Новое поручение Туг-Ансенгу
ГЛАВА XXI
САН-ЛОРЕНСО. МЕКСИКА.
Нелегко было закончить изготовление лица Хун-Ахпу, но вышло оно прекрасным...
«ПОПОЛЬ-ВУХ»
Весенний ливень бурными потоками низвергался с затянутого плотными тучами неба. Боги-хранители влаги в этом году не скупились на дожди, и земледельцы радовались: все предсказывало в этом сезоне обильный урожай.
Туг-Ансенг сидел в передней комнате дома и в который раз рассматривал чудесную статуэтку плачущего младенца. Да, его покойный тесть был великим мастером! Как он сумел изобразить трогающую сердце беспомощность юного существа и веру во всесильную защиту материнских рук. Ах-Шооч умер месяц тому назад, тихо угас, как угасает лишенный масла светильник. Рождение внука и срочная работа для верховного жреца были последним всплеском его жизне'нной силы и энергии.
Потеря тяжело переживалась всеми членами семьи. Нам-Цук бродила по дому, словно тень, осунувшаяся, подавленная и молчаливая; Туг-Ансен-гу стала безразлична работа; даже маленький Кангах и тот, кажется, стал тихим и грустным, словно чувствовал, что никогда уже больше не увидит своего деда.
Последнюю работу Ах-Шооча — статуэтку Нам-Цук — Туг-Ансенг подарил в святилище острова Усокиток-Петенг. Ему почему-то казалось, что эта фигурка — несомненный шедевр старого мастера — принесет его семье несчастье. Из всех произведений скульптора в доме осталась только статуэтка младенца, и молодой ваятель теперь часто рассматривал ее, вновь и вновь поражаясь удивительному мастерству ушедшего.
В дверном проеме показался один из учеников Ах-Шакана, весь залитый водой. Он отряхнулся и, увидев Туг-Ансенга, сказал приветливо:
— Начальник зовет тебя к себе!
Удивленный мастер поднялся, кликнул Нам-Цук и, предупредив ее, отправился с вестником к дому верховного скульптора. По дороге он попытался узнать причину неожиданного приглашения, но сопровождавший его ученик и сам ничего не знал.
Начальник скульпторов встретил Туг-Ансенга приветливо, даже ласково. Он расспросил молодого отца, как растет Кангах, как чувствует себя Нам-Цук, и только потом сказал:
— Завтра в середине дня ты должен явиться к верховному жрецу.
Туг-Ансенг хорошо знал правила этикета: спрашивать о чем-либо человека старше себя, да еще начальника, было бы немыслимо. Но это приказание Ах-Шакана показалось ему столь необычным, что полностью скрыть свое удивление он не мог. Заметив это, начальник скульпторов откровенно признался:
—Я сам не знаю, в чем дело, и недоумеваю. Может быть, Анаиб-Унгир хочет поручить тебе какую-нибудь новую работу по нефриту? Он очень ценил покойного Ах-Шооча, да и топор, выполненный тобой, ему понравился...
—Но я давно уже работаю по крупной скульптуре, почтенный Ах-Шакан, — возразил Туг-Ансенг, — и верховный жрец прекрасно знает об этом.
—Конечно, знает. Он вообще все всегда знает. И все-таки, когда Анаиб-Унгир поручил Ах-Шоочу в последний раз изготовить фигурки, в помощники дал именно тебя!
—Кстати, в какое святилище пошли эти статуэтки? — поинтересовался молодой ваятель.
Ах-Шакан пожал плечами.
— Не знаю. Жрецы вообще редко говорят нам о дальнейшей судьбе выполненных по их заказу вещей. Наверное, стоят на каком-нибудь алтаре... Могут пройти годы, пока кто-нибудь из нас их увидит! А может и не увидеть никогда... Итак, завтра ты отправишься к Анаиб-Унгиру. Если будет возможно, то расскажи мне потом, зачем ты ему понадобился.
Туг-Ансенг распрощался с начальником скульпторов и вышел. По дороге домой он продолжал размышлять о цели завтрашней встречи, но так ни до чего определенного и не додумался.
Пора дождей близилась к концу, и, когда на следующий день молодой скульптор подходил к жилищу верховного жреца, погода была почти ясной. Он сообщил о своем приходе прислужнику и уселся ждать у входа. К удивлению Туг-Ансенга, его позвали очень быстро, через каких-нибудь полчаса.
Анаиб-Унгир, ответив кивком головы на глубокий поклон скульптора, долго и внимательно глядел на призванного. В свою очередь, молодой ваятель, пытаясь скрыть любопытство, рассматривал повелителя жрецов всей страны. Могучая, как ствол дерева пек *, шея, неподвижно-спокойное лицо с круто изогнутыми густыми бровями, холодными глазами, жестко сжатыми губами, резкие очертания хищного крючковатого носа — все казалось вырубленным из особого темного базальта. Открытый мощный торс с тяжелыми мускулами портили только складки жира на груди и животе. «Какая великолепная модель, — невольно пронеслось в голове скульптора, — вот кого я с удовольствием воссоздал бы в камне».
После минутного молчания Анаиб-Унгир сказал, растягивая слова:
— Ты ученик славного мастера Ах-Шооча и муж его дочери, не так ли?
- Истинно так, владыка! — ответил Туг-Ансенг.
—Ваши статуэтки были прекрасны. — На лице верховного жреца появилось выражение мечтательности и удовольствия. — И они хорошо выполнили предназначенное им святое дело! А недавно присланную на остров Усокиток-Петенг фигурку госпожи с зеркалом делал Ах-Шооч или ты?
Внутри Туг-Ансенга зашевелился неопределенный страх, по спине пробежали мурашки. Ах-Шооч изобразил в своей последней вещи Нам-Цук. К чему подбирается своими мягко звучащими вопросами этот страшный человек?
—Это была последняя работа моего тестя, — ответил он, стараясь, чтобы голос его звучал ровно и спокойно. — И предшествующие статуэтки делал он, я только помогал шлифовать их. Я не мастер по нефриту.
—Так! А не знаешь ли ты, скульптор Туг-Ансенг, эта фигурка знатной женщины сделана по чьему-то подобию, изображает кого-нибудь или просто является фантазией Ах-Шооча?
—Она просто порождение творческой мысли покойного мастера и ни с кем не имеет никакого сходства, — твердо ответил молодой ваятель.
—Неужели? — В голосе Анаиб-Унгира зазвучало искреннее изумление. — Все видевшие эту прекрасную статуэтку в один голос говорят, что она как две капли воды схожа с твоей женой, дочерью Ах-Шооча. Вот я и подумал, что сделал ее ты...
«Они наметили Нам-Цук в жертву Матери богов, — подумал в отчаянии Туг-Ансенг, — я словно предчувствовал, что эта статуэтка принесет нам несчастье... Но теперь оказывается, что я сам стал причиной его, отослав портрет моей бедной жены в островное святилище». Вслух же он сказал:
—Нет, владыка, эта статуэтка — создание Ах-Шооча. Может быть, он невольно и придал ей черты своей дочери; трудно сказать, я сходства не вижу. Но эта вещь — работа великого мастера по нефриту, а я таким не являюсь...
—Напрасная скромность, мастер Туг-Ансенг, — возразил верховный жрец, — я хорошо помню созданный тобой нефритовый топор, — это первоклассная вещь. Кстати, ведь за нее ты и получил звание мастера, не так ли?
Туг-Ансенг склонился в глубоком поклоне, стараясь скрыть лицо. Ему стало жутко: великий жрец действительно знал все!
—Но все это не столь важно, — продолжал Анаиб-Унгир, — спрашивая о статуэтке, посланной тобой на остров Усокиток-Петенг, я просто хотел узнать, есть ли у тебя дар передавать в скульптуре схожесть в лицах. А во время разговора я вспомнил, что такая способность у тебя безусловно имеется, во всяком случае, когда-то имелась. Ведь и скульптором-то ты сделался по моей воле. Одиннадцать лет тому назад я встретил мальчика, лепившего портрет своего брата, удивился его таланту и приказал отправить его обучаться мастерству ваятеля. Ты помнишь нашу первую встречу, Туг-Ансенг?
—Да, мудрый владыка, и вечно тебе благодарен! — ответил скульптор. Его внутренняя тревога за Нам-Цук после того, как Анаиб-Унгир перешел на другую тему, уже улеглась, и он спокойно ждал продолжения беседы. Ему казалось, что речь пойдет о каком-то новом заказе.
—Интересно, — продолжал задумчиво верховный жрец, — сохранилась ли и теперь у тебя эта поразившая меня способность? Ведь голова твоего брата, которую ты лепил, была очень похожа на него. Таким же даром обладал и покойный Ах-Шооч: я увидел это не только в статуэтке знатной госпожи, где он изобразил твою жену, но и в другой его работе. Среди заказанных мной статуэток жрецов, над которыми вы работали в последний раз, одна изображала меня, и совершенно точно. Сходство заметили все жрецы. Такой дар очень ценен, но довольно редко встречается... Мне кажется, что он есть и у тебя. Правда, такие вещи не должны попадать в руки чужих людей: над ними можно проделать опасные для изображенного магические обряды!
—Я никогда не задумывался над этим, — откровенно признался Туг-Ансенг. — Но позволь спросить тебя, мудрый повелитель: разве эта черта так важна?
—Да, иногда такая способность в скульптуре совершенно необходима. Сделаем вот что: постарайся вылепить снова голову твоего брата, конечно, в теперешнем его возрасте, и принеси эту скульптуру мне дня через два. Ты сможешь это сделать?
—Конечно, владыка! Твое поручение будет исполнено в точности!
—Прекрасно! Посмотрим, сохранил ли ты свой детский дар. Кстати, изобрази Шанга — так ведь зовут его — в шлеме, который надевают игроки при священной игре в мяч!
—Но, великий владыка, — робко попытался возразить скульптор, — мой брат — простой общинник, и он никогда не участвовал, да и не сможет участвовать, в этой священной игре...
—Это неважно, — сухо возразил верховный жрец, — сделай так, как я сказал!
—Через два дня я явлюсь к тебе с готовой работой, владыка!
—Хорошо. Теперь ты можешь быть свободным!
Туг-Ансенг поклонился и вышел. Он немедленно поспешил к Ах-Шакану, которому добросовестно передал весь разговор с Анаиб-Унгиром, а под конец сообщил и о странном поручении, возложенном на него.
Главный скульптор Ниваннаа-Чакболая долго молчал. Лицо его как-то сразу осунулось и постарело. Наконец он со вздохом произнес: «Что же, каждый цветок набирает силы, расцветает и вянет в положенное ему время. Тебе предстоит большая и почетная работа, Туг-Ансенг, но она доставит тебе и радость, и горе! Наш долг, однако, беспрекословно повиноваться — вот все, что я могу тебе сказать. Иди и постарайся получше выполнить поручение верховного жреца».
Молодой скульптор вернулся домой вконец растревоженным. Ах-Шакан не только не разъяснил ему необычный разговор с Анаиб-Унгиром, но явно намекал на что-то печальное.
Ни жене, ни Шангу Туг-Ансенг ничего не сказал. Под вечер он отправился в хижину матери и, ведя неторопливую беседу с родными, украдкой изучал лицо брата. Юношеская красота его, доброта, воля и одухотворенность, сквозившие в каждой черте, радовали и привлекали Туг-Ансенга. Он представил себе Шанга в парадном одеянии игрока в мяч и невольно поразился: как великолепно выглядел бы младший брат! Но ведь это игра жрецов и знати...
На следующее утро Туг-Ансенг взялся за работу. Он выполнил ее за несколько часов и сразу же принес Анаиб-Унгиру.
Откинув мокрую ткань, верховный жрец долго и внимательно смотрел на скульптуру. На губах его заиграла торжествующая улыбка.
«Вещь хорошо сделана, а сходство передано и вовсе отлично! Вот здесь, — жрец прикоснулся к передней части шлема, — надо будет поместить священный знак, тебе его покажут. Через три дня после очищения и поста ты приступишь к настоящей работе, мастер Туг-Ансенг! На священном участке стоит большой камень, из него ты высечешь вот это изображение. Пока не закончишь его, ты не будешь видеть никого, кроме твоих помощников-подмастерьев, которых выберет Ах-Шакан. И помни, что порученное тебе — великая тайна. Если проговоришься, то погибнешь и сам, и все твои близкие!»
Туг-Ансенг побледнел. Ему вспомнилась давняя прогулка с учителем по священному участку, изваяния гигантских голов, стоявшие там, и объяснения Ах-Шооча. Теперь молодой скульптор понял все.