Парагвай в 1814—1870 гг.

С провозглашением республики фактически начался период единоличного правления Франсии. Оттеснив своего бездарного и пассивного коллегу Йегроса он развернул бурную деятельность. Франсиа твердо придерживался курса не упрочение национальной независимости и решительно выступал против ее врагов — внешних и внутренних. Отвергая попытки объединения Парагвае с остальными провинциями бывшего вице-королевства под эгидой Буэнос Айреса, он не доверял и проживавшим в стране испанцам. В 1814 г. консул обязали тех из них, кто еще не получил парагвайское гражданство, пройти регистрацию и запретили им браки с женщинами европейского происхождения

Купцы и прочие представители городской верхушки, большинство офицеров, духовенство, часть которых поддерживала тесные связи с Испанией и Буэнос-Айресом, выражали недовольство действиями Франсии. Зато он импонировали патриотически настроенным слоям населения, обеспокоенные происками роялистов, посягательствами Буэнос-Айреса и португальцев на суверенитет и территориальную целостность Парагвая. Эти круги, где Франсиг пользовался репутацией «спасителя отечества», «защитника независимости» сторонника преобразований, готовы были помочь ему установить личную диктатуру.

В октябре 1814 г. собравшийся в Асунсьоне конгресс, представлявший как и предыдущий, преимущественно сельскую периферию, избрал Франсию «верховным диктатором республики» сроком на пять лет. Конгрессу оставлялись лишь прерогативы совещательного органа и право назначения Верховной суда. Таким образом диктатор сосредоточил в своих руках исполнительную законодательную, а до образования Верховного суда и судебную власть. В короткое время ему удалось сделать немало. Правительство Франсии поощряло торговлю, ремесло, земледелие и скотоводство, строило дороги. Оно изолировало своих противников, приняло суровые меры против воров, грабителей и бродяг, что привело к резкому сокращению преступности. В итоге наметилась тенденция к стабилизации положения в Парагвае, особенно по сравнению с соседними странами, являвшимися ареной междоусобиц и политической анархии.

Все это способствовало росту популярности Франсии, который не замедли.1 использовать ситуацию для устранения последних помех, мешавших реализации его намерений. Умело подчеркивая достигнутые успехи и наличие внешне» угрозы молодой республике, он добился того, что 1 июня 1816 г. конгресс предоставил ему пожизненно неограниченные полномочия.

Переход к диктатуре произошел под влиянием ряда факторов. Со времени освобождения Парагвая от колониального ига его независимости угрожали помимо испанских колонизаторов также португальцы и правящие круги Буэнос Айреса. Чтобы устоять, Парагвайская республика нуждалась в сплочена всех патриотических сил, укреплении и централизации государственной власти концентрации экономических и военных ресурсов. Кроме того, установлении диктаторского режима благоприятствовали низкий уровень социально-экономического развития, обусловивший отсутствие глубоких демократических тради­ций; слабое распространение прогрессивных идей в связи с отдаленностью и изо­лированным положением страны; долголетняя привычка к беспрекословному повиновению, выработанная за полтора века существования иезуитских ре­дукций. Немаловажное значение имело наличие энергичного, опытного и авто­ритетного руководителя.

Эти обстоятельства во многом объясняют, почему возникла диктатура в Парагвае, но они не дают оснований считать ее исторически оправданной, необходимой и закономерной. Конечно, то был далеко не лучший способ решения назревших вопросов.

Главная цель Франсии при учреждении диктатуры заключалась в сохране­нии самостоятельности парагвайского государства — экономически отсталой страны, находившейся в окружении враждебных сил, которые пытались погло­тить ее или подчинить своему контролю. Этой задачей на протяжении долгих лет определялась в основном политика «верховного диктатора» Вместе с тем она диктовалась стремлением к ликвидации феодальных порядков, уравнению классов и проведению других социальных преобразований, навеянных идеями Руссо и Великой французской революции. Однако, признавая в принципе преимущества свободы и демократии, Франсиа считал, что Парагвай и другие страны Южной Америки еще не созрели для них. Такие взгляды неизбежно предопределили разрыв между его теорией и практикой. В значительной мере поэтому парагвайская революция, начавшаяся под лозунгами Просвещения, довольно быстро пришла к диктатуре.

Режим Франсии пользовался поддержкой населения, которое видело в нем гарантию от произвола привилегированной верхушки. Неудивительно, что оп­позиция диктатуре была немногочисленна и недовольство ею испытывали лишь определенные слои асунсьонского общества. Но поскольку противники Франсии опирались на влиятельные столичные круги, диктатор счел необходи­мым принять решительные меры, чтобы пресечь возможные враждебные вы­ступления.

47 июня 1816 г. он запретил устраивать собрания и процессии без предва­рительного разрешения. Франсиа сменил начальников гарнизонов наиболее крупных политико-административных центров. Добиваясь полного контроля над светскими и духовными должностными лицами, правительство назначало и смещало их по своему усмотрению, причем главным критерием являлась политическая благонадежность. Епископ Панес, пытавшийся воспротивиться действиям Франсии, был в 1819 г. отстранен и заменен более послушным гене­ральным викарием. Декрет 1820 г. допускал вступление в религиозные братства и конгрегации только тех лиц, которые безоговорочно высказывались за полную независимость Парагвайской республики от Испании и любого чужеземного господства. Все священники должны были присягнуть на верность правительст­ву и дать обязательство не предпринимать действий, прямо или косвенно нап­равленных против независимости Парагвая.

Усиление гегемонистских притязаний Буэнос-Айреса в связи с победой унитариев на Тукуманском конгрессе привело к новому обострению отношений между Парагваем и Объединенными провинциями. Вынашивая планы покоре­ния Парагвая, «верховный правитель» Пуэйрредон в качестве средства давле­ния в 1817 г. наложил запрет на ввоз парагвайского табака. Позднее он тайно направил в Парагвай для ведения подрывной деятельности подполковника Варгаса, попавшего вскоре в руки парагвайских властей. Но его соучастники остались на свободе.

Международная обстановка, сложившаяся в 1817—1819 гг. (попытки Буэнос-Айреса и других лаплатских провинций установить блокаду Парагвая, захват парагвайских речных судов, проникновение иностранной агентуры), заставила правительство Франсии принять меры предосторожности. Суда, по­дымавшиеся вверх по р. Парагвай, могли следовать только до порта Пилар, расположенного в 20 лигах к северу от Корриентеса. Выдача паспортов была прекращена и выезд из страны запрещен. Лица, приезжавшие в Парагвай, тщательно допрашивались и в случае возникновения каких-либо подозрений немедленно интернировались. Последующие события вынудили Франсию при­бегнуть к еще более крутым мерам.

В марте 1820 г. в столице был раскрыт антиправительственный заговор. В нем участвовали главным образом бывшие офицеры и другие представители креольской знати. Они были недовольны тем, что их отстранили от полити­ческого и военного руководства, а опорой режима Франсии оказались низшие слои общества. Заговорщики намеревались свергнуть и убить диктатора. Узнав о заговоре, власти произвели массовые аресты: наряду с его участниками в тюрьму были брошены многие предполагаемые противники диктатуры. Готовя расправу с арестованными, Франсиа считал необходимым подорвать экономи­ческие позиции и политическое влияние тех, в ком видел скрытых врагов национальной независимости и возможных союзников внешних сил, угрожав­ших республике. 9 июня 1821 г. все уроженцы Испании, проживавшие в столице, были взяты под стражу. Их выпустили лишь после уплаты огромной контрибу­ции.

17—18 июля 1821 г. были расстреляны 16 человек, обвинявшихся в причаст­ности к заговору. Вскоре последовали новые казни. Преследование потенциаль­ных и мнимых противников режима, просто «подозрительных», сопровождавше­еся волной ксенофобии, продолжалось и в дальнейшем. Человека могли аресто­вать и даже казнить по малейшему подозрению, на основании ложного доноса, за неосторожно сказанное слово. Не менее '/ю заключенных, томившихся в тюрьмах, составляли так называемые государственные преступники. Многие были сосланы в отдаленные районы. Репрессии осуществлялись также посред­ством конфискации имущества, штрафов, сноса домов виновных.

Попытки вмешательства извне во внутренние дела страны, в частности связь враждебных Парагваю внешних сил с участниками заговора, заставили правительство Франсии с начала 20-х годов усилить изоляцию республики, повысить бдительность, особенно при охране границ, и почти полностью прекратить сношения с окружающим миром. Эта политика являлась вынужден­ным шагом, в значительной степени навязанным парагвайскому государству самими обстоятельствами — запретительными мерами буэнос-айресских властей и систематическими пиратскими нападениями кораблей прибрежных провинций Энтре-Риос, Корриентес, Санта-Фе на торговые суда. Во второй половине 1820 г. торговля с заграницей совсем заглохла.

В процессе борьбы с внутренней оппозицией и зарубежными врагам Парагвая за упрочение национальной независимости и государственной суверенитета республики в первой половине 20-х годов сложился авторитарный режим, сохранявшийся без существенных изменений до конца диктатуры.

Власти строго регламентировали и контролировали не только все сферы экономики и общественной жизни, но неусыпно следили за каждым шагом своих подданных. Без санкции местной администрации никто не имел права сменить место жительства и переселиться в другой район. Въезд в Парагвай и выезд из него допускались только с личного разрешения Франсии, давав­шегося крайне редко. Попытка самовольно покинуть республику рассматрива­лась как государственная измена и обычно каралась смертью. Переписка с заграницей подвергалась строжайшей цензуре и постепенно совсем прекра­тилась. Перестали поступать иностранные книги, газеты, журналы, кроме тех, которые предназначались самому диктатору. С особым недоверием последний относился к иностранцам, оказавшимся на парагвайской территории. Они находились под постоянным надзором и шагу не могли ступить без специаль­ного разрешения правительства.

Франсиа значительно сократил численность государственного аппарата и очистил его от многих людей, связанных с аристократической верхушкой или просто враждебных революции, заменив их в ряде случаев выходцами из низших слоев общества. Он добился уменьшения административных рас­ходов, установил весьма скромные оклады чиновникам и офицерам, включая высокопоставленных должностных лиц, вел энергичную борьбу против казно­крадства, взяточничества и других злоупотреблений со стороны правительст­венных служащих. Хотя Парагвай назывался республикой, фактически всей полнотой власти обладал диктатор. Государство не имело ни конституции, ни представительных органов, национальный конгресс с 1816 г. не созывался. В 1824 г. были упразднены выборные кабильдо, место которых заняли лица, назначенные правительством. Франсиа правил единолично при помощи не­скольких высших чиновников и офицеров. Судопроизводства как такового фактически не существовало. В провинции суд и расправу вершили местные власти, а при сколько-нибудь серьезных проступках приговор обычно выносил сам диктатор — без предварительного следствия, судебного разбирательства и права апелляции.

Централизация власти достигла неимоверных размеров. Все должностные лица, снизу доверху, были простыми исполнителями воли Франсии. Будучи обязаны строго следовать его предписаниям, они самостоятельно не могли принимать никаких решений. Диктатор вникал решительно во все: не говоря уже о политических вопросах, он лично занимался и сельским хозяйством, и торговлей, и поддержанием общественного порядка, и налогообложением, и народным образованием и т. д. и т. п.

Частью правительственного аппарата стала и церковь, экономическая мощь которой, ее претензии на самостоятельную политическую роль и контроль над духовной жизнью народа внушали Франсии серьезные опасения. К тому же он был врагом клерикализма, хотя признавал необходимость религии как консолидирующего морального фактора. Но к католической церкви как общест­венному институту относился отрицательно, ненавидел священников и монахов за их невежество, ханжество, распутство. Самый чувствительный удар Франсиа нанес церкви в 1824 г., издав декрет о закрытии монастырей, секуляризации земель и прочего имущества духовных орденов и корпораций. Этим же декре­том вводился гражданский брак. В результате парагвайская церковь лишилась своего экономического могущества и стала послушным орудием государства. Священники получали казенное жалованье и превратились фактически в госу­дарственных служащих, беспрекословно выполнявших волю диктатора, который назначал и смещал их по своему усмотрению, а за неповиновение мог бросить в тюрьму. Но ни о каком преследовании религии или ущемлении прав верующих при этом не шла речь. Смысл политики Франсии заключался лишь в том, чтобы поставить церковную организацию на службу своим целям и заставить духо­венство внушать народу идею божественного происхождения его власти.

Стремясь укрепить военную опору режима, правительство Франсии провело коренную реорганизацию армии. Ненадежные офицеры (и отчасти солдаты), в основном принадлежавшие к креольской знати, были заменены более лояль­ными, в большинстве своем выходцами из низов, обязанными карьерой исключительно диктатору. Регулярные войска общей численностью в несколько тысяч человек делились на батальоны и роты. Воинские подразделения дисло­цировались главным образом в столице, а частично — на границах и в укрепле­ниях. В армии существовала строгая дисциплина, много времени уделялось боевой подготовке. Франсиа сам заботился о вооружении, обмундировании, питании войск, состоянии казарм. Помимо постоянной армии имелось ополчение, насчитывавшее примерно 20—25 тыс. человек. В его ряды призывались в случае необходимости все свободные мужчины старше 17 лет, способные носить оружие.

Примерно с середины 1824 г. внутриполитическая обстановка в Парагвае начала стабилизироваться. Волна репрессий пошла на убыль. Аресты по поли­тическим мотивам стали гораздо более редким явлением, а смертные приговоры и казни — единичными. Многие заключенные были освобождены. Диктатор сместил некоторых должностных лиц, допускавших злоупотребления и произ­вол. Переход к более умеренному курсу сопровождался усилиями покончить с вынужденной изоляцией. Франсиа довольно скоро понял, что полный разрыв экономических отношений создает ряд трудностей и, в частности, сопряжен с опасностью ослабления обороноспособности страны. Следовательно, сохраняя жесткий контроль над внешними сношениями республики, надо было найти какую-то возможность, которая позволила бы на определенных условиях им­портировать наиболее дефицитные товары, наладить хотя бы ограниченный товарообмен с соседями.

С января 1822 г. возобновились эпизодические рейсы судов, доставлявших в Пилар товары из Буэнос-Айреса и Санта-Фе. Обратным рейсом они везли йербу-мате, табак, кожи, хлопок. Франсиа строго регламентировал порядок речной торговли. В Пиларе производился таможенный досмотр привезенных товаров, и образцы их вместе с накладными и прейскурантами посылались в Асунсьон. Лично проверив качество изделий и продуктов, диктатор утверждал. а иногда произвольно снижал оптовые и розничные цены. Время от времени парагвайским судам разрешалось плавать до Корриентеса и даже дальше на юг

После того как по соседству с Парагваем образовалось независимое бра­зильское государство, правительство Франсии в феврале 1823 г. открыло бра­зильцам для коммерческих целей доступ в порт Итапуа на правом берегу Па­раны. Торговля, которая велась через него, на протяжении многих лет являлась основным каналом, соединявшим Парагвай с внешним миром. «Верховный диктатор» детально разработал ее процедуру, весьма напоминавшую порядок, существовавший в Пиларе.

Парагвайцам разрешалась лишь продажа собственной продукции, причем за исключением жителей Итапуа и близлежащих округов вести торговлю могли только те, кто имел специальные лицензии. Они выдавались по предъ­явлении удостоверения от местных властей о том, что данный человек — «добрый слуга отечества и предан святому делу свободы». Рыночная стоимость параг вайских продуктов тоже контролировалась государством, установившим минимум цен на йербу-мате и табак.

Торговля в Итапуа создавала благоприятные предпосылки общей нормализации отношений с Бразилией. Для этого предстояло урегулировать и не которые политические вопросы, в первую очередь касавшиеся признания не зависимости Парагвайской республики и пограничных споров. Бразильская империя со своей стороны нуждалась в содействии Парагвая, чтобы закрепить за собой захваченный португальскими войсками Восточный Берег.

В 1824 г. Корреа да Камара был назначен консулом и торговым агенте Бразилии в Асунсьоне, а в следующем году Франсиа официально принял его в качестве дипломатического представителя императора Педру I. Миссия Корреа де Камара, неоднократно заявлявшего о готовности имперского правительства рассматривать Парагвай как суверенное государство, означало по существу, что в Рио-де-Жанейро признали соседнюю республику де-факто. В те же годы «верховный диктатор» пытался наладить экономические и иные связи с Англией, с аналогичной целью зондировал почву во Франции, но безуспешно.

Настойчивые усилия Франсии завязать отношения с другими государствами во второй половине 20-х годов уступили место более сдержанной, вы­жидательной позиции, а затем прежнему курсу на самоизоляцию. Этот поворот был вызван новым обострением положения на Рио-де-ла-Плате, возникнове­нием очередной угрозы вооруженной агрессии против Парагвая, попытками его вовлечения в военные конфликты и рискованные политические комбинации. Вследствие начавшейся аргентино-бразильской войны обе стороны хотели заручиться поддержкой или по крайней мере сочувствием Парагвайской респуб­лики. Акции, которые предпринимались из этих соображений, внушали по­дозрение асунсьонскому правительству. Оно видело в них угрозу своей тра­диционной политике нейтралитета и невмешательства в дела других стран.

Крайняя осторожность Франсии объяснялась также опасностью, над­вигавшейся с северо-запада. Президент Колумбии и диктатор Перу Боливар, уже давно вынашивая замысел кампании против Парагвая, не оставлял своих планов, которые с освобождением Верхнего Перу получили новый импульс и приобрели более конкретные очертания. 30 мая 1825 г. в письме вице-пре­зиденту Сантандеру он высказал идею похода в Парагвай из Верхнего Перу. Несколько месяцев спустя Боливар предложил правительству Объединенных провинций Рио-де-ла-Платы послать оттуда же военную экспедицию, чтобы общими усилиями свергнуть режим Франсии. Но в Буэнос-Айресе не рискнули принять это предложение. Сантандер в свою очередь тоже не согласился с про­ектом «Освободителя».

Приблизительно тогда же «верховный диктатор» получил послание Боли­вара, в котором Парагваю предлагалось присоединиться к союзу южноамери­канских государств. Отклоняя это предложение, Франсиа подчеркивал, что «Парагвай... не изменит свою систему».

Окончание войны между Аргентиной и Бразилией отрицательно сказалось на отношениях Парагвая с его соседями. Пока продолжались боевые дейст­вия, противники, заинтересованные в лояльности парагвайского правительства, старались не давать ему повода для недовольства. Но как только наступил мир, положение изменилось.

В 1828 г. вновь появилась угроза с юга: губернатор Буэнос-Айреса Доррего, пришедший к власти в Аргентине, стал готовиться к вторжению в Параг­вай.

Что касается Бразилии, то настороженность Франсии, вызванная стремле­нием монархии Педру I втянуть Парагвай в опасные военные авантюры, усилилась в связи с повторным приездом Корреа да Камара — на сей раз в ранге поверенного в делах и полномочного министра. У диктатора сложилось впечатление, что бразильская дипломатия ведет двойную игру и уклоняется от договорно-юридического оформления обязательств и заверений, данных во время пребывания Корреа в Асунсьоне. В июне 1829 г. он распорядился выслать представителя империи за пределы страны, что означало разрыв официальных отношений с Бразилией. Примерно к тому же периоду относятся и другие шаги, связанные с прекращением, ослаблением, еще более строгим ограничением контактов с окружающим миром.

«Верховный диктатор» несомненно отдавал себе отчет в негативных пос­ледствиях такого внешнеполитического курса. Изоляция являлась для него не неизменной самоцелью и уж, конечно, не капризом или вредной причудой (как подчас утверждали), а лишь средством защиты, к которому парагвайское правительство иногда прибегало в условиях реальной или мнимой угрозы извне для сохранения суверенитета и территориальной целостности республики. Но поскольку Парагвай, несмотря на кратковременное сближение с Брашльской империей, на протяжении почти всей эпохи диктатуры оставался во враждебном окружении, запрет или жесткая регламентация сношений с другими государствами стали постоянными атрибутами его политики. Этому способствовали присущие Франсии мнительность и болезненная подозритель­ность, принимавшие подчас гиперболические формы. Вместе с тем самоизоляция имела и внутриполитический аспект, препятствуя свободному общению параг­вайцев с внешним миром и проникновению информации.

К 1829 г. окончательно оформилась замкнутая система, образование и сохранение которой являлось своего рода защитной реакцией молодой рес­публики на постоянную угрозу национальной независимости. На протяжении последующего десятилетия, вплоть до самой смерти Франсии, политические и дипломатические отношения с другими государствами почти совсем отсутст­вовали, и попытки извне добиться их установления, как правило, ни к чему не приводили. За редкими исключениями, которые существенно не меняют об­щей картины, изоляция Парагвая с политико-дипломатической точки зрения была в тот период более или менее полной. Однако и в этих условиях правитель­ство, руководствуясь прагматическим подходом, не отказывалось все же от полезных экономических связей.

Изоляционистская политика Франсии во многом определила хозяйственное развитие Парагвая в эпоху диктатуры. Отрезанная от внешних рынков, страна была вынуждена самостоятельно производить хотя бы минимально необходи­мую продукцию, что неизбежно привело к экономической автаркии. Это об­стоятельство оказало далеко не одинаковое воздействие на состояние тех или иных отраслей хозяйства.

Внешняя торговля если и не пришла полностью в упадок (благодаря ком­мерческим операциям в Итапуа и Пиларе), то была, по существу, парализована. Судоходство фактически прекратилось. В Асунсьоне и других портах стояло без движения большое количество судов, а на складах скопились и гнили ог­ромные запасы товаров, предназначенных на экспорт. Объем вывоза уменьшил­ся во много раз. Прекращение регулярных внешнеэкономических связей отрази­лось и на внутренней торговле. Многие купцы разорились и перебрались в сельские районы, где стали заниматься земледелием или ремеслом. Денежное обращение сократилось. В связи с закрытием ряда частных коммерческих предприятий правительство открыло казенную лавку, куда поступали товары, закупленные у бразильцев. Вследствие сокращения торговли лишились работы тысячи людей, занятых переработкой йербы-мате, выращиванием табака и са­харного тростника, рубкой леса и заготовкой древесины, матросы, корабельные плотники и др.

Вместе с тем порожденная изоляцией автаркия способствовала развитию промышленности и сельского хозяйства. Оно происходило не стихийно, а явля­лось в значительной степени результатом политики Франсии. Государство активно вмешивалось в хозяйственную жизнь, направляло ее, регулировало и контролировало производство. Резкое уменьшение импорта оно компенсиро­вало расширением ассортимента отечественной продукции, с тем чтобы обес­печить страну всем необходимым. В то же время сократилось производство экспортных продуктов. Таким образом, сама структура парагвайской экономики претерпела существенные изменения. В связи с ограничением, а затем почти полным прекращением внешней торговли пришлось принять меры к внедрению тех продуктов, которые прежде ввозились. Франсиа приказал в обязательном порядке возделывать пшеницу и хлопок, разводить рис, кукурузу, овощи.

Он уделял значительное внимание скотоводству и добился в этой области немалых успехов.

Важное значение для подъема сельского хозяйства имела аграрная поли­тика правительства. В колониальном Парагвае часть земли принадлежала испанской короне. Во второй половине XVIII в. королевский фонд существенно увеличился за счет владений иезуитов. Но он почти не использовался. С про­возглашением независимости эти земли перешли в собственность парагвайского государства. В дальнейшем государственный сектор пополнился конфискован­ными поместьями испанцев, участников антиправительственных заговоров и других противников режима, умерших иностранцев, а также секуляризован­ными церковными и монастырскими землями. В 1825 г. правительство потре­бовало от всех землевладельцев документального подтверждения их прав и в 1826 г. конфисковало собственность тех, кто не представил соответствующих документов. В итоге примерно половина Восточного Парагвая (наиболее освоенной и густонаселенной части страны, расположенной к востоку от р. Па­рагвай) и обширная пустынная область Чако на западном берегу Парагвая, где обитали кочевые индейские племена, оказались в руках государства.

Часть национализированных земель за умеренную плату сдавалась в бес­срочную аренду с обязательным условием использовать арендуемые участки для занятия земледелием или скотоводством. Другая же часть государственной земли явилась базой для создания крупных животноводческих хозяйств — «эстансий родины». Они снабжали кавалерию лошадьми, а солдат и город­ское население — мясом и другими видами продовольствия. При них сущест­вовали дубильни, поставлявшие кожу. Этими эстансиями руководили управля­ющие, назначавшиеся правительством. Франсиа поощрял развитие мелких и средних хозяйств, занимавших около половины территории Восточного Па­рагвая. Что же касается крупного частного землевладения, которое вообще не получило большого распространения в стране, то его удельный вес в результа­те проводившейся диктатором политики стал еще менее значительным.

В целом в сельском хозяйстве был достигнут заметный прогресс. Вырос государственный сектор, не использовавшиеся прежде земли теперь обраба­тывались, внедрялись новые продовольственные и технические культуры, уве­личилось поголовье скота. Развитие этой отрасли экономики стимулировали налоговые реформы первой половины 30-х годов: замена церковной десятины пятипроцентным подоходным налогом на продукцию земледелия и скотовод­ства, упразднение пошлины на производство йербы-мате и военного налога, отмена налога на скот зимнего приплода, снижение налога на скот летнего приплода и алькабалы.

В условиях экономической автаркии происходил ощутимый рост мануфак­тур и ремесла. Вследствие ограничения, а затем почти полного прекращения ввоза промышленных изделий для удовлетворения элементарных потребностей населения необходимо было наладить производство продукции, прежде не выпускавшейся в Парагвае. Если раньше в стране вырабатывался лишь один вид ткани из хлопка, то теперь производили и другие сорта, ткали шерсть, изготовляли пончо разной расцветки, лошадиные попоны, гамаки, глиняные кувшины, расписные сосуды для мате. Получили развитие кузнечное, слесар­ное, ювелирное дело. Были созданы казенные предприятия по изготовлению вооружения и прочей боевой техники: оружейные мастерские в Асунсьоне и Пи­ларе, мастерская, выпускавшая пушечные лафеты, корабельные верфи, где строились шлюпы, канонерки и прочие военные суда. Хотя технический уровень ремесленного и мануфактурного производства оставался относительно невысо­ким, его объем значительно увеличился, а качество продукции улучшилось.

Несмотря на резкое сокращение товарооборота финансовое положение республики было неплохим. Уменьшение суммы собираемых таможенных пошлин и алькабалы, являвшихся ранее главной статьей государственных доходов, компенсировалось поступлениями в результате конфискаций, контрибуций, рек­визиций, штрафов, принудительных займов. Кроме того, казна пополнялась за счет внутренних налогов и сборов, выдачи лицензий на ввоз и вывоз товаров, продажи скота, выращенного в «эстансиях родины». Доходная часть бюджета неизменно превышала расходную. И хотя в связи с отменой некоторых налогов и снижением других, а также увеличением бесплатных раздач населению на­личность парагвайской казны уменьшилась с 1827 по 1840 г. почти вдвое, сальдо оставалось активным на протяжении всего периода диктатуры.

В системе направляемой экономики принцип правительственного регулиро­вания и контроля применялся не только в производственной сфере, но и при распределении материальных благ. Часть продовольствия, производимого в го­сударственных хозяйствах, распределялась на льготных условиях или раздава­лась безвозмездно беднякам. Такого же порядка Франсиа придерживался в отношении скота, одежды и других предметов первой необходимости. Многие нуждающиеся семьи, дома которых сносились по ходу реконструкции столицы, получали денежную компенсацию. В 1821 г. Франсиа ввел максимум цен на му­ку, а в следующем году — на говядину. В 1824 г. он утвердил новые максималь­ные цены на мясо, а также на кукурузу, маниоку и соль. Чиновник, ведавший столичным рынком, ежедневно определял цены на продукты питания. Продажа дефицитных товаров была строго нормирована.

Обращают на себя внимание и некоторые другие стороны деятельности Франсии. Он ввел обязательное бесплатное начальное обучение (для мальчиков до 14 лет) и регулярно посылал в школы инспекторов с целью проверки знаний учащихся. Учителя получали не только жалованье, но зачастую обеспечивались за казенный счет продовольствием и одеждой. Для воспитания детей неимущих родителей правительство основало в столице несколько лицеев, где учеба была организована на военный лад. Появились также частные учебные заведе­ния. Создание широкой сети начальных школ принесло свои плоды. Как отме­чали очевидцы, в Парагвае той эпохи редко можно было встретить неграмотного мужчину. Намного хуже, однако, обстояло дело с женским образованием.

Франсиа считал, что задача школы не сводится лишь к обучению детей основам грамоты, а заключается также в том, чтобы воспитать их патриотами и дисциплинированными гражданами, готовыми подчинить личные желания интересам нации и воле правительства. Эти идеи «верховный диктатор» сфор­мулировал в составленном им политическом катехизисе, который использовался в школах в качестве учебного пособия.

Поощряя развитие начального образования, Франсиа из страха перед возникновением оппозиции стремился ограничить образовательный уровень народа элементарной грамотностью и помешать формированию интеллигенции. С этой целью он фактически ликвидировал среднее и высшее образование, закрыв к 1822 г. все учебные заведения, кроме начальных школ.

Особенности политического, экономического, социального развития Па­рагвая после провозглашения независимости и практическая деятельность правительства Франсии свидетельствуют о том, что его политика отвечала в основном национальным интересам и стремлениям широких кругов общест­ва. Конгресс, представлявший большинство населения, вручил в свое время диктатору неограниченную власть прежде всего для того, чтобы оградить мо­лодое государство от внешней угрозы. К тому же для мелких и средних зем­левладельцев, свободных и полусвободных крестьян, мелкобуржуазных слоев и бедноты городов, составлявших главную социальную опору режима, извест­ное значение имело и то обстоятельство, что Франсиа выделялся своей уче­ностью, пользовался репутацией справедливого человека, бессребреника, симпатизировавшего простым людям и выступавшего против знати.

Весь его жизненный уклад отличался необычайной простотой и аскетичностью. Проявляя редкостное бескорыстие, он не только не использовал свое высокое положение для собственного обогащения, но сам снизил почти вдвое оклад, назначенный ему конгрессом, да и тот получал не полностью, а с 1821 г вообще отказался от всякого жалованья и жил исключительно на личные средства. Этот необыкновенно щепетильный человек не принимал даже скромных подарков. В своих повседневных привычках и домашнем быту Франсиа был крайне воздержан и неприхотлив.

Встречавшиеся с ним люди характеризовали его как интересного собеседника, обладавшего острым умом, обширными познаниями, широтой взглядов свободного от предрассудков и суеверий, умевшего при желании быть любезным и предупредительным. Однако с теми, кому не доверял или кем был недоволен «верховный диктатор» держал себя сухо и высокомерно, проявлял по отношению к ним мстительность и беспощадность.

В сложном и изменчивом характере Франсии причудливо переплетались разные черты. Надменный и нетерпимый, самоуверенный и честолюбивый, непреклонный и упорный в достижении поставленной цели, т. е. человек твердый и решительный, подчинявший свои действия трезвому политическом расчету, он тем не менее был способен порой на добрые чувства, великодушны порывы, гуманные поступки. Франсиа в общем не злоупотреблял (за исключением отдельных случаев) своей абсолютной властью, заботился о нужда и материальном благополучии народа.

Социальный момент в его деятельности первоначально был выражен довольно слабо. Это объяснялось тем, что классовые противоречия в тогдашне Парагвае не отличались такой остротой, как в других латиноамерикански странах. От безземелья и феодального гнета страдали главным образом индейцы-гуарани, численность которых в то время была столь невелика, что он не могли оказать сколько-нибудь существенного влияния на политику Франсии. Вместе с тем и проблема ликвидации латифундий не имела там такого значения, как в других государствах Латинской Америки, поскольку крупное светское землевладение не получило в Парагвае особого развития и еще до экспроприации собственности латифундистов существовал обширный фон свободных государственных земель.

На первых порах политика диктатора исходила преимущественно из желания укрепить свою власть в целях обеспечения национальной независимость. Однако в дальнейшем все более заметный отпечаток на действия парагвайского правительства стали накладывать мировоззрение Франсии, его взгляд как последователя Руссо и сторонника Великой французской революции проповедовавшего идею эгалитарного государства, противника феодальных порядков и клерикализма, враждебного знати и крупным собственника

По крайней мере на протяжении двух последних десятилетий своей жизни он опирался на низшие и средние слои сельского и городского населения, третировал и подвергая гонениям состоятельные, привилегированные классы, принадлежавшие ранее к колониальной элите. Эта политика не привела, конечно, к исчезновению классового неравенства, социальных различий и контрастов в парагвайском обществе, но способствовала уменьшению его поляризации. Следуя теориям «Общественного договора», Франсиа и в самом деле старался сократить разрыв в имущественном положении между бедными и богатыми, ограничить размеры собственности и влияние последних, оказывал материальна помощь нуждающимся.

«Верховный диктатор» в принципе высказывался в пользу народного суверенитета, неотъемлемых прав человека, свободного обмена, равенства всех людей. Однако он считал, что Парагвай по уровню своего развития еще не подготовлен к тому, чтобы осуществить эти идеи, и нуждается в твердой дисциплине, основанной на безоговорочном подчинении личности государству. Многое в парагвайской действительности первой половины XIX в. и конкретной деятельности Франсии в корне противоречило доктринам Просвещения и Фран­цузской революции. Реальность общественной жизни Парагвая была очень да­лека от осуществления концепции Руссо о непосредственном участии каждого гражданина в законодательной власти. В рамках созданной Франсией поли­тической системы отсутствовали какие-либо гарантии гражданских прав, да и попросту не существовало такого понятия. Индивидуальные склонности и желания неизменно приносились в жертву государственным интересам. Над населением довлели многочисленные обязанности, запреты, ограничения. Это не означает, что народ был предоставлен сам себе и никому до него не было дела. Напротив, утвердившийся в стране режим просвещенной диктатуры носил патерналистский характер. Диктатор действовал во имя народа, стремился обеспечить ему счастливую и спокойную жизнь, накормить и одеть, но хотел облагодетельствовать его «сверху», без участия самих масс. Он полагал, что лучше всех знает, что именно нужно парагвайцам и как этого добиться.

Правление Франсии не имело ничего общего с демократией, являлось ее противоположностью и отрицанием. Оно характеризовалось полным отсутст­вием демократических свобод и институтов. Симптоматично, что любимым ге­роем парагвайского диктатора — последователя энциклопедистов, столь охотно пользовавшегося терминологией Руссо и других просветителей,— был Напо­леон. Хотя авторитарный режим отнюдь не редкость для Латинской Америки той эпохи, диктатура Франсии — один из немногих примеров строя, лишенного даже внешних атрибутов парламентаризма и конституционности. Вместе с тем Парагвай отличался от других стран латиноамериканского региона, где анти­колониальная революция 1810—1826 гг. не привела к сколько-нибудь значи­тельной перестройке социально-экономической структуры, радикальными из­менениями экономического и социального порядка, сопровождавшими осво­бождение от испанского владычества и успешное противодействие гегемонистским притязаниям Буэнос-Айреса.

Конечно, в условиях отсталого, обособленного от внешнего мира Парагвая, при крайне слабом развитии капиталистических отношений и почти полном отсутствии национальной буржуазии, а также малочисленности местной ин­теллигенции, буржуазные по своей сущности воззрения Франсии не были понятны подавляющему большинству сельского и городского населения, со­ставлявшему классовую основу диктатуры. Но поскольку это были низшие и средние слои общества, им импонировали нескрываемая враждебность правительства к богачам и знати, равно как и действия, направленные против крупных собственников, даже если они не сулили непосредственной выгоды. Что же касается раздачи в аренду части государственных земель, централизо­ванного распределения некоторых материальных благ, борьбы против дорого­визны, мер по развитию экономики, то эти мероприятия прямо отвечали ин­тересам народа. В то же время режим Франсии, несмотря на диктаторскую форму правления, являлся относительно умеренным. Репрессии, проводившиеся главным образом в начальный период диктатуры и затрагивавшие преимущест­венно некоторых представителей малочисленной испано-креольской верхушки, т. е. узкий круг людей, составлявших до революции колониальную элиту, воспринимались тогда как нормальное явление и не слишком волновали об­щественное мнение. Большинству же парагвайцев, практически почти или совсем не имевших ни политического опыта, ни представления о демократии, существующий строй казался, видимо, вполне приемлемым.

Все эти обстоятельства обусловили массовую поддержку диктатуры. Число ее противников, не решавшихся, разумеется, выступать открыто, было невелико. Правда, далеко не всех, одобрявших деятельность правительства в социально-экономической области и некоторые другие ее стороны, удовлетворяли порядки, царившие в политической и культурной жизни Парагвая. Но критиковать их вслух никто не осмеливался.

Итак, представляя радикальное направление в испаноамериканском осво­бодительном движении, Франсиа в осуществление его исторических задач пошел дальше, чем кто-либо другой из тогдашних революционных лидеров на субконтиненте. Под его руководством Парагвай не только завоевал и от­стоял национальную независимость, но и добился ощутимого прогресса, оказав­шись единственной страной Испанской Америки, где произошли серьезные социально-экономические сдвиги. При всей противоречивости и непоследова­тельности политики Франсии, несмотря на сохранение феодальных пережитков (и даже рабства), отсутствие четкой социально-экономической программы, неопределенность классового характера диктатуры, эта политика способство­вала консолидации парагвайского государства, в известной мере стимулиро­вала рост производительных сил, отдельных отраслей хозяйства и капита­листических отношений. В этом смысле процессы, происходившие в Парагвае рассматриваемого периода, можно характеризовать как своеобразную неза­вершенную «революцию сверху», призванную покончить с феодальными пере­житками и обеспечить проведение буржуазных по своей сути преобразований. Государственное вмешательство в экономическую жизнь, отнюдь не подорвав­шее институт частной собственности, не устранившее классовых противоречий и эксплуатации, было проявлением своего рода этатистской тенденции.

Однако самоизоляция страны, централизация и регламентация, отсутст­вие демократических институтов тормозили этот процесс. Ему мешал и полити­ческий строй Парагвая. Диктатура Франсии являлась, употребляя современ­ную терминологию, «режимом личной власти» в полном и худшем смысле слова, т. е. не ограниченным никакими законами, конституционно-правовыми нормами и представительными учреждениями персональным правлением дикта­тора. Его характер, взгляды, идейное кредо, личные качества и прочие субъек­тивные факторы в значительной степени определяли действия правительства. Это обстоятельство сказалось и на судьбах Парагвая после смерти Франсии. В конце июля 1840 г. во время ежевечерней прогулки «верховный дикта­тор» попал под сильный ливень, простудился и слег. Почувствовав себя вскоре несколько лучше, он, вопреки настояниям врача, предписавшего ему строгий постельный режим и полный покой, возобновил прежний образ жизни и присту­пил к обычным занятиям. В сентябре его состояние вновь ухудшилось, но креп­кий организм еще пытался бороться с болезнью, пока в середине месяца в ходе ее не наступил кризис. Будучи уже не в силах подняться с постели, Франсиа тем не менее не пожелал отдать какие-либо распоряжения, а неотлучно находив­шийся при нем врач не осмелился никому сообщить о тяжелом, явно безнадеж­ном положении больного. Вечером 19 сентября началась агония, а на следующее утро он скончался (судя по всему, от кровоизлияния в мозг), не оставив ни завещания, ни указания о преемнике.

К концу дня траурная весть разнеслась по столице. Народ оплакивал Франсию, хотя многие не решались поверить в смерть всемогущего диктатора до тех пор, пока на следующее утро не были приспущены флаги и не зазвучал похорон­ный перезвон колоколов кафедрального собора. Зато те круги, которые со­ставляли скрытую оппозицию диктатуре или в какой-то мере критически отно­сились к ней, связывали с кончиной Франсии надежды на демократизацию режима и другие важные перемены в жизни государства.

Между тем среди приближенных покойного диктатора разгорелась борьба за власть. Большую активность проявлял личный секретарь Франсии Патиньо. Но его опередили высшие офицеры парагвайской армии, сформировавшие временную правительственную хунту. Пользуясь тем, что в глазах определенной части общества Патиньо был весьма одиозной фигурой, так как считался от­ветственным за многие акты произвола периода диктатуры, руководители хунты распорядились арестовать его. Не дожидаясь суда, он повесился в тюрьме

Ограничившись объявлением амнистии и освобождением политических заключенных, новое правительство в остальном придерживалось прежнего курса. В частности, оно не обнаруживало намерения созвать конгресс и ввести представительную форму правления. Это вызвало сильное недовольство, вы­лившееся 22 января 1841 г. в вооруженное выступление некоторых воинских частей столичного гарнизона. Хунта была свергнута, и власть перешла к триум­вирату, составленному из гражданских лиц. Но и этот правительственный орган не спешил с созывом конгресса. В результате 19 февраля в Асунсьоне произошел новый военный переворот. Триумвират был распущен, и бразды правления взял в руки Мариано Роке Алонсо, занявший пост главнокомандую­щего вооруженными силами. Его секретарем стал Карлос Антонио Лопес — адвокат по профессии, который в годы правления Франсии жил уединенно в своем поместье, вдали от столицы. Будучи способным и образованным чело­веком, хорошо разбиравшимся в политических вопросах, он фактически являл­ся центральной фигурой правительства.

12 марта 1841 г., после 25-летнего перерыва, собрался наконец националь­ный конгресс, вновь учредивший в Парагвае консулат. Поставленные во главе государства консулы Лопес и Алонсо должны были совместно осуществлять высшую гражданскую и военную власть. Номинально деля ее со своим коллегой, Лопес вскоре оттеснил его на второй план. Проявляя большую энергию и целе­устремленность, он быстро завоевал авторитет и популярность среди различных слоев населения. Его широкая эрудиция производила внушительное впечатле­ние. Многие видели в нем человека, который при Франсии находился в опале. Все это при отсутствии демократической системы правления и низком уровне политического развития подавляющего большинства парагвайского общества позволило Лопесу подготовить условия для последующей узурпации власти. Однако в отличие от Франсии он стремился установить режим, который обладал бы внешними атрибутами представительного строя и формально имел под со­бой какую-то юридическую основу.

С этой целью конгресс принял в 1844 г. первую в истории Парагвая кон­ституцию, провозглашавшую принцип разделения власти, равенство граждан перед законом, их право обращаться к правительству со своими жалобами и претензиями и т. д. Но практически конституция узаконивала неограничен­ную диктатуру, поскольку предусматривала сосредоточение всей власти (вклю­чая командование вооруженными силами) в руках одного человека — прези­дента, избираемого конгрессом на 10 лет, с правом переизбрания. Президен­том, как и следовало ожидать, стал Лопес, который в 1854 г. был переизбран на следующее десятилетие. По его настоянию чрезвычайная сессия конгресса внесла в 1856 г. ряд изменений в конституцию с целью увековечить власть Лопеса и сделать ее наследственной. Для этого число депутатов было уменьшено вдвое, а принцип всеобщего голосования заменен системой, осно­ванной на имущественном цензе и других ограничениях. Это практически озна­чало устранение подавляющего большинства народа от участия в избрании депутатов, которое стало привилегией имущих классов. Президенту предостав­лялось право назначения вице-президента.

Незадолго до смерти Лопес назначил на эту должность своего старшего сына Франсиско Солано. Когда 10 сентября 1862 г. престарелый президент скончался, сын приступил к исполнению обязанностей главы государства.

16 октября конгресс избрал Ф. С. Лопеса на пост президента республики, ко­торый он занимал до своей гибели (1870), продолжая в основном политику отца и сохраняя установленный при нем строй.

В период долголетней диктатуры Лопесов сложный процесс экономического и социального развития Парагвая, начавшийся с его освобождения от коло­ниального ига и превращения в независимое государство, вступил в новую ста­дию. Хотя преемники «верховного диктатора» сохранили основы созданной им системы, перед ними сразу же встал вопрос о необходимости серьезных политических изменений. Поскольку сокращение торговых и иных связей с внешним миром, утрата традиционных рынков сбыта, невозможность исполь­зования научных достижений и технического опыта более передовых государств, отсутствие квалифицированных кадров специалистов стали все больше тормо­зить экономический прогресс, а упадок торговли не замедлил сказаться на состоянии финансов, с изоляцией надо было покончить.

Вслед за официальным провозглашением независимости республики нацио­нальным конгрессом в ноябре 1842 г. суверенитет Парагвая признали его соседи — Боливия (1843), Бразилия (1844), Аргентинская конфедерация (1852), а также другие американские и европейские страны. Падение диктатуры Росаса привело к открытию Параны для парагвайской торговли. В 1853 г. прави­тельство К. А. Лопеса заключило договоры о дружбе, торговле и судоходстве с Англией, Францией, США и Сардинией. В том же году в Европу выехала специальная парагвайская миссия. Добиваясь упрочения международного по­ложения Парагвая и признания его другими государствами, асунсьонское правительство изменило свою первоначальную позицию по отношению к покой­ному диктатору. Если в первой половине 40-х годов К. А. Лопес одобрительно отзывался о его политике, то со временем правящие круги сочли необходимым «отмежеваться» от одиозной в глазах общественного мнения Америки и Европы диктатуры Франсии и противопоставить ей «конституционный» режим Лопеса.

Выход Парагвая из состояния долголетней изоляции оказал благотворное воздействие на его хозяйственную жизнь, которая значительно оживилась. Правительство открыло порты для иностранных кораблей, поощряло внешнюю торговлю и иммиграцию, пригласило из-за границы квалифицированных ин­женеров и техников, врачей, архитекторов. Государство стимулировало рост товарного земледелия и скотоводства, сбор йербы-мате, заготовку древесины. Большое внимание уделялось развитию промышленности. Стали возникать предприятия современного типа, внедрялись новые средства транспорта и связи. На верфях строились военные и торговые суда. Прокладывались новые грун­товые дороги, каналы, телеграфные линии, появились типографии. Заметно вырос товарооборот. Существенное превышение экспорта над импортом позво­лило систематически поддерживать активный торговый баланс.

Продолжая политику Франсии, правительство Лопеса добивалось дальней­шего усиления роли государства в экономике. С этой целью оно поставило в 1848 г. под свой контроль все леса, в которых производилась заготовка древе­сины и имелись заросли йербы-мате. Одновременно были национализированы общинные земли 21 индейского селения. В результате большая часть земель­ного фонда оказалась в руках государства. Значительно возросло число «эстансий родины». Правительство монополизировало доходную торговлю йербой-мате и некоторыми другими продуктами.

Однако наряду с ростом государственного сектора в Парагвае происходил и обратный процесс концентрации частной собственности. Некоторым лицам, в том числе и крупным землевладельцам, было возвращено имущество, кон­фискованное в период правления Франсии, или выплачена денежная компен­сация. Отдельные владения по тем или иным причинам вообще не подверглись экспроприации. Наконец, в 40—50-х годах появилась численно небольшая, но весьма могущественная группа новых латифундистов (связанных с рынком), купцов и предпринимателей в лице самого К. А. Лопеса, его детей, родствен­ников и приближенных. В условиях диктатуры они, обладая государственной властью, располагали огромными возможностями для обогащения. Используя свое положение, Лопес и его окружение приобретали эстансии и плантации, вели торговлю, вкладывали большие капиталы в другие отрасли хозяй­ства.

Таким образом, в середине XIX в. в Парагвае стала складываться своего рода буржуазная олигархия, представлявшая собою верхушку формировавшей­ся национальной буржуазии. Олицетворяя частнокапиталистическую тенденцию в развитии парагвайской экономики, эта прослойка в силу своей принадлеж­ности к правящим кругам поддерживала и меры, направленные на усиление роли государства в хозяйственной жизни. Само выделение такой верхушки являлось признаком роста капиталистических отношений.

Развитию капитализма и укреплению буржуазного строя способствовал ряд социальных реформ и других мероприятий. 24 ноября 1842 г. был издан декрет об освобождении детей рабов, родившихся после 31 декабря этого года, по достижении 25-летнего возраста и о запрещении работорговли. Указ 7 октября 1848 г. устанавливал юридическое равноправие индейцев. Правительство орга­низовало полицию, упорядочило судопроизводство, запретило пытки, расши­рило сеть учебных заведений. Со временем стала практиковаться посылка мо­лодежи на учебу за границу. С апреля 1845 г. в Асунсьоне впервые начала выходить газета «Независимый парагваец».

Правительство Лопесов в целом не изменило режим, установленный Франсией. Оно действовало диктаторскими методами, не допускало гражданских свобод и деятельности оппозиции, сохранило строгую централизацию управле­ния и регламентацию всей экономической и политической жизни. Вместе с тем Лопесы учитывали потребности хозяйственного развития Парагвая, действо­вали более гибко, осторожно и умеренно, нежели их предшественник. В итоге парагвайская экономика сделала в 40—50-х годах значительный шаг вперед, и страна стала самым богатым и процветающим государством Южной Америки. Но плоды этого материального прогресса все в большей мере присваивались господствующей элитой, сосредоточившей в своих руках неограниченную власть. Если политика Франсии определялась не столько конкретными тре­бованиями того или иного класса, сколько общенациональными задачами и мировоззрением диктатора, то диктатура Лопесов непосредственно выражала классовые интересы зарождавшейся парагвайской буржуазии, особенно ее привилегированной верхушки.

Процесс складывания капиталистических отношений в Парагвае отличался своеобразием, обусловленным исторически сложившейся структурой сельского хозяйства — главной отрасли парагвайской экономики. Поскольку число эстан­сии и плантаций крупных землевладельцев было сравнительно невелико, част­новладельческий сектор представляли преимущественно хозяйства средних и мелких собственников и арендаторов. На базе таких свободных от феодальных пут хозяйств, основанных на личном труде владельца или арендатора либо на использовании наемной рабочей силы, и происходило главным образом развитие капитализма в сельском хозяйстве Парагвая в противовес другим латиноамериканским странам, где этот процесс протекал в условиях господ­ства латифундий при сохранении докапиталистических форм эксплуатации и иных феодальных пережитков.

Различие социально-экономических систем и путей общественного разви­тия способствовало обострению отношений между Парагваем и соседними государствами, хотя оно вызывалось и другими причинами, в частности стремлением бразильской монархии отторгнуть часть парагвайской территории '. Вско­ре после прихода к власти Ф. С. Лопеса возник конфликт с Бразилией и Арген­тиной, вылившийся позднее в затяжную кровопролитную войну (1864—1870).

Прелюдией к ней явилось вмешательство этих стран во внутренние дела Уругвая, где в 1863 г. вспыхнула гражданская война. Действия Аргентины и Бразилии вызвали тревогу в Парагвае, что объяснялось естественным чув­ством солидарности с Уругваем (ибо сам Парагвай тоже находился под угрозой агрессии со стороны могущественных соседей) и опасением, что утрата им неза­висимости приведет к нарушению равновесия сил в бассейне Рио-де-ла-Платы. Кроме того, парагвайское правительство боялось, что в случае установления иностранного контроля над Уругваем нельзя будет беспрепятственно пользо­ваться портом Монтевидео и тогда торговля и судоходство Парагвая окажутся в полной зависимости от Буэнос-Айреса.

Вынужденный принять меры предосторожности, Ф. С. Лопес в феврале 1864 г. объявил всеобщую мобилизацию и приказал увеличить численность армии, производство оружия и боеприпасов, приступить к строительству новых оборонительных сооружений. В ответ на вторжение бразильских войск в Уруг­вай шеститысячная парагвайская армия в декабре перешла границу и заняла южную часть провинции Мату-Гросу. В связи с отказом аргентинского прези­дента Митре разрешить переброску парагвайских войск, предназначенных для действий против Бразилии, через территорию Корриентес Парагвай объ­явил войну Аргентине, и парагвайцы заняли Корриентес.

1 мая 1865 г. Бразилия, Аргентина и присоединившийся к ним Уругвай заключили тайный договор о союзе против Парагвая. Участники его, заявляя, будто намерены вести войну не с парагвайским народом, а лишь против режима Лопеса, в то же время предусматривали раздел большей части Парагвая, выплату им огромной контрибуции, образование в Асунсьоне нового прави­тельства по выбору союзников и т. д. Таким образом, Парагвай оказался перед лицом мощной коалиции, включавшей два наиболее крупных государства Южной Америки и располагавшей неизмеримо большими, чем он, людскими и материальными ресурсами. К тому же союзники пользовались поддержкой Англии и других капиталистических держав. Отдавая себе отчет в смертельной опасности, нависшей над республикой, парагвайцы проявили мужество и пат­риотизм, защищая родину.

На первом этапе войны Парагвай имел известные преимущества. Его военный потенциал в силу более высокого уровня социально-экономического раз­вития был в то время выше, чем у противника. Быстро доведя численность армии до 100 тыс. человек (против 75 тыс. вражеских войск), Лопес решил взять инициативу в свои руки. 11 июня 1865 г. его эскадра атаковала бразиль­ский флот на Паране, южнее Корриентеса. В ходе ожесточенного боя часть бразильских кораблей была выведена из строя, однако парагвайцы не сумели выполнить свою главную задачу — прорыв блокады. Незадолго до того 12-ты­сячная парагвайская армия переправилась через Парану в районе Итапуа и вышла к р. Уругвай. 5 августа она овладела бразильским городом Уругваяна, но через полтора месяца капитулировала перед союзными войсками. Столь же неудачными оказались действия парагвайцев в провинции Корриентес, которую им пришлось оставить.

Поскольку наступательные операции успеха не имели, парагвайское коман­дование в конце 1865 г. приняло решение перейти к обороне. Центром ее стала крепость Умайта, расположенная на восточном берегу Парагвая, недалеко от его впадения в Парану. В силу своего стратегического положения она являлась ключом ко всей парагвайской оборонительной системе. В марте 1866 г 40-тысячная армия союзников вторглась в Парагвай. Однако ее попытки при поддержке бразильского флота овладеть Умайтой были безрезультатны. Союз­ные войска несли огромные потери, но время работало на них. В феврале 1868 г. аргентино-бразильское командование активизировало боевые действия

Убедившись, что долго удерживать крепость не удастся, Лопес отвел глав­ные силы в северном направлении. После капитуляции Умайты (5 августа 1868 г.) парагвайцы отступили еще дальше на север и укрепились на р. Пикисирр на подступах к Асунсьону. Там в декабре их окружили и в 7-дневном сражении разгромили бразильские части.

В начале января 1869 г. союзники заняли Асунсьон. Однако большинство жителей покинули столицу, а также другие города и селения, захваченные противником, и ушли в леса и горы, чтобы продолжать борьбу, которая принял партизанский характер. Главным театром военных действий стали горные рай­оны Кордильер, где Лопес создал новый оборонительный рубеж. Для удер­жания его он мобилизовал все возможные людские резервы, включая маль­чиков-подростков. В августе бразильцы начали кампанию в Кордильерах. Они беспощадно уничтожали парагвайцев не только в бою, но и пленных, а также мирное население, не считаясь с полом и возрастом. Одновременно в Асунсьоне было образовано марионеточное временное правительство из предателей-эмигрантов, сражавшихся на стороне интервентов.

Преследуя отряд Лопеса, вынужденный отходить под натиском превосхо­дящих сил противника, бразильские войска 1 марта 1870 г. атаковали его в районе Серро-Кора, недалеко от границы Бразилии. В неравном бою пали последние защитники Парагвайской республики. Погиб и сам президент Лопес.

Таким образом, несмотря на отчаянное сопротивление, мужество и само­отверженность парагвайцев, победу одержала тройственная коалиция. Разгром Парагвая сопровождался его полным разорением и опустошением. На полях сражений, в результате террора оккупантов, от голода и болезней погибло около половины населения, причем среди уцелевших примерно 220—230 тыс жителей преобладали женщины и дети. Число взрослых мужчин составляло в начале 70-х годов не более ??? общей численности. Бразилия и Аргентина отторгли около половины парагвайской территории и наложили огромную контрибуцию. Отброшенный в своем развитии далеко назад, Парагвай превратился в одну из самых отсталых и малонаселенных стран Латинской Америки.

Вследствие военного поражения и крушения режима Ф. С. Лопеса произошла коренная ломка социально-экономической структуры и политической строя государства. При поддержке иностранных оккупантов к власти пришли крупные землевладельцы традиционного типа (частично — уцелевшие в годы диктатуры, частично— вернувшиеся из эмиграции), немедленно приступивших к ликвидации преобразований, проведенных при Франсии и Лопесах, и к восстановлению прежних порядков. Основой этой политики являлись экспропри­ация мелких хозяйств и насаждение крупной частной земельной собственности. По окончании войны началась массовая распродажа государственных земель и недвижимого имущества семейного клана Лопесов. Многие бывшие лати­фундисты получили обратно конфискованные в свое время поместья. Обширные пространства перешли во владение иностранных компаний, которым был открыт свободный доступ в Парагвай. Приобретение земель, концессии, займы и другие формы проникновения чужеземного капитала нанесли серьезный ущерб самостоятельности страны и обусловили ее зависимое положение.