Крестьянская война под руководством Тупака Амару II (1780-1783)

Антиколониальное сопротивление индейских масс в XVIII в. приняло широчай­ший размах. Начавшийся демографический рост наиболее крупных индейских общ­ностей кечуа и аймара, наследников высокоразвитых народов Анд, укрепление эко­номического и социального статуса многочисленной прослойки индейской знати имели следствием возрождение на новом уровне национально-освободительных тенденций и индейских движениях. В 40-80-е годы XVIII в. по Испанской Америке прокатилась волна заговоров и восстаний, охвативших основные зоны сосредоточе­нии крупных индейских народов. Так, в июле 1739 г. в Верхнем Перу, в городе Оруро, власти раскрыли разветвленный заговор, в подготовке которого приняли уча­стие индейские вожди окрестных районов. Его возглавил знатный касик Бе­лее де Кордова, объявивший себя потомком инкской династии в пятом поколении. И составленном им "Перечне обид" он призывал "креолов, касиков и всех индейцев протянуть ему руку помощи, чтобы этим героическим делом освободить родину, из­бавив ее от тирании (испанской. - Авт.), которая держит индейцев в вечном страхе и обращается с ними почти как с рабами". Заявив о преданности католической цер­кви, он провозглашал: "Моя единственная цель - восстановить Великую империю и монархию наших древних королей". Однако за два дня до начала намеченного вы­ступления его выдал предатель.

Через три года вице-королевство Перу всколыхнула новая весть - индеец Ху­ан Сантос, окончивший иезуитский колледж в Куско и побывавший в Испании, при­нял имя инки Атауальпы и поднял восстание в горах Чанчамайо, к северо-востоку от Лимы, в окрестностях городов Тарма и Хауха. В 1742-4743 гг. повстанцы овла­дели 27 селениями. В продолжение последующих десяти лет едва ли не ежегодно колониальные власти предпринимали безуспешные попытки покончить с очагом восстания. Показательно, что повстанцы применяли искусную тактику: избегая от­крытого боя, совершали внезапные атаки на отряды королевского ополчения, раз­рушали мосты, устраивали завалы на дорогах, убивали королевских чиновников. Таким образом, по соседству с Лимой с 1742 по 1756 г. образовалась своеобразная повстанческая зона, управлявшаяся индейцами и фактически не зависимая от коло­ниальных властей. Среди сподвижников Сантоса насчитывалось много метисов и вбежавших с береговых плантаций рабов-негров. Сантос объявил себя "господином царства" и потребовал, чтобы все "испанцы покинули перуанскую землю"'³.

В 1750-1755 гг. в самой Лиме были раскрыты несколько антииспанских загово­ров, У их истоков стояли индейские вожди, в качестве союзников они планировали привлечь не только креолов и метисов, но и негров, работавших в городе и окрест­ных имениях. Неграм было обещано немедленное освобождение от рабской нево­ли. Заговорщики намеревались добиться отделения от Испании, посадив на трон од­ного из потомков инкской династии, который называл себя "Филиппом I, королем южных и северных морей".

Порожденные практикой колониального угнетения, как социального, так и на­ционального, индейские движения облекались в сложную идеологическую форму. "Инкская идея", или "инкская альтернатива", с характерным для нее мессианистским оттенком стала своеобразной моделью андской идеологии возрождения. Она сформировалась к середине XVIII в. в результате сложного культурно-идеологиче­ского процесса, в котором активную роль сыграли индо-метисные круги традици­онной андской аристократии, получившей как бы второе дыхание в жизни колонии. Идеализированная схема "империи или государства инков" отразила различные реалии: в широком смысле "идеи Инки", сохранившимся в исторической памяти индей­ских народов, сформировалась как "идея порядка и гармонии", кик символ "царст­ва справедливости" - в противовес той дискриминации и угнетению, которым ре­ально подвергалось коренное население. С другой стороны, инкская идея как поли­тически независимая альтернатива осмыслялась индейской знатью по аналогии с Римской или испанской империями под сильным воздействием процесса европейско-христианской транскультурации, непосредственным участником которого она сама являлась. Словом, активно развивая андскую утопию, индейская аристокра­тия отрицала колониальную систему и одновременно небескорыстно укрепляла и оправдывала собственные властные привилегии.

Процесс возрождения давал знать о себе в различных проявлениях традицион­ной инкской культуры, как бы по-новому осмысленной: это и широко распростра­нившаяся "мода" на инкскую одежду и инкские династические регалии (ношение плаща - унку и головной повязки - маскапайчи потомками инкской династии), не говоря уже о практике документального подтверждения знатного статуса в колони­альных инстанциях; это и церемониальные "костюмированные" шествия на древ­ний манер, приуроченные ко дням католических святых, и расцвет инкской иконо­графии: речь идет об изображениях 12 инков, инкского генеалогического древа, ко­торыми украшались частные дома и официальные резиденции - стены кабильдо, присутствий, храмов и пр.; наконец, превращение языка кечуа в общеандский язык, па котором отныне говорило подавляющее большинство прежде разноязычных на­родов. Таким образом "инкская идея" стала той идеологией, которая поддерживала и освящала все индейские движения XVIII в.

При этом важно подчеркнуть, что с первых же своих проявлений инкская идея апеллировала к самым широким слоям угнетенных низов - общинному крестьянст­ву и закабаленным пеонам метисного происхождения, рабам асьенд, а также ремес­ленникам и торговцам - жителям предместий, а в отдельных случаях и к представи­телям имущих сословий - касикам и креолам. Словом, эта идея собирала под свои знамена самые разнородные в социальном и этническом отношении слои, объеди­няла и организовывала их вопреки реально существовавшим между ними противо­речиям. В этом одна из ее исторических заслуг, до сих пор недостаточно оцененных. Ведь призыв к восстановлению былой независимости и отделению от Испании, бу­дучи весьма радикальным, надолго опередил освободительные планы вождей кре­ольского движения. Однако это была, по словам Мариатеги, "обращенная в про­шлое утопия". Так же, как и в крестьянских восстаниях европейского средневеко­вья. она отвечала наивным иллюзиям индейцев о "царстве справедливости" под на­чалом своего "индейского" царя. Вопреки противоречивым, подчас архаическим покровам, индейские движения как высшее проявление социального протеста угне­тенных несли в будущее мощный революционный заряд.

В 60-70-е годы XVIII в. наметилась и активизация различных форм сопротив­ления порабощенных негров. Так, на центральном побережье увеличилось число беглых рабов, уходивших в районы тропической сельвы, участились случаи поджо­га усадеб, убийства ненавистных рабовладельцев, захвата мелких поселков, при этом рабы зачастую объединялись с "цветным населением, мелкими крестьянами, пеонами и батраками". В движение социального протеста против дороговизны и налогового ограбления включились и жители городов. В 1765 г. в Кито прошли мас­совые выступления городского плебса. Мелкие торговцы и ремесленники, окрест­ные индейцы самовооружились и с криками "Долой испанцев" вынудили представи­телей колониальных властей поспешно бежать из города. Широкие стихийные вы­ступления, голодные бунты обнищавшего городского люда - характерный штрих жизни больших и малых городов колониального Перу.

По мере того как колониальный гнет становился все более нестерпимым, сбли­жались антиколониальные настроения индейского, метисного, негритянского и креольского населения, однако зачастую их цели и лозунги бывали противополож­ны, если не исключали друг друга. Слишком велики были социальные и этнорасовые антагонизмы, разделявшие колониальные сословия. Стихийность же и разроз­ненность народных выступлений облегчали властям их подавление.

Реформы 70-80-х годов буквально революционизировали всю обстановку в Пе­ру. Монопольно-принудительная торговля (репарто) закабаляла не только нищего индейца-общинника и пеона, но и все метисное население сельской округи. Фигура коррехидора превратилась в объект поистине всенародной ненависти. Только за де­сятилетие (1770-1780) в провинциях окрест Куско было убито девять коррехидоров и их помощников.

Корона и креольские имущие слои включились в борьбу за экономический кон­троль над прибавочным продуктом, создаваемым в аграрном секторе. Резкий рост объема торгового оборота и отчислений с него в связи с либерализацией торговли с 70-х годов XVIII в. ущемил не в последнюю очередь и сеньориальное потребление местных имущих классов. Даже налог на репарто с коррехидоров не достигал и 10% той суммы, которую получала казна за счет монопольной торговли на предметы ро­скоши. В ответ на это в Перу, как мы уже отмечали, началась массовая приписка всех разрядов крестьянства, включая и форастерос, к податному сословию, с тем чтобы увеличить доходы креольской олигархии. Двойное наступление королевских властей и местных имущих классов на аграрного производителя привело к резкому увеличению налогового гнета во всех формах, к небывалому ухудшению положе­ния крестьян. Такова была глубокая структурная причина, определившая массовое брожение в низах перуанского общества.

"Модернизация" же колониальной экономики усилила дискриминацию форми­ровавшейся креольской буржуазии, разрушала традиционное ремесленное произ­водство, налаженные торговые связи. Не решив старых противоречий, она породи­ла новые. Все эти факторы усилили обнищание широких народных масс, затрону­ли интересы всех без исключения сословий - торговцев, ремесленников, работного люда городов, подневольного индейского крестьянства. К началу 80-х годов в Перу сложилась кризисная обстановка, чреватая неизбежным социальным взрывом. И он не замедлил разразиться.

* * *

В ноябре 1780 г. в провинции Тинта, в 120 км южнее города Куско, в самом сердце Центральной сьерры, развернулось мощное народное движение, которое возглавил знатный касик Хосе Габриэль Кондорканки. Восстание стало самым крупным выступлением индейских и метисных масс за все три столетия колониаль­ной истории не только Перу, но и всей Испанской Америки.

Движение охватило обширные районы Центральной и Южной сьерры, от про­винции Уаманга на севере, провинции Куско в центре до Пуно и высокогорного плато оз. Титикака на востоке. Оно распространилось по землям, лежавшим вдоль древней королевской дороги, основного наземного торгового пути, соединявшего столицу Лиму с областью интенсивной горнодобычи в Верхнем Перу (Ла-Пас. Потоси, Оруро). Провинция Куско, насчитывавшая более 160 тыс. жителей, одна из наиболее активных экономических зон колонии, средоточие ремесленного, аграр­ного производства, горного дела, стала эпицентром движения. Здесь проходил оживленный караванный путь. Погонным промыслом занимались широкие слои индей­ского и метисного населения, активно велась торговля вьючным скотом. Так, толь­ко в 1778 г. сюда из Сальты было ввезено более 39 тыс. мулов. В провинции Куско, житнице, насчитывалось значительное число крупных асьенд, поставлявших на внутренний рынок и в Верхнее Перу сахар и коку, пшеницу и карто­фель; здесь было средоточие серебряных рудников и текстильных мастерских и ма­нуфактур - обрахе (только под Куско - более 50).

Главной движущей силой восстания стали обездоленные слои индейского общин­ного крестьянства. Увеличение податного обложения вкупе с грабительской полити­кой репарто и продолжавшейся третье столетие принудительной разверсткой на гор­ную миту в серебряные шахты Потоси и ртутные в Уанкавелике (особенно в южных районах сьерры - округа Чукито, Лампа и др.) поставило индейцев под угрозу физи­ческого уничтожения. Вместе о ними активно выступали многочисленные метисные массы мигрирующего сельского населения, так называемые форастерос - беглые крестьяне (40% крестьян провинции Куско, а в округе Паукартамбо - все 90%)¹⁹. На­емные работники на ткацких предприятиях, рудниках и крупных асьендах, они подвергались изощренной эксплуатации и получали самую низкую плату, в 4 раза мень­шую, чем на северном побережье Перу. Не связанные круговой общинной порукой, активные и подвижные группы форастерос обеспечили быстрое распро­странение восстания в южной сьерре и на боливийском альтиплано. К крестьянству присоединились разорившиеся слои мелких ремесленников и торговцев, сильно уще­мленных новыми драконовскими налогами и политикой репарто.

Хосе Габриэль Кондорканки родился 19 марта 1738 г. в семье потомственного касика Мигеля Кондорканки-и-дель-Камино, владевшего тремя селениями в про­житии Тинта. Семья его принадлежала к элитной части индейской аристократии, которая вела свое происхождение от одной из дочерей казненного в 1572 г. последнего Инки -Тупака Амару. В 1759 г. он закончил шестилетний курс специального училища в Куско для старших детей знатных индейцев. Хосе бегло читал по-латыни, свободно писал и изъяснялся по-испански и, как отмечали современники, с особым изяществом на родном языке - кечуа, он хорошо знал библейскую историю и хитросплетения испанского законодательства. Последнее сослужило ему огромную службу, когда в качестве ходока и адвоката по жалобам вверенных его заботам индейцев он начал штурмовать колониальные инстанции.

Сохранился устный портрет молодого Кондорканки, составленный его современником креолом Пабло Астете: среднего роста, худощавый, с чисто индейской внешностью - орлиный нос, глаза живые и черные, кожа намного светлее, чем у индейцев, но и не такая светлая, как у испанцев. Он с достоинством держался с властями и доброжелательно - с индейцами. Жил небедно, в дорогу отправлялся всегда в сопровождении слуг, а иногда и духовника. Часто приезжал в Куско. Обычно на нем были камзол, короткие панталоны из черного бархата, шелковые чулки, на башмаках золотые застежки; касторовая испанская шляпа и жакет из золотой парчи, доступные лишь зажиточным людям, дополняли костюм касика. На плечах - традиционный унку - шерстяная туника, на которой золотыми нитками вышит герб далеких предков. Волосы длинные, тщательно ухоженные, ниспадавшие на спину, - отличительный знак индейской аристократии. "Кондорканки весьма почитали во всех слоях общества", - так заканчивает свой рассказ Пабло Астете.

Кондорканки приумножил свое состояние, занимаясь погонным промыслом, посреднической торговлей. Таким образом, ему не были чужды интересы набиравшей силу креольской торговой буржуазии. Последнее обстоятельство, несомненно, сыграло активную роль в формировании его политических взглядов: он воочию видел положение индейцев и других угнетенных сословий в масштабах всей страны, остро ощущал состояние всеобщего брожения и недовольства, охватившее колониальное общество. Первоначально Кондорканки стремился воздействовать на местные власти в рамках законности и добиться отмены отправления индейцев Тинты на серебряные рудники Потоси. Многолетняя практика хождения по королевским инстанциям и подача челобитных (от провинциального Куско до столичной Лимы) вскрыла перед ним картину преступного равнодушия к нуждам индейцев и наглядно показала бес­перспективность легальных средств борьбы.

Однако поездки и жизнь в Лиме в 1776-1778 гг. ввели Кондорканки в курс революционных событий, происходивших в Европе и Северной Америке, в частности успешной войны английских колоний за независимость. Отказавшись от запланиро­ванной поездки в Мадрид и получив заверения в поддержке со стороны группы оп­позиционно настроенных креольских деятелей, Кондорканки возвращается в род­ные места. Он выбирает радикальный путь лечения застарелых язв.

Актом высокого политического и гражданского мужества стали организован­ные им 10 ноября 1780 г. на площади родного селения Тунгасука публичный суд и казнь могущественного представителя королевской власти, местного коррехидора Аитонио де Арриаги. Собравшимся индейцам, метисам и креолам Кондорканки объ­явил, что воздаст по справедливости всем коррехидорам и чапетонес (презрительная кличка испанцев. - Авт.), которые тиранят народ, что уничтожит обременительные налоги и ненавистную миту. Кондорканки призвал всех не жалеть жизни, чтобы до­биться победы. "Я сам готов погибнуть на виселице и пойду на смерть с радостью, лишь бы вернуть вам свободу" - объявил он собравшимся.

Индейский касик готовился к вооруженному выступлению со всей тщательно­стью и установил прочные связи с индейскими лидерами Боливии и Южного Перу, которые и обеспечили ему прочный и надежный тыл в разгар восстания 1780-1781 гг. Большое значение придавалось и техническому обеспечению дви­жения: заготовке припасов, одежды и прежде всего оружия - от традиционного ин­дейского (пращей и копий) до огнестрельного. Кондорканки понимал, что успех в огромной степени зависел от чисто военных факторов, наличия опытных солдат и командиров, вооруженности повстанцев, воинской дисциплины. Ведь, подобно ра­бам Древнего Рима, индейцам (кроме касиков) запрещалось иметь не только огне­стрельное, но и холодное оружие, им возбранялось даже находиться вблизи поме­щений, где оно производилось, В штаб-квартире восстания (Тинта) были построе­ны литейные мастерские, где отливались пушки, тесаки, шпаги под началом плен­ного артиллериста испанца Антонио Фигероа. Однако огнестрельным оружием повстанцам удалось снабдить лишь тысячу человек.

Обращает на себя внимание и многообразие тактических приемов, которые ис­пользовались во время восстания. Во многих воззваниях Кондорканки представлял­ся личным посланцем испанского монарха Карла III. В стране, где все дела верши­лись именем короля, ссылка на его авторитет, особенно в первые дни восстания, придавала действиям повстанцев видимость законности в глазах представителей всех сословий. К подобной тактике приходилось прибегать из-за низкой сознатель­ности угнетенных масс, их наивного монархизма. Стремясь заручиться возможно более широкой поддержкой индейцев, Кондорканки, как и многие его предшествен­ники, для осуществления своего грандиозного замысла использовал инкскую идею и собственное аристократическое происхождение. Под его первым воззванием сто­ит подпись: "Дон Хосе Габриэль Тупак Амару, индеец королевской крови инков и главного рода, Инка". Называя себя Инкой, он рассчитывал в полной мере опереть­ся на тот высокий, непререкаемый авторитет, которым издревле пользовались сре­ди индейцев обладатели этого титула. Современники станут звать его Тупак Ама­ру II, или Великим повстанцем.

Тупак Амару II стремился сделать максимально понятными для самых широких слоев населения задачи начатого им движения: отсюда его многочисленные манифе­сты, воззвания и обращения, размножавшиеся специальным штатом секретарей и писарей и доходившие до самых глухих уголков сьерры. Вот образец одного из таких указов от 15 ноября 1780 г.: "Сообщаю, что приказом свыше имею задание уничто­жить коррехидоров и миту в Потоси, алькабалу, адуану и многие другие пагубные ус­тановления". В другом документе: "Приказываю также сделать копии с текста ориги­нала, чтобы вывесить их во всех селениях этой провинции и на воротах всех церквей, чтобы сей приказ стал известен всем жителям и никто не остался бы в неведении.

К 19 ноября 1780 г. Тупак Амару овладел родной провинцией, городами Кикихана, Тинта и др. В селении Сангарара повстанцы разбили полуторатысячный кара­тельный отряд, высланный из Куско.

В начале декабря 1780 г. бурно растущая повстанческая армия устремилась в поход по провинциям юга и юго-востока Перу, чтобы подавить сопротивление ро­ялистов, угрожавших ей с тыла. 7 декабря 1780 г. отряды Тупака Амару пересекли горную цепь Вильканоту - границу между вице-королевствами Перу и Рио-де-ла-Платой - и вышли на альтиплано, к оз. Титикака. По освобожденным районам про­катилась волна народного гнева: восставшие уничтожали помещения мануфактур и таможен, усадьбы асендадос, церкви, здания провинциальных кабильдо и тюрем. Заключенные, в том числе и негры, получали свободу и вливались в армию пов­станцев. Королевская казна, имущество бежавших владельцев поместий и копей подвергались разделу. Захваченные обширные угодья "навечно" распределялись между крестьянами асьенд.

В воззваниях Тупак Амару называл себя "освободителем королевства", провоз­глашал программу социально-экономических реформ, которую в революционном порядке осуществлял на практике. Повсюду объявлялись вне закона коррехидоры, репарто и принудительные работы в копях и обрахе, многочисленные старые и но­вые драконовские налоги, уничтожалась налоговая документация, назначалась ин­дейская администрация. Испанская и креольская знать, королевские чиновники, ме­стное ополчение бежали, оставляя в руках повстанцев селения и города. Всего за время южного похода под знамя Тупака Амару встало население 24 округов. Чис­ленность его армии выросла до 80-90 тыс. человек. Охваченные паникой колояи-1льные власти серьезно опасались, что восстание может привести к потере всего вице-королевства Перу и части Рио-де-ла-Ллаты (Верхнего Перу). Судьба Куско - колониальной цитадели Сьерры - казалась им предрешенной.

Объединительные планы Тупака Амару обращались к широкому кругу участников его движения. Прежде всего он стремился сплотить многочисленные индейские народы в единый паниндейский мир или союз вокруг инкской идеи, в которой сражались ростки "национального" самосознания; в основе их лежали набиравшие илу в течение всего XVIII в. многочленные андские и межрегиональные торгово-экономические связи. При этом он ополчился на кастовые предрассудки, считавшие коренное население "подлой расой". Впервые открыто заявив, что индейцы - это могучий корень, питающий живительными соками все сословия, Тупак Амару потребовал признать их полноправными соотечественниками креолов.

Великий повстанец пошел дальше, выдвинув идею многонациональной Родины для всех народов, населявших Перу. В его воззрениях Родина это не только Анды и не только индейцы, это Родина всех соотечественников, всех перуанцев - в противовес Испании, родины испанцев-чапетонов. Вот почему многие современные латиноамериканские исследователи характеризуют эту сторону деятельности Тупака Амару как "новый интеграционный национализм", "проповедь перуанского или до-американского антиколониального союза", "политический план национального единства", усматривая в этом главную заслугу Тупака Амару. И действительно, призыв к единению "соотечественников всех званий и положений, рожденных в этих землях", как писал он в одном из воззваний, во имя борьбы против тяжкого ига тиранического правления Испании", стал принципиально новым лозунгом в по­литической жизни колонии.

Будучи прежде всего вождем индейского крестьянства, Тупак Амару в то же время стремился выразить чаяния и других угнетенных сословий. Он попытался от­менить рабство, в частности освободил из тюрьмы Сангарара заключенных ра­бов-негров, после чего они пополнили повстанческий отряд; в указе от 16 ноября 1780 г. он призвал жителей Куско отобрать у испанцев всех находившихся у них в услужении рабов и немедленно предоставить им свободу.

Тупак Амару, видимо, понимал, что главной его опорой должна стать много­численная, экономически могущественная, но ущемленная в политических правах прослойка креолов. Он прилагал огромные усилия, чтобы привлечь ее на свою сто­рону. Тупак Амару усиленно подчеркивал: "Я сочувствую землякам-креолам, кото­рым никогда не собирался причинять никакого вреда". В разгар восстания, в декаб­ре 1780 г., он писал в одном из обращений: "Меры, которые я принял, направлены на поддержку, защиту и охрану благополучия испанцев-креолов, метисов, самбо и индейцев, потому что все мы земляки и соотечественники...". Вопрос о том, быть или не быть союзу с креолами, особенно остро встал в решающие дни восстания, в декабре 1780 - январе 1781 г., когда 40-тысячная армия повстанцев осадила Куско.

В обращениях к "кабильдо великого города Куско" Тупак Амару развернул программу намечаемых реформ, в частности предлагал уничтожить систему корре­хидоров, обременительные таможенные пошлины и другие новые налоги, ввести институт выборных чиновников из числа индейцев и, главное, образовать аудиенсию в Куско во главе с вице-королем в качестве ее президента. Последнее предло­жение прямо адресовалось креольской прослойке города, которая давно мечтала прибрать власть в сьерре к своим рукам, задыхаясь от торговой и экономической монополии далекой Лимы. Тупак Амару ясно понимал, что именно здесь, у стен Ку­ско, решалась судьба начатого им движения. Поэтому он нуждался не в повержен­ном городе, а в союзниках, чтобы расширить свои действия до масштабов всей стра­ны. Тем не менее креолы не пошли на союз с восставшими. После двух недель бо­ев повстанцы, численность которых более чем в три раза превышала количество осажденных, по неизвестным причинам снялись с занятых позиций и в середине ян­варя 1781 г. отошли на юг, в провинцию Тинта.

Очевидно, Тупак Амару полагал вновь вернуться к осаде Куско, использовав временное отступление как передышку для накопления сил, для чего он отдал указ реквизировать скот и королевскую казну в контролируемой им зоне. Однако в фев­рале 1781 г. отряды повстанцев были вынуждены оставить районы, прикрывавшие Куско с запада, севера и с востока, в том числе стратегически важные крепость Паукартамбо и мост через реку Апуримак, по которому проходила связь с побережь­ем. С конца февраля положение Тупака Амару резко изменилось. 23 февраля на улицы Куско вошли карательные силы во главе с генеральным виситадором Арече и фельдмаршалом Хосе дель Валье. Два месяца потребовалось им, чтобы преодо­леть по горным перевалам путь из Лимы. Отныне Тупак Амару перестал быть хо­зяином положения в Тинте: он был отлучен от церкви и за его голову была назна­чена награда. Переход к оборонительной тактике, крушение надежд на единство действий с креолами, наступление 16-тысячной карательной армии имели драмати­ческие последствия; к апрелю 1781 г. после ожесточенных сражений провинция Тинта была окружена королевскими силами. Сам Тупак Амару в результате преда­тельства попал в плен и 18 мая 1781 г. был варварски казнен на главной площади Куско вместе с женой, сыном и шестью соратниками.

Колониальные власти рассматривали казнь Тупака Амару как победу, давав­шую им ключ к глубинным областям вице-королевства Перу, охваченных волнениями. Однако движение, поднятое Великим повстанцем, не только продолжалось, но и набирало силу. По подсчетам Б. Левина, в середине 1781 г. на территории более 1500 кв. км (от Куско до Потоси) сражалось около 100 тыс. индейцев и метисов во главе с оставшимися на свободе последователями Тупака Амару - его братом Дие­го, сыном Мариано, а также вождем индейцев аймара Хулианом Апасой. Закончи­лась провалом попытка колониальных властей соединить армии двух вице-королевств и снять кольцо окружения вокруг стратегически важных центров сьерры - городов Пуно и Ла-Паса. В мае 1781 г. у северных берегов оз. Титикака сформиро­валась новая повстанческая армия, объединившая действия двух братских индейских народов - кечуа и аймара. В мае 1781 г. пал город Пуно, в августе - Сората. Самым же значительным военным успехом повстанцев стала двукратная осада Ла-Паса, продолжавшаяся с марта по октябрь 1781 г. В 1782 г. волнения охватили арген­тинские провинции Сальта, Жужуй и Тукуман; они докатились до Новой Гранады (современная Колумбия), где развернулось столь же мощное, как в Перу, антиколониальное движение так называемых комунерос; волнения захватили северо-западные города Венесуэлы и окрестности Сантьяго и Чили. Участники волнений неоднократно присягали "королю Куско или Америки Тупаку Амару". Это был поистине континентальный резонанс.

Лишь к середине 1783 г. колониальным властям удалось восстановить контроль ад обширными районами Центральной и Южной сьерры. Для этого им пришлось росить против повстанцев отборные регулярные части, а также прибегнуть в 1782 г. к лицемерной "всеобщей амнистии и перемирию", после чего сдавшие оружие руководители восстания были предательски уничтожены. Около 70 человек, родственников Хосе и Диего Тупак Амару, дети, старики и женщины до пятого поколения, были насильственно вывезены в Испанию и Африку, где упрятаны в тюрьмы и монастыри.

Несмотря на активное участие в восстании угнетенных низов, на их героическое массовое сопротивление карательным отрядам, на необычайный накал проявленный ими революционной энергии, движение 1780-1783 гг. закончилось поражением. Одной из основных причин этого стал отказ подавляющего большинства креолов поддержать народное движение. Недовольная дискриминационной политикой испанской метрополии креольская прослойка не шла далее требования некоторых реформ, в частности, облегчающих обременительный налоговый гнет. Ведь благосостояние креолов - крупных торговцев, землевладельцев, собственников скотоводческих эстансий, шахт и мануфактур - покоилось на подневольном труде закаба­ленных метисов и индейцев. Напуганные размахом народного движения, они опаса­лись, что ломка колониальных институтов затронет и их коренные интересы. Подобная перспектива заставила их отложить на второй план разногласия с колониальным режимом и, за отдельными исключениями, принять сторону короля. Креольская среда в Перу в то время еще не выдвинула осознанной программы действий и политического деятеля, равного Тупаку Амару.

Важно отметить, что размежевание коснулось и индейских рядов. Тупак Амару не смог добиться единства действий и с такими естественными, казалось бы, союзни­ки, как индейские касики. Часть из них (около 70 из Куско и его окрестностей) верой и правдой служили испанскому королю. За этим могли стоять глубинные межобщинные и этнолокальные противоречия как наследие еще не изжитого доиспанского прошлого. Не случайно очевидец и участник событий епископ Куско Москосо считал, что, если бы индейские вожди поддержали Тупака Амару, восстание не удалось подавить. Беспрецендентной на этом фоне выглядит деятельность дона Матео макавы, индейского аристократа, чье генеалогическое древо также восходило к династии инков. "За блестящие действия", по словам современника, в деле подавления движении он получил знание полковника ополчения, утвержденное самим испан­ским королем Карлом III, несколько золотых медалей и почетное место в кабильдо Куско. Однако пройдет 30 лет и логика исторических событий заставит его, хотя и с опозданием, продолжить дело, начатое Тупаком Амару, на стороне патриотов.

Анализ документов восстания доказывает, что индейский вождь вынашивал план осуществить инкскую альтернативу до конца - свергнуть испанское господ­ство и провозгласить независимое государство.

Масштабы развернувшихся в 1780—1783 гг. событий, необычайный накал клас­совых и этнических противоречий, продолжительные военные действия, политиче­ская программа, отражавшая чаяния восставших, - все это позволяет говорить о том, что по существу движение, возглавленное Тупаком Амару, стало крестьянской войной, затронувшей жизненно важные устои всей колониальной системы Испа­нии. По значению в истории Испанской Америки его можно сравнить с такими ре­волюционными движениями в странах Европы, как крестьянская война в Германии 1524-1526 гг. (Ф. Энгельс называл ее краеугольным камнем немецкой истории"), как крупнейшее антифеодальное движение в России под руководством Емельяна Пугачева 1773-1775 гг., и др. Движение оказалось направлено не только против наиболее ненавистных проявлений колониальной эксплуатации в виде разоритель­ного налогового гнета, этой концентрированной, формы феодального насилия, но и всех и всяческих тягот и повинностей. Отсюда его ярко выраженная антииспанская направленность, показатель надвигавшегося кризиса колониальной системы.

Специфически складывалась расстановка классовых сил в Перу. Восстание Ту­пака Амару в значительно большей степени, чем восстание в Новой Гранаде, имело не только антииспанскую, но и антикреольскую окраску, особенно на втором этапе. При этом социально-политическая суть классовых конфликтов в сознании рядовой массы участников затемнялась этнорасовыми предубеждениями с их грозным при­зывом истребления всех "неиндейцев", что неоднократно осуществлялось на практи­ке. Указанные факторы обусловили особый консерватизм перуанских креолов. В отличие от Новой Гранады они в подавляющем большинстве отстранились не толь­ко от руководства, но и от участия в восстании, укрепив лагерь реакции.

В результате развязанного испанскими властями террора в сьерре погибло бо­лее 100 тыс. человек, главным образом индейцев. Опустошению подверглись целые округа, сожжены десятки селений, поля заброшены, замерла жизнь рудников и обрахе. Во внутренних областях страны на долгие годы воцарилась разруха. Военные расходы составили огромную сумму - более 2 млн песо.

Колониальные власти сделали выводы из грандиозного потрясения 1780— 1783 гг. Испанская корона в 1783 г. уничтожила институт коррехидоров, объявила вне закона ненавистные репарто. В вице-королевстве Перу было введено восемь интенденсий, управлявшие ими интенданты и субделегаты отныне назначались в Испании на твердом жалованье, существенно ограничивалась власть вице-короля. В 1787 г. в столице сьерры Куско была наконец учреждена королевская аудиенсия. Так после смерти Тупака Амару осуществились многие его предложения. Однако эти реформы мало что изменили в положении индейцев.

В 1784 г. испанское правительство, крайне неудовлетворенное малой эффек­тивностью ополчения, решило усилить регулярную армию. В такие важные города, опорные пункты колониальной власти, как Куско, Арекипа, Такна и др., были по­сланы пехотные гарнизоны, дабы рассеять всякие иллюзии о слабости королевско­го оружия. Следуя дискриминационной политике, власти в срочном порядке заме­нили испанскими военными командный состав ополчения и отказали в награждении креолов, активно участвовавших в подавлении восстания. Таким образом в Перу роялистам удалось за четверть века до начала войны за независимость укрепить свою власть перед лицом потенциальной внутренней угрозы, которая исходила как со стороны оппозиционных креольских верхов, так и со стороны угнетенных низов, чем роялисты и обеспечили себе стратегические преимущества по сравнению с дру­гими регионами.