Новые попытки Куаутемока спасти Ацтекское царство

IX

Триумф не ослепил ацтекского властителя, понимавшего опасность своего положения. Царство было лишено своих важ­нейших владений, хитростью или силой отторгнутых от него врагом; нависала угроза новых измен, ибо Куаутемок знал, что в подвластных ему городах идет борьба за власть между раз­ными родами и племенами. Он был уверен, что у Кортеса недавнее поражение должно вызвать не отчаяние, а гнев, и что нельзя предаваться неразумной беспечности, которую военная удача внушила большой части его вождей-сородичей и вое­начальников. И Куаутемок постарался увеличить свои военные силы, дабы не дать возможности завоевателям привлечь вассаль­ных индейцев на свою сторону.

Посланцы Куаутемока, не теряя времени, направились в со­седние земли, подкрепляя свои предложения о совместных дейст­виях трофеями, взятыми при славной победе. Каждый вождь-правитель получил голову испанца или коня, убитых в сраже­нии,— как знак доброго расположения богов к Ацтекскому царст­ву и предостережение против союза с презренными чужестран­цами, которые навлекают на себя гнев неба.

Жрецы, со своей стороны, возвещали громким голосом о не­бесных знамениях, предсказывающих скорую и неизбежную по­гибель «чудовищ» с востока.

— Бог Тескатлипока устал,— говорили они,— устал терпеть оскорбления этих нечестивых, он приказал Тонатиу-солнцу как можно быстрее осветить кровавый час возмездия. Бог Уицилопочтли в гневе поднялся к небу на своей огненной колеснице и так сказал нам громоподобным голосом:

«Слишком долго я позволял Тлакатекотлю подвергать мой любимый народ горьким и пагубным испытаниям, из которых он вышел со славою, укрепив свою душу в несчастье. Настало время покончить с бедами царства, которое меня превозносит и любит с тех пор, как на трон его высочайший взошел всемогущий бог Солнца. Время настало снова омывать ежедневно мой алтарь кровью недругов моего народа, и пусть народ мой снова вос­станет великим и самым могучим среди всех народов мира, словно гигантская сейба среди низкорослых кустов. Пусть Тлакатекотль тешит себя невзгодами, пусть упьется слезами, а слух услаждает стенаниями, но не ищет пусть жертв среди тех, кого я своим щитом заслоняю. Из мест неизвестных идут злые люди, несут во владения народа, мне воздающего почести, странных и чуждых богов. Эти люди — тебе отданы, жестокосердный Тлакатекотль! Они уже твои, никогда пришельцам дерзким победа не протянет руку! И горести обрушатся на тех из нас, кто вместе с пришлыми врагами пожелает разжечь огонь отмщения! И горе­сти обрушатся на тех, кто отвернется от алтарей моих, чтоб подношения нести богам чужим!..»

Пока, применяя подобные меры, властитель ацтеков старал­ся, чтобы враг не обрел союзников,— ведь Кортесово воинство состояло в основном из индейцев,— он также продолжал строить в столице новые защитные укрепления и постоянно посылать небольшие отряды, тревожившие Кортеса, мешавшие ему пополнять войско за счет местных жителей. Чтобы воспрепятст­вовать этим намерениям врага, Куаутемок перекрыл все доро­ги, соединявшие испанцев с порабощенными землями, стараясь также, чтобы эти земли не кормили отряды своих воинов, входившие в состав испанских войск. Однако это было труд­ной задачей, если принять во внимание преимущество бриган­тин перед ацтекскими суденышками, которые, несмотря на свое множество, не могли состязаться с испанскими судами в быстроходности. Тем не менее усилия властителя не были без­успешны.

Пророчества жрецов-теописков, их горячие призывы, наряду со страшными угрозами, возымели действие. Союзники Кортеса стали его покидать. Никто, кроме воинов из Тескоко, не остался в испанском лагере. Даже тласкальцы, узнавшие об убийстве Хикотенкатля по приказу Кортеса и обескураженные поражени­ем, в котором они видели кару за свой союз с испанцами, все с меньшим пылом отстаивали интересы чужестранцев. Многие индейские отряды просто разбегались, а те, которые боялись испанцев или были им верны, тем не менее открыто проявляли желание вернуться к своим очагам.

Куаутемок знал о положении дел в испанском стане и, поскольку опять начала ощущаться нехватка продовольствия и воды, ибо противник на своих бригантинах неустанно охотился за каноэ с провиантом, решил побудить испанцев к действию и вынудить их, если возможно, снова пойти на приступ.

Следуя тактике Эрнана Кортеса, Куаутемок разделил свое войско на три части и, поставив во главе каждого отряда самого смелого военачальника, приказал одновременно атаковать биву­аки испанцев. Сражение с войском Олида было долгим, и перевес в бою оказывался то на одной, то на другой стороне, пока наконец ацтеки не отступили. Более успешным было их нападе­ние на лагерь Сандоваля, но и здесь победа никому не досталась, а с наступлением ночи бой так и закончился. При нападении на Альварадо дела обстояли не лучше, ибо после первой же схватки испанец потеснил нападавших.

Победы в этих сражениях принесли неоценимую пользу Кор­тесу, ибо некоторым образом рассеяли страхи его союзников. К нему вернулось несколько отрядов из Чалько, Отумбы, Мескике и других дружественных городов. Тескоко прислал подкрепле­ние из двух или трех тысяч человек, а тласкальцы, приободрен­ные и новым доказательством удачливости своих покровителей, и красноречивой продуманной речью, с которой по этому поводу обратился к ним испанский военачальник, заявили, что они рас­каиваются в своем неверии и поклялись впредь не сомневаться в обещаниях Малинче, как они называли Кортеса.

Напрасно обращался Куаутемок к массам обманутых со­племенников, снова готовых связать свою судьбу с судьбой авантюристов. Неисполнившиеся угрозы и прорицания жрецов потеряли силу, и он с отчаянием видел, как на глазах у него увеличивались — наряду с усилением войск его царства — войска чужеземцев, отнюдь не оставивших надежду обратить Ацтекское царство в прах.

Скоро под началом Кортеса было уже сто пятьдесят тысяч воинов, и, боясь опять лишиться поддержки своих ненадежных союзников, он думал только о том, как бы развернуть такое сражение, в котором можно было бы обрушить на Теночтитлан все имевшиеся в его распоряжении силы. Он велел перекрыть все дороги из Теночтитлана, запросил и быстро получил из Верак­руса множество всякого оружия, и, не прекращая ни на день стычки на озере, мешавшие подвозу продовольствия осажден­ным, которые уже видели страшный оскал голода, Кортес с неиз­менным спокойствием продолжал свои военные приготовления.

Властитель ацтеков тоже не терял времени даром, изобретая все новые способы защиты, делавшие честь его военному талан­ту, однако сердцем предчувствовал катастрофу, свидетелем кото­рой ему предстояло стать, и его видимая невозмутимость была в действительности тем мертвенным покоем души, который от­ражает наивысшую степень отчаяния.

Наступил день 15 июля. Прошло уже шестьдесят два дня, как началась осада столицы, и все говорило о том, что осаждающие задумали завершить ее одним из тех штурмов, когда иного выбора нет: или окончательное поражение, или полный триумф.

Куаутемок ждал этого решающего дня, сделав все возмож­ное для благоприятного исхода сражения, но глубока была его скрытая печаль.

Он взял на руки своего маленького сына и долго смотрел на него в немом и горестном волнении. Стая птиц-гуанаба в это время огласила берега канала своими печальными криками-стонами. Прибежала встревоженная Уалькацинтла: по спине разметались ее прекрасные черные волосы, под накинутой в спешке розовой туникой часто вздымалась в испуге располневшая от кормления грудь.

— Куаутемок!—сказала она, опустившись на колени у ног молодого монарха.— После нескольких ночей, когда боги от­казывали глазам моим в благодатной слепоте сна, чтобы видели они, не смыкаясь, наши невзгоды, сегодня я заснула на мгновение в объятиях Оталицы, которая тихо пела мне гимн надежды. Несчастная, боги изобличили ее во лжи! Когда я проснулась, увидев в страшном сне тебя с сыном на руках,— вот так, как ты сидишь сейчас, но под огромной скалой, которая рушилась на тебя,— я вдруг услышала крики зловещей птицы, которая не впервые предупреждает нас, что близится беда. Куаутемок! По­слушай меня со вниманием, мне трудно говорить, словно перед смертью, ибо близится страшный день. Ты — мой супруг по воле наших родителей и по велению наших сердец; ты — мой супруг перед богом и перед людьми. Твоя кровь бежит по жилам этого младенца, который был зачат в моем чреве. Потому-то, Куа­утемок, я призываю себе на помощь святую силу всех этих своих прав и их именем тебя умоляю и обязываю, что, если суждено пасть царству Акамапитля, если Теночтитлан падет...

Рыдания помешали говорить властительной супруге. Уалькацинтла смолкла, но, огромным усилием воли подавив волне­ние, продолжала, торопливо и сурово:

— Пусть не станет рабом наш обожаемый сын! Моя рука слишком слаба... Я женщина! Я мать! У меня не хватит сил дать ему свободу в смерти. Поклянись, поклянись, что ты это сделаешь, о мой возлюбленный супруг! Одним ударом ты пресечешь две жизни, мать и сын избегнут позора и свободными войдут во дворцы Солнца.

Куаутемок глухим от боли и сострадания голосом попытал­ся произнести страшную клятву, которую требовала от него жена, однако, чувствуя, как жгучие слезы набегают на глаза и вот-вот упадут на головку Учелита, он умолк.

— Не могу! — хрипло проговорил он.— Не могу разрывать пополам свою душу.

Заключив в объятия жену и сына, он долго молчал, ибо слезы все же пролились. Плакала и Уалькацинтла, а крохотный мальчик радостно смеялся, дергая ручонками в свое полное удовольствие роскошные волосы матери.

— Послушай, Уалькацинтла,— сказал наконец власти­тель. — Ты просишь меня дать клятву, которая выше человеческих сил. Но существуют боги. Я никогда не осквернял их святых алтарей, не злоупотреблял той властью, которой они меня наде­лили, и потому не заслужил бесчестья. Только те властители, которые тиранят свои народы и губят людей, только те, кто, испытывая судьбу, во зло употребляют свою власть и навлекают на себя непредвиденные беды — праведное для них искупление, законную месть Вселенной,— только они, повторяю, должны бояться, что станут рабами их царственные потомки. Но такие страшные приговоры обычно произносит суровый и справед­ливый Тескатлипока! Я никогда не унижал человеческое достоин­ство и не заслуживаю видеть унижение моей семьи. Всемогущие боги не отдадут меня на посрамление, если и откажут в победе. И только им, о возлюбленная моя супруга, им одним мы должны вверить будущее сына нашей любви. Он пришел чистым и невин­ным на свет, моя кровь не позорит его ни одной каплей. И если он останется сиротой на развалинах повергнутого Царства ац­теков... Того Царства, где под балдахином качалась его колы­бель... Если он останется сиротой — о несчастная мать,— боги не покинут его! Боги никогда не покидают беспомощных на земле!

С этими словами Куаутемок встал, передал ребенка Уаль-кацинтле, оставшейся на коленях, и, положив руки на головы любимых жены и сына, поднял горящие глаза к небу, воздел затем к небу и руки, страстно взывая к милости бессмертных божеств.

В момент когда последний звук его голоса замер на устах, дрогнувших от волнения, во дворце послышался шум и в монар­ших покоях появился вождь-властитель Такубы.

— Брат мой! — воскликнул он.— Час пришел. Враг на под­ходе, идет по дорогам!

Словно облако, рассеянное ветром, исчезла печаль, омрачав­шая бледное лицо властителя, которое стало надменным и жест­ким. Страшным огнем полыхнули его глаза, и он бросился вон из покоев, где только что им владели нежные и скорбные чувства, бросился с таким грозным, устрашающим видом, что ошеломлен­ная и трепещущая Уалькацинтла не осмелилась разомкнуть губы, чтобы произнести слово прощания, может быть, в последний раз.