Либеральная модель экономики, общества и государства в Латинской Америке на рубеже XIX-XX столетий
Тема 4.
Место стран Латинской Америки в системе международного разделения труда. Сырьеэкспортная структура экономики: типы, система производственных отношений, основные противоречия. Развитие промышленности и внутреннего рынка.
Воздействие капиталистического развития на этническую и классовую структуру латиноамериканских обществ.
Классовые противоречия в конце XIX начале XX в.
Либерально-олигархическое государство в странах Латинской Америки.
Экономика. Либеральные реформы заложили основы для интеграции латиноамериканских стран в мировое хозяйство в качестве поставщиков минерального сырья и сельскохозяйственных продуктов, а также рынка сбыта промышленных изделий и сферы приложения капиталов из передовых держав Европы и Северной Америки. Хотя избранная модель развития обрекала континент на положение аграрно-сырьевой периферии, к началу ХХ в. она обеспечила и очевидные успехи. Если к 1900 г. число его жителей увеличилось до 63 млн. человек и составило 4,1% населения мира, то в мировом товарообороте доля континента возросла до 7 9%. При этом природно-климатические и демографические особенности обусловили складывание в регионе трех основных типов сырьеэкспортной экономики, дававших разные результаты.
Евро-Америка, и прежде всего Аргентина и Уругвай, пошла и далее по пути переселенческого капитализма, подобно США, Канаде, Австралии, Новой Зеландии. Согласно принципу "сравнительных преимуществ", эти страны получали высокие доходы от реализации на мировом рынке продуктов животноводства и земледелия. На рубеже XIX-XX вв. они выдвинулись в число мировых лидеров по темпам экономического роста (5,5%), а к 1920 г. и по среднедушевому уровню доходов. К 1914 г. Аргентина, чье население не достигало и 8 млн. человек, имела 26 млн. голов крупного рогатого скота (3-е место в мире после США и России), 67 млн. овец (2-е после Австралии), занимала 1-е место по экспорту говядины и кукурузы, 4-е по вывозу пшеницы (1б% мирового экспорта) и протяженности железных дорог (33 тыс. км) и т.д. В мясохладобойной промышленности Аргентины и Уругвая ведущие позиции занял американский капитал как обладатель передовой технологии в данной отрасли. Но главным торговым партнером, кредитором и "донором" инвестиций для них являлись не США, их конкурент на мировом рынке, а Англия и иные державы Западной Европы. Оттуда же в их население вливались миллионы иммигрантов, неся в эти страны не только чистоту белой расы, но также передовые технические и гуманитарные знания, высокий уровень образования и культуры.
Афро-Америка (Бразилия, Венесуэла, Куба и иные карибские страны) вместе с другими зонами тропиков и субтропиков, как и прежде, включились в новый мировой рынок в качестве экспортеров продуктов тропического земледелия. Поскольку Англия и Франция были крупнейшими обладателями колоний в такой же зоне, главным партнером, кредитором и "донором" этой группы стран, за исключением Бразилии, выступали США. В целом эта группа тоже имела высокие темпы роста. В Бразилии, например, в 1876-1913 гг. они составляли в среднем 3,2% в год. К началу XX в. данная группа занимала ведущие позиции в мировом экспорте ряда культур: Бразилия по кофе (75%), Куба с населением в 3 млн. человек по сахару (20%), страны Центральной Америки стали "банановыми республиками" и т.д.
И все же эти страны обладали меньшим динамизмом, так как передовая европейская технология мало что давала их плантационному хозяйству, на мировом рынке приходилось конкурировать со множеством колоний в Азии и Африке, болезненнее ощущались последствия колебаний мировых цен. От Евро-Америки они отставали по протяженности сети железных дорог (даже Бразилия, втрое превосходившая Аргентину по территории и населению, в 1914 г. уступала ей по этому показателю, имея 21 тыс. км), по доле европейских иммигрантов, грамотности населения и многим другим характеристикам.
Горнодобывающая экспортная экономика сложилась в основном в Индо-Америке в Перу, "оловянной республике" Боливии, а также Мексике, где она соседствовала и со скотоводством, и с экспортным тропическим земледелием. Хотя Чили примыкала к странам переселенческого капитализма, являясь крупным экспортером пшеницы еще с середины XIX в., она одновременно развивала горнорудную промышленность, став сначала мировым лидером по экспорту меди, а с конца XIX в. и селитры. Позже такая экономика была дополнена нефтедобычей, а в число добывающих стран попал крупнейший на континенте экспортер нефти Венесуэла.
Данная группа стран тоже демонстрировала высокие среднестатистические показатели развития. Так, если в 1890 г. добыча олова в Боливии составляла 1 тыс. т, то в 1905 г. уже 15 тыс. т, а к 1914 г. она стала второй оловопроизводящей страной мира, давая 20% мировой добычи этого металла. В Чили в 1892 г. экспорт селитры составлял всего 300 тыс. т, а в 1906 г. уже 11.600 тыс. т. Стоимость же всего экспорта, который помимо селитры включал медь, золото, серебро, свинец, железо, каменный уголь и марганец, вырос за тот же период с 29 до 580 млн. песо.
Однако разработка недр требовала крупных инвестиций и передовой технологии, и их обладатели монополии Англии и США в условиях свободной конкуренции без особого труда завладевали горнодобычей Латинской Америки, вытесняя или интегрируя местный капитал в свои структуры. Эти монополии пользовались правом экстерриториальности, т.е. неподсудности местным законам. Они свободно вывозили за рубеж полученные прибыли, все необходимое для разработок недр ввозили из-за рубежа, требовали сравнительно немного местной рабочей силы, создавали сеть узкоспециализированных железных дорог, пригодных отнюдь не для любых грузоперевозок. Поэтому добывающие отрасли превращались в иностранные анклавы, мало что дающие экономике страны в целом (только сравнительно небольшие налоговые поступления). В итоге страна могла обладать богатейшими недрами, оставаясь при этом нищей.
Общество. Система производственных отношений пореформенной Латинской Америки отличалась крайне высокой концентрацией средств производства в руках сырьеэкспортной олигархии, как, например, в Мексике, где к 1910 г. свыше 90% сельского населения было вовсе лишено земли. Хотя с конца XIX в. отождествление олигархии с "феодальным" латифундизмом стало неотъемлемым элементом политической культуры на континенте, олигархия представляла не латифундистов, а сливки местной буржуазии в целом интегрированных в мировую экономику и переплетенных между собою в том числе и семейными узами горнорудных, промышленных, земельных и торгово-финансовых магнатов. Даже латифундисты выступали отнюдь не только землевладельцами: например, в Чили из 46 председателей латифундистского Национального общества сельского хозяйства за период с 1838 по 1930 г. 15 являлись президентами банков, 16 директорами промышленных, торговых и горнорудных компаний.
Отношения местной олигархии с иностранными монополиями не всегда были хлебосольными. Тем не менее тех и других объединяла общая заинтересованность в сырьеэкспортной ориентации континента, что позволяет рассматривать их как единый господствующий и правящий блок. В состав олигархии влилось немало европейских иммигрантов, особенно в зоне "переселенческого капитализма". Так, например, в Уругвае в 1871 г. среди учредителей латифундистской Аграрной ассоциации чистые иностранцы, т.е. без учета родившихся в стране их потомков, составляли 32%. В Гватемале немецкие колонисты, большей частью потомки переселенцев периода с 1860 по 1870 г., составляли лишь около 1% общего числа землевладельцев страны. Однако им принадлежало до 48% всех крупных земельных владений страны, которые давали до 60% всего собранного в Гватемале кофе.
Что же касается национальной принадлежности монополий, то неоспоримым первенством обладала Англия, на долю которой в 1914 г. из 10 млрд. долл. иностранных инвестиций в Латинской Америке приходилось 49%. Далее следовали монополии США (17%), Франции (12%), Германии (9%) и т.д.
Впечатляющий экономический прогресс на рубеже XIX-XX вв. достигался за счет экспроприации и резкого ухудшения уровня жизни подавляющего большинства населения. Заработная плата городских и сельских рабочих составляла к началу XX столетия половину от уровня середины XIX в. Типичными явлениями были 14-18-часовой рабочий день, тяжелейшие условия труда даже для женщин и подростков, высокая смертность населения, особенно детская, выдача зарплаты не деньгами, а бонами, принимавшимися только в лавке патрона. В пореформенной деревне расцвели долговая кабала и даже телесные наказания работников.
Государство. Гражданское общество в странах Латинской Америки оставалось крайне элитарным. Сквозь фильтры цензов оседлости, имущественных и образовательных к осуществлению права голоса в начале XX в. просачивалось 9% населения в Аргентине, 5% в Уругвае, по 3% в Бразилии, Боливии и Эквадоре. Но и при таком электорате широко практиковалась подлоги и подтасовки на выборах или же государственные перевороты. Неотъемлемыми чертами постреволюционного либерального государства стали также реставрация де-факто централизма и такая гипертрофия исполнительной власти, что это государство чаще всего воплощалось в одиозных диктатурах Порфирио Диаса в Мексике 1876-1911 гг. ("порфириато"), Гусмана Бланко ("гусманато" 1870-1888 гг.) или Висенте Гомеса (1909-1935) в Венесуэле, Рафаэля Нуньеса в Колумбии (1880-1894), Эстрады Кабреры в Гватемале (1898-1920) и др.
Пропасть, отделившая социальные и политические реалии пореформенной Латинской Америки от еще не забытых лозунгов и обещаний либерал-революционеров, побуждает историков изображать дело так, будто прокравшаяся к власти олигархия либо извратила идеалы либерализма (и потому к термину "либеральное государство" добавляют определение "олигархическое"), либо же внедрила нечто прямо ему противоположное (в Мексике даже стало традицией отгораживать китайской стеной "плохого" либерала П. Диаса от "хорошего" вождя Реформы 1854-1867 гг. Б. Хуареса).
Однако, как говорилось выше, даже в Европе, где старые либеральные принципы Просвещения под влиянием позитивизма претерпели к тому времени значительные изменения, центральное место в приоритетах государства заняла не личность, а общество. Тем более в Латинской Америке, где свободную игру рыночных сил требовалось не сторожить, а создавать железной рукой, государство не могло служить лишь "человеку и гражданину". Оно должно было стать и действительно стало осью общественного развития: распределяло собственность и кредиты, вело общественные работы, подавляло крестьянские волнения, рабочие забастовки, восстания провинциальных каудильо, словом, обеспечивало порядок и стабильность во имя прогресса.
Позитивистская формула "Порядок и прогресс!", превращенная в девиз постреволюционного государства, сняла многие из былых противоречий между либералами и консерваторами. Воплощать формулу в жизнь могли поэтому и собственно либералы, как в Боливии 1889-1920 гг., и консерваторы, как в Аргентине на рубеже XIX-XX вв. Но чаще всего это делали объединения либералов и консерваторов либо посредством коалиционных правительств, как в Чили 1861-1876 гг., либо посредством образования новой объединенной партии, вроде Национальной партии в Колумбии эпохи Р. Нуньеса. Самым же удачным и прочным объединением тех и других явился созданный в 1892 г. Диасом Либеральный союз Мексики, который из-за частых ссылок на позитивистское отношение к специальным наукам более известен как группировка "сьентификос" ("ученых"). Возглавляемый Х.И. Лимантуром, министром финансов при Диасе, Либеральный союз выступал в роли технократической элиты, став инициатором достигнутого Мексикой прогресса, но и архитектором самого одиозного диктаторского режима в Латинской Америке.