Игра в мяч

ГЛАВА XXVI

САН-ЛОРЕНСО. МЕКСИКА.

Они должны прийти сюда поиграть с нами в мяч, чтобы сделать нас счастливыми...
«ПОПОЛЬ-ВУХ»

В это знаменательное утро Шанга подняли задолго до рассвета. Уже два дня жрецы не давали юноше отупляющего питья, и память постепенно возвращалась к нему. С памятью вернулись воспоминания, грусть и тоска. Перед ним всплывали туманные образы: Тиант и он, сидящие на повален­ном дереве в лесу, приближающийся ураган и их объятие в хижине Чахиля...

Внезапно Шанг вздрогнул.-Пригрезилось ему или он действительно говорил со своей любимой, когда находился в клетке на храмовом дворе? Во сне он видел девушку, вернее, слышал ее голос или это было явью? Не­ужели она осмелилась явиться сюда? Что она говорила и что он ей ответил? Но как он ни напрягал свою память, зыбкие тени не становились отчет­ливее.

Между тем прислужники под надзором самого Нианг-Хинаха усердно трудились над его туалетом. Юношу тщательно выкупали в теплой воде, раскрасили его тело вертикальными зелеными и коричневыми полосами, надели новую набедренную повязку из цветной ткани. Затем были принесе­ны принадлежности для игры в мяч: наколенники из жесткой толстой кожи тапира, пояс в виде дуги из легкого дерева, украшенный ягуарьими ликами, доходившие до локтей перчатки из оленьей шкуры, выделанной так тщательно, что по мягкости она напоминала замшу. Все эти вещи были надеты на Шанга с соответствующими церемониями и заклинаниями. В самом конце его голову плотно обхватил прилегающий кожаный шлем с дополнительно нашитыми толстыми полосами, идущими от лба к темени. К передней его части была прикреплена окрашенная в зеленый цвет боль­шая плоская раковина.

Юноша, конечно, слышал о чалахате* — священной игре в мяч, но не только никогда не участвовал в ней, но даже и не видел ее: это таинствен­ное действо было привилегией самых знатных лиц Ниваннаа-Чакболая и жрецов. Его очень удивило поэтому необычайное облачение, но спросить кого-нибудь Шанг не решился. Несмотря на все почести, воздававшиеся ему, он в душе оставался наивным юношей-земледельцем и боялся жрецов, с их волшебствами, непонятными словами и действиями.

Между тем на-поле, где должна была состояться игра, шли торжествен­ные приготовления к ней. Ровно в полночь туда прибыл верховный жрец, окруженный многочисленной свитой правитель, наследник престола и группа самых знатных лиц города вместе с анчук-теками окрестных селе­ний. Отдельно стояла команда юношей-игроков, уже пропостившихся весь предыдущий день и облаченных в доспехи для игры. Все они молчали и были торжественно настроены: решалась судьба грядущих тринадцати лет и, главное, участь будущих урожаев кукурузы — основной пищи ольмеков.

Местом действия служила длинная узкая полоса твердо утрамбованной земли без единой травинки, расположенная между двумя вытянутыми на­сыпями с плоскими вершинами. На левой из них расположился владыка Красной земли, окруженный своими приближенными, на правой — Анаиб-Унгир и остальные жрецы.

Обряды начались с разжигания огня. Когда нужные звезды заняли определенное положение на небе, в четырех углах платформы вспыхнули костры. Огонь, щедро питаемый заранее подготовленными связками сухого хвороста, ярко осветил поле для игры. Тогда на него спустились несколько жрецов. Распевая тихими голосами гимны, они обошли площадку, дви­гаясь слева направо, по движению солнца. Из глиняных сосудов они окроп­ляли священной девственной водой и полосу, и крутые склоны насыпей. Особенное внимание жрецы уделили двум большим плоским камням с рельефами, стоявшим в противоположных концах игрового поля. На одном из них был изображен вздыбившийся ягуар, на другом — обезьяна с шаром в руках — символом дневного светила. Окончив свои церемонии, жрецы вернулись на правую насыпь.

Теперь наступила очередь действовать Анаиб-Унгиру. Он встал посреди площадки и, то обращая свое лицо к небу, то опуская его к земле, долго шептал молитвы. Тем временем Тумех-Цахинг отправился с двумя помощ­никами к стеле с танцующим ягуаром, а Беленг-Хиш, которого тоже сопро­вождали двое, — к противоположной. Когда верховный жрец преклонил колени, прислужники подали Тумех-Цахингу и Беленг-Хишу по перепелке, те перерезали птицам горло и струившейся кровью окропили сперва камни, а затем, двигаясь к Анаиб-Унгиру, игровую полосу. Подбежавший жрец подал' первосвященнику тяжелый каучуковый мяч, и он, призывая богов стран света, с заметным усилием стал бросать его в каждый из четырех углов полосы. После каждого броска прислужники ставили в месте, где упал мяч, курильницу, из которой тянулись тяжелые струи черного дыма. Это горел пом — благовоние, невыразимо приятное божествам. Церемония освящения поля на этом была закончена.

Около правителя появилась Иш-Кан-Леош, сопровождаемая жрицами. Она была облачена на этот раз в необычайно широкий белый плащ, расши­тый изображениями семи извивающихся красных змей. На голове ее была высокая конусообразная шапка из жесткой красной ткани.

«Трижды привет тебе, о Великая жаба, трижды привет тебе, Семизмейная, — сказал повелитель Красной земли, низко склоняясь перед ней, — будь благосклонна к твоему народу и дай ему плод!»

Сегодня Иш-Кан-Леош была воплощением Текайма-Пойа — древней богини земли и луны, от которой зависело плодородие растений и живот­ных. Жрица в ответ молча простерла правую руку к полосе — это означало согласие олицетворяемого его божества на следующий главный обряд.

Хор жрецов запел медленно и торжественно:

О Великая жаба,

О подательница благого,

Даруй нам своего сына —

Стройного Зеленокудрого!

Мы его охраним и вырастим,

Мы осыплем его дарами,

Мы напоим его водой — жидким нефритом!

Он будет доволен нами!

Он будет обрадован нами!

Подари, подари нам, о Великая жаба,

Своего чудесного отпрыска,

Своего драгоценного сына!

Небо просветлело, на востоке появились первые признаки зари. Пять жрецов во главе с Нианг-Хинахом привели испуганно озиравшегося из­бранника и подвели его к Иш-Кан-Леош. Верховная жрица быстрым дви­жением распахнула свой плащ, окутала им юношу так, что его не было видно, крепко прижала его к своему телу и присела на корточки, увлекая Шанга за собой. Благоговейная тишина воцарилась вокруг: богиня земли зачала Зеленокудрого. Иш-Кан-Леош начала стонать и раскачиваться из стороны в сторону, подражая роженице. Встревоженный юноша попытался освободиться, но руки жрицы держали его с необычной силой. Изо рта ее пошла пена.

Хор жрецов снова запел:

Дай нам милость, Семизмейная,

Дай нам твоего сына, великая богиня!

Пусть он явится к нам, о владычица,

Пусть возвеселит свою душу чалахатом!

Его судьба — наша судьба, повелительница жизни!

Явись к нам благополучно, Зеленокудрый,

Будь ласков и щедр к нам, будь изобилен!

Из-за далекой линии горизонта показался краешек солнца. Иш-Кан-Леош резким движением вытолкнула Шанга вперед и выпрямилась. Руки ее с раскинутыми ладонями были разведены в стороны, лицо запрокинуто вверх, глаза устремлены в небо.

Громкие радостные крики огласили окрестность: богиня земли дарова­ла людям Красной земли своего сына, и даровала в счастливое время восхода!

Шанг, от толчка жрицы оказавшийся на земле насыпи, быстро вскочил на ноги: прежняя ловкость и гибкость еще не совсем покинули его. Новая волна возгласов приветствовала его выпрямление. К юноше, кланяясь, подошел правитель. На обычно строгом и надменном лице владыки страны играла приветливая улыбка.

«Дважды привет тебе, юный владыка! — произнес он. — Трижды привет тебе! Прими это скромное подношение от твоих смиренных почита­телей!»

Заученным движением он набросил на шею Шанга драгоценное оже­релье из нефритовых бусин. Как ни привык юноша за последнее время ко всяким неожиданностям, этот жест повелителя Красной земли поразил его. Губы Шанга зашевелились, но из-за душившего его волнения он не смог вымолвить ни одного слова благодарности. Несчастная жертва! Он и не знал, что в его роль не входили в этот момент никакие речи.

За правителем подошел царевич-наследник, после него — виднейшие вельможи ольмекского государства, а в конце — анчук-теки. Все они про­износили смиренным тоном приветственные слова и одаряли новорожден­ного. За качеством и числом подарков внимательно наблюдали жрецы во главе с Анаиб-Унгиром: после священного посева все эти вещи должны были поступить в храмовую сокровищницу. Об этом знали и дарившие, поэтому груда подношений около Шанга вырастала стремительно.

Наконец церемония одаривания была завершена. Властелин страны взял Шанга за руку, подвел к краю насыпи, встал рядом с ним и подал знак начинать игру. Солнце, поднявшееся уже довольно высоко, ярко освещало развертывавшуюся у их ног картину. Жрецы во главе с Анаиб-Унгиром и верховной жрицей удалились на другую, противоположную насыпь.

На полосу выбежали юноши, державшиеся до того в стороне. Они раз­делились на две партии, и теперь было видно, что тела одних раскрашены красной краской, других — сине-зеленой. Анаиб-Унгир, снова прошептав молитву, бросил на середину поля тяжелый мяч, и игра началась.

Игроки стремительными бросками посылали мяч то в одну, то в другую сторону. Он то взвивался высоко в воздух, достигая почти вершин насыпей, то с тяжелым гулом ударялся о землю. Иногда зрители, настороженно сле­дившие за ходом игры, издавали единодушный возглас одобрения или удивления при особенно удачном, по их мнению, ударе. В другие мгно­вения лица их хмурились: очевидно, что-то в происходившем им 'не нравилось.

Шанг сперва с интересом смотрел на необычное для него зрелище, но скоро оно ему наскучило. Он никак не мог разобраться, чего же собственно добиваются игроки, священная игра показалась ему праздным и никчем­ным занятием.

Юноша почувствовал жажду, и на какое-то мгновение ему стало жаль суетившихся внизу сверстников, ведь их положение было несравненно более трудным: они должны были постоянно двигаться под жаркими луча­ми солнца среди поднявшейся сухой и горячей пыли. Он невольно облизал языком запекшиеся губы. Как ни мимолетно было это его движение, оно не ускользнуло от внимательных глаз правителя, хотя он, казалось, все время смотрел только на игровое поле.

Не оборачиваясь, владыка страны негромко сказал: «Зеленокудрый жаждет, напоите его!»

Немедленно один из прислужников подал Шангу нефритовую чашу, на­полненную до краев. Никогда еще ключевая вода, такая холодная, что за­ломило зубы, не казалась столь радостной и желанной. Юноша внутренне удивился: как прислужники умудряются сохранять воду холодной при такой жаре? Это же просто чудо!

По бокам Шанга выросло двое придворных с большими тыквенными сосудами. Они принялись лить тонкой струйкой воду на его плечи. Юноша невольно поворачивался под освежающими струями, стараясь, чтобы она попала на все части тела.

Он с благодарностью взглянул на придворных, а те в ответ приветливо заулыбались.

Хорошо быть Зеленокудрым!

Только после того как утолил жажду избранник молодого бога кукуру­зы, поднесли воду правителю. Он поклонился Иш-Кан-Леош, богине — подательнице влаги, и принялся пить. Затем подали чашу и наследнику престола. Постепенно были оделены чашами все присутствующие, кроме игроков.

С поля донеслись торжествующие крики: краснополосые игроки, пере­хватив мяч у своих соперников, довели его до желанной цели — стелы с изображением обезьяны. Оживление покинуло поле, играющие застыли на своих местах, как высеченные из красноватого камня статуи. Медленно оседала поднятая ногами пыль. Солнце стояло прямо в зените.

Жрецы затянули торжественную песнь:

Его нам дала Великая жаба,

Его родила Семизмейная,

Он рос, как юноша стройный,

Его кормила Семизмейная,

Его поили боги с кувшинами,

Отыскавший его освежал своим дуновением!

Но свершилось предвиденное;

Солнце-бог позолотил его голову.

Она склоняется, отягченная,

Наступает время покоя и отдыха,

Да будет он согбен,

Да высохнет он,

О Зеленокудрый, отдыхай прекрасно!

Игроки разошлись, как до начала, к противоположным концам полосы и стали у своих стел. С жреческой насыпи спустились Нианг-Хинах и Бе-ленг-Хиш. Последний прямо подошел к камню с изображением обезьяны, а верховный жрец молодого бога ишима взобрался на насыпь правителя, приблизился к Шангу и с поклоном взял его за руку. Они спустились с насыпи около стелы с ягуаром, где зеленые игроки почтительно согнулись перед юношей. Оттуда Нианг-Хинах медленно повел избранника молодого бога через все игровое поле к противоположному краю с рельефом. Когда они приблизились к Беленг-Хишу, двое игроков из команды солнца схвати­ли Шанга за плечи и резко рванули так, что юноша оказался распростер­тым на земле у ног жреца солнца. Тот, держа в правой руке нож из темного обсидиана, наклонился, чтобы, согласно ритуалу, провести на земле семь полос от тела юноши. Они должны были символически изображать струи крови, хлещущие из отрубленной головы побежденного.

Но церемония неожиданно была нарушена. Шанг уже отвык от такого, как ему казалось, грубого обращения; в нем проснулся дух сопротивления и борьбы. Он мгновенно вскочил на ноги, оттолкнул обоих стоявших около него игроков и крепко схватил Беленг-Хиша за руку с ножом, не давая ему разогнуться. Все присутствующие оцепенели.

Первым опомнился Анаиб-Унгир. Он крикнул Нианг-Хинаху что-то на непонятном для непосвященных языке, а затем сказал тихо неразлучному с ним Мишпитиакуку: «Его надо было не переставая поить «ножевым на­питком».

Жрец ишима с некоторой опаской приблизился к Шангу, тихо и успо­каивающе заговорил с ним. Юноша выпустил руку жреца солнца и выпря­мился. Нианг-Хинах продолжал что-то шептать ему. Тогда Шанг глубоко вздохнул, обвел глазами окруживших его тем временем краснополосых игроков и распластался на земле перед Беленг-Хишем. Тот торопливо про­вел нужные семь полос и жестом приказал юноше встать. Церемония игры в мяч была закончена, и у жрецов вырвался вздох облегчения.

Шанга окружили прислужники храма Зеленокудрого и быстро увели с поля. Расходившиеся оживленно обменивались впечатлениями о неожи­данном событии.

—Это все не к добру, это нехороший знак, — ворчал Тумех-Цахинг, обращаясь к своим жрецам, — у нас такого не было и не могло бы случить­ся. Как бы кое-кто, — он поглядел в сторону поспешно удалявшегося Нианг-Хинаха, — не поплатился за такое нарушение обряда!

—Непростительная ошибка Анаиб-Унгира! — воскликнул разгневан­ный Беленг-Хиш. — Кто, как не верховный жрец, должен был подумать о священном напитке? Вывести на обряд такого тапира¹ неподготовленным, неукрощенным!

¹ Тапир считался у народов Центральной Америки сильным и буйным животным. Удачной охотой на него очень гордились.

Жрецы солнца согласно закивали головами. Им тоже было неприятно случившееся в конце обряда происшествие. А кроме того, сторонники Беленг-Хиша разделяли его антипатию к верховному жрецу.

—Этот лем-хоолом был бы прекрасным воином, — мечтательно сказал наследник престола своему отцу. — Первосвященник мог бы лучше раз­бираться в человеческих характерах! Ведь этот юноша — его избранник!

—Буйная растительность дает самые изобильные плоды, — произнес верховный жрец, обращаясь к Иш-Кан-Леош. — Ты родила, Семизмейная, прекрасного сына, и я считаю происшествие благоприятным знамением!