Смерть Чахиля

ГЛАВА XVIII

САН-ЛОРЕНСО. МЕКСИКА.

Вот воспоминание обо мне, которое я оставляю
здесь для вас. Это будет вашей мощью.
«ПОПОЛЬ-ВУХ»

Чахиль не мог присутствовать ни в родовом святилище Ах-Шооча, что ему полагалось бы как жрецу селения, ни на празднестве мехик-утиар в доме скульптора. Старый жрец уже несколько дней не мог двигаться': силь­ные боли в груди и бесконечная слабость не позволили ему подняться с по­стели. Но он строго запретил всем жителям Тахкум-Чаканга навещать его, даже анчук-теку; всем, кроме Тианг.

В день праздника девушка рано забежала к старику, накормила его жидкой кукурузной кашей, поставила рядом с ложем тыквенный сосуд со свежей водой и пообещала прийти вечером. И весь день, томительный и бесконечный, Чахиль лежал совершенно один, раздумывая о прошедшем .и подводя итоги своей долгой жизни. Он знал, что умирает, но не страшил­ся этого. Время от времени старик поднимал тыкву и с трудом делал не­сколько глотков ключевой воды. А затем снова то смотрел, как медлен­но перемещается солнечный луч на противоположной стене, то, закрыв глаза, лежал совершенно неподвижно.

Перед его мысленным взором проносились отдельные, разрозненные кар­тины прошлого, порой складываясь в причудливую мозаику. Вот он, стройный и быстрый юноша, впервые в жизни принимает участие в тор­жественной процессии. Как ярко тогда светило солнце! В этот день Чахиль увидел девушку, ставшую счастьем и горем его юности. Сверкнувшие в улыбке немного крупноватые белые зубы, большие сияющие глаза, взглянувшие на него так преданно и нежно... Да, Нгик стала бы ему верной женой, если бы не... Он содрогнулся, снова увидев перед собой, как в то да­лекое время, застывшее в предсмертной судороге ее тонкое тело, беспомощ­но раскинутые руки — чтобы уложить Нгик в могилу, их пришлось свя­зывать — и выражение беспредельной муки на исхудавшем лице. Болезнь была быстрой и безжалостной. Потом ее брат сказал, что девушка непре­рывно звала Чахиля перед своей смертью, словно надеясь, что он спасет ее... Наверное, именно поэтому юноша и добился того, чтобы его взяли в жреческую школу, он хотел стать целителем, он хотел, чтобы люди боль­ше не умирали так, как умерла она... Жрецом он стал, спас много людей, но не от той болезни, которую считал своим личным врагом! Здесь он был и остается бессильным!

Перед его глазами снова Нгик, но живая, беззаботная и веселая... Де­вушка поддразнивает Чахиля, брызжет в его лицо полными пригоршнями воду и хохочет... На нее очень похожа Тианг. Вот почему он так привязался к ней.

Старик тяжело вздохнул. Судьба Тианг беспокоила его, он умирает слишком рано, он уже не сможет ей помочь. А смог ли бы помочь, если бы остался жить? По лицу старика прошла мучительная судорога. Наверное, нет... А может быть, все-таки смог бы?

Снова медленной чередой потянулись перед ним тени прошлого: отец, мать, братья, учителя из прославленной жреческой школы, просто знако­мые... Сколько лиц людей, которых он любил или ненавидел, которых он так хорошо знал... Вот они стоят перед его глазами, как живые, а ведь все давным-давно умерли! Он пережил всех их, он очень стар, но теперь прихо­дит и его очередь. Что же, он готов, только надо помочь Тианг, надо помочь Тианг, а он бессилен, очевидно, это — судьба!

Когда вечером девушка вошла в дом, Чахиль лежал так неподвижно и тихо, что она испугалась: неужели он уже умер? Тианг спешно вздула огонь и с горящим светильником приблизилась к ложу. Велико было ее облегчение, когда безжизненные на первый взгляд веки старика шевель­нулись, он открыл глаза и пристально посмотрел на взволнованную девушку.

 — Нет, я еще жив, — сказал он чуть слышно, — не беспокойся! При­сядь рядом и расскажи, как прошел праздник.

Тианг повиновалась и начала свой рассказ, но мысли жреца, по-види­мому, были далеки от событий минувшего дня. Через несколько минут он спросил:

 — А Шанг там был?

Девушка растерялась и огорчилась его вопросу. Только что она описы­вала, как хорошо Шанг провел обряд показывания вещей. Но, стараясь не показать, что встревожена, Тианг кратко ответила:

—Да, он был мекуром...

—Хорошо! Послушай, дочка, я хочу сделать тебе последний подарок. Ты знаешь, что я не богат и никогда не гнался в жизни за богатством, по­этому не жди от старика чего-нибудь особенного...

—Мне ничего не надо, — чуть не плача, прервала его речь Тианг, — пусть ты только останешься, — она чуть не сказала «жив», — подольше с нами!

—Нет, милая, это невозможно. Завтра утром ты пойдешь к анчук-теку и скажешь, что я умер. Сама сюда утром не приходи, слышишь, не прихо­ди! Иди прямо к вождю Тахкум-Чаканга! Я умру сегодня ночью...

Слезы градом хлынули из глаз девушки, но она изо всей силы пыталась подавить рыдания.

 — Постарайся быть счастливой, какая бы судьба ни выпала на твою долю! Ты сильная, Тианг, и сможешь перенести все испытания, а в жизни каждого человека их множество! Теперь встань и подойди к левой стене. Там должна быть маленькая сумочка из красной кожи, найди ее!

Девушка повиновалась и скоро вернулась к ложу умирающего с сумоч­кой в руках. Чахиль увидел ее.

 — Раскрой, есть там что-нибудь?

Тианг раскрыла сумочку и вынула оттуда три небольших куска какой-то темной смолы. Она все также молча показала их старому жрецу.

 — Вот тебе мой подарок, храни его хорошенько, кто знает, может бить, он тебе и пригодится через год или два... Ты ведь неравнодушна к муравь­иному роду?

Девушка сперва подумала, что Чахиль бредит, но потом вспомнила, что отца Шанга звали Саник — Муравей. Она невольно отвела руку со смолой, как бы собираясь ее бросить, и воскликнула:

 — Так это — приворотное зелье для Шанга? Не надо, мудрый! Он ме­ня любит и без него!

Слабая усмешка тронула бледные старческие губы.

—Нет, это не для него! Если тебе будет угрожать опасность или что-то другое, — жрец сделал многозначительную паузу, — то тогда ты и вос­пользуешься этим снадобьем. Оно привлекает муравьев. Ты возьмешь эту смолу, бросишь ее в кипящую воду, добавишь немного меда и осту­дишь. После этого не забудь насыпать туда немного накрошенного мяса, лучше всего молодого оленя или индюшат. Но берегись пролить готовый настой на что-нибудь: сразу же эти вещи будут покрыты массой му­равьев...

—Спасибо! — тихо сказала Тианг. — Но мне не нужно такое страш­ное средство... И вообще мне не надо подарков...

Она отложила сумочку со смолой в сторону, упала на колени около ложа и обняла иссохшее старческое тело. Девушку трясло от волнения, слезы лились безостановочно.

—Не уходи, дедушка, не уходи! Мне будет очень одиноко без тебя! Что я буду делать?

—У тебя будет много забот, девочка! Такой уход ожидает каждого из нас.:. Перестань плакать и иди домой... Я устал, и мне надо побыть одному! И не забудь мой последний подарок! Он тебе еще пригодится!

Тианг медленно поднялась, взяла сумочку и опрометью бросилась из хижины. Всю ночь она не сомкнула глаз и проплакала, но рано утром, по­винуясь приказанию Чахиля, появилась у дома анчук-тека. Разбуженный по ее просьбе, правитель Тахкум-Чаканга вышел к ней, недовольно хмурясь.

—Что случилось? — спросил он сурово.

—Владыка, жрец Чахиль повелел сообщить тебе, что он умер этой ночью!

—Он явился к тебе во сне? — поинтересовался анчук-тек.

—Нет, владыка, он еще вчера вечером сказал мне все это и приказал, чтобы я сообщила тебе сегодня утром...

— Хорошо, — после минутного молчания произнес .анчук-тек, — иди и занимайся своими делами.

Посланец вождя действительно нашел Чахиля мертвым. Очевидно, ста­рик умер вскоре после ухода Тнанг.

Похороны старого жреца прошли очень торжественно. Его любили и почитали не только жители Тахкум-Чаканга, но и других селений, он за­ботился о них и лечил многих. Среди присутствовавших были кроме анчук-тека Хоктунга и придворный престолонаследника Тене-Тувуик, не забывший наставлений Чахиля о дне Пасунг, и карлик Куоку.

Шанг воспользовался случаем, чтобы лишний раз повидать Тианг, но девушка, погруженная в глубокое горе, почти не говорила ни с юношей, ни с Куоку.

Последний подарок Чахиля она благоговейно спрятала в уголке хозяй­ственного амбара.