Предисловие

Диалог, в котором мы приглашаем вас принять участие, начался давно — с эпизодических контактов между крупными деятелями культуры народов, разделенных расстоянием, язы­ками, традициями, национальными особенностями, наконец, социально-экономическим и политическим устройством. На­чался он в годы великих потрясений, затронувших не только Старый, но и Новый Свет, в первые десятилетия нынешнего столетия.

Русский читатель, конечно, и раньше имел возможность почерпнуть сведения о культуре Латинской Америки из пере­водных книг. Видимо, такого же рода знакомство с Россией происходило и у латиноамериканцев. Но знакомство через посредников — это лишь книжное знание, лишенное личного восприятия, а следовательно, того эмоционального заряда, без которого невозможно ни одно явление подлинного искусства.

Первым нашим крупным литератором, открывшим для себя — а потому и для российской читательской аудитории — далекий, экзотический, таинственный мир, был Константин Бальмонт. Побывав в Мексике в 1905 г., поэт понял, что лишь прикоснулся к этому неведомому миру, чрезвычайно его заин­тересовавшему. Мифы, легенды, изобразительное искусство ацтеков и майя поглотили его целиком, дали толчок его и без того неуемной фантазии, породили стихи, полные загадок и символов.

Спустя десять лет Париж стал местом встречи посланцев двух культур: Латинскую Америку представлял великий мексиканский муралист Диего Ривера, Россию — поэты, писа­тели Максимилиан Волошин и Илья Эренбург. Степень лич­ной дружбы и взаимного влияния в этой сфере будет ясна, если напомнить, что Диего Ривера и Максимилиан Волошин побратались, смешав капли своей крови в бокале шампан­ского и отпив из него по очереди, а для Ильи Эренбурга Диего Ривера стал прообразом героя его романа «Хулио Хуренито». А «добродушный людоед», как шутливо называл Волошин Риверу за его внешность, написал несколько портретов и экслибрисов своего русского брата.

Диего Ривере, а также его великому коллеге Давиду Аль­фаро Сикейросу вообще принадлежит заметная роль в сбли­жении России и Мексики после революций, пронесшихся очи­щающей бурей по необозримым их просторам. Они встречали в Мехико Владимира Маяковского в 1925 г., они побывали в Москве в 1927 г. Здесь они увидели не только праздник 10-летия Октября, которого «никогда не могли забыть», но и познакомились с лучшими представителями новой, револю­ционной культуры советского народа. Диего Ривера, пора­женный зрелищем «великолепного марша организованных трудящихся» на Красной площади, сделал тогда множество рисунков и картин.

Именно они пробудили интерес у великого кинорежиссера Сергея Эйзенштейна к Мексике, куда он и приехал спустя несколько лет из Голливуда. Страна, которую он увидел, ока­зала колоссальное влияние на его творчество, а огромный отснятый им киноматериал для задуманного фильма «Да здравствует Мексика!» хотя и стал добычей кинофирм Голли­вуда, использованной ими для многих коммерческих лент, оставил яркий материальный след начавшегося диалога. Социальная, револ юционная насыщенность мексиканского искусства вызвала чрезвычайно точное определение в устах Эйзенштейна: «нерв действительности, прибитый к стене».

Несколько позже стал развиваться диалог в сфере литера­турной. Этот этап закономерно совпал с бурным взлетом лати­ноамериканского романа, ставшего явлением мирового порядка и, скажем прямо, оставившего позади многие литера­туры, имевшие за плечами многовековые традиции и опыт.

Расцвет когда-то считавшихся безнадежно отсталыми национальных культур во всех уголках Советского Союза можно — хотя и весьма условно — считать аналогичным про­цессом. Правда, в отличие от Латинской Америки он был вызван более ранним событием, к тому же всемирно-истори­ческого значения, — Октябрьской революцией, следствием которой стала и культурная революция, образовательный взрыв, даже появление письменности у народов, ранее ее не имевших.

Многонациональная культура Советского государства опиралась на богатые традиции русской культуры. Ведь писа­тели Толстой и Достоевский, композиторы Чайковский и Скрябин, живописцы XIX и XX веков не только несли дости­жения русской культуры на Запад, они поднимали и культуры окраин России.

Однако как на российских просторах, так и в Западном полушарии не просто осваивались при этом достижения циви­лизаций древних Греции, Рима, Востока, а также западноевро­пейской цивилизации разных эпох, но создавались новые, ори­гинальные, специфические культурные богатства, которым суждено было поразить мир.

Итак, напрашиваются некоторые параллели, хотя вместе с тем обращают на себя внимание известные различия в про­цессе развития культуры в столь отдаленных друг от друга регионах. Там и там важной проблемой общественного созна­ния на определенной стадии развития становилась культурная самобытность: ее формирование, истолкование и реальные проявления в художественном творчестве. В России идейная борьба вокруг этой проблемы прошла на столетие раньше. Сам характер дискуссий носил иной характер, ибо «славяно­фильство» давало прикрытие порой просто консервативным взглядам, а «западничество» не проповедовало столь откро­венно пренебрежения к национальным истокам, которое насаждалось в Латинской Америке испанскими колонизато­рами и их идейными наследниками в послеколониальный период. Слишком сильна была в России своя художественная традиция в литературе, живописи, архитектуре. И все же и там и там так или иначе стоял вопрос о синтезе автохтонной куль­туры с достижениями мировой культуры, центром которой в последние столетия считалась Западная Европа. Там и там патриоты справедливо критически относились к европоцен­тризму. Там и там реальный процесс культурного развития осуществился на путях синтеза собственной богатой культуры с мировым культурным процессом.

Но особенно важные сдвиги произошли в ходе обществен­ных потрясений первых десятилетий XX века. «Нужно быть глухим, чтобы не услышать грохота современности, и нужно быть слепым, чтобы не видеть, как быстро раздвигаются гра­ницы мира», — писал В. Э. Мейерхольд в 1920 г. Великая Октябрьская революция, имевшая глобальное историческое значение, поставила в порядок дня для всего мира реализацию призыва Л. Н. Толстого о том, что подлинная культура должна стоять «на уровне высшего для своего времени миросозерца­ния».

В Советской России первые произведения живописи, литературы, поэзии, кино стали летописью революции и гра­жданской войны. Они формировали не только новый стиль (ставший самым передовым в мире), но и новые критерии, как бы новую «систему мер» в искусстве. Наконец, продолжив лучшие традиции русской культуры прошлого, они превра­тили массу в реальный художественный образ, они, как гово­рил А. В. Луначарский, пели свой гимн массам, для масс и через массы.

Январь 1959 г., ознаменовавшийся победой народной революции на Кубе, стал поворотным пунктом в истории всей Латинской Америки. Об этом прекрасно и образно сказал Пабло Неруда: «Когда недавно совершилась кубинская рево­люция, миллионы латиноамериканцев словно очнулись от обморока. Они не верили своим ушам. Такого не было в лето­писях континента, который жил в отчаянии, устремив помы­слы к надежде. Нежданно-негаданно Фидель Кастро, в про­шлом никому не известный кубинец, ухватил надежду за волосы или за ноги, не дав ей улететь, и усадил за свой стол, за стол в доме народов Латинской Америки». Очень скоро эта революция стала перерастать в социалистическую. Возникла новая Куба, маяк освободительного движения, Куба, прокла­дывающая новые пути, в том числе и в сфере культуры.

И все же неправомерно было бы проводить полную анало­гию культурной ситуации в нашей стране после Октября с культурным процессом в Латинской Америке в этот период и даже после победы кубинской революции, потрясшей все общественное сознание континента. Вместе с тем нет сомне­ний, что художественное осмысление революционной эпохи, о котором как о своей задаче говорил великий кубинский писатель Алехо Карпентьер, стало в большой степени приме­чательной особенностью лучших образцов латиноамерикан­ского искусства, латиноамериканской литературы.

Воздействие освободительного движения на художествен­ное творчество происходит в самых различных формах и про­явлениях.

Как правило, это — сознательный процесс, о котором сви­детельствуют вышеприведенные слова А. Карпентьера. В этих случаях говорят об «ангажированности» художника, т. е. о его осознанной личной причастности к общественным явлениям, к освободительному движению, к классовой борь­бе. Народы Латинской Америки могут гордиться тем, что луч­шие представители их культуры, как правило, считают себя «ангажированными» прогрессивными течениями в обще­ственной мысли и в политическом действии.

В других случаях художник сторонится политики, воздер­живается от активного вовлечения в бурный поток событий на континенте. Но если это подлинный художник крупного масштаба, действительность все равно властно вторгается в его произведения. И хотя он сам как личность не превраща­ется в деятеля, его произведения становятся фактором обще­ственно-политического сознания.

Наконец, иногда — крайне редко в Латинской Америке — встречаются и парадоксальные сочетания большого таланта с консервативными, даже реакционными воззрениями или с печальными заблуждениями художника в отношении того, что происходит вокруг него. Это может быть следствием особен­ностей психологического склада, происхождения, условий развития личности, может быть и результатом недостаточной или тенденциозной информированности его. Так или ина­че — вспомним Ф. М. Достоевского и некоторые другие имена из истории русской культуры! — даже у таких худож­ников, если они талантливы, творческая лаборатория рожда­ет значимые произведения, в которых помимо его воли или априорных умонастроений — содержится материал, обогаща­ющий общественное сознание, представляющий интерес не только с узкопрофессиональной точки зрения, но и с точки зрения развития общественной мысли. А это в любом случае служит на пользу передовым идеям современной цивили­зации.

Из всего сказанного, думается, неудивительным стано­вится вывод о неизбежности встречи двух культурных пото­ков — Латинской Америки и Советского Союза. Встреча эта не просто неизбежна, она плодотворна в самых различных отношениях. Она является духовным благом для обеих сторон. Она помогает найти то общее, что объединяет, и то различ­ное, что взаимодополняет, обогащает их.

На страницах этой книги вы встретитесь с видными деяте­лями латиноамериканской культуры — во всяком случае, вы станете очевидцем тех встреч, которые состоялись у них с советскими писателями и поэтами, специалистами по искус­ству и литературе, тех «круглых столов», на которых шли оживленные, подчас по-латиноамерикански темпераментные споры. Вы прочтете статьи, в которых рассматривается твор­чество крупнейших представителей творческой интеллиген­ции Латинской Америки. Конечно, многие из них остались пока за пределами нашего диалога. Мы намерены его продол­жать и вовлечь в него новых собеседников — как уже широко известных, так и приобретающих известность в настоящее время, да и тех, кто сегодня еще лишь прокладывает свои пути в творчестве.

И все же, думается, журнал «Латинская Америка» (мате­риалы которого легли в основу данной книги) сумел прикос­нуться к крупнейшим явлениям в культурном процессе не только в латиноамериканском, но и в мировом масштабе. Трудно в кратком предисловии подробно рассказать о латино­американцах, имена которых фигурируют в содержании этой книги. Наверное лучше всего они расскажут о себе сами на ее страницах.

Такие писатели, как колумбиец Габриэль Гарсиа Маркес, кубинцы Алехо Карпентьер и Хосе Солер Пуиг, аргентинцы Хорхе Луис Борхес и Хулио Кортасар, венесуэлец Мигель Оте­ро Сильва, бразилец Жоржи Амаду, перуанец Марио Варгас Льоса, уругвайцы Хуан Карлос Онетти и Марио Бенедетти, парагваец Артуро Роа Бастос, или такие поэты, как чилиец Пабло Неруда, никарагуанец Эрнесто Карденаль, гватемалец Луис Кардоса-и-Арагон, философы и литературоведы мекси­канец Леопольдо Сеа и кубинец Роберто Фернандес Ретамар, такие художники, как мексиканец Давид Альфаро Сикейрос, кубинец Рене Портокарреро, эквадорец Освальдо Гуаясамин, венесуэлец Габриэль Брачо, бразильский архитектор Оскар Нимейер, мастера кино кубинец Сантьяго Альварес, боли­виец Хорхе Санхинес и бразилец Глаубер Роша, создали целую эпоху не только в тех странах, где родились, но и во всем развитии мировой цивилизации. Без их деятельности человечество существенно обеднело бы, осталось лишенным великих и прекрасных творений, повлиявших на художествен­ный процесс на всех континентах нашей планеты.

Интерес, проявляемый к ним в Советском Союзе, вполне закономерен. Изучение всемирной истории, в том числе исто­рии мирового искусства, мировой литературы, высокий уро­вень критического мышления и анализа творчества опира­ются в России на блестящие умы людей, работавших одновре­менно с Пушкиным и Лермонтовым, Гоголем и Тургеневым, Толстым и Достоевским, Чеховым и Горьким. Я имею в виду таких литературных критиков и искусствоведов, как Белин­ский, Добролюбов, Писарев, Стасов, Луначарский, Алпатов, Бахтин, Грабарь, Орбели, Дживелегов. Традиции и школы, созданные ими, вывели наши современные литературоведче­ские и искусствоведческие исследования на передовые рубе­жи. Тем более что они опираются сегодня также на эстетиче­ские аспекты марксистско-ленинского мировоззрения, на глу­бокое чувство интернационализма и международной солидар­ности, на мироощущение социалистического гуманизма.

В последнюю четверть века интерес наших специалистов к Латинской Америке можно квалифицировать как своего рода «взрыв» — как в количественном, так и в качественном отно­шении. Возникла и организационная база для совместных, координируемых исследований, для обмена мнениями и пло­дотворных дискуссий. Главную роль в этом сыграла Академия наук СССР, основавшая в 1961 г. Институт Латинской Аме­рики и ряд латиноамериканских групп в других своих институ­тах. Наконец, с 1969 г. она приступила к изданию журнала «Латинская Америка» на русском языке. В 1974 г. журнал стал выходить и на испанском языке. В университетах и дру­гих учебных заведениях Москвы, Ленинграда, Киева, Минска, Горького, Иваново и других городов также возникли — под­час стихийно — отделения и центры латиноамериканистики. Проблемы культурного процесса заняли в их исследованиях хотя и не главное, но вполне достойное, на наш взгляд, место.

Без такого бурного роста латиноамериканистики — толч­ком к которому была, без сомнения, кубинская революция — вряд ли оказалось бы возможным подключить проблемы общественной жизни далекого от нас континента к числу тех, которые давно уже вдумчиво и глубоко разрабатывались на страницах советских книг и журналов. Без него не было бы возможным появление данной книги. Мы надеемся, что она вызовет интерес у читателей. И уверены, что дружественный, плодотворный, взаимополезный и духовно взаимообогащающий диалог будет продолжен.

Серго Микоян,
главный редактор журнала «Латинская Америка»