Приложение

Бартоломе де Лас Касас. Мемориал Совету по делам Индий

Выводы:

1-е — все войны, получившие название конкисты, были и являются самыми несправедливыми и ведутся самими тиранами.

2-е — все королевства и владения в Индиях являются результатом узур­пации.

3-е — все энкомьенды или репартимьенто индейцев являются несправед­ливыми, зловредными по вере, тем самым тираническими, как и подобное управ­ление.

4-е — и те, кто дает, и те, кто владеет, впадают в смертный грех, и если они не откажутся от этого, то не смогут спасти свои души.

5-е — король наш господин, да хранит и благословит его господь, всей своей властью, данной ему от бога, не может оправдать ни войны и ограбление этих людей, ни раздел индейцев и энкомьенды, как нельзя оправдать грабежи и войны турок против христиан.

6-е — все золото и серебро, жемчуг и другое богатство, направленные в Испанию, как и то, которое на руках у испанцев в Индиях, почти полностью результат грабежа; говорю «почти», потому что это «почти» было, очевидно, добыто на островах и в местах, которые мы уже оставили.

7-е — если не возместят награбленное вчера и сегодня в результате войн, раздела индейцев или энкомьенды, то все участвующие в этом не смогут спасти свои души.

8-е — уроженцы всех земель в Индиях, куда мы вступили, имеют право вести против нас самую справедливую войну и смести нас с лица земли; это право они будут иметь до судного дня.

Письмо Франсиско де Миранды Екатерине II

(Лондон, 20 июля 1789 г.)

Государыня!

Благополучно завершив, наконец, в настоящее время, благодаря благо­склонному покровительству в. и. в-ва, задуманное мною продолжительное путе­шествие по Швеции, Дании, Голландии, Швейцарии и всей Франции, осмелился я снова взяться за перо, дабы повергнуть к Вашим стопам слабые изъявления глубокой признательности и моей нерушимой преданности августейшей особе в. и. в-ва. После сообщения, посланного Нормандесом из Петербурга, испанский двор противодействовал мне столь явно, что я не мог бы и шагу ступить, не при­бегая к защите, которую в. в-во соизволили мне предоставить. Воистину, и малой доли хватило бы, чтобы я мог безопасно, не встречая никаких препятствий, и без всяких неприятностей проследовать повсюду.

Испанский посол дель Кампо принял меня тут учтиво и дружелюбно, между тем как я точно знаю, что имеющиеся у него секретные инструкции отнюдь не благоприятны для моей персоны и что он тайком уже предпринял несколько попыток причинить мне вред. Я попросил г-на графа Воронцова внести меня в список персонала здешнего посольства в. и. в-ва, полагая сие достаточным (на­ряду с некоторыми небольшими предосторожностями судебного порядка) для предупреждения любых судейских ухищрений, на какие они способны.

Таким образом, благодаря доброте в. и. в-ва я получил передышку и вкушаю покой, необходимый мне, чтобы привести в порядок мои разрозненные заметки и извлечь [из них] кое-какую пользу на будущее. Этим я занимаюсь непрестанно, рассчитывая и впредь на великодушное покровительство в. в-ва — единственной моей опоры теперь, когда в Мадриде на меня напустили веролом­ных преследователей, скрытно лишили всего моего родового достояния и даже возможности сноситься с родителями и семьей в Америке.

Счастливы те, кто под управлением просвещенной, мудрой и склонной к философии монархини могут, не страшась фанатизма и инквизиции, мирно про­водить свои дни в занятиях литературой, совершенствуясь в добродетели! Да продлит Верховное существо навечно бесценную жизнь в. и. в-ва на благо Ваших подданных и в утешение всему роду человеческому!

Имею честь быть с глубоким уважением в. и. в-ва нижайший и покорней­ший слуга

Франсиско де Миранда.

Ее и. в-ву Екатерине II, императрице и государыне всероссийской.

Из дневника лейтенанта Ф. П. Литке, участника кругосветного плавания на шлюпе «Камчатка»

(запись 10 февраля 1818 г.)

Лима, столица Перуанского королевства, лежит в пространной равнине, простирающейся до берегов моря, при самой подошве Кордильерских гор. Через нее протекает небольшая речка Рио Римак (некоторые называют ее Лимоз), начинающаяся в горах около 30 верст от Лимы и впадающая в море возле Каллао. Лима построена в 1535 году Франциском Пизарро. Положение ее и прекрасный климат делали бы пребывание в ней приятнейшим на земле, если б она же не подвержена была столь частым землетрясениям, которые в 1678 и 1687 годах разорили, а в 1746 году до основания разрушили как ее, так и Каллао. Последнее ужасное происшествие сопровождаемо было великим наводнением: море вдруг на короткое пространство отступило, вслед затем со страшною силою, огромной водной стене подобно, устремилось на берега и низвергло, снесло и потопило все встретившееся ему на расстоянии 5 верст от берега. При сем случае в Каллао погибли все, за исключением 40 человек, спасшихся на одной башне, в Лиме погибло меньше. Нынешний Каллао выстроен на другом месте, а Лима на том же самом. Около половины дороги от Каллао до Лимы означено крестом на кубическом пьедестале место, до которого достигла вода, и тут же построена церковь. Прежде разорения Лима состояла из огромных великолеп­ных зданий, со времени же сей ужасной катастрофы стали строить дома, более с положением ее сообразные. Ныне все они деревянные, вымазанные глиною, что у нас называются мазанками, одноэтажные, низкие, с плоскими крышами, без окон, вместо коих сделаны отверстия вверху, отчего солнце в них никогда не достигает, и среди самого величайшего зноя бывает в них довольно прохладно; низкость же их во время землетрясений избавляет их от опасности. Плоские крыши, которые бы в наших климатах были весьма неудобны, ибо дождевая вода по ним стекать не может, здесь никаких неудобностей не имеют. Дождь есть в Лиме вещь неизвестная: в нашу бытность одним вечером стал накрапы­вать маленький, все жители этому удивлялись и называли это чудом. Со всем тем среди большей части улиц вода протекает ручьями. Сие оттого, что в горах в некотором расстоянии от Лимы во весь почти год льют дожди, кои, нистекая, доставляют Лиме воду в великом изобилии. Туманы, случающиеся каждую ночь и утром пред восхождением солнца, освежают и питают растения, коим бы всегдашний недостаток дождя мог быть пагубен. Ближнее соседство высочай­ших в свете, вечным снегом покрытых гор, коими Лима круглый год снабжается льдом, распространяет в воздухе прохладу, прочим жарким странам же не­известную. Таким образом, природа в климате Перу соединила все возможные преимущества, могущие сделать человека совершенно счастливым, да и нет сомнения, что прежние жители сей благословенной страны были в полной мере таковыми до тех пор, пока свирепые гишпанцы, руководимые алчностью к богат­ству и к пролитию крови, не обратили их в жалостнейшее состояние...

Улицы, по-здешнему, хороши: довольно широки и правильны, вылизаны изрядно, наклонно от краев к середине, чем составляется некоторый род канала, по коему совершается вышеупомянутое течение воды. По обеим сторонам сдела­ны тротуары. Площадей весьма мало; главные суть: Инквизиционная и другая, лежащая перед кафедральною церковью, на которой происходит торжище или род базара. Они обе квадратные. Место для битвы волов, лежащее почти уже за городом, есть круглая площадь, около которой в виде амфитеатра сделаны места для зрителей. Зрелища сии бывают здесь весьма часто, при нас же не было ни одного, оттого, что мы были в великий пост, в продолжение которого все сии народные увеселения прекращаются...

Духовенство имеет здесь великое влияние на дела: инквизиция существует, и до тех пор, пока нынешний вицерой, как я выше сего говорил, ее не ограничил, производила она свои насилия как ей хотелось. В Лиме запрещается жить всяко­му, кто не католик; кто чем-либо показал неприверженность свою к сей религии, кто по крайней мере один раз в год не приобщается, кто как-нибудь проговорил­ся на счет духовенства или инквизиции, должен страшиться гнева сей последней: приезжают к нему ночью, когда он менее всего поджидает, просят его именем святой инквизиции взойти в нее, употребляют, разумеется, в случае сопротивле­ния и сильнейшие средства, ведут его не мудрено догадаться куда, и несчастному остается только надежда, что каким-нибудь непредвиденным счастьем увидит он опять свет дневной. Легко вообразить себе, сколь неприятно, должно быть, жить в столь стесненном положении, и одним только ограничением насильств инквизи­ции мог уже вицерой приобресть себе любовь народную. Дом оной находится в самой средине города на площади, носящей ее же имя, и по наружности его можно тотчас заключить, что это какая-нибудь тюрьма. Вход в него никому не позволен, и нет, я думаю, такого безумца, который бы решился подвергнуться всем следствиям ярости попов для удовлетворения одного своего любопытства. По сим причинам никому неизвестно ни число заключенных в темницах инкви­зиции, ни звание их, словом сказать, ничего определенного. Ужаснейшей казни, возмущающей человечество, известной под названием ауто да фе, не было уже более 40 лет...

По уверению многих, большая часть здешних гишпанцев утопает в глубо­ком невежестве; весьма легкие средства пропитания, малые надобности не дают им способов развертывать и того менее усовершенствовать способности их разу­ма. Иностранцы в великом у них пренебрежении. Мы сами на себе не имели случая сего испытать, ибо играли довольно важную роль, да сверх того деньги, которых мы издерживали много, могут в глазах гишпанцев сделать всякого человека уважения достойным. Докучливое же любопытство их доказывали они нам весьма ощутительным образом до самого последнего дня.

К берегам Нового Света. М., 1971. С. 122—125.

Речь С. Боливара на конгрессе в Ангостуре

(14 декабря 1819 г.)

Сеньоры, члены законодательного корпуса!

Выступая с этой высочайшей трибуны, я прежде всего хочу выразить благо­дарность за безмерную честь, какой удостоил меня Конгресс, разрешив снова занять это кресло, которое я около года тому назад предоставил президенту народных представителей.

Когда я в начале этого года был облечен — против моей воли и не по заслугам — полномочиями главы исполнительной власти, я сообщил нашему высшему органу, что моя профессия, мой характер и мои способности несовме­стимы с функциями магистрата. Сняв с себя таким образом эти обязанности и возложив их исполнение на вице-президента, я оставил за собой лишь одну функцию — вести войну. И я тотчас отправился на Западный фронт, где во главе армии стоял генерал Морильо, имевший превосходящие силы. Было бы слиш­ком неразумно вступать в сражение при таких обстоятельствах, когда столица Каракас вот-вот должна была быть занята экспедиционными войсками, прибыв­шими из Европы, и когда мы еще не получили свежих подкреплений. Генерал Морильо в преддверии зимы оставил равнины Апуре, и я посчитал, что Респуб­лике принесет больше выгод свобода Новой Гранады, чем полное освобождение Венесуэлы.

Слишком много времени отняло бы у Конгресса мое описание тех трудно­стей, которые пришлось одолеть Освободительной армии, чтобы добиться цели, которую мы перед собой поставили. Зима в болотистых равнинах, обледенелые кручи Анд, резкие смены климата, втрое превосходящие и закаленные в боях войска противника, населенные пункты, наводненные вражескими солдатами,— эти и многие другие препятствия должны были мы преодолеть (вспомним Пайю, Гамесу, Варгас, Бояку и Попаян), чтобы освободить менее чем за три месяца 12 провинций Новой Гранады.

Я обращаю внимание высшей национальной власти на великие заслуги и подвиги моих доблестных сподвижников, которые с беспримерной стойкостью переносили страшные лишения и показывали примеры мужества, не имеющие себе равных в истории Венесуэлы, разбили и взяли в плен армии короля. Но всеми этими победами мы обязаны не только Освободительной армии. Народ Новой Гранады показал, что он достоин свободы. Его активное содействие вос­полняло наши потери и увеличивало наши силы. Восторг, рождаемый самой безумной страстью, тускнеет перед тем чувством, какое испытала Новая Грана­да, обретя свою свободу.

Этот благородный народ принес все свое имущество и свои жизни на алтарь родины. И жертвы эти особенно дороги тем, что принесены они от чистого сердца! Да, единодушное желание скорее умереть свободными, нежели жить рабами, дало Новой Гранаде право на наше восхищение и уважение. Решение Новой Гранады о присоединении ее провинций к провинциям Венесуэлы также было единодушным. Гранадцы все как один понимают, какую огромную выгоду принесет обоим народам учреждение новой Республики, состоящей из этих двух наций. Объединение Новой Гранады и Венесуэлы — единственная цель, которую я поставил перед собой, вступив на военное поприще, ибо это желание граждан обеих стран, это гарантия свободы всей Южной Америки.

Законодатели! Пришло время создать твердую и незыблемую основу нашей Республики. Вам надлежит принять мудрое решение и свершить великий социальный акт, установить договорные принципы, на которых будет зиждиться эта большая Республика. Провозгласите ее перед лицом всего мира, и мои старания будут вознаграждены.

Симон Боливар. Избранные произведения. М., 1983. С. 96—97.

 

Из декрета Б. Хуареса о национализации церковных имуществ

(12. VII 1859 г.)

Принимая во внимание, что главной причиной настоящей войны, начатой и поддерживаемой духовенством, является его желание быть независимым от гражданской власти;

что если ранее можно было сомневаться в том, что духовенст­во — одно из постоянных препятствий к установлению общественного спокой­ствия, то сегодня все знают, что оно открыто восстало против суверена;

что так как бесполезны все усилия, направленные на окончание разоряющей страну войны, то было бы равносильно соучастию оставление и дальше в руках заклятых врагов средств, которыми они так тяжко злоупотреб­ляют, и

что крайне необходимо привести в исполнение все меры, способные спасти положение и общество, необходимо декретировать следующее:

Ст. 1. В распоряжение нации поступает все имущество, которым под раз­личными названиями управляло светское и монастырское духовенство незави­симо от рода владений, характера прав и действий, с которыми оно было связа­но, а также наименования и применения, какое оно имело.

Ст. 3. Будет завершено отделение государственных дел от чисто церковных. Правительство ограничится тем, что возьмет под защиту своей власти публич­ный культ католической религии, так же как и всякой другой.

Ст. 4. Служители культа за совершение обряда таинств и исполнение других функций своей службы смогут получать предназначенные им пожертвования и свободно договариваться с людьми относительно этого или о полагающемся им воздаянии за услугу, о которой их просят. Ни пожертвования, ни вознаграж­дения не могут быть сделаны в форме земельных угодий.

Ст. 5. Упраздняются все существующие в республике монастырские ордена, каковы бы ни были их названия и деятельность, так же как и все братства, конгрегации и общества, примыкающие к религиозным общинам, кафедральным соборам, церковным приходам и каким бы то ни было церквам.

Ст. 6. Запрещается основание новых монастырей, корпораций, обществ, конгрегации и религиозных братств, какими бы ни были форма и название, которые они захотели бы себе дать.

Равно запрещается использование монашеских одеяний или костюмов упраздненных орденов.

Ст. 12. Книги, печатные издания, рукописи, картины, памятники древности и другие предметы, принадлежащие упраздненным религиозным общинам, будут переданы музеям, учебным заведениям, библиотекам и другим обществен­ным учреждениям.

Ст. 23. Все те, кто прямо или косвенно противится или каким-либо способом сводит на нет выполнение того, что предписывает этот закон, будут в зависи­мости от того, как квалифицирует правительство тяжесть их вины, изгнаны из республики или переданы судебным властям. В последнем случае они будут осуждены и наказаны как заговорщики. Приговор, вынесенный компетентным судом против этих изменников, не может быть обжалован.

Ст. 24. Все наказания, которые налагает этот закон, будут осуществляться судебными властями нации или политическими — штатов, о чем незамедлитель­но будет сообщаться верховному правительству.

Хрестоматия по новой истории, Т. II, 1965. С. 404—406.

 

Из статьи Джона Рида «Мексиканский клубок»

Наконец-то мы запутались в мексиканском клубке, из которого нам явно не выпутаться,— чего всегда желали сторонники интервенции. Когда Вилья совершил налет на городок Колумбус, штат Нью-Мексико, существовало так мало доказательств, что некоторые американские круги подстрекали его к пере­ходу границы и убийству американских граждан и солдат, что даже президент Вильсон публично обратился к народу Соединенных Штатов, предостерегая его в отношении «зловещего влияния, оказываемого на эту страну» с целью вызвать интервенцию под любым предлогом. Поборники плана готовности к войне, не гнушающиеся также никакими средствами в стремлении милитаризировать страну, чтобы можно было создать сильную армию и флот для поддержки нещадной эксплуатации народов американскими дельцами за границей и для охраны зарубежных капиталовложений американских спекулянтов,— эти по­борники, чтобы подкрепить свои аргументы, не колеблясь, направляют по своему усмотрению ход событий, сопровождающих борьбу за свободу, которую ведут не на жизнь, а на смерть мексиканские пеоны. Когда Вильсон отказался при­знать Уэрту, предателя, убийцу и авантюриста, и когда Уэрта требовал призна­ния, нам говорили, что Америку «унижают» и что Мексика «презрительно смеется над нами». Когда безответственный офицер низшего ранга отказался приветствовать наш незапятнанный флаг, они снова стали заявлять, что «Мек­сика сделала нас посмешищем». Когда Вилья с сотней своих приверженцев перешел границу и обстрелял Колумбус, они заговорили о том, что мексиканский народ «вторгся» в Соединенные Штаты.

Беспрестанными призывами к войне и завоеваниями сторонники интервен­ции и военная партия однажды уже добились отправки нашей армии и флота в Веракрус: тогда акции полученных бесчестным путем американских концессий в Мексике круто взмыли вверх. Но президенту снова удалось вытащить нас без какого-либо ущерба из Веракруса.

Когда месяц назад карательная экспедиция пустилась в погоню за Вильей, снова поднялся шум о том, что интервенция вот-вот начнется, и на этот раз те из нас, кто знает Мексику, были уверены, и сейчас еще верят, что они правы.

«Латинская Америка;». 1974. №4 С 178— 179.