Реформы Карла III и новые противоречия

К концу XVIII в. в социально-экономическом развитии Испанской Америки на­метились глубокие сдвиги. Колониальная система изживала себя, превратившись в сильнейший тормоз дальнейшего роста промышленности, сельского хозяйства, вну­тренней и внешней торговли. Тяжелым бременем на население испанских владений ложились военные расходы метрополии. Испанская корона на протяжении всего XVIII в. вела длительные разорительные войны: в 1701-1714 гг. - за Испанское на­следство, в 1740-1748 гг. - за Австрийское наследство, в 1756-1763 гг. разразилась Семилетняя война, последняя поглотила 89,5% всех доходов, поступивших из вице-королевства Перу. В то же время себестоимость колоний резко возросла, они бук­вально проедали себя, так как на оборону огромных заморских владений и содержа­ние властных структур уходило до 80-90% всех поступлений: так, в Перу военные расходы регулярно пожирали до трети всех доходов. Как выразился видный англий­ский историк Дж. Линч, "колония стала в известной степени своей собственной ме­трополией".

Между тем сама Испания с середины XVIII в. вступала в новую эпоху. После бо­лее чем столетнего перерыва здесь начался экономический подъем, ознаменовав­шийся бурным ростом мануфактур, банковских и торговых предприятий, что означа­ло вступление Испании в мануфактурную стадию капитализма. Все эти процессы на­шли отражение в широкой и многосторонней программе либеральных реформ, более всего связанных с именем Карла III (1759-1788), представителя просвещенного абсо­лютизма. При этом новый курс колониальной имперской политики рассматривался как важная часть этой программы. Реформы имели целью решить несколько задач: обеспечить более эффективный уровень управления колониями и соответственно резкий рост доходов для финансирования набиравшего силу мануфактурного произ­водства Испании; предполагалось также за счет колоний максимально расчистить по­ле сбыта для испанской продукции и повысить ее конкурентоспособность перед ли­цом торговой и промышленной экспансии европейских стран. По замыслу реформа­торов все эти меры должны были усилить мощь метрополии, вернуть ей былой пре­стиж и могущество в Европе после поражения в Семилетней войне.

Вице-королевство Перу особенно остро ощутило на себе последствия реформ. Среди первых шагов метрополии стала попытка сломить экономически мощные привилегированные корпоративные организации, каковыми являлись церковь и наиболее независимый ее представитель - орден иезуитов. В феврале 1767 г. был опубликован акт об изгнании иезуитов из испанских владений и конфискации всех принадлежавших им огромных богатств. Несколько сот крупных землевладельцев из процветающей агрозоны побережья Перу, торговцев, рядовых членов и иерар­хов, теологов и адвокатов, представителей интеллектуальной элиты, креолов по рождению, были насильственно вывезены в Европу, где они обосновались в Ита­лии, создав там многочисленную эмигрантскую колонию. Именно здесь перуан­ский иезуит-изгнанник Вискардо-и-Гусман написал "Открытое письмо" к американ­ским испанцам с призывом свергнуть "испанскую тиранию", ставшее первой под­линно революционной антииспанской прокламацией.

Изгнание иезуитов было воспринято в креольской среде как варварски неспра­ведливый акт, нанесший непоправимый урон экономике и культуре страны. Одна­ко главные удары были еще впереди.

В 1778 г. был введен новый торговый "Регламент", установивший так называе­мый режим "свободной торговли" между 13 портами Испании и 24 портами Испан­ской Америки. При этом, однако, монопольные позиции в наиболее прибыльной трансатлантической торговле и судоходстве остались в руках испанского купечест­ва. Снимались ограничения на торговые отношения в пределах континента и меж­ду различными колониальными владениями. Главной целью новой торговой поли­тики стало превращение колоний в огромный рынок сбыта товаров активно разви­вавшейся испанской мануфактуры и в поставщиков сельскохозяйственного сырья для трансатлантического экспорта (сахар, кофе, табак, кожи). За 1776-1788 гг. объ­ем внешней торговли колоний увеличился на 700%.

Положение же креольского капитала еще более осложнилось, так как креоль­ским торговцам отдавалась на откуп лишь внутренняя торговля с ее таможенными барьерами, монопольными ценами и непомерными тарифами. Свобода торговли для креольского капитала превратилась в свободу выкручивания рук, и не случай­но в программе, представленной испанским кортесам в 1812 г., перуанские креолы потребовали распространить наконец и на них право свободной и ничем не ограни­ченной торговли со всеми иностранными портами в Америке, Азии и Европе.

За один только 1786 г. Перу было наводнено импортными товарами на сумму в 22 млн песо, в то время как обычная норма не превышала и 5 млн. Утечка сереб­ряной монеты приняла катастрофический характер, местное ткацкое ремесло не выдерживало конкуренции с европейскими товарами, владельцы его разорялись. Свободная торговля работала исключительно на интересы испанской промышлен­ности, в то время как экономика колонии задыхалась, а на старые противоречия на­кладывались невиданные дотоле новые. Именно тогда была заложена глубокая коллизий, блокировавшая экономическое развитие страны на протяжении всего XIX в., - неразрешимый конфликт между местной промышленностью, требовавшей стабильного протекционистского курса, и экспортным агросектором, уповавшим на максимальную либерализацию внешней торговли.

Знаменательные изменения произошли и в административном управлении. Из состава обширного вице-королевства Перу было выделено новое сопернича­ющее вице-королевство Рио-де-ла-Плата, включавшее земли нынешних Арген­тины, Боливии, Парагвая, и Уругвая (1776 г.). Венесуэла, Чили и Куба были пре­образованы в генерал-капитанства и перешли в прямое подчинение испанскому двору. Внутри колоний по французскому образцу вводилась система интендантств и округов. Поставленные во главе их интенданты и субделегаты отныне переводились на твердое государственное жалованье. Одновременно ликвидиро­вались должности губернаторов и коррехидоров, ставших зловещими символами колониальных злоупотреблений. Показательно, что при чистке административ­ного аппарата креолы в массовом порядке удалялись из среднего звена управле­ния и заменялись выходцами из Испании. Существенно ограничивалась власть вице-короля и судебных коллегий-аудиенсий, при которых учреждались постоян­ные должности генерального ревизора и регентов, с контрольными функциями. Чувствительно ущемлялось привилегированное положение креольского духо­венства.

Новая имперская политика стала, по выражению Дж. Линча, "вторичным заво­еванием Америки", ее новой колонизацией, почти впятеро усилившей испанскую иммиграцию "пиренейцев" на американские земли. Торговцы, чиновники, священ­ники буквально оккупировали местные органы власти и церковные приходы и наи­более прибыльные области производственной деятельности. Так, вплоть до 1750 г., когда любую доходную должность можно было купить, креольская элита составля­ла большинство в составе аудиенсий и кабильдо. В Лиме в это время из 18 советни­ков 15 были местными уроженцами, однако к 1790 г. картина резко меняется не в их пользу: 6 креолов на 8 испанцев, а к 1808 г. - уже 3 креола на 11 советников-ис­панцев. Таким образом, стратегическая установка на вытеснение креольской эли­ты из властных структур стала свершившимся фактом и между 1776-1808 гг. испан­ское правительство восстановило административный контроль над колонией. Энер­гичные протесты против этой дискриминационной политики вылились в программ­ное требование перуанских креолов закрепить за ними от одной трети до половины всех мест в органах местного управления. Однако это требование пришлось решать войне за независимость.

Реформы вызвали непредвиденные последствия. В колонии начался сложный противоречивый процесс ломки устоявшихся региональных рынков и появления новых. Так, чилийский капитал встал твердо на ноги, отныне в Сантьяго действова­ли собственное консуладо и монетный двор. Зерновые хозяйства чилийского побе­режья стали поставлять пшеницу прямо в Верхнее Перу и даже в Мексику, минуя Лиму, пшеница из Гуаякиля также полностью вытеснила лимскую с мексиканских рынков, и к 1809 г, туда поставлялось свыше 150 тыс. фанег зерна, что пятикратно перекрыло лимские поставки 1765 г. Что же касается серебряной индустрии Потоси, то она полностью переориентировалась на обслуживание вновь созданного вице-королевства Ла-Плата и атлантической торговли, которые были потеряны для лимского капитала.

Буэнос-Айрес теперь контролировал не только всю атлантическую торговлю, но и значительную часть внутреннего рынка, включая Верхнее Перу, ранее принад­лежавшее к Лимской группе. Теперь серебряные слитки и монеты уходили в Евро­пу, минуя Лиму - через Буэнос-Айрес в обмен на потоки европейских товаров, за­полнивших города и села Верхнего Перу; устойчивый обширный рынок сбыта для перуанских тканей и продуктов, складывавшийся здесь столетиями, фактически пе­рестал существовать. Таким образом торгово-финансовый капитал Лимы лишился монопольного торгового положения на межрегиональных и международных рынках и к концу XVIII в. мировых и южноамериканских торговых связей.

Вполне закономерно, что лимская финансовая группа приняла в штыки новую либеральную политику но созданию активных торговых зон, выходивших из-под ее контроля, и открыто выступила против расчленения вице-королевства Перу, что глубоко затрагивало ее коренные интересы.

Положение лимской торговой группы обострилось после создания и 1769 г. ге­неральной инспекции по сбору алькабалы, а в 1773-1780 гг. таможенной службы в Лиме и введения нового торгового регламента. В 1770-1780 гг. был усилен конт­роль за перуанскими торговцами, подняты торговые пошлины, резко выросло на­логовое обложение. Конфликт между метрополией и перуанскими властными стру­ктурами значительно углубился. К концу колониального периода торговый капитал Лимы сдал свои позиции и отошел на второй план. Последовал прорыв представи­телей испанских торговых кругов во все крупные города побережья и внутренних провинций, учредивших там свои фактории. В марте 1776 г. в Лиме появился гене­ральный виситадор (инспектор) С.А. де Арече, назначенный инспектировать дея­тельность администрации вице-королевства Перу и Ла-Платы, наделенный исклю­чительными полномочиями по "изысканию дополнительных источников дохода в королевскую казну". Немедленно был расширен круг податного сословия, оброк обязали выплачивать не только индейские общины, но и представителей всех каст - метисов, мулатов и др.; уравнение последних с индейцами повсеместно вызвало взрыв недовольства, однако уже в 1779 г. в казну поступило около 6 млн песо, был увеличен до 12% налог на вино и прочую продукцию агросектора побережья, с 4 до 6% возросла ненавистная алькабала, которую впервые обязали платить индейцев, при этом пошлиной облагался даже урожай, снятый с окрестных полей. Во всех крупных городах и поселках заработали адуаны - таможни. Словом в Перу не оста­лось социальной прослойки, которая не ощутила бы тяжких последствий нового курса имперской политики.

Не заставили себя ждать массовые протесты - в 14 провинциях из 50 вспых­нули стихийные бунты и мятежи. Клич "Смерть таможенникам!" пронесся над припой. В 1780 г. жители крупного экономического центра Арекипы ворвались в помещение местной таможни и уничтожили всю документацию и само здание. «Чагопорили» стены домов и соборов, оклеенные "паскинес" - поджигательски­ми листками, Настенная листовка от 8 марта 1780 г. в Паске гласила: "Прокля­тый Арече! Приходи сам собирать налоги. Вот соль, чтобы засолить и сварить тебя, и уголь, чтобы поджарить, только тогда мы обретем покой. Кровавый волк всего королевства... враг короны, разоритель Карла III". В этом документе отразился не только языческий накал страстей, но и всеобщее заблуждение, что к итоговой политике испанский король якобы не имеет отношения. Социальное напряжение нарастало, пронизывая все поры колониального общества. В итоге политика Бурбонов закрепила колониальный статус Испанской Америки и еще более усилила ее отсталость, ограничив перспективы будущего развития.

К концу XVIII в. стараниями метрополии вице-королевство Перу из "библейского Офира и земного рая", как называли его современники, потеряло ⁴/₅ прежней территории и превратилось в "бледную тень", лишенную существенных источников своего прежнего легендарного богатства. Однако, как справедливо отметил Дж. Линч, вдохновители нового курса, эти новые конкистадоры... пришли слишком поздно, видели слишком неясно и завоевание их оказалось слишком недолговечным".