ацтеков представлял собой длинный шест, на верху которого прикреплены золотые изображения орла и тигра - эмблема Теночтитлана.