Конец священного круга
ГЛАВА XXIX
САН-ЛОРЕНСО. МЕКСИКА.
В этом году завершился священный круг времен...
«летопись какчикелей»
Со времени событий, о которых говорилось в предшествующих главах, прошло двенадцать лет. Приближался самый торжественный и страшный момент в жизни народа Красной земли: завершение священного круга лет. В эти дни боги решали, продлят ли они существование теперешнего мира или, разрушив его, создадут новую Вселенную с новыми, более совершенными или более подходящими животными и человечеством. Поэтому делалось все, чтобы умилостивить владык жизни и смерти, чтобы они даровали людям существование на новый священный круг — еще на сто четыре года.
Многое изменилось за прошедшие двенадцать лет. Прежний владыка страны приобщился к богам; прах усопшего был перенесен на остров Усокиток-Петенг и пышно захоронен, и лишь скульптурные памятники напоминали о его царствовании. На престоле сидел его бывший наследник, мечтавший о завоеваниях не меньше отца, но пока лишь проложивший новый торговый путь к далекой стране Чапулистагуа, откуда теперь непрерывным потоком текли в обмен на товары драгоценный нефрит и зерна какао. Правителя беспокоили слухи, приносимые ему разведчиками с берегов великого океана: там происходили странные и страшные передвижения народов, постепенно углублявшихся в горы от родных побережий. Он предчувствовал в этом будущую угрозу своей стране. Как и водится, нового владыку окружали новые люди, из прежних придворных при нем удержались лишь Тене-Тувуик и Тене-Тунг; последний стал главным советником правителя.
Нам-Цук так и не дождалась возвращения своего мужа. Начальник торгового каравана Цаапит, вернувшись из очередной экспедиции в Айарсу, сообщил с горестным лицом, что Туг-Ансенг умер в чужом городе, оставив там ряд великолепных произведений. Он передал вдове много ценных вещей, составлявших целое состояние, — вознаграждение скульптору от правителя Айарсы, который высоко оценил талант ваятеля и гордился украсившими его столицу прекрасными памятниками. Нам-Цук не пожелала, чтобы ее сын унаследовал ремесло отца и деда. С несвойственной ей настойчивостью она все-таки добилась, чтобы Кангах вышел из сословия скульпторов и стал учиться гончарному мастерству. Напрасно Ах-Шакан тратил свое красноречие, убеждая вдову Туг-Ансенга в неразумности ее решения: «Послушай, Нам-Цук, твой покойный муж поднялся из простых земледельцев до почетного звания скульптора. Ах-Шооч, твой отец, был замечательным ваятелем по нефриту. Представляешь, какие наследственные возможности должны быть у сына и внука таких замечательных творцов? Я уверен, Кангах прославился бы не только в нашей стране, но и далеко за пределами Красной земли. А ты хочешь сделать его простым горшечником, вырвать из благородного сословия скульпторов и обратить снова в простолюдина. Не понимаю!» — «Это высокое звание не принесло счастья ни моему отцу, ни моему мужу, — отвечала на все уговоры начальника ваятелей Нам-Цук, — а я хочу, чтобы мой мальчик был счастлив. Пусть никогда в жизни он не удостоится беседы с верховным жрецом или повелителем страны, пусть его не знают, но я чувствую, что так его судьба будет счастливее! И мой мальчик станет гончаром, «простым горшечником», как ты называешь. Так будет лучше!»
Между тем конец священного круга неумолимо приближался. Как всегда, сначала праздник казался очень далеким, по потом время полетело все быстрее и быстрее, и уже до его начала осталось два месяца, один и наконец считанные дни. Вот тогда-то каждый житель Красной земли и почувствовал, что это такое.
Последние недели были особенно важны и значительны. До наступления страшных пяти дней, заключавших священный круг, в которые «боги совещались и вершили судьбу мира», надо было произвести обряд обновления. Он требовал гигантской, чудовищной по объему и сжатым срокам работы, особенно на священном участке и в храмах. Согнанные из всех поселений страны земледельцы, рабы и даже ремесленники трудились не покладая рук.
Все малоценные культовые вещи: сосуды, курильницы, ларцы, сундуки, циновки — уничтожались. Тысячи глиняных статуэток-подношений в храмах и скромных божков в хижинах простолюдинов разбивались. Ценные изделия из нефрита, жадеита и других драгоценных камней: топоры, статуэтки, жезлы, украшения — и просто еще необработанные куски жрецы с особыми церемониями зарывали в землю около храмов и на священном острове Усокиток-Петенг. Если боги продлят существование теперешнего мира, то он должен выглядеть как новый!
Сотни строителей обновляли здания дворцов и храмов — насыпали новые слои земли на насыпи, покрывали стеньг новой штукатуркой, обновляли росписи на внутренних и внешних стенах строений. С хижинами земледельцев дело обстояло проще: их сносили начисто и рядом ставили новые.
На священном участке надо было уничтожить почти все скульптурные памятники, созданные в течение заканчивавшегося священного периода. С рельефами, как и со стелами, поступали просто: одну плиту клали на землю, а другую при помощи массивных треног и канатов поднимали над ней. По команде распорядителя работающие отпускали державшуюся в воздухе каменную плиту, она устремлялась вниз и разбивалась на куски, уродуя находившуюся под ней. С алтарями и статуями бывших правителей поступали иначе: отбивали лишь наибольшие выдающиеся части — головы, руки; ударами резцов обезображивали лица божеств. «Убитые» произведения искусства торжественно «хоронили» — зарывали глубоко в землю.
Теперешний правитель Ниваннаа-Чакболая слыл благочестивым человеком, однако был и не менее хорошим сыном, чтившим память своего отца. Поэтому, помня о надвигающемся обряде, он не спешил заказывать статую скончавшегося родителя. Мысль о том, что те же мастера, которые создадут ее, будут вынуждены через несколько лет крошить изображение отца в куски, беспокоила его. Несмотря на настойчивые советы и напоминания жрецов, он оттягивал воздвижение памятника, надеясь, что сможет совершить это в новом цикле, если боги продлят его существование. Он был молод и поэтому уповал на благоприятное будущее.
Труднее всего обстояло дело с ритуальным «убийством» гигантских голов лем-хооломов. Уничтожить их, как разрушали.другие памятники, было просто невозможно! Работами руководил Ах-Шакан; он-то и нашел выход из положения, придумал способ, одобренный верховным жрецом. Возможно, где-то в глубине сердца старого мастера гнездились и сожаление, и даже горечь. Ведь одна из голов была его собственным произведением, а другая — лучшей скульптурой его лучшего ученика — безвременно скончавшегося Туг-Ансенга.
Нанеся для виду несколько сильных ударов тяжелым зубилом по изваяниям (причем наибольшие повреждения почему-то оказались на самых древних произведениях, а голова Шанга и вовсе оказалась нетронутой), начальник скульпторов распорядился подвести под их основания крепкие длинные слеги. Предварительно сзади изваяний, находившихся у края акрополя, разобрали каменную стену, служившую фоном, а внизу, в ущелье, уже выкопали ямы, куда, по расчетам мастеров, должны были скатиться' каменные колоссы.
Когда работающие в ущелье рыли эти ямы, одна из групп, готовившая последнее ложе для- головы Шанга, наткнулась на уже пожелтевшие от времени и весенних дождей человеческие кости.
—Как странно, что этот бедняга кончил свою 'жизнь совсем рядом с городом без достойного погребения! — с сожалением произнес пожилой земледелец, глядя на чьи-то жалкие останки
—Может быть, его задрал какой-нибудь хищный зверь? — предположил другой.
—Нет, тогда бы кости были разбросаны и изгрызены. Наверное, его неожиданно скрутила болезнь и он не мог отсюда выбраться. Давайте соберем их и достойно похороним!
—Вот закончим яму и положим их на ее дне, — предложил третий.
—Быть погребенным вместе с изображением лем-хоолома — уж куда почетнее! — поддержал его первый землекоп.
Так они и сделали.
По команде Ах-Шакана десятки мускулистых рук ухватились за свободные концы бревен под первым изваянием и начали поднимать их. Голова давно забытого воплотителя Зеленокудрого качнулась, наклонилась и, умело направленная упертыми в нее жердями, скатилась вниз по откосу, сминая кустарник и расплющивая сочные лианы и травы. Упала она неудачно — довольно далеко от предназначенной ей ямы. Пришлось повозиться, чтобы доставить тяжелый груз туда. Со второй и третьей Дело пошло уже легче, и они точно легли в приготовленные для них захоронения.
Эта работа занимала много времени, и до скульптуры Туг-Ансенга очередь дошла только на третий день. К удивлению работавших, то ли благодаря их возросшему умению, то ли из-за каких-то других обстоятельств голова Шанга — самое массивное из всех изваяний — скатилась вниз легко и точно, сразу попав в свою яму. Среди гула падения никто не слышал, как под тяжестью многотонной каменной глыбы базальта хрустнули и превратились в бесформенные обломки и череп, и остальные кости Анаиб-Унгира.
По странной случайности только изображение последнего лем-хоолома легло лицом вверх. Остальные покоились либо на боку, либо уткнув носы в землю. Впрочем, на это никто не обратил внимания. Быстро замелькали палки-копалки, набрасывая землю, чтобы скрыть под ее всеочищающим покровом старые скульптуры.
Скоро только красневшие свежей почвой пятна среди зелени указывали место ритуального погребения.
Довольные, что закончили тяжелую работу, соблюдая пристойную такой церемонии молчаливость, земледельцы разошлись по домам. Ах-Шакан, тяжело дыша, часто останавливаясь и отдуваясь, взобрался по обезображенному склону акрополя на вершину плато. Он внимательно осмотрел место, где была во время ритуала священного посева некогда захоронена отрубленная голова Шанга и нефритовый топор — первое изделие Туг-Ансенга. Убедившись, что во время работ тайник не был случайно поврежден или затронут, начальник скульпторов отправился сперва к верховному жрецу, чтобы сообщить о благополучном окончании порученного ему дела, а затем — домой для отдыха и положенного поста.
На рассвете следующего дня из столицы отправился в дальний поход специальный отряд из самых лучших воинов. Их возглавлял один из многочисленных сводных братьев правителя. Выбор такого знатного вельможи в качестве предводителя объяснялся необычайно важной задачей — подыскать подходящую жертву для обряда нового огня. По обычаю, пленник должен был быть уроженцем чужой страны, а не своей.
Поход прошел удачно. Уже через неделю воины вернулись в Ниваннаа-Чакболай, торжественно ведя захваченного в горах молодого охотника из племени шавела. Он был строен, высок ростом и достаточно красив; держался гордо и независимо, хотя мог предугадать свою участь. Жрецов огорчало только одно: юноша был не из знатного рода.
Наконец наступили последние пять дней уходящего цикла времен. Все обычные работы прекратились; деятельно готовились только жрецы. Все огни в стране были погашены, включая и главный очаг в храме бога — хранителя священного пламени, непрерывно горевший в течение ста четырех лет. Люди питались холодной пищей, в основном грызли по пригоршне сухих кукурузных зерен в день. Самые благочестивые постились, не принимая ничего, кроме ключевой воды. В поселках и столице воцарилась зловещая тишина, люди говорили редко и только вполголоса.
На закате последнего дня торжественная процессия жрецов медленно обошла весь город и закончила свой путь на священном поле. Теперь на нем было непривычно пусто — без стел, алтарей, статуй и гигантских голов оно выглядело как простая голая равнина. Только в одном месте, неподалеку от края плато, виднелось странное сооружение из свежих досок — что-то вроде низкого, до высоты человеческих коленей, помоста, украшенного с боков свежесорванными ветками и цветами.
Главные жрецы храмов были одеты в причудливые костюмы, чтобы походить на свои божества. Сухое лицо Тумех-Цахинга едва виднелось из чудовищного шлема в виде головы ягуара. На нем был набедренник, башмаки и длинные, до локтей, перчатки из шкуры того же животного, ибо Сердце земли часто принимал облик могущественного владыки лесов. Нианг-Хинах, полностью обнаженный, с длинным султаном из перьев кецаля на макушке, воплощал молодого бога кукурузы, и только тучность его неповоротливого тела мешала полному сходству с Зеленокудрым. Длинный деревянный клюв, прикрепленный ко рту Мишпитиакука, указывал, что он — могучий бог ветра, длинный белый плащ покрывал его плечи. Остальные жрецы и жрицы также представляли своих божеств. Один верховный жрец Беленг-Хиш был лишь в простой белой набедренной повязке. Его мускулистый торс блестел, обильно смазанный кабаньим жиром.
Как только священнослужители прошли по улицам столицы (а подобные церемонии происходили одновременно во всех других городах и селениях страны), жители приступили к новому действу оберега. Женщин, ждавших ребенка, заперли в амбары для зерна, ибо, если бы они остались не закрытыми, то превратились бы в диких зверей. Дети эту страшную ночь не должны были спать — сон для них мог стать роковым: они превратились бы в чудовищных крыс.
Жрецы тем временем столпились на краю плато. Это место носило название Горы звезды в память той горной вершины, на которой их предки собирались в подобном случае на своей далекой родине. Солнце уже зашло, стемнело. Все молчали, вперив глаза в определенную точку неба около зенита. Если звезда Кеоц (Альдебаран) благополучно достигнет этого места, то существующий мир будет избавлен от катастрофы.
Сзади жрецов, у помоста, копошились молодые прислужники. Они заготовили топливо для нового огня, длинные смолистые ветви для будущих факелов. На площадке распростерли пленника грудью вверх и крепко привязали его раскинутые руки к четырем кольцам, вбитым у углов помоста. Он глядел в небо на поднимавшиеся звезды и молчал. Только один он ждал мирового катаклизма как избавления от предстоящих мук. Пусть уж гибнут все вместе!
Один из молодых жрецов держал деревянное сверло для добывания огня, второй — обсидиановый нож для жертвоприношения.
Текли мучительно долгие минуты и часы. Наконец единодушный радостный вздох вырвался из груди жрецов. Звезда Кеоц достигла нужной точки небесного свода. Бесконечно милостивые боги решили продлить существование мира еще на один священный цикл! Хвала и слава вседержителям, владыкам Вселенной! Значит, они довольны своими кормильцами и почитателями — теперешним человечеством! Слава и хвала им!
Беленг-Хиш поспешно двинулся к помосту. Теперь надо было добыть новый огонь, чтобы божества скорее узнали о благодарности спасенных ими людей. Остальные жрецы окружили место действия, каждый из них стоял в соответствующем его богу или богине месте, приняв требуемую ритуалом позу.
Верховный жрец привычным жестом раскроил грудную клетку пленника и вырвал трепетавшее сердце. Его сразу же поместили в специальный сосуд, и скороход помчался с ним в храм Сердца земли. Не теряя времени, Беленг-Хиш установил на теле жертвы сверло для добывания огня и принялся быстро вертеть в ладонях вертикальную палочку. Пошел тоненький дымок, запахло паленым деревом, и вот наконец мелькнула первая искорка, вторая... третья. Лежавший вокруг сверла трут и специально наструганные миниатюрные стружки наконец занялись. Крошечное, робко трепетавшее пламя осветило радостное лицо верховного жреца. Огонь нового священного круга был зажжен!
Грянул ликующий гимн. Все присутствующие были несказанно счастливы. Переживал только Мишпитиакук. Как мечтал Анаиб-Унгир совершить это великое действо! И он вполне мог бы по своим летам дожить до этого праздника. Что за нелепое, загадочное исчезновение! Но на все воля богов! Может быть, он, прежний верховный жрец, волею всемогущих за свое благочестие взят живым на небеса и сейчас наслаждается там великой церемонией, радуется за свой народ!
Еще несколько минут — и огромный столб пламени от заранее приготовленного вороха топлива взметнулся в ночное небо — это было сигналом, что Вселенная благополучно пережила грозившую ей опасность. И тысячи людей со всех частей города и в окрестных селениях, неподвижно стоявших, с лицами обращенными в сторону плато, облегченно вздохнули, увидев багровое зарево наверху. Благая весть пришла! Один за другим к костру подходили жрецы, и зажигали от него свой светильник и несли новый священный огонь в храмы, чтобы воскурить благовония.
За ними потянулись допущенные теперь на священный участок представители других городов и селений. Они поспешно зажигали свой факел и бегом устремлялись вниз, к родным местам, чтобы доставить новый огонь. Скоро все склоны акрополя были покрыты светящимися точками, возвещавшими начало обновления, конец тревог, мук и горестей. Страна Красной земли переживала несказанно волнующий миг — начало своей новой, благополучной жизни. Новый священный круг начался.