Пленники океана

ГЛАВА IX

АТЛАНТИЧЕСКИЙ ОКЕАН.

Снаряди себе ладью с экипажем…
СКАЗКА «ЦАРЬ ХЕОПС И ВОЛШЕБНИКИ»¹

Суэмбахамон в простой льняной одежде сидел на корме корабля под навесом из пестрой ткани и безучастно смотрел на воду. Океан вот уже не­сколько дней был необычайно тих, почти зеркален. Солнце стояло прямо над головой, было очень жарко, но легкое движение воздуха умеряло духоту.

Прошло уже более двух лет с того беспокойного утра, когда вельможа покинул такую далекую теперь египетскую столицу.

Старую истину «Друзья познаются в несчастье» Суэмбахамон скоро проверил на собственном опыте. Правитель Нижнего Египта Несубанебджед хорошо относился к нему, пока он был вельможей в Фивах. Но он из­менил свое поведение довольно быстро. Сперва владыка Таниса² принял Суэмбахамона, как говорится, с распростертыми объятиями. Очевидно, он надеялся, что египтянин явился к нему с каким-то важным и тайным дипломатическим поручением. Были и тайные аудиенции, и пышные много­людные пиршества. Однажды Несубанебджед даже прозрачно намекнул, что младшая из его дочерей — стройная голубоглазая царевна — согласна стать женой дорогого гостя.

¹ Перевод И. Г. Лившица.

² Столицей Нижнего Египта в то время являлся город Танис.

Шло время. Суэмбахамон никак не отозвался на лестное предложение. Вероятно, это явилось первым толчком для подозрений. Затем было заме­чено, что за три месяца с лишним к гостю не прибыло ни одного гонца из Фив, да и он не отправил ни одного письма в столицу. Для тайного, но пол­номочного представителя фиванского двора это было немыслимо. Хотя владыка Нижнего Египта не смог выпытать у Суэмбахамона, а соглядатай у его слуг ничего определенного, положение вещей говорило само за себя: вельможа либо был изгнан, либо бежал от гнева фиванского фараона.

После этого Суэмбахамон перестал существовать для Несубанебджеда. Его пребывание в стране терпели, и только. Уже не было ни доверительных разговоров, ни даже аудиенций при царских выходах.

Вот тогда-то никому не нужный и ничем не занятый Суэмбахамон начал совершать долгие прогулки по зарослям Дельты на небольшом челноке. Сопровождал его только раб Пенниут, сидевший на веслах. Добровольный изгнанник охотился на диких уток, ловил рыбу, размышлял о странных причудах судьбы. Ему было скучно, и он жаждал деятельности. По време­нам фиванца охватывали приступы отчаяния и тоски. Глухой жгучей тоски о жене Реннеферт, о детях, о прежней, невозвратимой жизни в своем дворце...

Однажды, забравшись далее обычного, Суэмбахамон наткнулся на небольшую группу моряков. Они отдыхали возле корабля, вытащенного на песчаный берег. Египтянин с помощью Пенниута, владевшего многими языками, разговорился с капитаном — невысоким жилистым мужчиной средних лет. Его густая черная борода, горбатый, как клюв ястреба, нос, сверкающие глаза и быстрые жесты выдавали в нем финикиянина. Дейст­вительно, как скоро выяснилось, Мелькарт-Машал был уроженцем велико­го города Тира, много плавал и много повидал.

Финикиянин умел рассказывать. Перед зачарованным Суэмбахамоном вставали волны Великой зелени¹, с шипением накатывавшиеся на низкие борта кораблей, он чувствовал свежий запах морского ветра, оставлявший легкий привкус соли на губах мореходов, видел узкую полосу берега, не­прерывно сопровождавшую их слева... По словам Мелькарт-Машала, сам он неоднократно уходил на своем суденышке далеко вдоль побережья Ли­вии, успешно торговал с прибрежными племенами и всегда возвращался с большой прибылью.

¹ Великой зеленью египтяне называли Средиземное море.

Почувствовав заинтересованность собеседника, финикиянин, ласково заглядывая в лицо Суэмбахамона, наконец вкрадчиво спросил:

 — Почему бы господину не принять участие в наших торговых пред­приятиях? Гость великого царя Несубанебджеда спокойно наслаждался бы охотой и празднествами, находясь здесь; все хлопоты и тревоги доста­лись бы нам, мореходам. Единственно, что требовалось бы от господина, — это немножко денег, которые через несколько месяцев вернулись бы к нему с лихвой...

Суэмбахамон задумался. Драгоценности, главным образом самоцветы, привезенные им с собой, расходились здесь быстро, слишком даже быстро. Что будет с ним, когда все его ценности уйдут? И у кого он сможет просить здесь помощи? Почему не рискнуть? Если он потеряет эти деньги, то лишь приблизит на несколько дней неминуемое!

 — Дай мне день подумать, — отрывисто сказал египтянин, — и скажи: где мне найти тебя?

Мелькарт-Машал, низко кланяясь, уверил вельможу, что готов ждать еще трое суток. После этого срока, прибавил он с огорчением, они должны будут отправиться в путь, чтобы не упустить благоприятных ветров. Суэмбахамон может не беспокоиться, он сам, Мелькарт-Машал; придет в дом к господину, он знает, где живет гость фараона. Пусть только тот назначит удобное для посещения время.

Они договорились встретиться через день после полуденного отдыха.

На обратном пути Пенниут, ставший во время изгнания доверенным лицом своего хозяина, попытался убедить Суэмбахамона, что финикиянам вообще не стоит доверять, а уж этому бродяге из зарослей в особенности, но вельможа сердито оборвал его и приказал молчать.

Через день, как было условлено, Мелькарт-Машал был допущен к Суэмбахамону, и вельможа вручил финикиянину мешочек с полусотней золотых колец и небольшой, но чистой воды рубин. Он уже снова загорелся надеждой на обогащение и за прошедшее после встречи время трижды уве­личивал намеченную им первоначально сумму.

Финикиянин два раза тщательно пересчитал кольца и задумался.

«Здесь слишком много, господин, — сказал он наконец с явным сожа­лением. — Мой корабль небольшой и. не сможет взять столько товаров. А доверить твои деньги еще кому-нибудь я не решусь. Поэтому я возьму у тебя только половину и этот драгоценный камень. Если все будет благо­получно, — финикиянин благоговейно коснулся рукой висевшего у него на шее амулета, — и мы вернемся с прибылью, то тогда можно будет купить другой корабль, побольше...»

Суэмбахамон с неохотой взял отложенные Мелькарт-Машалом два­дцать пять колец и пожелал мореходу счастливого ветра.

«Как только мы возвратимся, я явлюсь к тебе, господин, с полным отче­том! Не беспокойся! А за доброе пожелание — спасибо! Да помогут нам могучие боги моря и ветра!»

На следующей прогулке Пенниут ворчал вполголоса, но так, чтобы его господин мог слышать все сказанное им: «До чего же хитер этот финикия­нин! Вернул половину: больше взять не могу! Мошенник хорошо рассчи­тал, что такие слова вызовут доверие. Теперь остается только готовить сот­ню мешков для прибыли — по три на каждое кольцо. Боюсь, что ждать придется слишком долго!»

Суэмбахамон рассеянно смотрел на медленно скользившую мимо лод­ки зеленую стену высоких тростников и слегка улыбался. Он почему-то был уверен в честности Мелькарт-Машала.

Теперь дни изгнанника потекли по-иному. К тоскливым думам о прош­лом прибавились размышления о том, где в настоящее время находится ко­рабль финикиянина, как идет торговля и что привезут мореходы из этого путешествия. Суэмбахамон очень досадовал, что не расспросил подробно Мелькарт-Машала о предполагаемом маршруте. Он два раза призывал к себе своего кормчего Иринефера и долго беседовал с ним, но тот всю жизнь плавал только по Нилу и не мог сообщить хозяину ничего нового и интересного.

Через три месяца, вопреки ожиданиям Пенниута, уже начавшего ехид­но поглядывать на хозяина, Мелькарт-Машал вернулся. Вечером, когда уже стемнело, он появился перед домом Суэмбахамона с двумя матросами, сгибавшимися под тяжестью объемистых мешков. С низкими поклонами мореход разложил перед фиванским вельможей их содержимое: пучки прекрасных страусовых перьев, фаянсовые статуэтки богов, несколько свертков пестрых сидонских тканей, ожерелье из крупных янтарных бусин, коробочку с драгоценными ароматическими смолами, три амфоры со зна­менитым, густым, как мед, вином из храмовых давилен Тира и, наконец, два тяжелых мешочка с золотым песком. Увидев недоуменный жест Суэмбахамона, указавшего на вино, ожерелье и ткани, Мелькарт-Машал объяснил, что некоторые товары, привезенные с ливийского побережья и неинтерес­ные для его нанимателя, он обменял в гавани у своих соотечественников.

Фиванец сиял. Его доверие и надежды полностью оправдались. Он вы­нул из ларца пригоршню золотых колец и, не считая, щедрым жестом про­тянул их финикиянину. Но тот, отступив на шаг, покачал отрицательно го­ловой: «Нет, господин, мне не надо награды! Пока не надо! — поправился он. — Если ты намерен продолжать торговлю, то сейчас понадобятся боль­шие деньги. Надо покупать другой, большой корабль. А потом мы со­чтемся!»

Суэмбахамон думал недолго. Размах предложения привлекал его. Он поставил единственное условие: с Мелькарт-Машалом должен отправить­ся и его кормчий-египтянин; пусть он привыкнет к дальнему плаванию по Великой зелени.

Когда разговор зашел о сумме, необходимой для покупки корабля, фи­никиянин уже не уменьшал предлагаемого, а, наоборот, просил дать по­больше.

«Чем больше у меня будет денег, тем лучший корабль мы сможем при­обрести, — убеждал он. — Купить плохое судно — значит больше риска потерять и его, и меня. Кроме того, для двух кораблей надо много товаров. В этот раз я хочу проплыть дальше — до Нового города, основанного не­давно моими земляками далеко на западе. Там, говорят, можно приоб­рести совершенно диковинные вещи...»

Новый договор был торжественно скреплен чашей вина.

Мелькарт-Машал ушел, нагруженный золотом и сопровождаемый Иринефером. Последний был очень обрадован новым поручением хозяина. Сидеть в полной праздности ему давно уже надоело.

Суэмбахамон предусмотрительно поторопился сообщить о своем тор­говом предприятии владыке приютившей его страны. Он понимал, что вез­десущие шпионы царя рано или поздно все равно донесут ему о происшед­шем. Было готово у фиванца и умягчительное преподношение — янтарное ожерелье. Он только колебался, кому подносить его: самому царю, его стар­шей жене или голубоглазой царевне. «Женское воздействие несомненно сильнее, — размышлял вельможа, — но подарок, поднесенный одной жен­щине, конечно, возбудит зависть и злобу другой, а это опаснее расположе­ния». Наконец он мудро решил, что царь Дельты сам лучше разберется, кому следует передать полученное им диковинное украшение.

Очевидно, что-то уже дошло до ушей Несубанебджеда, и его любопыт­ство пробудилось. Поэтому аудиенция была получена Суэмбахамоном очень быстро. Янтарное ожерелье — вещь необычайно редкая и ценная в этих краях — было встречено весьма благосклонно. С таким же расположением и пониманием отнесся царь и к намерению Суэмбахамона рас­ширить свои торговые операции. «Только, — подчеркнул он, — в казну должен поступать определенный, небольшой налог после каждой удачной экспедиции». После этих слов фиванец был отпущен. Потом он узнал, что драгоценный подарок достался одной из младших жен повелителя.

Уже после ухода гостя владыка Дельты вспомнил, что так и не намек­нул ему о странных вестях, дошедших до него из Фив: Суэмбахамона там считают утонувшим. Но, подумав, царь решил, что так даже лучше: он же не знает причин, побуждавших такого знатного вельможу скрываться в его стране.

Теперь изгнанник зажил новой жизнью, он поверил, что удача наконец-то вновь повернулась к нему лицом. Суэмбахамон приобрел пару прилич­ных коней, хотя до прежних фиванских скакунов им было далеко. Вслед за расположением царя к нему вернулись и знакомые; он устроил для них не­сколько празднеств.

Результаты второго плавания превзошли все его ожидания. Суэмба­хамон стал теперь по-настоящему богатым человеком. Правда, длилось оно значительно дольше: мореходы вернулись только через десять месяцев. Иринефер был в полном восторге и от нового корабля, и от плавания и не­сколько вечеров подряд рассказывал своему господину о происшествиях, казавшихся тому волшебными сказками. Особенно красочно старый корм­чий описывал торжища Нового города, с их разноязыкими участниками и всевозможными диковинными товарами. По его словам, несмотря на свою молодость, этот город уже стал важным торговым центром.

Мелькарт-Машал, очевидно, преднамеренно задержался со своим по­сещением: финикиянин явно выжидал, когда Иринефер расскажет все Суэмбахамону, а рассказы эти произведут желанное воздействие. Начал он с неприятного: напрямик объявил, что желает за свои труды и посред­ничество получать четвертую часть от всей прибыли.

Суэмбахамон нахмурился. Мысль о том, что ему придется расстаться хотя бы с четвертью полученного, показалась ему невыносимой. Дух нажи­вы, сосредоточенный в Фивах только на золоте, а теперь распространив­шийся на все, окончательно овладел им. Заметив, как изменилось лицо фиванца, Мелькарт-Машал добавил с приятной улыбкой:

 — Но тебе нет нужды об этом заботиться, господин! Все причитающее­ся мне я уже удержал, когда отдавал твою большую, — он подчеркнул вы­разительным жестом рук, насколько часть Суэмбахамона превосходила его, — твою большую долю честному Иринеферу. Все, что прислано те­бе, — это твое, и только твое!

Суэмбахамон долго молчал. В нем боролись радость и горькое созна­ние, что прибыль могла быть еще больше. Кроме того, ему было неприятно: хитрый торговец все рассчитал и сделал, даже не поговорив с ним. Ирине­фер хотя и видел все, но ничего не понял, — значит, как его доверенное ли­цо кормчий был бесполезен. Вероятно, именно в эту минуту у вельможи и зародилась первая, еще неясная мысль о личном участии в плаваниях. На­конец он овладел собой, поблагодарил финикиянина и спросил, когда и куда тот думает отправиться в следующий раз.

Мелькарт-Машал понял, что самый опасный момент их встречи уже прошел, и быстро заговорил:

—Надо повторить плавание в Карт-Хадашт! Теперь я знаю, какие то­вары там пользуются наибольшим спросом, и мы можем загрузить оба ко­рабля именно ими. Но надо торопиться, скоро этот путь станет известным всем мореходам и в гавани Нового города будет тесно от прибывших ко­раблей!

—Хорошо! — согласился Суэмбахамон. — Начинай готовиться. Сколько тебе нужно для этого денег?

Необходимая сумма была вручена Мелькарт-Машалу, и он удалился.

Вельможа призвал к себе Иринефера, и их беседа опять затянулась до полуночи. Теперь Суэмбахамон принял окончательное решение о своем участии в предстоящем плавании.

Он снова сумел получить аудиенцию у царя Нижнего Египта, во время которой объяснил ему, что хочет совершить плавание вдоль ливийского по­бережья. Мысль эта чрезвычайно понравилась владыке Дельты. Втайне правитель сам неоднократно мечтал о возрождении былого могущества Египта, когда корабли Черной земли везли дань из покоренных сирийских и финикийских городов. Но, будучи дальновидным и терпеливым полити­ком, Несубанебджед понимал, что первым шагом здесь должно явиться объединение Верхнего и Нижнего царств. Сил же для этого у него пока не было. Поэтому любое предприятие, каким-то образом увеличивавшее бо­гатство и мощь его царства, получало его полное и горячее одобрение. Он обещал Суэмбахамону, что дом и все домочадцы фиванца во время его от­сутствия будут находиться под царским покровительством, и даже предло­жил путешественнику для сопровождения десяток воинов. От последнего Суэмбахамон вежливо отказался.

Когда Мелькарт-Машал узнал о намерении фиванского вельможи плыть вместе с ним, он пришел в ужас. Чуть не плача, он долго убеждал Суэмбахамона отказаться от этого опрометчивого желания, долго говорил об опасностях, ожидающих их, о трудностях и лишениях. Но все эти лив­шиеся потоком слова финикиянина только укрепляли непреклонность Суэмбахамона. Наконец после торжественных воззваний к Баалу, Мелькарту, Ашторет, Амону, Хонсу и еще дюжине финикийских и египетских богов и богинь, чтобы те сняли с его головы всякую ответственность за жизнь и здоровье вельможи, Мелькарт-Машал согласился. Было условлено, что Суэмбахамон поплывет на корабле финикиянина «Цалим-Баал», а «Амон доволен» — второй корабль — поведет Иринефер.

Плавание оказалось на редкость спокойным и благополучным. После первых двух трудных дней египетский вельможа привык к качке. Как вы­разился Мелькарт-Машал, у него были прирожденные «морские ноги». Го­ловным шел корабль финикиянина, а за ним, в некотором отдалении, «Амон доволен».

Суэмбахамон целые дни проводил на корме судна, сидя под полосатым тентом и глядя на волны. Зрелище это ему очень нравилось и никогда не надоедало. Попутный ветер, надувая паруса, быстро гнал корабль вперед, посвистывая в снастях. На душе у фиванца было спокойно, бездумно и легко. На ночь подходили к берегу, устраивались в какой-нибудь тихой бухте и высаживались для ночлега у устья говорливого ручья или небольшой реки. Иногда — в определенных местах — корабли оставались подольше, появлялись местные жители и устраивалось торжище. Вначале Суэмбахамон прилежно наблюдал за всеми процедурами обмена и старался высчи­тать свою долю, но потом он убедился, что это чрезвычайно трудно, и мах­нул на все рукой. Заметив это, Мелькарт-Машал успокоился, и их отноше­ния снова стали дружественными, а со стороны финикиянина почтитель­ными.

Окрестности и природа Нового города очень привлекли египтянина, и он даже начал серьезно подумывать: а не обосноваться ли ему здесь на­всегда? Ранним утром, когда корабли подошли к Карт-Хадашту, перед его взором раскрылось незабываемое зрелище. На большом полуострове, от­деленном от материка узким перешейком, высился исполинский холм. На вершине его был расположен собственно город — небольшая кучка белых зданий, казавшаяся, по сравнению с Фивами, Мемфисом или городами нильской Дельты, совсем ничтожной. Со стороны материка город был огражден грубо сделанной, но достаточно мощной стеной. Ниже Бирсы — так называлась эта часть города — красивые рощи сбегали вниз по склону холма. На перешейке тоже стояли какие-то здания, очевидно связанные с гаванью, — возможно, склады. Свежий ветерок, наполненный сладким запахом деревьев и трав, шел от этой земли, радостно смеялось утреннее солнце, небо было высоким и синим. Все это наполняло душу Суэмбахамо-на удивлением и восхищением.

Стоявший рядом с ним Мелькарт-Машал, словно угадав мысли фиван-ца, вздохнул и произнес: «Вот где я хотел бы окончить свои дни! Если Баал и пуамы * будут ко мне благосклонны и я разбогатею, то обязательно поселюсь здесь и выстрою себе вон там прекрасный дом. — Он указал ру­кой на северный склон холма. — Подумать только, что Карт-Хадашт осно­ван всего тридцать лет тому назад. Он еще совсем младенец, этот город. Но он вырастет и превратится в великана. Со временем он перерастет и свою мать — могучий Тир *. Поверь мне, господин, этому новорожденному суждено большое, может быть, даже великое будущее! — Помолчав, фини­киянин добавил: — Мы, жители Тира, часто называем основанные нами города Карт-Хадашт. Это имя всегда приносит благополучие и успех, мы уже убедились...»

Когда корабль приблизился к гавани, Суэмбахамон заметил, что при­рода словно позаботилась о безопасности Карт-Хадащта со стороны моря: везде поднимались крутые, почти недоступные утесы, вход в гавань — единственное удобное место для высадки — легко можно было защитить двумя — четырьмя башнями. А уязвимая часть — подход с материка — уже была укреплена защитной стеной.

Когда «Цалим-Баал» и «Амон доволен» вошли в гавань, то Суэмбаха­мон поразился числу стоявших там судов. Да, Мелькарт-Машал был прав: город несомненно расцветет, если уже сейчас привлекает к себе стольких торговцев!

Финикиянин сразу же сошел на берег, а Суэмбахамон остался на борту. Он наблюдал за деловой суетой, царившей в гавани, и впервые за путе­шествие почувствовал усталость и скуку. Нет, не рожден он для торговли! Мысль о том, что он должен бы был вот так бегать, пересчитывая тюки и мешки и потея от усердия, показалась ему отвратительной. Может быть, ему и суждено быть странником, но торговцем он не станет никогда! На­прасно он, вельможа по рождению и званию, опустился до участия в таких низменных делах, лучше было бы по-прежнему давать мореходу деньги, а самому оставаться в стороне. Суэмбахамон вздохнул и пошел к себе в каюту.

Через два часа, однако, его настроение изменилось. Явился Мелькарт-Машал, сопровождаемый вежливым молодым человеком — придворным царя Карт-Хадашта. Последний с низкими поклонами объявил египетско­му вельможе, что его господин приглашает Суэмбахамона к себе в гости на все время пребывания в городе. Очевидно, Мелькарт-Машал за эти два часа успел сделать многое.

Переодевшись в праздничную одежду, Суэмбахамон вместе с придвор­ным — его звали Адгербаалом — отправился в город. Мелькарт-Машал остался на корабле, объяснив, что займется выгрузкой товаров и размеще­нием их у знакомых купцов.

Как только они ступили на берег, Адгербаал, сносно говоривший на наречии жителей Дельты, вежливо сообщил гостю, что обычно все приез­жие приносят жертву могущественной покровительнице города — богине Танит. Если господин не возражает, то они сделают то же самое. У Суэмба­хамона сперва промелькнула неловкая мысль, что у него нет жертвы, но, оглянувшись, он увидел следовавшего за ними матроса с клеткой в руках. Ловкий финикиянин позаботился и об этом. Прежняя египетская нетерпи­мость к чужеземным богам уже давно отошла в прошлое, и вельможа со­гласился с предложением почтить местное божество.

Адгербаал подвел его к маленькому храму, стоявшему у подножия хол­ма, объяснив, что это святилище — Танит путевой, покровительницы всех моряков. Главная же святыня города — статуя божества, привезенная из далекого Тира, находится в кремле — Бирсе.

«Может быть, со временем, господин, ты увидишь и саму Танит-Пенэ-Баал-Элиссу», — туманно пообещал придворный.

Внутри храма было полутемно и прохладно. Слабо освещенная двумя светильниками статуя крылатой женщины в длинном одеянии и с лунным диском в руках, прижатых к груди, показалась Суэмбахамону невзрачной и варварской по грубости раскраски; он привык к изысканной тонкости работ египетских мастеров. Передав золотое кольцо и двух голубей по­дошедшему жрецу и бросив несколько зерен ладана на рдеющие угли ку­рильницы, путешественник вышел из храма и присоединился к Адгербаалу, ожидавшему его снаружи.

Чем выше они поднимались по склону холма, тем шире и величественнее становился вид на окрестности. Сине-зеленые воды залива, золотой песок, молодая зелень дубов — все привлекало взоры Суэмбахамона. На ходу он сорвал травинку, растер ее между пальцами и с наслаждением понюхал. Сказывалась тоска по земле, порожденная долгим плаванием.

Царь, или, вернее, князь Карт-Хадашта принял египетского гостя с не­обычайным радушием. Причины его он откровенно объяснил Суэмбахамону при первой же встрече: «К нам не так уж часто попадают такие знатные лица. А вельможу, занявшегося торговлей, я вообще встречаю первый раз в жизни! Благополучие и расцвет нашего города целиком зависят от тор­говли... — Он на мгновение запнулся и добавил тоном примерного учени­ка: — И от нашего владыки, царя Тира, конечно! Поэтому мы рады привет­ствовать у себя такого гостя, как ты! Надеемся, что тебе здесь понравится. А мы постараемся, чтобы от посещения Карт-Хадашта у тебя остались самые приятные воспоминания!»

Князь сдержал слово. Гостю были отведены во дворце три комнаты и приставлено несколько расторопных слуг. Суэмбахамона развлекали изо всех сил: устроили несколько пиршеств с настоящими тирскими танцовщи­цами, жонглерами и акробатами, загородные прогулки. Один раз ему даже показали невиданного зверя пустыни: на длинных, словно ходули, ногах покоилось мелковатое туловище со странным горбом посередине. Маленькая голова на причудливо изогнутой шее мерно покачивалась в такт боль­шим шагам. Суэмбахамон слышал о верблюде, но никогда не видел его. Финикияне называли его «гимел». Больше всего поразило и развеселило фиванца поведение животного: когда слуга нарочно разозлил его, гимел двумя меткими плевками залил дерзкого с головы до ног клейкой слюной.

«Гимел — неоценимый помощник в странствиях по пустыне, — объяс­нил всюду сопровождавший Суэмбахамона Адгербаал. — Он ест самые жесткие колючки и может обходиться без воды от трех до семи дней. Он чувствует приближение песчаной бури за несколько часов. Гимел обидчив, вы сами это видели, его нельзя не только бить, но даже погонять никому, кроме хозяина. Зато бежит он быстрее лошади. К езде на нем, правда, надо привыкнуть, потому что его размашистый бег вызывает у седока тошноту, совсем как во время качки на морском корабле. Не хочет ли господин испы­тать быстроту и надежность гимела?»

Но Суэмбахамон, взглянув на свою белоснежную одежду, отказался. Ему почему-то показалось, что животное сразу сбросит его на землю и без­жалостно оплюет.

Через несколько дней появился довольный Мелькарт-Машал с изве­стием, что все привезенные товары удачно проданы. Теперь надо решить, что покупать для обратного путешествия. Во время этого разговора и воз­ник новый крутой поворот в жизни египетского изгнанника.

Князь Карт-Хадашта, присутствовавший при беседе Суэмбахамона с мореходом, заметил, что торговля с Дельтой становится уже всеобщим занятием и поэтому приносит мало доходов. Что же касается Крита, то теперь этот остров посещать не стоит, там дела пришли в расстройство. Да и на материке ахейцев не лучше, у них сейчас смутные времена... Надо искать новые пути и новые места. Наиболее смелые моряки уже совершали плавания к Туманным островам¹ и даже далее, к берегам моря, где рож­дается янтарь. Вот куда надо направлять теперь корабли!

 

¹ Туманные острова — Британские острова.

 

Мелькарт-Машал, неутомимый бродяга и искатель приключений, сразу загорелся. Олово, в изобилии добывавшееся на Туманных островах, поль­зовалось во всех странах Внутреннего моря¹ большим спросом. Привезти оттуда большой груз этого металла означало для финикиянина быстрое и окончательное обогащение, после чего он мог спокойно поселиться в Но­вом городе, будущее его было бы обеспечено. Правда, путь к этим островам далек и опасен: корабли должны были выйти за Столбы Мелькарта ² и плыть по Внешнему морю ³. Но опасность подстерегает моряка всюду: утонуть можно и возле самой безопасной гавани, пираты могут захватить судно именно в водах Внутреннего моря — за Столбами Мелькарта их нет, — а прибылей здесь значительно меньше. И Мелькарт-Машал стал уговаривать Суэмбахамона решиться на новый маршрут.

«Господин может спокойно гостить в Карт-Хадаште, а мы совершим плавание за оловом на Туманные острова. Если же там мы сможем приоб­рести и немного янтаря, это будет совсем прекрасно. А после распродажи привезенного в Карт-Хадаште корабли доставят господина домой, в Дель­ту. Князь прав: надо плыть на Туманные острова!»

После недолгих уговоров Суэмбахамон согласился: возможность боль­шой наживы привлекала и его.

Мелькарт-Машал сразу же развил кипучую деятельность. Палубы обоих кораблей были зашиты досками: волны Внешнего моря были огром­ными и могли легко захлестнуть судно. Он сумел договориться с опытным кормчим Арнтом Алетной, тирсеном* по рождению, уже побывавшим на Туманных островах, — проще говоря, сманил его за небывало высокую оплату. Готовились большие запасы пищи и воды, были приобретены самые интересные, по мнению знатоков, для обитателей далеких стран товары, главным образом благовония. Через две недели корабли были готовы к отплытию.

В последние дни египтянином снова овладела тоска по родине. Его не­удержимо тянуло в родной дом в Фивах. Суэмбахамон почти лишился сна и в часы долгой бессонницы все время размышлял, каким образом он мог бы получить прощение фараона и вернуться к покинутой им семье.

Решение пришло неожиданно: он должен сам возглавить экспедицию на Туманные острова! После такого путешествия, обогащенный опытом и деньгами, он, конечно, сможет добиться аудиенции у владыки Верхнего Египта и вымолить себе прощение! Если же он привезет с собой еще и не­сколько хороших кусков янтаря, то половина двора сразу окажется на его стороне. А сколько дней он сможет развлекать фараона рассказами о своих приключениях! Итак, решено: он плывет с Мелькарт-Машалом.

Когда Суэмбахамон объявил о своем намерении князю Карт-Хадашта, тот воспринял его слова совершенно спокойно, словно речь шла о неболь­шой загородной прогулке. Правитель Нового города попросил египтянина на обратном пути обязательно остановиться у него, тот обещал.

1 Внутреннее море - название Средиземного моря у финикиян.

2 Столбы Мелькарта — Гибралтар.

3 Внешнее море — название Атлантического океана у египтян.

Услышав о решении, Мелькарт-Машал слегка усмехнулся и заметил, что господин скоро станет настоящим «князем моря»¹, Суэмбахамон, не очень понявший остроту финикиянина, счел полезным пропустить его слова мимо ушей. На этот раз Суэмбахамон хотел плыть на «Амон доволен» вместе с Иринефером.

До Столбов Мелькарта корабли дошли за десять дней вполне благопо­лучно. Поначалу ветра не было. Окрашенные в желтую краску весла рвали блестящую морскую гладь — плети надсмотрщиков вынуждали рабов-гребцов отдавать все свои силы. Потом паруса наполнились, и корабли поплыли уже без весел. Казалось, все предвещало удачное и спокойное путешествие.

Когда высокая стена пролива справа и смутно видневшиеся слева зеле­ные холмы медленно расступились, открывая путь во Внешнее море, а за­тем растаяли позади, сердце Суэмбахамона тревожно забилось. Шедшие ровной чередой огромные валы Внешнего моря бросали суда как щепки, и только теперь египтянин осознал, на какое рискованное и опасное дело он решился. Да, это была вовсе не Великая зелень, как называли оставшееся позади море египтяне, или Внутреннее море, как справедливо говорили о нем финикияне! Здесь все было иным — грандиозным и жутким.

Даже когда Суэмбахамон, плывя по Великой зелени, не видел берегов, он сознавал, что они где-то здесь, рядом, чувствовал их. А тут была равни­на неба и равнина моря — безбрежность и бесконечность, от которой за­рождался леденящий душу страх. Хотелось уткнуться лицом в палубу, чтобы ничего не видеть и не слышать. Не помогал и вид второго корабля: на могучей груди океана он выглядел так же ничтожно, как след мухи на царском обелиске! Пронзительные крики чаек, провожавших суда, каза­лись погребальными воплями плакальщиц.

Но человек привыкает ко всему. Вскоре Суэмбахамон уже спокойнее смотрел на окружающее и надоедал новому кормчему вопросами, скоро ли они прибудут на Туманные острова. Арнт Алетна в ответ только неопре­деленно хмыкал или кратко говорил, что все в руках богов. А через день пришла беда.

Буря нагрянула совершенно неожиданно. Резко усилился северный ветер, по небу понеслись тяжелые тучи, извергавшие потоки дождя. Сразу исчез из виду корабль Мелькарт-Машала. Повинуясь резким крикам корм­чего, матросы спустили паруса, но и это не помогло. «Амон доволен» стал беспомощной игрушкой ветра и волн; его со страшной быстротой куда-то несло. Суэмбахамон, закрывшись в каюте, то жарко молился о спасении, то впадал в полузабытье.

Когда через сутки буря утихла, кормчий и Иринефер пришли к владель­цу с неутешительными известиями. Их отнесло далеко к югу, где, по словам кормчего Арнта, никто никогда не бывал. Мелькарт-Машал или погиб, или безвозвратно потерялся. Волны смыли трех матросов, сам корабль был сильно поврежден. Оставалось только отдать себя в руки богов и ждать чуда.

 

¹ Так финикияне называли особо удачливых пиратов

 

Наступил штиль, поднятые было паруса беспомощно повисли, но «Амон доволен», повинуясь какому-то загадочному течению, медленно продвигал­ся к югу. Солнце поднималось в небе все выше и круче, жара усиливалась. Хорошо еще, что воды и припасов на борту оставалось много. Все же по предложению Арнта рационы были сокращены. Суэмбахамон теперь про­водил все дни на палубе. Беспредельная ширь океана угнетала и раздража­ла его.

Устав глядеть на волны, фиванский вельможа взял лежавший рядом с ним папирусный свиток, оказавшийся прощальным подарком повелителя Нижнего Египта. Это была редчайшая книга — сборник стихотворений женщины-фараона, великой Хатшепсут-Нинсут-Ра*. Неторопливо развер­нув его, Суэмбахамон начал читать знакомые и любимые строки:

Раза в четыре колотится сердце,

Когда о любви помышляю.

Шагу ступить по-людски не дает,

Торопливо на привязи скачет...

При мысли о милом терпеливее будь, мое сердце:

Бейся по крайности медленней раза в четыре!¹

1 Перевод Веры Потаповой.

Суэмбахамон оторвал глаза от строк и задумался, невидяще смотря в слепящую солнечными бликами гладь океана.

...Да, очевидно, эти темные слухи, передававшиеся на ухо от деда к вну­ку и от бабушки к внучке, были верны. Царица любила своего главного зодчего — красавца Сенмута! И эти стихи тому свидетельство! А он воз­двиг великолепный, необычайной красоты, храм, посвященный ей, возмож­но сам сочинил и стихотворные надписи над рельефами. Не удивительно, что Хатшепсут, как рассказывают, была отравлена... Во всяком случае, статуи царицы были по приказанию ее преемника разбиты, а имя на релье­фах выскоблено. И все же эта пара оставила о себе вечную память: она — своим постоянным стремлением к миру, великолепными постройками, на­конец, этими пламенными стихами, он — своим искусством и мучительной смертью...

Тихо подошел Иринефер, поклонился и, стараясь говорить бесстрастно, сообщил: «Господин, кормчий Арнт говорит, что надвигается новая буря! Что мы должны делать?»