Консерватизм с «либеральным лицом»

«Либеральная атака» на «пережитки прошлого» акти­визировала действия консерваторов. Они начали ре­шительно защищать «традиции», в том числе личные и клановые интересы, создавать свои партии и доби­ваться политического лидерства, которое соответство­вало бы их экономическому могуществу. Постепенно в большинстве республик региона на смену либералам 1820 — начала 1830-х гг. пришли консервативные пра­вительства. Борьба за власть была напряженной и даже кровопролитной — так, с 1826 по 1836 г. Перу побыва­ло под управлением восьми президентов, а в Чили с ян­варя 1823 до марта 1830 г. власти успели поменяться 24 раза! Правда, порой наблюдалась не столько поли­тическая борьба между консерваторами и либералами, сколько столкновение личных амбиций «сильных лю­дей», наиболее влиятельных каудильо.

Консерваторы постоянно упрекали либералов в от­рыве от действительности, в нежелании видеть в про­шлом своих республик, помимо колониально-фео­дального «варварства», элементы «цивилизации», в попытках навязать латиноамериканскому обществу негодные для него модели развития. Для либералов Ла­тинской Америки, напомним, образцом для подражания служило государственное и общественное устройство европейских стран и США, тогда как консерваторы по­лагали, что нельзя бездумно перенимать опыт других го­сударств и тем более «импортировать либерализм». Многие из них весьма осторожно относились к пробле­ме ликвидации рабства. Ее быстрое и радикальное реше­ние казалось им невозможным, поскольку могло подо­рвать благополучие жизненно важных для страны экспортных отраслей экономики — ведь рабский труд широко использовался и после Войны за независимость, особенно в зонах плантационного хозяйства и горнодо­бычи. Какова же была политика консервативных прави­тельств, перехвативших власть у первых либералов?

Необычная ситуация сложилась в Аргентине, где каудильо Росас, достигший вершин власти, под видом поддержания в стране порядка начал систематически уничтожать оппозиционных ему либералов-унитариев, выдвинув лозунг «Федерация или смерть!». Уни­тарии казались ему врагами не потому, что выступали за единое государство: он категорически не принимал их политический либерализм, отказ от традиций пат­риархального общества и антиклерикализм. Сам Ро­сас не стал последовательным федералистом — он мыслил и действовал как унитарии. Еще на рубеже 1820—1830-х гг. влияние этого каудильо, занимавше­го тогда пост буэнос-айресского губернатора, начало постепенно распространяться и на другие провинции Ла-Платы. Увеличивая и вооружая собственную ар­мию, Росас одновременно оказывал помощь губерна­торам-федералистам других провинций, превращая их в своих союзников и исподволь обеспечивая геге­монию Буэнос-Айреса. Став президентом, он поста­рался передать управление провинциями своим став­ленникам, и в стране воцарилсяя «деспотический мир». Росас считал церковь союзником государства, и ей были возвращены все привилегии, отнятые при Ривадавии.

В тех республиках, где господствовали консерва­тивные каудильистские режимы, обычно складывал­ся политический блок латифундистов, торговцев-рос­товщиков и военной верхушки. Такое положение наблюдалось не только в Аргентине, но и в Венесуэле на протяжении длительного периода правления Паэ­са. Торгово-латифундистская олигархия была заинте­ресована в сохранении его власти, поскольку он не только защищал ее привилегии, но и пользовался по­пулярностью среди льянеро и пардо (венесуэльских мулатов) и был едва ли не единственным политиком, имевшим реальную возможность держать в повинове­нии народные массы.

В историографии, прежде всего «ревизионист­ской», распространена точка зрения, согласно которой консервативные правительства латиноамериканских стран проводили взвешенную экономическую полити­ку в интересах развития.национального производства. С помощью протекционистских мер они создавали не­обходимую для молодых республик промышленную базу, способствовали развитию сельскохозяйственных отраслей, ориентированных не только на внешний, но и на внутренний рынок, и примеров тому действительно немало. Так, пытаясь облегчить послевоенное восстановление сельского хозяйства, правительство Паэса в 1830 г. запретило импорт в Венесуэлу муки, та­бака, кофе, сахара, а чтобы добиться снижения цен на ряд продуктов, не разрешило в течение определенного периода экспортировать скот, хлопок, пшеницу и про­довольственные товары, прежде всего какао и кофе. Можно вспомнить Росаса, который, поощряя внеш­нюю торговлю, не упускал из виду местных предпри­нимателей, обеспечивавших потребности внутреннего рынка. В их интересах были повышены ввозные пош­лины на промышленную и сельскохозяйственную продукцию, а импорт отдельных товаров вообще за­прещен. Создатели новых производств получили мо­нопольные привилегии внутри страны. Сочетая свобо­ду торговли с протекционизмом, Росас сумел несколько сгладить остроту противоречий между олигархичес­кими группировками Буэнос-Айреса и других провин­ций. К протекционистским мерам прибегали консерва­торы разных стран, в частности Диего Порталес в Чили, Лукас Аламан в Мексике (хотя эти видные политики не были президентами), Андрее де Санта-Крус и Мануэль Исидоро Бельсу в Боливии, Рафаэль Каррера в Гвате­мале, Габриэль Гарсия Морено в Эквадоре.

Вместе с тем консерваторы стремились укрепить крупное землевладение и, подобно своим политичес­ким противникам, содействовали либерализации тор­говли, особенно внешней, которая по-прежнему со­ставляла основу экономики стран Иберо-Америки и главный источник пополнения их финансовых ре­сурсов. В результате плодами победы консерваторов над либералами опять-таки воспользовались богатые землевладельцы, а также набиравшие силу торговые кланы столичных и портовых городов — ведь доходы латифундистов напрямую зависели от объема и усло­вий экспорта производимой ими продукции.

В период правления Росаса буэнос-айресский порт за счет сбора таможенных пошлин и прочих налогов давал 75% доходов государственной казны. Буэнос-Айрес давно уже превратился в единственного по­средника между провинциями и внешним рынком, и «портеньо» мало считались с экономическими ин­тересами других территорий Ла-Платы, хотя Росас и пытался смягчить эту ситуацию. Не случайно все ла-платские провинции еще во время революции, а затем при Ривадавии особенно решительно высту­пали против централизма — они пытались сопротив­ляться торговой монополии Буэнос-Айреса. В годы диктатуры Росаса доходы по-прежнему перераспреде­лялись в пользу буэнос-айресских торговцев и земле­владельцев — главной опоры диктатора. Правда, у не­го были и другие способы привлекать на свою сторону «друзей». Уничтожая с помощью военной силы оче­редного «мятежника», то есть политического против­ника, он объявлял о конфискации его имущества. Земля, скот и иная собственность казненных врагов передавались самым преданным и отличившимся сто­ронникам президента. Кроме того, он организовал и возглавил поход против непокорных индейцев-ара­уканов. Завоеванные земли переходили во владение самого «героя пустыни» и его ближайшего окруже­ния, а индейцы безжалостно уничтожались (такие же действия неоднократно предпринимали и чилийские власти).

Диктатор провел собственную «аграрную реформу», в результате которой система энфитеусиса Ривадавии прекратила свое существование. Государственные зем­ли теперь передавались не фермерам, а крупным ското­водам и превращались в пастбища. Сам Росас, его род­ственники и приближенные завладели огромными «пустошами», входившими прежде в государственный земельный фонд. Землевладельческая верхушка Буэ­нос-Айреса, сконцентрировав в своих руках львиную долю земельной собственности, невиданно обогати­лась, поскольку получала огромные доходы от экспорт­ной торговли продукцией скотоводства. Некоторые буэнос-айресские латифундисты имели столь огромные стада, что даже сами не знали, сколько голов скота им принадлежит. Однако торговая монополия по-прежне­му оставалась у Буэнос-Айреса, это не устраивало крупных скотоводов-латифундистов и владельцев соладеро уже упоминавшихся прибрежных провинций, что и привело к падению диктатуры Росаса. «Олигар­хический строй» сохранился, то есть произошла не смена политического режима, а передел власти в поль­зу «олигархов» других провинций.

Во всех странах круг привилегированных экспорте­ров — латифундистов и торговцев-посредников — был узким и сплоченным. Договорившись между собой, они диктовали свои условия и устанавливали зани­женные цены на скупаемые ими сырье и продовольст­вие, предназначенные на экспорт. Бесконтрольные действия тех и других приводили к разорению сред­них и мелких асендадо, владельцев промышленных предприятий и ремесленников, которые в этих усло­виях неизбежно должны были выступить против кон­сервативных правительств и поддержать «гонимых» либералов.