КРЕСТЬЯНСКАЯ ДОЛЯ

Сидим за столиком в уютном зале и под шум дождя вместе с Хосе и решившим сопровождать нас на вечернем спектакле сеньором Флоресом пьем кофе.

Разговариваем о разных вещах, о которых могут говорить люди, недостаточно хорошо знающие друг друга, но больше о Мексике.

Сеньор Флорес не без гордости сказал, что вот он, по материнской линии из индейцев отоми, один из семи братьев и сестер получил высшее образование — он инженер. Два брата работают упаковщиками на предприятиях «Продуктос дель Монте», филиала американской компании «Калифорния пэккинг корпорейшн», в районе Ирапуато; два других оста­лись в штате Мехико на своих парцеллах неорошаемой земли, доставшихся от отца.

— А вы знаете, что такое неорошаемая земля? — спросил сеньор Флорес. И сам же ответил:

— Это нелегкая борьба за то, чтобы прокормить семью. С мексиканским солнцем шутки плохи. А ведь в Мексике из тридцати пяти миллионов гектаров пригодной к обработке земли лишь три миллиона получают достаточное количество осадков. Но чтобы сохранить эту влагу до засушливого периода, требуются дренажные работы. Кроме того, надо создать и защиту от наводнений, случающихся весной и осенью. С 20-х годов ведется крупное ирригационное стро­ительство. Построено более тысячи водохранилищ. Но проб­лема далеко не решена.

— Но ты не сказал о Марии,—остановил родственника Хосе.

— Мария—это младшая сестра,— поясняет Флорес.— Она вышла замуж за брата Хосе. Ей, конечно, повезло, теперь хозяйка ранчо, здесь, по дороге в Федеральный округ. Даже приглашает поденщиков. А вот,—обращаясь к Хосе, продолжает сеньор Флорес,—Хуанита, моя старшая сестра, работает служанкой в асьенде дона Оскара. Все не вызволю ее оттуда.

В центральных и южных районах страны основная масса крестьян — мелкие сельскохозяйственные производители, за­нимающиеся малотоварным земледелием. При этом около 27% всей земельной площади принадлежит эхидальному (общинному) сектору, созданному благодаря аграрной рефор­ме, проводимой с 1915 года. Эхидальное хозяйство — типичная форма сельскохозяйственного производства в рай­онах с преобладающим индейским населением.

Общинное землевладение — традиционная форма земле­пользования индейского населения Мексики доиспанского периода. Община, сохранившаяся в колониальную эпоху, правда, не повсеместно и в несколько видоизмененном виде, продолжала существовать и после крушения колониального режима. Однако процесс наступления на общину и сгона крестьян с земли, усилившийся к концу XIX века, поставил общину на край гибели.

Поскольку революция 1910—1917 годов, носившая харак­тер крестьянской войны за землю, привела к власти буржу­азию, аграрное законодательство революции отразило ее противоречивые тенденции — буржуазные принципы защиты частной собственности на землю и требования крестьянства о восстановлении эхидальной системы.

Конституция 1917 года признала только две формы землевладения и землепользования: мелкую частную соб­ственность и эхидо, то есть общину. Таким образом коллек­тивное землевладение было восстановлено. Но поскольку не было дано точного толкования каждой из этих форм, правящие круги проводили аграрную политику в интересах буржуазии. Согласно закону 1915 года и конституции, предус­матривалось возвращение крестьянским общинам земель во временное владение. В отличие от традиционной индейской общины внутреннее устройство нового эхидо регулировалось государственным законодательством. Эхидо оказалось в серьезной зависимости от буржуазного государства, получая от него землю, воду, техническую помощь.

Правительство президента Л. Карденаса провело ряд прогрессивных мер, создав на экспроприированных у лати­фундистов землях сельскохозяйственные кооперативы, в которые входили безземельные крестьяне и сельскохозяй­ственные рабочие. С помощью государства эти хозяйства стали быстро развиваться.

В дальнейшем, в 40—50-х годах, государство усиленно стимулировало крупные частнокапиталистические хозяйства в ущерб эхидо, которые стали делить на индивидуальные участки-парцеллы. Разорение эхидо вызвало в конце 50-х годов волну крестьянских волнений и вооруженных захватов земли.

Последующие правительства приняли меры к оживлению эхидального хозяйства, в частности с помощью освоения новых земель, но поскольку они осуществлялись капитали­стическими методами, это привело к росту дифференциации среди крестьян-эхидатариев и к утрате многими из них своих наделов. В 1981 году вошел в силу Закон о планировании и содействии сельскому хозяйству, согласно которому государ­ством поощрялись производственные объединения эхидатариев, мелких земельных собственников и капиталистических компаний. Поскольку проведение в жизнь закона, направлен­ного на преобразование мелкотоварного сектора в деревне в государственно-частнокапиталистический, проводилось авто­ритарными методами, в ряде районов страны вспыхнули крестьянские волнения.

В общине семья получает наделы в 10—20 гектаров земли в зависимости от ее качества. Наделы не могут продаваться, закладываться или сдаваться в аренду. Если надел не используется, то он подлежит возвращению в общину. Но реально дело обстоит далеко не так. Процесс классовой дифференциации разъедает эхидальную структу­ру. До 40% эхидальных наделов-парцелл, особенно на малоп­родуктивных суходольных землях, на обработку которых у крестьян не хватает средств, нелегально сдается в аренду крупным предпринимателям — неолатифундистам. Беззе­мельный эхидатарий становится сельскохозяйственным рабо­чим на своем же наделе, или уходит в город, или ищет работу в другом районе страны и даже в США. Собственно, такова же судьба и большинства крестьян-неиндейцев, име­ющих небольшой частный надел земли. Безземельные эхидатарии, ищущие работу, составляют большую часть зареги­стрированных в стране безработных, которых насчитывается около четырех миллионов.

Основную же товарную продукцию дают крупные капита­листические хозяйства, действующие главным образом в зонах орошаемого земледелия, а это северо-запад и север страны.

Тема суровой доли простого мексиканского крестьянина стара, как сама Мексика. Сегодня низкий уровень жизни сельского населения определяется не только сохранением феодальных пережитков, но и половинчатостью мер аграр­ной реформы, которую правящие круги страны все активнее используют для решения задач ускоренного капиталистиче­ского развития экономики. Кроме того, тяжесть положения крестьянина усугубляется такими широко распространенными явлениями, как спекуляция и скупка урожая посредниками, низкие закупочные цены на сельскохозяйственную продук­цию, недостаток доступных кредитов для членов эхидо и мелких землевладельцев, слабость механизации в сельском хозяйстве, архаичные методы сельскохозяйственного произ­водства, изолированность отдельных территорий и неразви­тость транспортной сети в стране. Отрицательно сказывается и зависимость сельского хозяйства от конъюнктуры мирового капиталистического рынка, специализация Мексики на нем­ногих продуктах (хлопок, томаты, кукуруза, мясо) и конкурен­ция североамериканских производителей, поставляющих на мировой рынок аналогичную продукцию. К неблагоприятным факторам можно добавить и такие, как неграмотность или малограмотность, низкий культурный уровень большинства крестьян страны, отсутствие возможности получать удовлет­ворительную медицинскую помощь.

И еще об одном явлении стоит упомянуть. Это далеко зашедший процесс проникновения в сферу сельского хозяй­ства и агроиндустрии транснациональных компаний, в первую очередь североамериканских. Свой контроль эти компании осуществляют не непосредственно, а через финансово­торговые рычаги, стремясь придать такое направление раз­витию сельского хозяйства Мексики, которое больше удов­летворяло бы внешний рынок, чем внутренние потребности страны. А это подрывает возможности для развития эхидальных и мелких частных крестьянских хозяйств, то есть объективно направлено прежде всего против основной массы индейцев, занятых главным образом в сельском хозяйстве и меньше всего связанных с капиталистическим укладом.

Поскольку до представления на пирамидах оставалось еще много времени, сеньор Флорес предложил показать нам, как живет крестьянин — владелец мелкого хозяйства, а также заглянуть на земли коллективного эхидо.

Проехав около 60 километров по пыльной проселочной дороге, мы остановились у глинобитного домика на краю участка в три гектара.

— Бабушка Амалия, а Рикардо нет?—спросил Флорес дряхлую старушку, сидевшую на топчане в тени соломенного навеса.

— Нет, мой сеньор, он вон на том поле. Проходите в дом, отдохните.

Мы только заглянули в дом. Он состоял из сеней, где стояла кровать бабушки Амалии, и большой комнаты, поде­ленной тростниковой перегородкой. В одной ее части находи­лась кровать хозяина дома и его жены, а в другой — стол и во всю стену лежак для шестерых детей.

Жена Рикардо и дети — три мальчика и три девочки от шести до 18 лет — работали на двух полях, начинавшихся сразу за сараем. Там же были привязаны два вола, на ко­торых сыновья каждый день ездили на реку за водой для полива. На одном поле выращивались овощи, на другом — люцерна. Хозяина мы нашли на третьем поле, спускавшемся под гору. Там росло просо. Рикардо, смуглый низкорослый человек лет 43, скупо рассказал о своем житье-бытье. Пользуется он помощью местной станции министерства сель­ского хозяйства и водных ресурсов (получает воду для полива своих полей), но за это должен выращивать те культуры, которые она предписывает. Например, просо и люцерна ему не нужны. Рикардо не жалуется. Пока семья сводит концы с концами. Вода близко, рабочих рук достаточ­но, все пока здоровы. Но что будет дальше?

В большой зависимости от министерства сельского хозяй­ства находится и расположенное в шести километрах от дома Рикардо на землях государственного сектора эхидальное хозяйство «Трес пикос». Оно также выращивает предпи­санные культуры и продает продукцию по назначенным заранее ценам, но оно недавно получило воду на поля, поскольку было подключено к ирригационной системе.

Сначала мы не могли понять, где же живут крестьяне этого хозяйства. Когда Флорес сказал: «Трес пикос», он показал на ряд домиков с заколоченными окнами и огромный двухэтажный особняк в стиле барокко, видневшийся в ближайшей рощице.

Оказалось, что особняк ранее принадлежал крупному латифундисту. После того как помещик бежал в 30-х годах за границу, дом пустовал, и вот совсем недавно его передали этому коллективному эхидо. Теперь в здании находится правление хозяйства и квартиры эхидатариев, после долгих раздумий перебравшихся в них из своих убогих жилищ.

Председатель правления, в кабинете которого висел портрет Л. Карденаса, сказал, что хозяйство пока еще не стало рентабельным и некоторые крестьяне уехали в Феде­ральный округ, надеясь пристроиться на каком-нибудь пред­приятии. Однако, добавил собеседник, как бы плохо ни было крестьянину, он не хочет расставаться с землей. Даже превращаясь в рабочего, он часто мечтает о земле.

Нередко сельскохозяйственные рабочие занимают чьи-либо пустующие земли и действуют не как рабочие, а как крестьяне, с позиций крестьянской психологии. Вот как пишет об этом крупный современный мексиканский проза­ик Хуан Рульфо: «Проблемы .мексиканской деревни — это проблемы всей страны. К ним в конечном счете восходят и проблемы мексиканского города. Ведь даже когда человек переезжает из сельской местности в город и здесь меняется, он в глубине души остается тем же, кем был. Он несет в себе все те же проблемы». В первую очередь это относится к мексиканским индейцам, ибо они составляют значительную, если не основную массу сельских жителей.

Самый забитый человек в Мексике — крестьянин из эко­номически отсталого района. Географ А. Бассольс Баталья пишет, что «сельская местность, специализирующаяся на богарном земледелии, является «внутренней колонией» горо­дов и что капитализм как общественная система существует только в более передовой городской среде, а в глубинных районах, отсталых и бедных, господствует еще феодализм со многими чертами, свойственными рабовладельческому строю». Жители такого отсталого района часто находятся во власти отдельных лиц—касиков, некогда местных индейских правителей, а теперь влиятельных политиков из помещиков, буржуазии, а так же военных и полицейских чинов, местных торговцев, предоставляющих кредиты под высокие проценты и скупающих урожаи, с тем чтобы в неурожайные годы продавать их по высоким ценам.

Жизненные трудности толкают крестьян на рискованное занятие — нелегальное выращивание опийного мака и мари­хуаны, из которых добывают наркотики, контрабандным способом переправляемые в США. Контрабанда процветает, несмотря на то что на борьбу с ней брошено десять тысяч солдат регулярной мексиканской армии, в распоряжении которых имеются самолеты, вертолеты и суда береговой охраны, несмотря на широкую «химическую войну» против нелегальных крохотных плантаций, находящихся в основном на склонах Восточной и Западной Сьерра-Мадре. Почему же крестьяне идут на такой риск? Да потому, что среднее хозяйство в этих районах получает 400 долларов в год от продажи урожаев бобов и кукурузы, а от плантации опийного мака в 2,5 акра можно получить доход от двух до четырех тысяч долларов.

Нехватка у крестьян земли, отсутствие доступных для членов крестьянских общин кредитов, непризнание властями профсоюза сельскохозяйственных рабочих, репрессии пра­вых сил против прогрессивных крестьянских лидеров — вот перечень проблем, которые волнуют сегодняшнее крестьян­ство страны. О них было во весь голос заявлено десятками тысяч крестьян из независимых крестьянских организаций на митинге перед президентским дворцом в столице страны 10 апреля 1984 года, в 65-ю годовщину со дня убийства Эмилиано Сапаты, национального героя Мексики, одного из выдающихся крестьянских вожаков революции 1910— 1917 годов. На этот митинг, в котором приняли участие и рабочие, и учителя, и студенты, крестьяне пришли из различных штатов республики. Выступавшие на митинге говорили о продовольственном кризисе в стране, о неэффек­тивности правительственной аграрной политики, о необходи­мости борьбы за единство действий мексиканского крестьян­ства. Подобные акты все чаще организуются как в столице, так и в различных районах страны.

Мы вновь в кафе. Разговорились на темы, навеянные Утренним посещением археологических памятников. Нас ин­тересовало отношение древних мексиканцев к окружающей их природе. Нам представлялось, что мышление древних мексиканцев, и в частности теотиуаканцев, эволюционирова­ло от обожествления могучих сил природы на земле до поисков связи земного и космического.

— Хотя теотиуаканцы, а затем тольтеки и ацтеки трепетали перед божествами, олицетворявшими земные силы — воду, землю и тому подобное, все же богам внеземных стихий всегда отдавалось явное предпочтение,— заметил Хосе.

— Тем не менее нам кажется, что все неземное преломлялось через земное. На теотиуаканских росписях, трактовавших космические понятия, изображен даже разрез почвы с прорастающими корешками. Кстати, есть гипотеза о том, что змея обозначала земное, материальное, а птица — небо, небесное.

— А вы согласны,— спрашивает сеньор Флорес,— с такой интерпретацией Кецалькоатля, которая рассматривает его как символ космического происхождения человека?

— Нам кажется,— решили мы уточнить свою позицию,— некоторые знатоки высказывают обоснованный тезис о том, что змея, олицетворяющая земное начало, хочет как бы превратиться в начало небесное путем самоусовершенствования. Разве стремление древних индейцев познать свой организм с медицинской точки зрения, познать животный, растительный мир, минералы, горы не говорит об их стремле­нии к познанию мира и к самоусовершенствованию? То есть индеец мог бессознательно противопоставлять себя всемогу­щим божествам.

К сожалению, наша беседа подошла к концу, так как пришло время представления на пирамидах.

В кромешной темноте началась световая перекличка пирамиды Солнца и пирамиды Луны. Словно из тьмы веков звучит голос. Плывет торжественная музыка... Мы слышим разговор пирамид (зрелище радиофицировано).

Спектакль повторял легенду создания Солнца.

— Когда еще была ночь...— пирамида Солнца и ее ниж­ние боковые строения засветились белым светом.

— Когда еще не было дня...— вся пирамида стала красной; белым и желтым пятном осветилась нижняя часть лестницы.

— Когда еще не было света…- белое и желтое погасло, на крсаном конусе появились темные пятна.

— Собрались боги…- каменная махина голубеет, внизу, справа и слева от лестницы, она становится зеленой, на боках появляются два белых пятна.

В руках девушек, одетых в древнеацтекские одежды, загораются факелы. Они волнообразно колышутся.

Зрелище «втягивает» присутствующих в фантастический мир смещенного времени, вызывая у сегодняшних мексиканцев гордость за великое прошлое и рождая надежды на будущее, достойное мексиканского народа.

После представления сеньор Флорес, прощаясь, пригласил нас посетить город Толуку.