Объятие Красной земли

ГЛАВА XV

САН-ЛОРЕНСО. МЕКСИКА.

После того как эти суда пристали к берегу, он
отправился дальше посуху, покоясь на носилках из
эбенового дерева...
СКАЗКА «ЦАРЬ ХЕОПС И ВОЛШЕБНИКИ»

С высоты одной из пирамид, стоявших на краю акрополя, правитель Ниваннаа-Чакболая с горечью созерцал свой полуразрушенный город. На низких участках полей местами еще стояла вода; повсюду виднелись сло­манные напором вихря крупные деревья в окрестных лесах.

Пронесшийся быстрый ураган — он продолжался не более часа — при­чинил столько бед и разрушений, что на восстановление всего требовались многие месяцы упорного труда. Было сметено несколько прибрежных селе­ний, сильно пострадали и многие постройки столицы, погибло около трети посевов, навсегда ушли в мрачный подземный мир многие сотни его под­данных, погиб и один из его сыновей — сумасбродный Ханг-Нок-Пинг... Страшен гнев богов, хотя он — да простят его великие! — до сих пор не может понять, чем прогневал их на этот раз...

Тягостные раздумья владыки страны были прерваны вкрадчивым голо­сом за его спиной:

 — Да простит меня великий господин! Важные вести...
Правитель резко обернулся и увидел одного из своих придворных — его любимца, как считали другие, но вовсе не он сам. Может быть, он лишь чуть терпеливее относился к этому вельможе, чем к остальным, и только. Повелитель сразу отметил по возбужденному лицу придворного, что про­изошло действительно что-то важное, как тот ни старался сдерживать себя.

 — Говори, — приказал он.

—На побережье океана около селения Чахунг найдены два чужезем­ца. Они приплыли сюда издалека: лодка необычного вида, а сами очень истощены...

—И из-за этого пустяка ты осмелился тревожить меня? — обрушился на вельможу правитель. — Из-за каких-то чужеземных рыбаков, которых забросил сюда прошедший ураган? Такой мелочью должен заниматься анчук-тек Чахунга, а не я!

Владыка гневался редко, но страшно, и последствия такого гнева обыч­но бывали довольно печальными для провинившегося. Все же, чувствуя необычность своего сообщения, придворный попытался продолжать:

—Владыка, это не рыбаки, это совсем особенные люди: у них желтая кожа и лица совсем не похожи на наши...

—Желтокожие? — недоверчиво переспросил правитель, постепенно оживая. — Если это так, то действительно дело здесь необычное...

—Лишь потому я и осмелился потревожить тебя, мой повелитель!

—Не предзнаменование ли это? — размышлял вслух правитель. — Надо будет поговорить с верховным жрецом! Он уже знает об этом собы­тии?

—Нет еще, о владыка! — ответил повеселевшим голосом придворный. Он почувствовал, что рискованная игра, затеянная им, выиграна. Повели­тель заинтересовался новостью, а он, Тене-Тунг, первым сообщил ему о ней.

—Верховный жрец уже знает! — послышался голос Анаиб-Унгира, и через мгновение поднимавшийся по лестнице пирамиды первосвященник появился перед собеседниками. — Поэтому я и явился сюда, о владыка! Совет жрецов просит тебя присутствовать на его собрании. Поверь мне, это событие значительно важнее, чем оно кажется некоторым...

И Анаиб-Унгир бросил мимолетный презрительный взгляд на вель­можу.

 — Хорошо, я буду! — кратко ответил правитель.

Верховный жрец и Тене-Тунг, поклонившись каждый по-разному, оста­вили его в одиночестве на вершине пирамиды, но скоро и сам верховный владыка покинул ее. К. заботам, лежавшим на его плечах, прибавилась еще одна, он сердцем чувствовал это.

На этот раз собрание жрецов было необычным. Не было шумных разго­воров, споров. Бедствие, обрушившееся на страну, смерть мудрого Ах-Маша, сумевшего, несмотря на болезнь, предсказать небывалый ураган, появление каких-то странных чужеземцев — все это угнетало душу каждо­го и заставляло забыть обычные заботы и пристрастия. Собравшиеся внимательно выслушали рассказ посланца анчук-тека Чахунга о том, как были обнаружены пришельцы из-за моря и как они выглядят. Теперь, сооб­щил посланец, они отдыхают в доме анчук-тека и их усиленно кормят, потому что, судя по их виду, они долго голодали.

Когда рассказчик был отпущен с приказанием анчук-теку доставить чужеземцев со всеми предосторожностями в столицу, в зале наступило молчание. Никто не решался заговорить первым. Все смотрели в сторону правителя и верховного жреца, ожидая их слова. Но и тот, и другой, погруженные в думы, не замечали этого.

Внезапно тишину нарушил громкий голос Тумех-Цахинга.

 — Помнит ли верховный жрец свои слова, сказанные три месяца тому назад? — спросил он. — Когда я говорил о необходимости подношения Сердцу земли, он ответил, что оно должно быть особенно и необычно. По моему мнению, эти чужестранцы как раз подходят для жертвоприношения моему великому божеству. Разве это не так, Анаиб-Унгир?

- А не является ли их прибытие предзнаменованием? — спросил пра­витель.

—Предзнаменованием чего? — ответил вопросом на вопрос жрец страшного божества.

—Уж это должны решить вы! — хмуро бросил повелитель страны.

—Не связан ли их желтый цвет с цветом моего бога? — вкрадчиво произнес Беленг-Хиш. — Тогда они должны быть посвящены солнцу!

—И они прибыли с востока! — поддержала его Иш-Кан-Леош.

—Никто не знает, откуда они прибыли сюда! — воскликнул жрец — начальник календаря. Он явно склонялся в сторону Тумех-Цахинга. — Ясно только одно: они появились на нашей земле после бури...

—Эти чужеземцы могли быть предвестниками урагана, — глубоко­мысленно заметил Нианг-Хинах.

—Не смеши меня, Нианг-Хинах, — взорвался Тумех-Цахинг, — какие же они предвестники, когда именно ураган и пригнал их суденышко сюда! Они не послы Одноногого *, а жертвы его гнева.

—Если они жертвы повелителя бурь, то их и следует принести как очищение Одноногому, — сказал тихим голосом Мишпитиакук. — Ты сам себе противоречишь, Тумех-Цахинг!

—Одноногий взял себе достаточно жертвоприношений за прошедшие сутки, — отрезал Тумех-Цахинг. — И среди них такие драгоценные, как покойный Ax-Маш и царевич Ханг-Нок-Пинг. Теперь этот бог будет споко­ен по крайней мере год! А Сердце земли давно голоден и сердит, он жаждет положенных ему обрядов. Вы что, хотите, чтобы после урагана было еще и землетрясение?

Все опять замолчали, устрашенные. Да, нельзя долее испытывать дол­готерпение Сердца земли! Его жрец прав.

—Мы успокоим Сердце земли и одновременно ответим на вопрос, на­шего повелителя, — сказал вдруг верховный жрец. — Пусть странные чу­жеземцы подвергнутся обряду священного чана! Он совершается в под­земном храме и посвящен твоему божеству, Тумех-Цахинг! А чан даст нам ответ, является ли их прибытие предзнаменованием и чего именно...

—Как мудро рассудил Анаиб-Унгир! — воскликнул на этот раз доста­точно громко Мишпитиакук. — Я преклоняюсь перед его разумом!

Это предложение было действительно хорошим выходом из создавше­гося положения. Это единодушно признали все, даже основные противни­ки верховного жреца — Беленг-Хиш и Иш-Кан-Леош. Было решено, что после того, как пришельцы побывают в столице, группа жрецов под пред­водительством Тумех-Цахинга отведет их в горное святилище Сердца зем­ли для Прекрасного обряда, где и выяснится их судьба. На этом совещание закончилось, хотя преемник Ах-Маша снова попытался поднять вопрос об изменениях в календаре. Верховный жрец словами: «Это дело будуще­го» — пресек в самом начале подготовленную им длинную речь.

Последовавшие три дня были заполнены неотложными делами, и, преж­де всего, похоронами. Плач и причитания раздавались по всей округе. Ца­ревича, который был убит упавшей балкой, и жреца Ах-Маша захоронили особенно пышно, душу первого даже почтили закланием двух рабов. Придворные Ханг-Нок-Пинга, в том числе и Тене-Тувуик и Куоку, были при­числены к свите старшего сына правителя — престолонаследника, челове­ка тихого и спокойного. Тене-Тувуик, потрясенный трагической кончиной своего молодого повелителя, еще более уверовал в священное назначение дней, выучил их наизусть и поклялся с тех пор даже не разговаривать с женщинами, рожденными в день Пасунг. Первое время он избегал показы­ваться на глаза Анаиб-Унгиру, страшась, что тот вспомнит о своем обеща­нии исправить непутевого сына. Но верховный жрец, поглощенный новыми заботами, очевидно забыл об этом, и Тене-Тувуик постепенно успокоился.

Шанг и Тианг со дня бури больше не виделись. Для восстановления разрушений, причиненных ураганом, было привлечено все взрослое насе­ление страны. Люди работали с первых проблесков утренней зари до пол­ной темноты. Только Куоку, пользовавшийся особым расположением и наследного царевича, и даже самого правителя, мог располагать относи­тельной свободой. Он-то и навестил Чахиля. Старый жрец уже вполне оправился от перенесенного перед бурей страшного сердечного приступа, но сознавал, что следующего ему не пережить. Поэтому он был вполне от­кровенен с карликом. Чахиль рассказал ему, что сознательно назвал Тене-Тувуику неправильный день рождения Тианг, чтобы отпугнуть покойного царевича от этой девушки. В конце беседы старик, задумчиво глядя мимо собеседника на стену соседней хижины, освещенную солнцем, добавил: «И все-таки я не думаю, что у Тианг будет особенно счастливая жизнь... Береги ее, почтенный Куоку, и помогай ей, в чем можешь, как ты смог это сделать недавно! Ведь меня скоро уже не будет... А эта девочка очень доро­га моему старому сердцу: она — настоящее сокровище! Кстати, возьми вот это, — он протянул карлику маленький сверток, — в нем находится сонный порошок, хорошенько береги его. Будет время, когда он понадобится нашей любимице... Достаточно бросить одну щепотку в сосуд с водой, и че­ловек проспит целые сутки. Но помни: давай ей понемногу».

Польщенный и немного испуганный пророческим тоном Чахиля, карлик торжественно поклялся, что, пока он дышит и пока светит солнце, он всег­да останется для Тианг искренним и верным другом.

«Благодарю, — сказал старый жрец, чуть-чуть улыбаясь из-за выс­пренной формы обещания, — ты успокоил меня!»

После беседы с Чахилем Куоку разыскал Тианг, коротко поговорил с ней, сообщив о смерти царевича и о появлении странных чужеземцев, и по ее просьбе нашел в полях близ Хоктунга Шанга. Надзиратели почти­тельно кланялись карлику, занимавшему такой видный пост при дворе, и поэтому Куоку никто не мешал. Он передал юноше привет от Тианг и доба­вил покровительственно: «Если ты хочешь что-либо сообщить ей, то гово­ри! Я могу вернуться».

Но Шанг отказался от посредничества Куоку. Все, что он хотел сказать Тианг, предназначалось только для нее и ни для кого больше. Карлик по­брел во дворец, а Шанг принялся за работу еще ожесточенлее, словно толь­ко она мешала его свиданию с любимой.

Хотя слухи о выброшенных на берег бушевавшим океаном странных существах, похожих на людей, уже распространились почти по всей стране, их никто не видел. Анчук-тек Чахунга, повинуясь полученным указаниям, отправил Суэмбахамона и Иринефера в плотно закрытых тканью носилках. Рабов-носильщиков сопровождал небольшой отряд из десятка воинов и жрец — посланец Анаиб-Унгира. Под вечер процессия останавливалась у заранее подготовленной временной хижины, куда и помещали пленников. Там их кормил и укладывал спать сопровождавший их жрец. Воины и рабы располагались на ночлег вокруг жилища, двое часовых непрерывно несли стражу.

Все попытки египтян объясниться со своим молчаливым попутчиком не увенчались успехом. Напрасно Суэмбахамон в длинных речах говорил о величии Фив, о непобедимости фараона — да живет он вечно! — о много­вековой истории своей родины — Кемт... Египтяне жестикулировали, чер­тили на песке или оштукатуренной стене иероглифы, приблизительные кар­ты Египта, Великой зелени — ничто не помогало. Жрец как будто не слы­шал их слов и не видел их жестов. Он придвигал им еду и сосуд с водой и сам принимался есть, не обращая на них никакого внимания. Более на­блюдательный Иринефер вскоре заметил, что пища всякий раз подавалась им в новой посуде. Но он не знал и не мог знать, что использованная ими однажды утварь неизменно зарывалась рабами глубоко в землю, чтобы никто более не мог даже случайно коснуться ее.

Суэмбахамон и Иринефер, вынужденные довольствоваться обществом друг друга, много размышляли и спорили: куда же они попали? Египетский вельможа, вспоминая описания путешествий, некогда прочитанные им, считал, что они находятся у каких-то загадочных обитателей далекого юга, где-то у таинственных истоков великой реки Хапи. В подтверждение он вспоминал описания людей чудесной страны Пунт — маленьких и толстых. А люди загадочного этого племени, к которому они попали, такие высокие, с мощными фигурами, должны жить еще дальше от Пунта к югу. Ирине­фер, опираясь на свой опыт, не соглашался с этим предположением. Он считал, что их лодку прибило волнами к огромному неведомому острову на западе. Ведь «Амон доволен» до самой своей гибели, убеждал кормчий своего хозяина, шел не столько к югу, сколько на запад. Во время одной из таких бесед Иринефер рассказал Суэмбахамону, как он стащил его, полубесчувственного, в папирусный челнок, когда увидел, что к судну при­ближается огромный смерч. Как он сам забрался в лодку и что случилось потом, кормчий не помнил. В свою очередь, Суэмбахамон поведал, как их взяли в плен. Но рано или поздно все эти разговоры заканчивались одним и тем же вопросом: как поступят с ними эти медного цвета люди и су­меют ли они в конце концов вернуться к себе на родину? Ответ найти было невозможно, и оба надолго затихали в угрюмом молчании.

Прибытие чужеземцев в столицу было рассчитано так, чтобы караван вошел туда после полуночи. По посвежевшему воздуху египтяне поняли, что их сегодняшний переход продолжается долее обычного. Начинал ска­зываться и голод: кормили их всего два раза в сутки — перед отправлением в путь и перед сном. Суэмбахамон уже с тоской вспоминал несколько раз теплые особого вкуса тонкие лепешки и похлебку из бобов, которые жрец придвигал им по вечерам. Давно была выпита и вода, хранившаяся в непривычном для египтян тыквенном сосуде, что по утрам совали им в палан­кин. А движение все продолжалось. Наконец после явственного подъема на какую-то высоту носильщики остановились и пленные выбрались из тесного короба. Странное зрелище предстало их удивленному взору.

На большом поле, окаймленном с одной стороны какими-то по­стройками, а с другой — рядом огромных чудовищных изваяний из камня, полыхал гигантский костер. Около него стояли молчаливыми группами люди, одни — полуобнаженные, только в передниках, другие — в длинных белых одеждах. Все они, как по команде, оторвали глаза от пламени и по­смотрели на прибывших. Кое-кто не смог удержать жеста удивления.

Суэмбахамон быстро выступил вперед, ближе к костру, и торжествен­но провозгласил: «Я, Суэмбахамон, фиванский вельможа, друг фараона Нижнего Египта, да живет он, здравствует и...»

Сильные руки обхватили египтянина сзади и оттащили от костра к но­силкам, где молча стоял Иринефер. Одновременно чья-то ладонь легла на его губы, мещая говорить. Суэмбахамон понял приказание и покорился. Он принял непринужденную позу, но уже не пытался ни двигаться, ни объясняться.

Египетский вельможа не мог и предполгать, что среди собравшихся, самых знатных людей страны, находится и здешний фараон — правитель Ниваннаа-Чакболая, и верховный жрец. Оба они внимательно смотрели на чужеземцев и думали каждый о своем...

Костер, сложенный из специально высушенных дров, прогорел очень быстро. Выбежали стройные юноши и длинными палками разровняли пы­лающие угли. Все погрузилось в красноватый полумрак. И вдруг, к удив­лению и ужасу египтян, высокий человек в белом одеянии — это был Анаиб-Унгир — быстрыми шагами подошел к рдеющим углям и решитель­но ступил на них. Он шел — теперь нарочито медленно — по играющим еще синеватыми огоньками угольям босыми ногами! Шел спокойно, словно по прохладной от утренней росы зеленой траве. За верховным жрецом про­шел такими же размеренными шагами правитель, затем царевич — на­следник престола, а за ними — уже группами — потянулись жрецы и анчук-теки. Оцепенев от ужаса, египтяне смотрели на странную церемо­нию, бормоча про себя молитвы своим родным и далеким божествам...

Угли то чернели и покрывались сероватым пеплом, то под дуновением ночного ветерка вновь разгорались и играли веселыми огоньками, как любимые Суэмбахамоном рубины.

Внезапный толчок в спину вывел египетского вельможу из забытья. Со­провождавший их жрец указывал рукой Суэмбахамону вперед, прямо на рассыпанные угли... Только теперь пришелец понял, чего от него ждут. Он отрицательно покачал головой и показал рукой на свои ноги. Но жрецы теснили египтян все настойчивее. Суэмбахамон упал на колени, умоляю­щим жестом подняв руки. Он пытался закричать и не мог. Иренефер не ко­лебался. Он решительно вступил на угли, но, сделав шаг, упал.

Люди в белых одеяниях подхватили Суэмбахамона под мышки, то же сделали и с кормчим и поволокли их по кострищу. От ужаса перед предсто­явшей пыткой египетский вельможа лишился сознания...