Аргентина в XIX — начале XX в.

24 декабря 1826 г. бывшие провинции вице-королевства Ла-Плата приняли конституцию, которая подтверждала их государственный союз. Объединенной республике было дано красивое название: Аргентина (Серебряная) '. Но этот день не стал завершающим днем борьбы за прочное единое государство.

Первым препятствием на этом пути была война 1825—1828 гг. с Бразилией из-за Восточного Берега (Уругвая). Война сковывала руки правительства, воз­главляемого президентом Ривадавией. Он стремился укрепить молодое государ­ство проведением реформ. Чтобы иметь для этого время и средства, Ривада-вия согласился на заключение с Бразилией мирного договора, по которому Уруг­вай оставался владением империи. Этим воспользовались противники пре­зидента — федералисты (сторонники самой широкой автономии провинций) для его дискредитации. Ривадавия подал в отставку. Война с Бразилией возо­бновилась, но, как упоминалось ранее, не принесла аргентинцам победы.

Неблагоприятный ход войны накалил политическую обстановку в стране. В августе 1827 г. провинция Буэнос-Айрес добилась восстановления своей преж­ней автономии. Попытка унитариев силой оружия воспрепятствовать этому окончилась неудачей. Их армия в апреле 1829 г. была разбита федералистскими войсками Хуана Мануэля Росаса.

6 декабря 1829 г. Росас был избран губернатором провинции Буэнос-Айрес. Законодательное собрание этой провинции предоставило ему неограниченные полномочия для утверждения в государстве федеративной системы при гегемо­нии Буэнос-Айреса. Это означало господствующее положение олигархии этой провинции, состоявшей из помещиков-латифундистов, крупных купцов и высше­го духовенства.

Сам Росас был владельцем обширных земель и большого «саладеро» — предприятия по засолке мяса, идущего на экспорт. Росасу принадлежала зна­чительная территория в провинции Буэнос-Айрес. Он имел собственные воору­женные силы, рекрутируемые из зависимых от него пеонов, гаучо и бывших нег­ритянских невольников. Он был «каудильо» 2 — полновластный хозяин принад­лежавших ему земель, властелин над людьми, которые там работали и жили, вершитель суда и расправы. Центральная власть признавалась таким каудильо постольку и настолько, поскольку это было выгодно ему самому и насколько у нее хватало сил сдерживать его самовольство. У Росаса это самовольство до­полнялось жестоким и деспотичным характером.

Итак, самую большую и богатую провинцию страны возглавил местный каудильо и ярый федералист. К Буэнос-Айресу на началах федерации присоеди­нились другие прибрежные провинции, заинтересованные в речном судоходстве, ключ к которому держал главный порт страны. «Провинциям прибрежного пак­та» противостояла «Лига внутренних провинций», которые стояли за унитаризм. Между ними шла вооруженная борьба. К 1831 г. Лига распалась.

Пока шла война между провинциями, в Буэнос-Айресе возникла оппозиция Росасу. Разделяя федералистские убеждения губерна­тора, они хотели в токе время ограничить его произвол. В декабре 1832 г. Зако­нодательное собрание Буэнос-Айреса, в котором умеренные оказались в боль­шинстве, вновь избрало Росаса губернатором, лишило его одновременно чрез­вычайных полномочий. Не желая подчиняться кому бы то ни было, Росас отка­зался от предлагаемой ему власти. Губернатором был избран Хуан Рамон Балькарсе.

Росас остался командующим армией Буэнос-Айреса. Так как междоусобная война провинций в это время затихла, Росас направил свою армию против ин­дейцев. Весной 1833г она выступила в поход по направлению к предгорьям Анд, где жили свободные племена. Обладая несравнимым военным преимуществом, Росас сумел отвоевать огромную территорию. При этом индейцы не просто изго­нялись с нее. Они истреблялись. Кровавый «поход в пустыню», как называлась экспедиция против индейцев, был прелюдией к установлению кровавой диктату­ры.

Пока Росас уничтожал индейцев, в Буэнос-Айресе его сторонники сумели свалить Балькарсе него преемника Виамонте. Росасу было предложено занять пост губернатора. Росас настоял на плебисците, который должен был решить вопрос о чрезвычайных полномочиях.

Подготовка к плебисциту проходила таким образом, что результаты голосо­вания были предрешены. Различными ограничениями и высоким цензом число голосующих было сведено до 10 тыс. человек. Армия Росаса поклялась распра­виться со всеми его противниками. Росас имел деньги и был популярен в среде гаучо. Они ценили в нем своего военачальника, прекрасного наездника, «челове­ка пампы», роль которого он играл, подражая гаучо в костюме и поведении, про­являя по отношении к ним показной демократизм.

Плебисцит состоялся 13 апреля 1835 г. Росас добился полновластия. Страна оказалась в руках тирана и деспота. Он начал с физического уничтожения своих противников. Оно велось под лозунгом «Смерть унитариям!». Этот лозунг стал девизом «Общества реставрации», стремившегося установить порядки, сходные с существовавшими в колониальные времена. Эмблемой этого общества был кукурузный початок— тагогса. Отсюда название общества «Масорка». В на­роде его именовали Масоркас» (таз Ногсаз) — больше виселиц. Это была тер­рористическая организация, которая, прибегая к доносам, расправам и слежке, держала население подвластной Росасу территории в постоянном страхе. Жерт­вой «Масорки» и произвола Росаса пали тысячи людей, тысячи бежали за грани­цу, тысячи томилио в тюрьмах и ссылке. Все это сопровождалось созданием культа Росаса. В его честь месяц октябрь был переименован в месяц Росас. На­циональным праздником был объявлен день рождения диктатора (30 мая). Ни одно публичное выступление не обходилось без ссылок на его высказывания или панегирика его«деяниям».

Юридическая масть Росаса не распространялась на всю территорию Ар­гентины, носившей теперь название Аргентинская конфедерация. Каждая про­винция Конфедерации имела свои органы управления и свою конституцию. Но постепенно, используя силу, давление и подкуп, Росас сумел подчинить себе в большей или меньшей степени все провинции. Они передали ему, в частности, право заключать вир или вести войну от имени Конфедерации.

В 1836 г. в стране был восстановлен орден иезуитов, запрещенный в Испан­ской Америке еще в колониальную эпоху. В руки иезуитов было передано школь­ное образование. Позже (1845) право контролировать образование получила, кроме того, полиция. Это была политика воспитания молодежи в клерикальном духе, духе преданности диктатору. Все, что не служило этому, преследовалось и изгонялось. Страну покинули или были высланы из нее виднейшие деятели культуры. Была приостановлена иммиграция, что затрудняло проникновение в Аргентину передовых идей. В стране царил культ «учредителя государства», как стал официально именоваться генерал Росас.

Власть латифундистов укрепила аграрная реформа, осуществленная рядом декретов (1832—1838). Ею разрушалась введенная при Ривадавии система, ко­торая обеспечивала сохранение за государством прав на раздаваемые из его фондов земли. Теперь эти земли перешли в частные руки. При этом порядок их раздачи способствовал увеличению в первую очередь латифундий родственни­ков и сторонников Росаса, а также вообще числа латифундий — за счет госу­дарственных и конфискованных земель. Помещики-латифундисты приобрели силу и влияние, которыми не располагали никогда прежде. Они в роли «малень­ких каудильо» терпели произвол Росаса над страной, в той или иной мере над собой, но сами чинили насилия над теми, кто стоял ниже их, кто был беднее и менее влиятелен.

Таким образом, диктаторский режим Росаса обеспечивал все преимущества очень незначительной части населения за счет государства, за счет эксплуата­ции бесправного терроризируемого народа. Свобода гаучо, во многом иллюзор­ная и прежде, становилась пагубным для него заблуждением. Ощущение свобо­ды, которое он испытывал, находясь в пампе и среди своих друзей, мешало ему осознать, что он пасет чужой скот на чужой земле. Более того, что он не для себя воюет с индейцами, что себе во вред он сражается с унитариями, тем укрепляя власть над собой деспотов-каудильо.

Внешняя политика Аргентины в период диктатуры Росаса отличалась аг­рессивностью. Росас хотел поглотить Уругвай или, по крайней мере, полностью подчинить Буэнос-Айресу. Для достижения этой цели он в 1836 г. ввел высокие пошлины на товары, поступавшие в Аргентину из Монтевидео. Всеми способами разжигали в Уругвае междоусобные распри. В 1837 г. Росас объявил войну Бо­ливии в связи с тем, что та поддерживала унитариев северных аргентинских провинций. Начиная ее диктатор заявил о своем стремлении воссоединить с Аргентиной область Тариха. Военных успехов Росас не добился, а вскоре был вынужден прекратить войну. »

В противовес Росасу, который пытался привести к власти в Уругвае своего ставленника Орибе, Франция поддерживала там президента Риверу. Французы надеялись таким путем укрепиться в устье Ла-Платы и потеснить затем Англию в Аргентине, где с 1825 г. англичане занимали очень прочные позиции, закреп­ленные чрезвычайно выгодным для них торговым договором. Когда Росас аре­стовал нескольких французов по обвинению в шпионаже, Париж энергично по­требовал их освобождения, а также предоставления Франции в Аргентине прав наиболее благоприятствуемой нации. Росас отверг требования Парижа В марте 1838 г. французы объявили о блокаде Буэнос-Айреса.

Не имея сил, Росас решил ущемить проникших в Монтевидео француз­ских купцов, усилил свою помощь Орибе. В середине 1838 г. Орибе потерпел поражение и бежал в Аргентину.

Аргентинский народ не поддерживал политику Росаса по отношению к Уругваю. Аргентинцы-эмигранты сражались в войсках Риверы. Против Росаса выступили унитарии нескольких провинций и нанесли ряд поражений прави­тельственным войскам. Французы захватили аргентинский остров Мартин-Гарсия.

С большим трудом диктатору удавалось поддерживать свою власть усиле­нием репрессий и карательными экспедициями. Его положение несколько облег­чалось вмешательством Англии. Испытывая затруднения в торговле с Аргентиной, вызванные французской блокадой, не желая укрепления французов в Уругвае, англичане стали оказывать на них сильное давление. Париж уступил и 23 октября 1840 г. заключил с Росасом соглашение о прекращении блокады и возвращении острова Мартин-Гарсия. Росас обязался признать независимость Уругвая.

Развязавшись с французами, Росас направил свои силы против действо­вавших в стране повстанцев. Используя свои ключевые позиции на главной торгово-транспортной магистрали страны, он стремился лишить остальные провин­ции всякой самостоятельности в экономической жизни. В 1840 г. диктатор издал декрет, который лишал внутренние провинции — за их непокорность — права судоходства по р. Паране и р. Уругвай.

Оппозиция Росасу в провинциях от этого только усилилась. Она получи­ла поддержку и в самом Буэнос-Айресе. Богатевшее купечество и предпринима­тели этого города хотели найти себе действенную защиту от произвола сатрапов Росаса и местных каудильо. Переполнялась чаша терпения народных масс, стра­давших от гнета диктатуры.

В 1841 г. вооруженные силы провинции Корриентес и Санта-Фе вместе с отрядами унитариев выступили на борьбу с Росасом. Их поддерживали войска Уругвая. Однако армия диктатора разбила противников и в феврале 1843 г. осадила Монтевидео.

Уругвайцы проявили чрезвычайное мужество и стойкость. Девять лет Монте­видео выдерживал осаду и блокаду. Ненависть к диктатору Аргентины привела в ряды защитников города аргентинских эмигрантов, французских и итальян­ских добровольцев. Против Росаса выступили Франция и Англия, считая, что захват диктатором Уругвая осложнит действия их дипломатии и купцов в Юж­ной Америке. Они договорились о совместных действиях.

Обе великие державы одновременно потребовали от Росаса снять осаду Монтевидео. Росас не внял этому требованию. Англия и Франция в сентябре 1845 г. объявили блокаду Буэнос-Айреса. Диктатор держался четыре года, но в конце концов был вынужден отступить. Буэнос-Айрес сильно страдал от блока­ды. Иссякали государственные средства.

В ноябре 1849 г. Росас заключил договор с Англией, а в августе 1850 г.— с Францией. Европейские противники Росаса прекратили блокаду, вернули за­нятый ими остров Мартин-Гарсия, оккупированные пункты на аргентинском побережье, обязались разоружить иностранные легионы Монтевидео. Росас со своей стороны должен был вывести войска из Уругвая.

Аргентинская армия оставила оккупированную ею уругвайскую террито­рию, но продолжала осаду Монтевидео. Однако все ее попытки взять этот город разбивались о стойкость его защитников. В это время в тылу у Росаса началось широкое движение против диктатуры под девизом «Ни унитариев, ни федера­листов! Долой Росаса!». Путь к осуществлению этого девиза намечался и рань­ше. Теперь на него встала подавляющая часть населения Аргентины. Военные неудачи дискредитировали Росаса в глазах тех, кто хотел видеть в нем наци­онального героя. Оказали влияние революция 1848 г. во Франции, движение «Молодая Италия». Становилась все очевиднее гибельность для страны необуз­данного произвола.

Главными идеологами нового движения стали аргентинские ученые и лите­раторы Эстебан Эчеверрия и Хуан Баутиста Альберди. В 1838 г. они образовали общество «Молодая Аргентина», поставив своей задачей пропаганду идей май­ской революции 1810 г. в Буэнос-Айресе и Великой французской революции. Позже общество испытало влияние утопического социализма. Пропагандист­ская деятельность общества служила росту демократической и объединительной тенденции в развитии страны. Большинство деятелей «Молодой Аргентины» были вынуждены эмигрировать и осели в Монтевидео. Но они не порвали тайных связей со своей родиной, как могли оказывали помощь тем, кто боролся против диктатуры.

Наиболее ярко недовольство политикой Росаса проявилось вновь в провинциях Корриентес и Энтре-Риос. Они были главными соперниками Буэнос-Айреса, его главными торговыми конкурентами, страдавшими от ограничений в тор­говле и судоходстве. Во время англо-французской блокады эти провинции вре­менно избавились от посредничества Буэнос-Айреса и получили возможность действовать самостоятельно. После снятия блокады ограничения были восста­новлены. Энтре-Риос не пожелала подчиниться воле диктатора. Ее правитель­ство заключило военный союз с провинцией Корриентес. Союзников поддержива­ли Парагвай, чью независимость не признавал Росас, а также Бразилия, кото­рая давно мечтала избавиться от опасного соседа, получить доступ к плаванию по важнейшим рекам юга Американского континента, вновь приобрести влия­ние на Уругвай.

21 ноября 1851 г. Корриентес, Энтре-Риос, Парагвай и Бразилия заключили соглашение, по которому обязались освободить Аргентину от «угнетающего господства тирании Росаса». Объединенные силы уругвайцев и губернатора Энтре-Риоса генерала Уркисы отбросили войска, осаждавшие Монтевидео. Пос­ле включения в военные операции бразильского флота союзникам открылся путь в провинцию Санта-Фе. При их приближении ее жители восстали против власти Росаса. Руководимые Уркисой союзники двинулись к Буэнос-Айресу. На под­ступах к нему, у Монте-Касерос, Росас был разбит наголову. 4 февраля 1852 г. он бежал из страны.

Диктатура Росаса в Аргентине представляла собой худший вид «каудильизма» — диктаторской и тиранической власти, устанавливаемой олигархией господствующих классов стран Латинской Америки ради сохранения и приобре­тения новых привилегий, получаемых за счет угнетения и эксплуатации широких народных масс. В данном конкретном случае следует отметить то специфическое явление, что при Росасе федерализм, в котором провинции искали защиты от господства Буэнос-Айреса, привел именно к господству последнего. Унитаризм же, наоборот, нашел силу в сохранявшейся еще самостоятельности провинций. И несмотря на то что федерализм и унитаризм боролись еще долго, именно в хо­де борьбы с Росасом и после крушения его диктатуры ускорился процесс объеди­нения страны и консолидации аргентинского государства.

Процесс этот был непосредственно связан и определялся развитием в Ар­гентине (и за ее пределами) буржуазных отношений. Сложность развития здесь этих отношений, а следовательно, и консолидации государства, обусловливались рядом причин. Еще во времена колонии экономика страны была ориентирована на сельскохозяйственное производство при доминирующей роли животноводст­ва. Основные земли сосредоточивались в руках помещиков-эстансеро, которые являлись одновременно главной политической силой в стране. Поэтому все, что могло служить ограничению их привилегий и выгод, встречало с их стороны ре­шительный и мощный отпор. А без этих ограничений развитие капитализма в стране было сильно стеснено. Примечательно, что значительно увеличившийся после падения Росаса поток иммигрантов из Европы, направлявшихся в дерев­ню, не мог почти ничего изменить — буржуазные отношения воспроизводились с большим трудом. Помещики, властвовавшие на местах, занимавшиеся экстен­сивным животноводческим хозяйством, легко и преднамеренно мешали появле­нию конкурентов в виде свободных крестьян. Как правило, они добивались зах­вата земли у новых владельцев. Если обезземеленный труженик не уходил в го­род, он оказывался в зависимости от помещика, который оставлял ему часть ранее принадлежавшей земли или давал другой участок; в обоих случаях — на условиях, которые делали этого труженика вечным должником землевладельца. Тормозящая роль латифундизма в процессе развития капиталистических отношений в Аргентине сказывалась не только в сельском хозяйстве и системе земельных отношений. Она проявлялась и в торговле: внешней и внутренней. Продукты животноводства не просто вывозились за границу. Они вывозились в Англию, привязывая к ней аргентинское сельское хозяйство. Кроме того, поме­щики предпочитали покупать дорогие, но высококачественные английские то­вары, а не изделия зарождавшейся местной промышленности. Выгодные для Англии торговые договоры, бедность основной части населения Аргентины, его большая или меньшая зависимость от латифундистов, замкнутость помещичь­его хозяйства делали внутренний рынок труднодоступным для местной промыш­ленности. К тому же этот рынок был разобщен из-за отсутствия необходимого числа дорог, сепаратизма провинций, частых междоусобиц.

Латифундизм, экономическая и финансовая зависимость страны от Англии являлись главными препятствиями развитию капиталистических отношений в Аргентине. Кроме того, Буэнос-Айрес как бы вобрал в себя все функции, свя­занные с торговым обменом страны. Богатея от этого, он препятствовал всякому поползновению обойти его монополию. При этом развитие капита­лизма, шедшее в этом городе, замыкалось в торгово-посреднической сфере, находя очень немного места в сфере предпринимательско-производственной, что объяснялось также конкуренцией английских промышленных товаров. Главные аргентинские предприятия того времени — саладеро — принадлежали, как правило, помещикам.

Несмотря на все препятствия, капиталистические отношения развивались, в частности, из-за проникновения в страну иностранного капитала. В 1853 г. в Буэнос-Айресе насчитывалось 49 мельниц, 10 макаронных фабрик, 3 солильни, 3 маслозавода, 7 мыловарен, 8 заводов по производству свеч, 3 пивоваренных завода, 4 ликерных завода, 2 каретные фабрики и 2 металлургических завода. На этих предприятиях было занято около 2 тыс. рабочих. Крымская война и Гражданская война в США значительно расширили емкость английского рынка для аргентинских товаров, подтолкнули развитие овцеводства. Рост убоя скота активизировал и расширил деятельность саладеро. Увеличилось число занятых на них рабочих. Тому же служила необходимость стрижки, хранения и транспор­тировки овечьей шерсти. Рост внешней торговли, городов и связанный с этим рост внутренней торговли стимулировали дальнейшее развитие в стране речного и морского транспорта. В 1857 г. в Аргентине была построена первая железная дорога.

Развитию капиталистических отношений способствовала иммиграция из Европы. В деревне, как упоминалось выше, возможность превращения имми­грантов в свободных фермеров была невелика. Она открывалась главным обра­зом там, где иммигранты основывали целые колонии, перенося в них привычные им отношения, сельскохозяйственные культуры и методы их возделывания. Такие земледельческие колонии были созданы в ряде провинций (например, в Энтре-Риос, Санта-Фе, Корриентес). Европейская иммиграция играла более значительную роль в росте городов, их производственной, культурной и общест­венной жизни. Она содействовала расширению международных деловых связей. Наиболее квалифицированные работники предприятий, мастерских и культур­ных учреждений были иммигрантами, которые приезжали в Аргентину, обладая профессиональными знаниями и навыками.

Развитие капиталистических отношений в стране сказывалось на ее полити­ческой жизни, медленно, порой незримо, но сказывалось, усиливая рост объеди­нительных тенденций.

4 февраля 1852 г. в Буэнос-Айрес вступили победоносные войска генерала Уркисы. Он стал временным главой государства. Бывший губернатор провин­ции Энтре-Риос был федералистом. Под знаменем федерализма он долго и упорно боролся за лишение Буэнос-Айреса узурпированных им привилегий

Но Уркиса был сторонником равноправного федерализма, при котором все провинции могли бы пользоваться едиными для государства путями сообще­ния, тем более игравшими тогда главную роль — речными, и имели бы обще­национальную таможню. Эта интерпретация федерализма отражала прежде всего интересы Энтре-Риоса, но также интересы других провинций, ущемленные Буэнос-Айресом. Иначе говоря, содержала в себе и объединительную тради­цию, которая после долгих лет междоусобиц усиливалась стремлением к нацио­нальному единству, упорядочению государственной жизни.

Политика Уркисы встретила энергическое сопротивление со стороны оли­гархии Буэнос-Айреса, особенно бывших сторонников Росаса. Это были крайние федералисты. Но противниками Уркисы стали и унитарии, возглавляемые Бартоломе Митре, также участником битвы при Монте-Касерос, решившей судьбу Росаса. Если Уркиса хотел равноправия провинций и их объединения за счет лишения Буэнос-Айреса его привилегий, то Митре стремился осуществить это объединение под эгидой последнего. Одновременно Митре преполагал введение единой для всей страны конституции и отмену межпровинциальных пошлин. Иначе говоря, резкие грани между федерализмом и унитаризмом стали стирать­ся по мере проявления в них тенденций к объединению страны. Развитию этих тенденций мешали старые распри, личные счеты, а главное — существовавшие еще «интересы Буэнос-Айреса», «интересы Энтре-Риоса» и т. д. Это нередко придавало политической борьбе черты, которые были характерны для «старого федерализма» и «старого унитаризма».

Начало своего правления Уркиса ознаменовал рядом законодательных мер, которые завершили разрушение режима тиранической диктатуры. Главные подручные Росаса были сурово наказаны. Получили возможность вернуться на родину многочисленные эмигранты. Были отменены декреты Росаса, которые предусматривали всевозможные репрессии за «политическую неблагонадеж­ность». Вновь стали работать муниципальные учреждения. Была объявлена свобода печати.

11 апреля 1852 г. состоялись выборы в Законодательное собрание провин­ции Буэнос-Айрес. Большинство получили сторонники Митре, а также Вален­тина Альсины, поборника сохранения за Буэнос-Айресом всех его привилегий.

20—31 мая того же года в городе Сан-Николас-дель-Арройо состоялось созванное Уркисой совещание губернаторов провинций. Там был поставлен во­прос об избрании столицы государства. Всем было очевидно, что наиболее подходящим местом для этого является город Буэнос-Айрес, уже давно сло­жившийся хозяйственный и общественно-политический центр страны. Но ска­зывались традиционные предубеждения и взаимные страхи. Некоторые настой­чиво требовали, чтобы, в случае если выбор падет на Буэнос-Айрес, он был сфедерализован», т. е. выделен из состава одноименной провинции. Однако Буэнос-Айрес, город и провинция, слишком долго составляли единое целое. Они были связаны установившимися торговыми и политическими отношениями, <>т которых имели обоюдную выгоду. Решение в упомянутом выше духе вызвало Пы неминуемое восстание. Чтобы избежать новой междоусобной войны, губернаторы постановили снять вопрос с повестки дня совещания. Но то, что вопрос и единой для всего государства столице был поставлен, говорило о росте в стране объединительных тенденций.

О том же говорило соглашение, принятое в Сан-Николас, которое утвер­ждало Уркису Временным правителем Аргентинской конфедерации, наделяя его широкими полномочиями. Он был руководителем внешней политики государства, верховным главнокомандующим, ответственным за поддержание порядка в стране. Соглашение предписывало создание единой национальной армии, ликвидировало внутренние пошлины, вводило свободу судоходства по р. Паране и Уругваю, объявляло общегосударственной таможню Буэнос-Айреса. На август 1852 г. был назначен созыв Учредительного конгресса страны в городе Санта-Фе.

В июле 1852 г. Уркиса заключил договор с Парагваем, признав его неза­висимость и предоставив ему право судоходства по рекам, пересекающим Аргентину. Против этого раньше всегда восставал Буэнос-Айрес, охраняя свою торговую монополию. Теперь сторонники бежавшего Росаса, последователи Альсины и поклонники Митре забыли о разногласиях и объединились в стремлении не допустить перемен. Они готовились совершить государственный переворот.

Однако воинские части отказались выступить против Уркисы. Он сам срочно прибыл в город и арестовал заговорщиков. Но обстановка оставалась напря­женной, а правитель должен был выехать на Учредительный конгресс в Санта-Фе. Желая добиться примирения, Уркиса амнистировал заговорщиков.

Но этот примирительный жест не смягчил олигархию Буэнос-Айреса. 11 сентября 1852 г. Альсина поднял мятеж и захватил власть в провинции. Было объявлено, что любые решения, принятые в Санта-Фе, не будут признаны обязательными для Буэнос-Айреса, что правитель лишен полномочий представ­лять провинцию во внешних сношениях Конфедерации.

Уркиса оказался перед дилеммой: примириться со случившимся или начать междоусобную войну? Он избрал средний путь: не затевать решительной борь­бы, пока не консолидируются силы Конфедерации, пока не определится, насколько прочны позиции сепаратистов Буэнос-Айреса. Чтобы расшатать эти позиции, Уркиса издал декрет, по которому товары Буэнос-Айреса приравни­вались к товарам, поступившим в Конфедерацию из-за границы (с соответст­венным их таможенным обложением). Город Парана был провозглашен столи­цей Конфедерации.

Буэнос-Айрес, формально отстояв свои прежние привилегии, потерял теперь одну из главных и наиболее выгодных — быть торговым посредником, лишился преимуществ, опираясь на которые Митре предполагал идти к объединению,— влияния и богатства главного портового города страны. Иначе говоря, экономи­ческие, а вместе с ними и морально-политические связи провинций Аргентины уже не могли быть разорваны без ущерба для них.

Поэтому Буэнос-Айрес, не подчиняясь властям Конфедерации, не заявлял открыто о выходе из нее. Он готовился направить войска, чтобы разогнать Учредительный конгресс в Санта-Фе, но не сделал этого. Более того, сторонники Митре настояли на участии в нем представителей Буэнос-Айреса. Альсина был избран губернатором этой провинции большинством всего в один голос. За пределами столицы полковник Лагос поднял восстание с требованием участия Буэнос-Айреса в выработке общенационального соглашения. У Лагоса оказа­лось столько приверженцев, что его силы начали угрожать Буэнос-Айресу. Уркиса направил в помощь Лагосу свои войска.

На Ла-Плате шла война, а в Санта-Фе делегаты провинций подготавливали текст аргентинской конституции, которой суждено было без больших изменений просуществовать более 100 лет. Конституция была принята 1 мая 1853 г. Она синтезировала в себе освободительные идеи войны за независимость, принципы, лежавшие в основе конституции США, идеи Хуана Баутисты Альберди, тенденции к национальному единству. Составителями конституции были крупнейшие авторитеты в области политических и правовых вопросов (Гутьеррес, Горостиага и др.).

Конституция объявляла неприкосновенность частной собственности, равен­ство граждан перед законом, свободу личности, слова, печати и т. д. В усло­виях Аргентины эти буржуазные правовые нормы отражали скорее тенденцию развития, чем истинный характер существовавших отношений. Феодальные пережитки в этой стране еще долго довлели над буржуазным правом. Но, став государственным, это право оказалось немаловажным фактором в становлении и утверждении буржуазных отношений в стране. Становлению и утверждению этих отношений способствовали также статьи конституции, по которым вводи­лись единые общенациональные таможенная и денежная система, единая си­стема мер и весов, свобода судоходства по рекам страны и другие установления, содействовавшие укреплению и развитию внутреннего рынка, внутренних связей.

Согласно конституции 1853 г. бывшие Объединенные провинции и бывшая Конфедерация стали именоваться «Аргентинской нацией», которая образовала Федеративную республику с единой для всей страны столицей (временно такой столицей стал город Парана). Законодательная власть в государстве осуществлялась двухпалатным конгрессом. Он состоял из палаты представите­лей и сената. Члены палаты избирались по одному от 20 тыс. человек, сенато­ры — по два от каждой провинции и столицы. Выборы устанавливались двухстепенные. Женщины были лишены избирательного права. Ограничивались гражданские права иммигрантов. Для избрания на некоторые посты вводился имущественный ценз.

Исполнительная власть принадлежала президенту. Президент мог объяв­лять войну и заключать мир, вводить осадное положение. Он был главноко­мандующим всех вооруженных сил страны. Ему принадлежало право амнистии. Он назначал (с согласия сената) членов Верховного суда. В его функции входили разработка, утверждение и промульгация законов. Иначе говоря, в руках президента сосредоточивалась очень большая власть, которая должна была способствовать централизации всей государственной власти в ранее разобщенной стране. 13 февраля 1854 г. президентом республики был избран генерал Уркиса.

Принцип федерализма нашел свое выражение в праве провинций избирать губернатора и всех остальных должностных лиц, а также иметь собственные конституции. Однако положения этих конституций должны были укладываться в нормы общенациональной конституции. Для пресечения сепаратизма феде­ральному правительству вменялось в обязанность в случае необходимости осуществлять «интервенцию» в дела провинций: вводить осадное положение, приостанавливать действие конституционных гарантий, посылать федеральные войска, устранять незаконно установленную власть.

Конституция 1853 г. была важным рубежом на пути к консолидации аргентинского государства и аргентинской нации. Но в указанный год Буэнос-Айрес не признал решений, принятых в Санта-Фе. Мир между ним и Конфеде­рацией был заключен 8 января 1855 г. Он продлился четыре года. 20 мая 1859 г. военные действия возобновились. 23 октября у городка Сепеда войска Уркисы разбили армию Буэнос-Айреса, возглавляемую Митре. 11 ноября между враж­дующими сторонами был подписан акт, по которому Буэнос-Айрес признавал себя частью Конфедерации, отказывался от претензий на самостоятельное государственное существование, одобрял конституцию, принятую в Санта-Фе.

5 марта 1860 г. Конфедерация избрала нового президента — Сантьяго Дерки. Он решил завершить подчинение Буэнос-Айреса. 3 ноября 1860 г. был издан декрет, согласно которому в пользу Конфедерации должны были отчис­ляться все поступления таможни Буэнос-Айреса, превышавшие бюджетную смету. Правительство Буэнос-Айреса, возглавляемое Митре, категорически отказалось выполнять предписания декрета. Обе стороны взялись за оружие. На этот раз военное счастье оказалось на стороне Митре. В битве при Павоне 17 сентября 1861 г. армия Уркисы потерпела поражение. Но так как Митре был выразителем объединительных тенденций, то начавшиеся переговоры при­вели к компромиссу; вопросы государственного устройства подлежали реше­нию на предстоящем конгрессе всех провинций Аргентины.

Военные удачи и неудачи предшествующей борьбы изменяли крен дви­жения, придавая ему более «федералистский» или более «унитаристский» характер, но это было неуклонное движение страны к единству составлявших ее провинций. История Аргентины после свержения Росаса была историей превращения федерализма в федеральный унитаризм, который олицетворялся Уркисой, и превращения унитаризма в унитарный федерализм, который оли­цетворялся Митре.

Конгресс провинций собрался 25 мая 1862 г. в Буэнос-Айресе. Митре внес предложение об избрании города, где собрались делегаты, столицей республики Альсина и его сторонники выступили решительно против. Споры закончились еще одним компромиссом. Буэнос-Айрес был объявлен временной столицей. Но его таможня переходила в общенациональное ведение. Связанные с этим материаль­ные потери могли увеличить число «альсинистов» и спровоцировать новую меж­доусобицу. Поэтому было решено, что в течение 5 лет уровень доходов провин­ции Буэнос-Айрес будет поддерживаться на уровне 1859 г. за счет государствен­ного обеспечения. Конгресс провинций объявил о проведении через месяц выборов в конгресс республики в соответствии с конституцией 1853 г.

5 октября 1862 г. президентом аргентинской нации стал Бартоломе Митре Жизнь государства стабилизировалась. Это стало очевидным даже для Испа­нии, которая полстолетия не признавала аргентинской независимости. Она сде­лала, наконец, этот неизбежный шаг в 1863 г. И все же годы правления Митре не были спокойными. Уркиса вел себя лояльно, но в нем видели феде­ралиста и претендента на государственную власть. На севере страны не без труда удалось подавить восстание генерала Пеньялоса — соратника и сторон­ника Росаса. Олигархия Буэнос-Айреса нервно ожидала, когда настанет срок провозглашения города столицей страны, собираясь сохранить для себя максимум привилегий. К внутренним прибавились внешние осложнения. 1 мая 1865 г. страна вступила в войну.

Парагвайская война уже упоминалась. О ней пойдет речь позже. Скажем только: в Аргентине еще не были окончательно оставлены планы включения Парагвая в состав аргентинской территории — на том основании, что он когда-то входил в вице-королевство Ла-Платы. Несправедливая война против Параг­вая была непопулярна. Она оказалась черзвычайно трудной, принесла увели­чение налогов, дискредитировала правительство.

Митре не раз приходилось подавлять восстания в отдельных провинциях, где война возрождала умерший было дух сепаратизма. Армию разрушало дезер­тирство. В 1867 г. Аргентина была уже почти не в состоянии продолжать военные действия. Из трех военных союзников войну вела в основном Бразилия Но когда в 1870 г. военные операции были закончены, Аргентина получила свою долю контрибуции и часть парагвайской территории.

В 1868 г. в Аргентине на пост президента был избран Доминго Сармьенто (1868—1874). Он выступал противником сохранившихся пережитков унитариз­ма и федерализма, энергично стремился превратить свою родину в передовую страну. Он был тверд при проведении своей политической линии и одновременно достаточно гибок в отношениях с противниками.

Окончание Парагвайской войны позволило Сармьенто обратиться к реше­нию экономических вопросов, которые, как и политические, были неотделимое частью процесса консолидации государства. Было расширено строительство железных дорог — этого важного рычага укрепления и расширения внутрен­него рынка, прочного звена, объединяющего провинции, артерии, несущей в глубь страны буржуазные отношения. В 1871 г. в стране была организована первая сельскохозяйственная и промышленная выставка. В следующем году открылся национальный банк.

Правительство покровительствовало светскому образованию, стремилось ограничить влияние католической церковной иерархии, содействовало росту просвещения. Были основаны Академия наук, первая в стране астрономиче­ская обсерватория, военное и военно-морское училища. Строились школы, госпитали, библиотеки, музеи, благоустраивались города.

Большое внимание правительство уделяло привлечению иммигрантов: для освоения огромных просторов страны, расширения промышленного производ­ства, внесения новых идей и передового опыта. За время правления Сармьенто в Аргентину прибыло около 300 тыс. иммигрантов.

Страна принимала облик быстро развивавшегося и хорошо управляемого монолитного государства. Однако сказывались живучесть политических пред­рассудков, сопротивление политике Сармьенто со стороны ретроградов, два основных зла аргентинской действительности — латифундизм и английское влияние.

Сармьенто вел несправедливую истребительную войну против индейцев. Захваченные у индейцев земли оказывались в руках крупных землевладельцев, которые увеличивали свои поместья, и в руках английских компаний, осуществ­лявших железнодорожное строительство. Так развитие буржуазных отношений, в частности связанное со строительством железных дорог, шло наряду с укреп­лением позиций латифундистов и английского капитала за счет земель уничто­жаемых индейцев.

Нужды аргентинских тружеников, в частности гаучо, никого не интересо­вали. Им не досталась захваченная у индейцев земля, они по-прежнему в большинстве своем были неимущими пастухами, зависимыми от помещиков, батраками на помещичьих полях. По-прежнему европейские иммигранты, как правило, становились пленниками латифундистов, теряли приобретенную зем­лю. И гаучо, и иммигранты пополняли ряды аргентинских пролетариев. Только отдельные «счастливчики» из иммигрантов, главным образом приехавшие в страну с более или менее значительным капиталом, сумели быстро и благо­получно войти в новую жизнь, положив начало тем аргентинским семьям богачей, которые и поныне носят итальянские, английские или другие иностранные фамилии.

При Сармьенто в Аргентине продолжало увеличиваться английское влия­ние в значительной мере в результате займов, которые брало у Англии аргентинское правительство, а также в результате вложения английских капиталов в железнодорожное строительство. Однако в полной мере это влияние сказалось несколько позже: Сармьенто мог еще заблуждаться и искрен­не верить, что он использует англичан и их капиталы только с выгодой для своей страны.

Политика централизации управления, укрепления общегосударственной власти, а также введение нового Гражданского кодекса неизбежно в той или иной мере ограничивали произвол местных каудильо, самоволие провинциаль­ных политических лидеров. Недовольство тех и других этим обстоятельством сливалось с фрондой клерикалов, которые, не могли простить правительству его стремление расширить светское образование и действовать независимо от церковных сановников. Дело дошло до военного конфликта. Он был спровоци­рован убийством бывшего вождя федералистов генерала Уркисы.

Генерал Уркиса был гебернатором провинции Энтре-Риос. И именно в этой провинции федералисты старого толка подняли в апреле 1870 г. антиправи­тельственный мятеж. Их возглавил генерал Лопес Хордан. Они ворвались н столицу провинции Сан-Хосе, убили губернатора и двух его сыновей. Сепаратисты-реакционеры считали Уркиеу изменником федерализму за его лояльную политику в отношении центрального правительства. От руки убийцы пал один из крупнейших политических деятелей Аргентины, который первым повел ее, насколько это позволяли в ту пору условия и его собственные предрассудки, по пути прочного объединения.

Хордан объявил себя правителем провинции Энтре-Риос. Поднятый им мятеж он пытался представить как движение в защиту прав притесняемых гаучо. Гаучо вначале поверили ему. Они составили ядро его армии. Так в арген­тинских условиях повторился известный исторический феномен. Труженики земли, разоряемые процессом капиталистического развития, оказались на сто­роне тех, кто играя на их религиозном фанатизме, привязанности к традиции и привычному укладу, использовал их справедливое недовольство растущим гнетом в тщетной попытке остановить поступательное движение страны.

Хордан продержался у власти недолго. Захватив Сан-Хосе в апреле 1870 г., он 26 января следующего года был разбит войсками Сармьенто. Хордан и немногие уцелевшие главари мятежа бежали за границу.

В 1873 г. Хордан возвратился в Аргентину и вновь поднял восстание в провинции Энтре-Риос. В том же году его сторонники совершили покушение на Сармьенто. Стрелявший в президента промахнулся, что было счастливой случайностью для главы аргентинского правительства. Но в любом случае попытка Хордана возродить старый федерализм была обречена на неудачу. Аргентина в основном перешагнула через него еще раньше — в период прав­ления Уркисы. Если война за независимость явилась колыбелью политического и государственного самоопределения аргентинского народа, то период правле­ния Уркисы, Митре и Сармьенто был временем его политического и экономиче­ского возмужания, периодом консолидации аргентинского государства, актив­ного формирования аргентинской нации.

В 1874 г. президентом Аргентины был избран Николас Авельянеда. Он во многом продолжал политику своего предшественника. Но именно при нем начало заметно ощущаться наступление английского капитала, который все в большей мере становился партнером и союзником латифундистов. Союз этих сил мешал Аргентине, ставшей теперь единым государством, быстро дви­нуться вперед в своем экономическом и социальном развитии.

Кроме того, Авельянеда не обладал динамичностью политической ини­циативы, свойственной его предшественнику. Он уступил церкви, допустив клерикалов в систему образования. На политическую авансцену вышли пред­ставители латифундистской олигархии: вначале Адольфо Альсина, ставший чле­ном кабинета, а затем «герой» уничтожения индейцев генерал Рока, занявший в правительстве пост военного министра. Если прежде олигархия, пользуясь своими связями и влиянием в провинциях, противостояла центральной власти, то теперь она, черпая силы из того же источника, стремилась овладеть государственной властью, использовать ее для защиты своих интересов, богат­ства и политического влияния.

Задача олигархии в этом направлении облегчалась тем обстоятельством, что при всем положительном вкладе, который был сделан в развитие страны ее правительствами после свержения Росаса, все они представляли ту же земле­владельческую олигархию, которую ход исторического процесса и ее собствен­ные экономические интересы вынуждали в тот период пойти на консолидацию государства, на принятие необходимых для этого прогрессивных мер, носивших буржуазный характер. В руки латифундистов перешли земли, отнятые у индей­цев, земли, которые были выделены в фонд иммигрантов, земли, отнятые \ задолжавших соседей, разорившихся крестьян. За время относительного поли­тического спокойствия число латифундистов увеличилось, но в несравненно • меньшей степени, чем размеры латифундий. Все преимущества в борьбе за землю оказывались обычно на стороне богатого, влиятельного и сильного, а не того, кто стремился стать таковым. Новое законодательство не изменило социальных отношений в деревне. Сохранились барщина, издольщина, аренда, т. е. все институты экономической и внеэкономической власти помещика, державшейся на насилии, принуждении и традиции.

Иначе говоря, вместе с консолидацией страны увеличивалась экономиче­ская и политическая власть латифундистов. Это сказывалось на хозяйстве страны, как правило, замедляя его развитие. Так произошло, например, с распространением пшеницы на плодородной земле Аргентины. Культура ее была хорошо знакома переселенцам из Европы. Большинство из них отправ­лялось за океан с мечтой возделывать землю, сеять пшеницу, но мечта их не могла осуществиться. Пшеница отвоевала себе место на земле Аргентины только тогда, когда в ней оказались заинтересованы помещики.

Рост овцеводства и особенно зернового хозяйства, обусловленный в первую очередь спросом английского рынка, способствовал активизации усилий, пред­принимаемых некоторыми помещиками для рационализации своего хозяйства, для привлечения свободных рабочих рук, улучшения агротехнических методов. Но эти признаки обуржуазивания помещиков были еще незначительны.

Экономическая и политическая мощь латифундистов, сосредоточение в их руках основных богатств сельскохозяйственной страны, финансовая зависи­мость Аргентины от Англии и конкуренция английской промышленности чрез­вычайно сужали поле деятельности аргентинской буржуазии. Местная про­мышленность, которая развивалась с ростом железнодорожного строительства, городов и портов, с увеличением товарности сельского хозяйства, находилась в зависимом положении. Она сталкивалась с властью земельных магнатов и английского капитала почти в любом роде предпринимательской деятельности.

Но если местная промышленность оказывалась в зависимости от латифун­дистов и английских капиталистов, то не были свободны от зависимости и сами латифундисты, привязанные к английскому рынку. Их доходы в значи­тельной мере определялись ценами на этом рынке. Аргентинцы всегда прода­вали дешевле, чем покупали, так как покупать им приходилось дорогостоя­щие промышленные товары. Такое неравноправие возмещалось помещиками за счет жестокой эксплуатации аргентинского землепашца, пастуха, рабочего фригорификов и других трудящихся. Именно на базе их эксплуатации возник и держался неравноправный, но достаточно прочный и выгодный для обеих сторон союз между английским капиталом и аргентинскими латифундистами. Неравноправность этого союза усугублялась финансовой зависимостью страны.

Финансовая задолженность Англии и привязанность к английскому рынку определяли политическую зависимость страны, неизбежные уступки анг­личанам в области коммерческой и предпринимательской деятельности. Это стало обнаруживаться особенно четко после того, как с поста президента ушел Авельянеда, который незадолго до этого добился еще одной крупной победы на пути консолидации государства: он подавил мятеж, поднятый провинциальной олигархией Буэнос-Айреса, и сумел убедить конгресс провозгласить наконец город Буэнос-Айрес постоянной столицей Аргентинской республики.

На выборах 1880 г. победил генерал Рока. С этого времени в стране была установлена неограниченная власть крупных землевладельцев и наиболее состоятельных торговцев, связанных с латифундистами и английским капиталом. Рока (1880—1886) и сменивший его Хуарес Сельман (1886—1890) | поим поведением и характером правления очень напоминали Росаса. Кумовство, обогащение за счет государственной казны, использование аппарата государства для сведения личных счетов стали обычным явлением в политической жизни страны.

Эхом ушедших времен острой политической борьбы звучал голос старого Сармьенто. Он критиковал существовавшие политические нравы, особенно мощно обрушиваясь на пороки католической церкви, которая в Аргентине слу­жила мощным орудием власти олигархии. Ее прелаты наставляли духовенство и паству покорно служить сильным мира сего, оправдывая одновременно произвол и паразитизм «богом данных» господ.

В ответ на обличительные заявления Сармьенто церковь объявила ему войну. Но она ее проиграла. В борьбе с привилегиями и мракобесием церкви объединились многообразные силы и интересы. Против церковников выступили прогрессивные элементы страны. Они стремились нести в народ новые идеи, освободить образование от церковного контроля, очистить родину от феодаль­ного наследия, олицетворяемого церковными привилегиями и правами. Против воинствующего католического духовенства выступили иммигранты некатоли­ческого вероисповедания. Одобрительно отнеслось к антиклерикальной кампа­нии английское правительство, желавшее приобрести религиозное равнопра­вие для своих подданных в Аргентине. В кампанию включились те из помещиков и буржуа, которые рассчитывали получить церковные земли и имущество в случае проведения секуляризации.

В создавшихся условиях, осложнявшихся все более растущим недовольст­вом властью олигархии, правительство сочло для себя невыгодным становиться на сторону церкви. Более того, оно без энтузиазма и очень медленно, но переходило к поддержке антиклерикальной кампании. Это сулило три преиму­щества: государство могло поживиться церковным имуществом; оппозиция режиму направлялась в узкое русло антиклерикальной борьбы; правительство присваивало себе лавры борца за «прогресс и цивилизацию».

Позиция правительства оказалась в какой-то мере спровоцированной по­литикой Ватикана, который пытался грубо вмешаться во внутренние дела Аргентины. Особенно скандальным было поведение папского нунция Маттерны, которому было предложено покинуть страну.

Отношения Аргентины с Ватиканом после этого не возобновлялись до 1900 г. Тем временем правительство приняло меры по ограничению прав церкви. Из университетов уволили преподавателей-ретроградов. Был издан закон о все­общем бесплатном светском образовании (религиозное образование допуска­лось в специальных духовных семинариях). Правительство приняло меры в на­правлении секуляризации церковных земель, ввело гражданский брак и предо­ставило право муниципалитетам иметь собственные кладбища. Это были важные и прогрессивные нововведения, наносившие удар по прерогативам церкви, по ее привилегиям в области образования.

Не все, однако, обстояло так, как было написано в законах. В условиях тогдашней Аргентины — бедность населения, противодействие помещиков, раз­бросанность жилищ в сельской местности, мизерность выделяемых на образо­вание средств, недостаток учителей, далеко не изжитое влияние духовенства — закон о всеобщем бесплатном образовании, например, не мог проводиться последовательно. К концу века более 60 % населения страны оставалось негра­мотным. И тем не менее этот закон был большим шагом вперед, определяя прогрессивную тенденцию в деле школьного образования, давая если не фак­тическое, то моральное право на это образование детям всех аргентинских граждан, независимо от их общественного положения.

Антиклерикальная борьба в Аргентине того времени была опосредствованным выражением недовольства большинства аргентинского народа существую­щим режимом, при котором безраздельно господствовала кучка земельных маг­натов и столичных купцов-богатеев, баснословно наживались английские дель­цы и финансисты. Поэтому, когда, казалось бы, олигархия могла спокойно использовать плоды своего политического маневра в ходе антиклерикальной борьбы, для нее возникли трудности невиданных доселе размеров. В стране подымались еще молодые, но уже мужавшие социальные силы.

Жизнь аргентинской деревни, хотя и сохраняла прежние феодальные пережитки, приобретала все больше признаков, говоривших о развитии в ней буржуазных отношений. Эти признаки были гораздо очевиднее в городах, преж­де всего в Буэнос-Айресе. В 1895 г. в стране насчитывалось более 24 тысяч промышленных предприятий, где работало около 175 тыс. рабочих. Однако крупнейшие (фригорифики, банки, железные дороги) принадлежали иностран­цам (в Буэнос-Айресе около 92 % всех промышленных предприятий).

Небольшие предприятия полукустарного типа, где хозяином был аргентин­ский средний или мелкий буржуа, всегда находились под угрозой разорения и поглощения английским капиталом. Такое положение не могло не вызывать недовольство аргентинской буржуазии, которая терпела к тому же притеснения со стороны чванливых чиновников олигархического правительства, со стороны помещиков, терроризировавших своим своеволием целые города и провинции, страдала от государственной налоговой политики.

Недовольство своим положением все активнее проявляли рабочие. Тру­довой день для них длился не менее 10, а иногда и 15 часов. Условия труда были чрезвычайно тяжелыми. Рабочего законодательства не существовало. На предприятиях трудились дети. Женщины получали заработную плату более низкую, чем мужчины. Получившим на работе травму никаких пособий не полагалось. А пострадавших было очень много (слабое освещение, отсутствие мер безопасности). Произвол хозяев, управляющих, надсмотрщиков не имел границ. Зарплата нередко выдавалась бонами в хозяйскую лавку. Авансы и задолженность делали рабочего долговым рабом. В грязных, темных и переполненных бараках людей косили болезни.

Недовольство существующими порядками в среде аргентинской буржуазии и пролетариата в 90-е годы XIX в. стало выливаться в движение протеста. Так как главными соперниками аргентинских буржуа и угнетателями рабочих были олигархия и иностранный капитал, то пути их борьбы порой совпадали. Так, те и другие участвовали в антиклерикальном движении. Но различие в социальном положении — эксплуататора и эксплуатируемого — предопреде­ляло противоположность их коренных интересов, классовую борьбу между ними.

Стихийная борьба аргентинских рабочих против эксплуатации получила толчок к организации в значительной мере под влиянием рабочих-иммигрантов. Многие из них оказывались в Западном полушарии, спасаясь от преследований за революционную деятельность у себя на родине. Поэтому, в частности, оказалось возможным создание в Аргентине в 1872—1874 гг. такой передовой формы объединения, как местное отделение Международного товарищества рабочих. В Буэнос-Айресе были созданы три секции (французская, итальянская, испанская) и одна секция в Кордовском университете. Значительная заслуга в этом деле принадлежала соратнику Карла Маркса и члену I Интернационала Раймонду Вильмару.

С середины 70-х годов в стране стали создаваться первые профессиональ­ные союзы: типографских рабочих, каменщиков, булочников, сапожников. В 1878 г. «Союз типографских рабочих Буэнос-Айреса» провел первую орга­низованную и успешную забастовку, добившись временного сокращения рабо­чего дня (до 12 часов летом и 10 часов зимой). В январе 1882 г. немецкие социалисты Г. Лальман, А. Кун и Ф. Вебер основали клуб «Форвертс», который через четыре года стал издавать свою газету под тем же названием. В 1888 г. возник социалистический кружок. Вильгельм Либкнехт и Алехандро Пейрет представляли рабочие организации Аргентины на I конгрессе II Интернацио­нала в Париже (1889). В 1890 г. в Аргентине впервые состоялась первомайская демонстрация, в которой приняли участие около 3 тыс. рабочих Буэнос-Ай­реса. В 1891 г. была основана «Федерация трудящихся», но через год она распалась из-за слабых связей между отдельными профсоюзами.

Большое влияние на рабочих оказывала руководимая Лальманом газета Эль обреро» («Рабочий»). «На арене борьбы политических партий в Аргентине,— говорилось в номере от 12 декабря 1890 г.,— мы выступаем в качестве поборников пролетариата... Этот новый класс был вдохновлен высокими идеа­лами современного научного социализма. Борьба пролетариев за улучшение своего экономического положения неотделима от активного участия как класса в политической жизни страны... Мы не устанем призывать наемных рабочих: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»

Относительная слабость промышленного производства в стране и большой приток испанских и итальянских иммигрантов, в значительной мере пропитан­ных идеями анархизма и анархо-синдикализма, дали почву для распростране­ния этих идей среди аргентинских рабочих. Идейные разногласия приводили к ослаблению единства пролетариев. Относительная малочисленность и сла­бость рабочих организаций объяснялась в большей мере преимущественным влиянием на рабочих буржуазных лидеров и буржуазных организаций, которые к концу 80-х годов развили бурную деятельность. Буржуазия тогда впервые выступила со своими собственными требованиями, составив оппозицию прави­тельству олигархии.

1 сентября 1889 г. в столичном парке Флорида представители интел­лигенции и студенчества созвали митинг, на котором присутствовало несколько тысяч человек. Участники митинга решили создать «Гражданский союз молоде­жи» для борьбы за точное исполнение конституционных установлений, за пресечение коррупции и кумовства в государственном аппарате, за расшире­ние полномочий органов местного самоуправления. В этом важном обществен­ном начинании принял участие последний из могикан эпохи «просвещенного либерализма» Бартоломе Митре, вскоре, правда, уехавший в Европу. Наиболее видным и энергичным создателем «Гражданского союза» был Леонардо Алем — ранее активный участник актиклерикального движения. Накал страстей на митинге достигал такой степени, что неоднократно раздавались призывы к свержению существующего режима.

Правительство Хуареса Сельмана, напуганное неожиданным для него выступлением столичной молодежи, зная о своей непопулярности в народе, решило ослабить недовольство изменением в составе кабинета. Из него были выведены наиболее одиозные фигуры. Сделав эту уступку общественном) мнению, правительство одновременно мобилизовало все имевшиеся в его рас­поряжении силы полиции. Они были приведены в действие для разгона упоминавшейся первомайской демонстрации 1890 г. Готовились к борьбе и противники правительства. В конце мая того же года под руководством Алема была создана Революционная хунта. В нее вошли Иполито Иригой X. Б. Хусто, Л. Де ла Торре и другие решительные противники правительств Хунта поставила перед собой задачу подготовить вооруженное восстан Своими союзниками она стремилась сделать армию и флот, тем более что многие молодые офицеры и учащиеся военных школ разделяли взгляд «Гражданского союза». Экономический кризис 1890 г. способствовал росту в стране революционных настроений.

26 июля 1890 г. вооруженные силы хунты — Гражданский легион, созданный Алемом, и несколько воинских частей — выступили против правительства. Однако недостаточная организованность действий и сравнительная малочисленность повстанцев не позволили осуществить намеченный план. Не поддержали повстанцев своим огнем перешедшие на их сторону корабли военного флота Первый день восстания не принес перевеса ни одной из враждующих сторон. Дело ограничилось перестрелкой отдельных отрядов. На следующий день на помощь восставшим пришли жители столицы. Корабли повстанцев начали обстрел правительственных зданий и районов сосредоточения войск. Положение правительства оказалось критическим.

Вместо того чтобы развить наметившийся успех, генерал Кампос, руководивший военными действиями повстанцев, вступил в переговоры с представителем правительства генералом Рока, тогда министром внутренних дел. Было заключено перемирие. После его окончания военные действия не возоб­новлялись. Повстанцы как бы признавали противников победителями. Но и «по­бедители» не считали свое положение прочным. Через два месяца после июльских событий Хуарес Сельман ушел в отставку. Его место занял Пельегрини (1890—1892).

Руководители июльского восстания понимали, что сами упустили победу. Они готовились взять реванш. Алем и Иригойен летом 1891 г. создали оп­позиционную политическую партию под названием «Гражданский радикальный союз». Эта партия объединила в своих рядах главным образом аргентинскую национальную буржуазию, мелкую и среднюю. Но ее требование демократи­зации режима находило поддержку в широких кругах народа. Партия распро­странила свое влияние на провинции. Одновременно с политической деятель­ностью руководители «Гражданского радикального союза» готовили вооружен­ное восстание, на этот раз более тщательно, чем прежде.

В третью годовщину событий 1890 г., 26 июля 1893 г., радикалы вновь взялись за оружие. Учитывая, что в столице правительство проявляло бди­тельность, радикалы выступили в провинции. Им удалось захватить город Санта-Фе, столицу одноименной провинции, и несколько других городов. Два с лишним месяца шли бои. Правительству нового президента Луиса -Саенса Пеньи (1892—1895) с трудом, но удалось добиться победы. В начале октября повстанцы капитулировали.

Радикалы были уже силой, способной на политическое выступление, на восстание, но недостаточно мощной, чтобы самостоятельно свергнуть власть олигархии. Радикалы вели пропаганду своих идей в среде рабочих, хотели использовать их в своей борьбе, но не стремились сделать своими сильными союзниками. Они опасались рабочих, начинавших осознавать свои классовые интересы. Борьбе радикалов оставалось чуждым крестьянство, судьба которого радикалов почти не занимала.

Июльские события 1890 и 1893 гг., не внеся существенных изменений в государственное устройство страны, оказали большое влияние на ее полити­ческую жизнь. Аргентинской буржуазии отныне принадлежала в ней активная роль. Одновременно буржуазия проявила черты, которые обнаружили ее по­литическую слабость. Символична поэтому судьба ее наиболее смелого и ре­шительного руководителя — Леонарда Алема. После поражения восстания 1893 г. он застрелился, не желая мириться с действительностью и не видя перспектив для дальнейшей борьбы с существующим злом. Символично, что его несколько более умеренный соратник Иполито Иригойен, придя позже к власти и сделав немало для своей страны, так и не посмел начать окончатель­ную борьбу с господством латифундизма и иностранного капитала. Он же санкционировал кровавую расправу над рабочими в «трагическую неделю» января 1919 г.

Проникновение идей социализма в аргентинское рабочее движение и опыт событий 1890 и 1893 гг. содействовали тому, что пролетариат начал ак-(ивнее искать самостоятельный путь освобождения.

После 1893 г. число забастовок на аргентинских предприятиях возросло. Лозунг борьбы за 8-часовой рабочий день стал постоянным лозунгом рабочих Аргентины. В 1896 г. в стране была создана Социалистическая партия. Ее основателями были А. Кун, Г. Мюллер, Г. Лальман, А. Пиньеро, X. Инхеньерос и X. Б. Хусто, избранный председателем партии (он был первым в Аргентине переводчиком «Капитала» Маркса). Создание Социалистической партии явилось важной вехой в истории аргентинского рабочего движения. Партия при­нимала активное участие в повседневной экономической и политической борьбе пролетариата, внося в нее классовое содержание и сознание.

Восстания 1890 и 1893 гг. почти совпали с началом важных перемен, про­исходивших в тогдашнем мире. Капитализм вступил к этому времени в импери­алистическую стадию своего развития. Эта стадия характеризовалась, в част­ности, широкой экономической и политической экспансией крупнейших держав в слаборазвитые страны. Именно в такие отношения вступили в конце XIX в. Англия и Аргентина.

Английский капитал внедрялся в Аргентину издавна и прочно там укре­пился еще в середине XIX в. В 1880 г. сумма английских инвестиций в Аргентине составляла 20 млн. фунтов стерлингов. В 1890 г. она составляла 157, через десять лет — 207, еще через десять лет — 300, а к 1913 г.— 358 млн. Аргентина была для Англии районом самых крупных капиталовложений в странах Ла­тинской Америки.

Американские капиталисты сумели основать в Аргентине мощные фригорифики («Свифт», «Армур», «Вильсон»), там действовал филиал американ­ского банка «Нэшнл сити бэнк», ряд американских предприятий по производству консервов и т. д. Но американские инвестиции в Аргентине в 1913 г. были еще в 46 с лишним раз меньше английских. Англичане на 50% контролировали аргентинскую внешнюю торговлю. Аргентину тогда вызывали «пятым англий­ским доминионом».

Подчинение экономики страны иностранному капиталу не означало, однако полного омертвения аргентинской промышленности. За промежуток времен» с 1895 по 1914 г. в Аргентине вместо 24 тыс. стало 48 тыс. промышленные предприятий. Получили развитие горнорудная, металлургическая и нефте­перерабатывающая промышленность, что было новой чертой аргентинской эко­номики, прежде занимавшейся почти исключительно производством и перера­боткой продуктов сельского хозяйства. Правда, три четверти аргентинских предприятий, при этом крупнейших, принадлежали иностранцам, часть пред­приятий была в совместном владении.

Происходили изменения и в сельском хозяйстве. Здесь главное место прочно заняло земледелие, оттеснив животноводство на второй план. Размеры обрабатываемых земель только в первое десятилетие XX в. выросли больше чем на 75%. Увеличилось производство сельскохозяйственных продуктов, что стимулировалось английским спросом и расширяло размеры аргентинской внешней торговли. Появились новые отрасли хозяйства: виноделие, сахарова­рение, производство табака.

Рост аргентинской промышленности и торговли несколько усилил эко­номические позиции местной буржуазии. Эти позиции укреплялись, в част­ности, тем, что в стане олигархии появились трещины. Развитие капитализма в стране уводило часть помещиков, правда небольшую, в сторону предприни­мательской деятельности. Все более часто проявлялось стремление к постепен­ному преобразованию хозяйства на капиталистический лад. Помещикам-пред­принимателям нормы буржуазного права, которых добивались радикалы уже не казались столь чудовищными, как прежде. Разоряемые латифунди­стами помещики помельче с ненавистью смотрели на власть олигархии. В борьбе между собой различные группы латифундистов искали опоры у капиталистов разных стран, образуя проанглийские, профранцузские и прочие течения Старая вражда между поставщиками мяса и зерна обострилась в связи с жела­нием первых вернуть свое прежнее господствующее положение.

В этом многообразии интересов и конфликтов враждебного лагеря ради­калы находили возможности для блокирования (на определенный период и для определенных целей) с различными группировками господствующую классов, возможности для политического маневра. Использовали они в борьбе с олигархией и недовольство пролетариата его тяжелым положением. Ранее относительно простая и предопределенная интересами олигархии предвыборная борьба стала чрезвычайно сложной, и ее исход уже не мог быть наверняка известен заранее. С каждыми новыми выборами олигархии все труднее стано­вилось обеспечить победу своих кандидатов. Ей удалось провести на высший пост в государстве своего ветерана Хулио Рока (1898—1904), а потом Мануэля Кинтану (1904—1906). Но вскоре радикалы подняли восстание.

Оно началось 4 февраля 1905 г. в столице и охватило несколько провинций. Радикалы вновь потерпели поражение. Им теперь стало ясно, что наскоками власть олигархии свалить чрезвычайно трудно, что для достижения этой цели нужна систематическая и хорошо организованная политическая борьба. Имен­но после февраля 1905 г. «Гражданский радикальный союз» был преобразован в политическую партию, ведущую регулярную борьбу за власть в рамках официальной законности. Испарялись романтические иллюзии, политическая борьба становилась практическим делом.

Мануэль Кинтана умер сравнительно скоро после февральского вос­стания радикалов. Президентское кресло занял Фигероа Алькорта (1906—1910), который вынужден был считаться с радикалами как с полноправной политиче­ской оппозицией. Его преемник Роке Саенс Пенья (1910—1914) вступил на пост с обещанием удовлетворить ряд требований радикалов.

Опираясь на свое растущее влияние, радикалы развернули активную парламентскую деятельность. Боясь довести дело до нового вооруженного конфликта, теперь уже более опасного из-за политического веса радикалов, представители олигархии в конгрессе решили уступить. Тем более, что к этому времени усилилось рабочее движение и возросло влияние в нем Социалисти­ческой партии. Уступая радикалам, олигархия надеялась увидеть в них своих союзников в борьбе с революционным движением трудящихся. У олигархии были на это основания. Общедемократическое начало постепенно уступало у радикалов место началу чисто буржуазному. Этот процесс должен был уско­риться с удовлетворением их требований.

В феврале 1912 г. конгресс принял закон о введении всеобщего избиратель­ного права при тайном голосовании. По этому закону все граждане начиная с 18 лет были обязаны принимать участие в голосовании, что контролировалось внесением соответствующих пометок в паспорт. Наконец радикалы одержали свою первую ощутимую победу, которая означала для них расширение возмож­ностей захвата государственной власти. Одновременно это была победа всего аргентинского народа, в частности пролетариата, позволившая ему принимать большее участие в политической жизни страны.

В мае 1901 г. была основана «Рабочая федерация Аргентины» (ФОА), находившаяся под большим влиянием анархистов. Через два года отколовши­еся от нее сторонники Социалистической партии создали «Всеобщий союз тру­дящихся» (УГТ). В 1904 г. ФОА была переименована в «Региональную конфе­дерацию аргентинских рабочих» (ФОРА). Стачки, проводимые профсоюзами, становились обычным средством борьбы, они проходили более планомерно, чаще приносили победу. Выросла Социалистическая партия. В год своего основания (1896) она впервые приняла участие в выборах в конгресс и получила только 136 голосов. В 1904 г. она сумела провести в конгресс своего первого депутата Альфредо Паласиоса.

В 1905 г. рабочий день на предприятиях Аргентины официально уже не превышал 10 часов. Разумеется, хозяева всячески пытались обойти закон и обходили его, но наличие такого установления облегчало рабочим борьбу «а свои права. В том же году значительное число рабочих объединений впервые за десять лет борьбы добилось повышения заработной платы в 1,5—? раза. Решением конгресса от 6 сентября на предприятиях вводился обяза-1ельный воскресный отдых. Это были первые победы, за которыми опять после­довали годы тяжелой борьбы.