Свидание

ГЛАВА XXIV

САН-ЛОРЕНСО. МЕКСИКА.

С этой мукой я буду теперь жить и дни и ночи...
д. голсуорси. темный цветок

Тианг пришлось ждать больше недели, пока Куоку смог выполнить свое торжественное обещание. Все эти дни она жила как в тяжелом сне: не чув­ствуя себя, готовила пищу, механически заботилась о дяде и детях, ходила за водой, стирала, ткала. Девушка казалась такой больной, что Мааш уже подумывал, не позвать ли ему знахаря.

Карлик появился, как всегда, неожиданно. Он подстерег Тианг у ручья и, убедившись, что близко от них никого нет, вылез из гущи береговых за­рослей.

—Я разузнал о нем все, — сказал Куоку. Карлик не хотел теперь упо­минать имени Шанга. — Он живет затворником в храме молодого бога ку­курузы. Думаю, что жрецы опаивают его каким-то колдовским напитком, мне говорили, что он вял и безразличен ко всему. Но слушается он их бес­прекословно...

—А что будет с Шангом дальше? — спросила сдавленным голосом девушка. Ее всю трясло от волнения.

 — Выборы такого человека — лем-хоолома — бывают раз в трина­дцать лет, — ответил смущенно маленький человечек, — и никто, кроме жрецов, толком ничего не знает. Старики говорили мне, что целый год лем-хоолом ничего не делает, а только участвует в шествиях и празднествах, которые устраивают знатные, веселится, слушает музыку и пение...

—А потом? — настаивала Тианг, заметив, что Куоку оборвал свой рассказ.

—А потом, — запинаясь, проговорил карлик, — ему дают в жены четырех самых красивых и самых знатных девушек столицы...

 — О-о! — только и простонала пораженная Тианг и заплакала.
Несколько минут продолжалось молчание. Затем, справившись со сле­зами, Тианг заговорила снова.

 — Но что же в конце концов делается с лем-хооломом? Ведь если бы с ним ничего не случалось, то предшественник Шанга должен был бы еще существовать в Ниваннаа-Чакболае? Ему теперь было бы только за тридцать?

—Через год лем-хоолом исчезает, куда — никто не знает. Вернее, — поправился Куоку, — об этом знают, наверное, только жрецы!

—Я должна увидеть его! — сказала девушка после краткого раз­думья. — Я должна увидеть Шанга и поговорить с ним! Где, ты сказал, его держат?

—В последние дни он стал беспокоен и плохо спит. Когда его спросили о причине, он ответил, что задыхается в каменном помещении, что всю жизнь он спал в пронизываемой ветром хижине. Поэтому на ночь его по­мещают во дворе храма...

—Ты должен отвести меня туда, слышишь, Куоку! — сказала Тианг, схватив карлика за руку. — Не забудь, ты торжественно обещал мне по­мочь! Когда мы пойдем туда?

—Это безумие! — взорвался Куоку. — Ты даже не представляешь, что это такое! Освободить его нельзя! Он спит в клетке, и его стерегут во­оруженные прислужники храма! Я не собираюсь освобождать Шанга! — твердо сказала девушка. — Может быть, ему даже нравятся почести, воздаваемые ему. Но я хочу по­говорить с ним, я хочу из его собственных уст узнать все. И ты, Куоку, мне в этом поможешь!

Карлик поморщился, его маленькое личико выразило отчаяние. Но, видя умоляющие глаза Тианг, он наконец сдался.

 — Хорошо! — сказал он, махнув рукой. — Тогда не будем медлить. Я должен кое-что еще сделать днем, а вечером, когда все заснут и взойдет Вечерняя звезда, мы встретимся с тобой здесь. К полуночи, после смены караула, мы будем около него, а там делай, что знаешь!

Раздумывая, Куоку вспомнил о порошке, данном ему в свое время Ча-хилем, и решил использовать его для опаивания стражи. Если прислужни­ки уснут, то и ему, и Тианг будет несравненно легче осуществить задуман­ное. Если на них зелье не подействует, то... тогда придется придумывать что-нибудь на месте!

Вернувшись к себе (а это, при его коротких ножках, потребовало не­мало времени), Куоку вынул спрятанный порошок, отделил несколько кру­пинок и завернул их в кусочек полотна. Немного подумав, карлик отделил еще одну порцию порошка и завернул в отдельный листик тонкой кожи. Оставшееся зелье он поместил в том же тайнике.

Взвешивая в руке почти невесомый сверток, он задумчиво посмотрел на него.

«Хотелось бы мне знать, как все-таки я ухитрюсь всыпать лекарство Чахиля в воду этим мерзким змеям», — пробормотал он про себя.

Действительно, задача была не из легких. Осложнялась она еще тем, что зелье должны были выпить заступившие на стражу в полночь. Их надо было найти, опоить, но так, чтобы они смогли прийти на ночное бдение. Если они заснут раньше, то все его старания окажутся бесплодными да вдобавок это странное происшествие вызовет подозрение. Впрочем, что думать — надо отправляться к храму Зеленокудрого бога, решение придет во время ходьбы. Куоку всегда полагался на это свое правило, не подвело оно его и в этот раз.

Удобно устроившись около помещения прислужников, карлик из раз­говоров довольно быстро узнал, что с полуночи около клетки Явившегося будут сторожить два юнца — Покох и Нохон. Еще меньше времени по­требовалось ему на то, чтобы узнать будущих стражей в лицо.

Вот теперь-то Куоку и приступил к осуществлению задуманного. Дож­давшись, когда Покох оказался неподалеку от груды глиняных статуэток, в изобилии приносившихся жертвователями, маленький человечек стал с задумчивым видом поднимать их одну за другой, держа против света.

Как он и ожидал, это необычное занятие сразу же привлекло внимание молодого туповатого прислужника. Он подошел, поглядел и наконец спросил нерешительно:

 — Зачем ты это делаешь?

Куоку вздрогнул, изображая испуг, и неохотно ответил:

—Смотрю дары молящихся молодому богу!

—Это я и сам вижу, — сказал уже грубовато Покох, — ты скажи мне: зачем?

Карлик замялся и потом ответил с печальным вздохом:

 — Ты слишком проницателен, юноша, чтобы мне удалось от тебя что-нибудь скрыть! Поэтому я расскажу тебе всю правду, только молю: отой­дем подальше от праздных ушей.

Собеседники отошли на десяток шагов, устроились в тени хижины, и Куоку начал:

 — Знай, о мудрый служитель бога, что я принадлежу к дому великого жреца и достойный Анаиб-Унгир иногда находит удовольствие в болтовне со мной. С месяц тому назад у него порвалось нефритовое ожерелье из крупных бусин. Когда раскатившиеся драгоценности собрали, то выясни­лось, что двух самых больших бусин не хватает. Все розыски оказались тщетными, и великий Анаиб-Унгир был не на шутку огорчен. Уже тогда я заподозрил, что кто-то из домашних рабов припрятал эти драгоценности. Но кто и где? Я долго ломал голову над этой загадкой; мне хотелось вер­нуть моему владыке его достояние. Держать при себе или запрятать в доме бусины вор не мог, такие вещи открылись бы довольно быстро...

Куоку перевел дух и искоса взглянул на собеседника. Покох слушал, полураскрыв рот, и глаза его горели явным любопытством и алчностью. «Рыбка клюнула!» — с удовольствием подумал карлик.

 — Два дня тому назад я вспомнил, что как раз в то время, когда про­пали драгоценности, один молодой раб лепил статуэтку Зеленокудрого. Потом они были отнесены в ваш храм. А вчера этот раб шатался вечером около приношений. При твоем остром уме, почтеннейший, ты, конечно, уже понял, что этот негодяй запрятал драгоценности в сырую статуэтку, а теперь смотрит, лежит ли она на месте. Пройдет полгода или год, и когда вся эта история забудется, он выкрадет или выпросит у жрецов статуэтку и станет обладателем сокровищ.

Прислужник облизал пересохшие губы и спросил хриплым голосом:

 — Так ты ищешь этого идольчика? Но как можно угадать, в каком из них спрятана бусина? Ведь перебить несколько сотен, даже чтобы найти бусины, будет страшным святотатством?

Куоку оглянулся и еще более понизил голос:

—В том-то и дело, что мне вовсе не надо их разбивать. Есть волшеб­ное питье, дающее силу видеть через глину, как через чистую воду. Я только должен просмотреть их все одну за другой. Правда, это лучше делать ночью, при свете луны: тогда мое средство становится сильнее. Беда в дру­гом: пока я смогу проглядеть все ваши приношения, пройдет очень много времени, а мне хочется побыстрее порадовать сердце моего господина...

—Я помогу тебе! — решительно сказал Покох. — Но к верховному жрецу его потерю мы отнесем вместе!

Куоку всплеснул руками, изобразил на лице искреннюю радость.

—Спасибо тебе, мудрый! Конечно, мы пойдем к Анаиб-Унгиру вместе, и он щедро наградит тебя, а может быть, и возьмет в свои приближенные. Ты будешь безусловно достоин такой чести, но твои товарищи позавидуют тебе...

—И пусть завидуют! — энергично ответил прислужник. Было видно, что такие мелочи его не пугали. — Я сегодня ночью несу стражу во дворе, — продолжал он после небольшой паузы, — поэтому дай мне твоего волшебного питья, и я постараюсь найти бусины!

Но карлику было необходимо, чтобы сонное зелье выпили оба стражни­ка. Как убедить Покоха, чтобы тот взял себе Нохона в компаньоны по розыскам пропавших драгоценностей?

 — Ты дежуришь сегодня один? — спросил осторожно Куоку.
Лицо Покоха омрачилось.

—Нет, — смущенно признался он, — об этом я и не подумал. Со мной будет еще один. Его зовут Нохон. Но он хороший человек, ему можно пол­ностью довериться!

—Прекрасно! — воскликнул обрадованный карлик. — Давай рас­скажем ему все, и пусть он нам поможет. Тогда в три пары рук наша работа будет проделана за одно мгновение!

Но прислужнику храма молодого бога было жаль упускать блеснувшую было перед ним надежду на внезапное возвышение. Запинаясь, Покох спросил:

 — А что же тогда, к великому Анаиб-Унгиру нам придется идти уже втроем? Ведь бусин-то будет только две?

Куоку снисходительно усмехнулся.

 — Мой мудрый повелитель умеет отличать истинный ум от тусклого светильника. Пусть Нохон старается, его труд, конечно, будет вознаграж­ден. Но не более!

Покох вызвал Нохона, и карлик вкратце повторил свое повествование. Нианг-Хинаху явно не повезло со своей будущей сменой: второй при­служник был еще более туп, чем первый. Выдумку Куоку он прогло­тил не поперхнувшись. Ему не терпелось испытать силу чудодействен­ного питья.

 — Давай нам его, и мы сразу приступим к делу! — заявил он.
Куоку пришлось потратить еще полчаса, чтобы, ссылаясь на могучее воздействие луны, убедить юношей подождать до наступления темноты. Тогда он появится и сам, чтобы помочь им в проверке фигурок.

Вручив им порошок, карлик с большим внутренним облегчением пу­стился в обратный путь. Он и так потратил чересчур много времени, и ему было необходимо показаться во дворце: ведь его могли хватиться каждую минуту, а тогда пришлось бы объяснять свое долгое отсутствие и выдумы­вать новые сказки. Куоку же чувствовал, что его мозг уже полностью исто­щился и не в состоянии что-либо еще сочинить.

К счастью, его временное исчезновение осталось незамеченным, и оставшуюся часть дня Куоку неотлучно провел на глазах престолонаслед­ника, бесцеремонно вмешиваясь в разговоры придворных, говоря им дер­зости и тем самым потешая своего хозяина.

Когда наступила пора вечерних молитв и старший сын правителя от­правился к владыке страны, чтобы присутствовать и участвовать в ри­туальных церемониях, маленький человечек наконец почувствовал себя свободным. Он так настойчиво приставал с насмешками к старшему опахалоносцу царевича, что тот не выдержал и грубо прогнал его. Как раз это и было нужно Куоку.

С легким сердцем он выскользнул из покоев и отправился к Тианг, надеясь, что еще застанет ее дома.

Девушка провела весь день в мучительном нетерпении. Отчаяние сме­нялось у нее надеждой, а затем снова находила мрачная волна сомнений. То ей казалось, что у Куоку ничего не выйдет, то она мечтала, что ночью произойдет чудо и она наконец увидит любимого и поговорит с ним. Куоку, повинуясь торжественному обещанию, данному им Чахилю, ничего не го­ворил ей о сонном порошке, и поэтому Тианг не могла даже предполагать, что и здесь ей поможет заботливость умершего ее покровителя.

Окончив работы по дому, девушка уложила набегавшихся за день детей спать и начала собираться на свидание. Обстоятельства благоприятство­вали ей: дядя эти дни, как и большинство мужчин Тахкум-Чаканга, ноче­вал во временной хижине, вернее, просто в шалаше, расположенном посреди засеянного поля. Она тщательно помылась, надела новую юбку и расчесала свои прекрасные волосы. Тианг вышла из дома и направилась к условленному месту, но уже через несколько шагов встретилась со спе­шившим к ней карликом.

—Тебе удалось задуманное? — задыхаясь от волнения, спросила она.

—Да! Скоро ты увидишь Шанга и будешь говорить с ним! — радост­ным тоном возвестил Куоку, хотя в глубине души у него все еще шевели­лось сомнение в удаче задуманного.

Тианг так рванулась вперед, что маленький человечек жалобно взмо­лился:

 — Не так скоро, Тианг! Я не могу успеть за тобой, а без меня ты все равно ничего не сделаешь и даже не найдешь нужного места.

Девушка замедлила шаг, и весь остальной, совсем не короткий путь они проделали молча. Тианг перебирала мысленно слова, которые она скажет любимому, а Куоку размышлял, выпили ли прислужники в условленное время зелье и как оно на них подействовало. При мысли, что эти глупцы могли поторопиться и заснуть прежде, чем заступить на свою стражу, карлик покрывался холодным потом.

Луна уже стояла довольно высоко, когда они приблизились к храму Зеленокудрого бога. Куоку оставил девушку в тени строения, а сам начал осторожно красться по направлению к двору, где стояла клетка с пленни­ком. Радость заполнила его сердце, когда карлик увидел, что лекарство Чахкля подействовало безупречно: оба стража крепко спали. Нетерпели­вого Нохона, очевидно принявшего зелье раньше, сон свалил неподалеку от храмового входа; Покох храпел, раскинувшись на земле около груды приношений, в левой руке его была крепко зажата маленькая глиняная статуэтка. Несколько других, разбитых на мелкие осколки, валялись поодаль от спавшего.

Осмотревшись, Куоку пнул ногой Покоха, чтобы проверить крепость его сна, но тот даже не прервал своего храпа. Тогда маленький человечек быстро юркнул к клетке и затаился в ее тени. Несколько мгновений он на­стороженно присматривался и прислушивался, но никаких посторонних звуков или движущихся теней заметить не смог.

Сооружение, в котором проводил свои ночи Шанг, представляло собой массивную клетку из стволов красного дерева толщиной каждый в руку взрослого мужчины. Просветы между этими бревнышками были достаточ­ны для проникновения воздуха и света, но передать чашку или сосуд в эти узкие щели было уже невозможно.

Куоку напряженно раздумывал, окликнуть ли ему Шанга и подгото­вить юношу к свиданию или предоставить все Тианг. В конде концов он решил, что его голос может показаться либо незнакомым, либо необычным. Тогда испуганный пленник поднимет тревогу, и все погибнет, так как карлик не сомневался, что в храме есть бодрствующие жрецы. Со вздохом он отправился за девушкой.

Тианг с бешено колотящимся сердцем подлетела к клетке и, плотно при­жавшись к ней, начала неистово пилить маленьким обсидиановым ножом тугие веревки, которыми была привязана впускная дверь в узилище. Куоку схватил девушку за руку, но она с необычайной силой вырвала ее и отчаян­но продолжала сражаться с крепкими волокнами. Карлик видел, что на эти толстые веревки уйдет много времени, да и вообще вся затея, по его мне­нию, была бессмысленной и опасной.

—Что ты делаешь? Зачем? — зашипел он вне себя.

—Я хочу освободить его, как ты не понимаешь? — почти закричала Тианг.

Спящий Нохон зашевелился, перекатился на другой бок, что-то нераз­борчиво пробормотал и снова затих. Неожиданное его движение испугало Тианг. Она на мгновение замерла, и Куоку воспользовался этим. Он зажал ладошкой рот девушки и горячо зашептал ей в ухо:

 — Пойми, если ты даже освободишь его, то завтра утром его поймают! Обязательно разыщут и поймают, где бы он ни скрывался! А нас с тобой за это убьют! Убьют! Да ты и не успеешь освободить его! Сейчас выбегут жрецы! Говори с ним скорее, нам надо убираться отсюда!

Тианг вначале укусила ладонь карлика, но потом по внезапной дрожи, пробежавшей по ее телу, Куоку понял, что его слова подействовали. Рука девушки с ножом бессильно опустилась, он выпал из ее разжавшихся паль­цев, и Тианг беззвучно заплакала. Куоку отошел от нее и стал тревожно осматриваться. Справившись с волнением, девушка зашла в тень, отбрасы­ваемую клеткой, прильнула к брусьям и зашептала:

 — Шанг! Милый Шанг! Ты слышишь меня? Это я, Тианг!
Одурманенный зельем юноша дремал на подстилке внутри узилища.

Этот тихий голос в ночи подействовал на Шанга неожиданно сильно. Восклицание, вырвавшееся у Тианг ранее, он воспринял еще как сновиде­ние, но оно возбудило в юноше сладостные и одновременно горькие воспо­минания. Он приподнял голову и тихим голосом спросил:

 — Кто здесь?

По личику девушки вновь потекли слезы, но крупные, редкие. Она еще теснее прижалась к решетке и ответила:

—Это я, Тианг! Ты узнаешь меня?

—Да, да, — зашептал Шанг, — каким образом ты оказалась здесь?

—Меня привел друг...

Тианг оглянулась и увидела стоявшего в отдалении Куоку.

—Тот, который и раньше помогал нам. Он сторожит... Скажи быстрее: что мы должны сделать, чтобы освободить тебя?

—Меня нельзя освободить... Я воплощение Зеленокудрого и им оста­нусь... Мне здесь хорошо! Мне хорошо...

Голос юноши срывался, в нем слышалась внутренняя борьба. Юность, любовь, его былая, хоть трудная, но свободная жизнь звали его назад, к себе, манили на волю, но постоянные, ритмически повторявшиеся слова жрецов и ядовитое зелье уже делали свое дело. От прежнего энергичного Шанга почти ничего не осталось. Перед Тианг была послушная чужой воле живая кукла, заученно твердившая запавшие в его сознание страшные своей отчужденностью слова.

В последней отчаянной попытке заставить любимого вспомнить про­шлое, Тианг спросила, задыхаясь:

—А ты помнишь нашу первую встречу? Ты помнишь ночь в лесу?

—Нет, — вяло ответил юноша. — А что там было?

Девушка отшатнулась, словно от удара в грудь. Она вонзила ногти в мякоть ладоней, чтобы удержаться от крика, рвавшего ей горло. Слезы мгновенно остановились. Что они сделали с ее Шангом? Чем опоили его, если он отказывается от свободы, любви, от своей Тианг? Если он ничего не помнит!

 — Ты еще здесь? — спросил юноша. — Говори быстрее и уходи, мне хочется спать!

Сердце девушки чуть не разорвалось от горя при этих жестоких словах. Прежний Шанг молил ее не уходить, просил о лишней минуте свидания... А этот гонит ее прочь! Но прежде чем уйти, она должна знать, кто это сделал.

 — Скажи: как ты попал сюда? — спросила изменившимся голосом Тианг. В нем уже не слышалось нежности или теплоты. Он был сух и деловит.

 — Великий Анаиб-Унгир выбрал меня, когда я был еще маленьким мальчиком, — ответил Шанг радостно. — С тех пор он следил за моими успехами и решил, что я достоин этой высокой чести... Что тебе еще?

Тианг снова прижалась к брусьям.

—Обещай мне памятью твоего отца, что ты не возьмешь в жены ни­кого, даже самую знатную девушку! Ты слышишь меня, Шанг? Во имя на­шего прошлого обещай, что у тебя не будет жены!

—Хорошо! — отозвался уже сонным голосом юноша, удобнее устраи­ваясь на подстилке. — Обещаю! Мне никто не нужен, вы все такие шумли­вые и беспокойные! Покойной ночи, Тианг!

Не отвечая ему, девушка скользнула прочь, к Куоку, схватила его за руку и бросилась бежать, увлекая карлика за собой.

Когда они в молчании спустились с акрополя и уже были на полдороге к Тахкум-Чакангу, Тианг внезапно упала на землю и разразилась рыда­ниями. Ее фигурка билась в таких судорогах, что маленький человечек снова, в который раз за эти длинные сутки, испугался и растерялся.

 — Ну успокойся, Тианг, не плачь! — повторял он беспомощно, гладя ее худенькое плечо. — Скажи старому Куоку: что случилось?

Девушка наконец перестала биться, рыдания зазвучали глуше. Она привстала, посмотрела в лицо карлика.

—Сегодня я потеряла своего любимого, Куоку! Это уже другой чело­век, совершенно чужой! Это не прежний Шанг! Если бы не мысль, что я должна отомстить вору, укравшему его у меня, я сразу бы покончила с собой и этой мукой! Но я должна жить, я хочу отомстить, я должна сде­лать это!...

—Хорошо, — сказал медленно карлик. — Ты совершишь это! Но сей­час тебе надо успокоиться, заснуть и отдохнуть. Идем, я провожу тебя домой.

Он нащупал в набедренной повязке сверточек с порошком Чахиля. Какое счастье, что он взял с собой лишнюю порцию! Как был мудр старый жрец, он предвидел все, он заранее знал о горькой судьбе девушки. Только теперь Куоку стало это ясно. Он поднял за руку Тианг, и они медленно по­брели к селению.

Около дома Мааша карлик попросил напиться, Тианг вынесла ему чашу с водой, и он, сделав вид, что пьет, высыпал в нее порошок. Затем он передал сосуд девушке со словами:

 — Освежись и ты, спасибо за вкусную воду!

Тианг, ничего не подозревая, выпила питье, Куоку распрощался с ней, обещая зайти завтра, и поспешил к себе. Он изнемогал от волнения и уста­лости.

Тианг вошла в спокойную тишину хижины, улеглась бесшумно на свою циновку, прислушиваясь к сонному дыханию детей. Она приготовилась не спать всю ночь и с тоской подумала, как мучительно будет тянуться время до рассвета. С этой тяжелой мыслью она незаметно для себя быстро и крепко заснула.